Раздвоенное копыто.
Часть II.
Глава II. Да или нет?

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раздвоенное копыто. Часть II. Глава II. Да или нет? (старая орфография)

Глава II.-- Да или нет?

- Неправда ли? судя по этому, можно думать, что он не шутит?-- спрашивала Шико.

Вопрос был обращен в мистеру Дерролю. Они стояли рядом в зимния сумерки против одного из окон, выходивших на улицу Сиббер, и разсматривали нечто заключавшееся в футляре, который Шико держала раскрытым.

На белой бархатной подушке красовалось брильянтовое ожерелье, имевшее форму ошейника, ожерелье, в котором каждый камень был величиной с крупную горошину; такое ожерелье, какого Дерроль никогда не видывал, даже в окнах ювелиров, перед которыми иногда, от нечего делать, останавливался, чтобы полюбоваться подобными редкостями.

- Не шутит!-- повторил он.-- Я вам с самого начала говорил, что Иосиф Лемуэль - магнат.

- Вы, я надеюсь, не воображаете, что я эту вещь оставлю у себя?-- сказала Шико.

- Не думаю, чтобы вы отослали ее, если только она подарена вам без всяких условий. Ни одна женщина этого бы не сделала.

- Вещь эта подарена мне условно. Она будет мне принадлежать, если я соглашусь убежать от мужа и жить в Париже в качестве любовницы мистера Лемуэля. Я буду иметь виллу в Пасси и полторы тысячи фунтов в год.

- Великолепно!-- воскликнул Дерроль.

- И я должна буду предоставить Джэку право жить по-своему. Как вы думаете, рад он будет?

Во взгляде, сопровождавшем этот вопрос, было выражение, напоминавшее выражение глаз тигрицы.

- Я думаю, что для вас было бы совершенно безразлично - обрадовался бы он или огорчился. Он, я полагаю, поднял бы шум, но вы бы уже в это время находились в полнейшей безопасности по ту сторону Канала.

- Он бы выхлопотал развод,-- сказала Шико.-- Ваши английские законы так же легко расторгают брак, как и заключают его. А потом он бы женился на той женщине?

- На какой женщине?

- Не знаю; только она существует. Он в этом сознался при нашей последней ссоре.

- Развод превратил бы вас в знатную даму. Иосиф Лемуэль женился бы на вас; он ваш раб; он весь в ваших руках. И тогда, вместо вашего домика в Пасси, вы бы могли иметь прекраснейший дом в Елисейских Полях, там, где живут посланники. Вы бы ездили на скачки - четверней. Вы были бы царицей моды.

- А в начале своей карьеры я стирала белье на реке, в Орэ, среди толпы мегер, ненавидевших меня за то, что я была молода и красива. Я в то время не особенно наслаждалась жизнью, друг мой.

- Парижская жизнь была бы для вас приятной переменой. Вам, без сомнения, страшно надоел Лондон.

- Надоел! Я порядочно ненавижу его, ваш город с узкими улицами и скучнейшими воскресеньями.

- И танцовать вам, должно быть, наскучило.

- Начинаю охладевать и в танцам. Со времени катастрофы я не чувствую в себе прежнего одушевления.

Она все еще держала футляр в руке, поворачивая его то в ту, то в другую сторону и любуясь блеском камней, сверкавших в полумраке. Вскоре она вернулась в камину, села на низенький стул, поставила раскрытый футляр к себе на колени, так что свет от огня, падал на драгоценные камни, причем они переливались всеми цветами радуги.

- Воображаю себя в оперной ложе, в плотно облегающем мою фигуру бархатном платье рубинового цвета, без всяких украшений, кроме этого ожерелья - фантазировала Шико.-- Не думаю, чтобы в Париже было много женщин, которые могли бы превзойти меня.

- Нет ни одной.

Все это начинает надоедать мне.

- Вы почувствуете еще большую усталость, когда будете несколькими годами старше,-- сказал Дерроль.

- В двадцать шесть лет еще нечего думать о старости.

- Да; но в тридцать шесть старость о вас вспомнит.

- Я просила неделю сроку, чтобы обдумать его предложение,-- сказала Шико.-- От нынешняго дня через неделю я должна дать ему ответ, да или нет. Если я брильянты оставлю у себя, значит - да. Если ему их отошлю,-- значит нет.

- Я не могу себе представить, чтобы женщина могла отказаться от подобного ожерелья,-- сказал Дерроль.

- А в сущности, что в нем? Пятнадцать лет тому назад нитка стеклянных бус, купленная на рынке в Орэ, доставила бы мне больше удовольствия, чем эти брильянты могут доставить теперь.

- Если вам угодно философствовать,-- я вам не товарищ; а брильянты эти должны стоить тысячи три фунтов.

- C'est à prendre, ou à laisser,-- проговорила Шико по-французски, небрежно пожав плечами.

- Где вы намерены хранить их?-- спросил Дерроль.-- Если муж ваш увидит их, он, конечно, поднимет шум. Постарайтесь, чтобы они не попадались ему на глаза.

- Еще бы,-- проговорила Шико.-- Смотрите.

Она отстегнула широкий ворот своей кашемировой блузы, надела ожерелье, застегнула ворот. Брильянты были спрятаны.

- Буду носить ожерелье это день и ночь, пока не решу,-- оставлю ли его у себя или нет,-- сказала она.-- Куда пойду я, туда пойдут и брильянты - никто не увидит их, никто не украдет их у меня, пока я жива. Что с вами?-- спросила она, пораженная судорогой, исказившей лицо Дерроля.

- Ничего, спазма.

- Мне показалось, что с вами делается припадок.

- Я действительно не хорошо себя почувствовал. Это - моя старая болезнь.

- А, я так и подумала. Выпейте-ка водки.

Хотя Шико в разговоре с Дерролем не придавала, повидимому, особой цены подарку мистера Лемуэля, он все-таки произвел на нее сильнейшее впечатление. Возвратившись из театра в этот достопамятный вечер, она села на пол в своей спальне, взяла в руки зеркало и любовалась своим отражением и обвивавшей её горло брильянтовой ниткой; она во все стороны поворачивала свою лебединую шею и думала о том - какая новая, прелестная жизнь откроется перед ней, благодаря богатству Иосифа Лемуэля; жизнь, полная кутежей, удовольствий, роскошных туалетов, эпикурейских обедов, вечеров, продолжающихся до утра, и совершенной праздности. Она даже подумала о всех знаменитых парижских ресторанах, в которых желала бы пообедать; об этих волшебных дворцах на бульварах, где все огни, позолота, пунцовый бархат. Увы! она знала их только снаружи, эти дома, в которых порок чувствует себя свободнее, чем добродетель, и где одна котлета в папильотке стоит дороже, чем семейный обед бедняка. Она оглянула жалкую комнату, с её почерневшим потолком и выцветшими обоями, на которых, от сырости, появились безобразные пятна; поглядела на несчастные занавески, на туалет, отделанный грязной кисеей и рваными кружевами, на потертый ковер. Как все это было плачевно! Они с мужем однажды отправились осматривать дом парижской куртизанки, умершей в зените своей карьеры. Она помнила с каким, почти - благоговейным чувством окружавшая ее толпа зевак любовалась изящными атласными драпировками будуара и гостиной, фарфором, гобеленами, старинными кружевами, картинами, блиставшими, подобно драгоценным камням, на обтянутых атласом стенах. Порок, в подобной обстановке, становился почти добродетелью.

В столовой красовался портрет отшедшей богини - медальон, обделанный в бархатную рамку, тисненую золотом. Шико хорошо помнила, как она удивилась, не найдя никакой красоты в этом, столь прославленном, лице. То было небольшое, продолговатое личико, с серыми глазами, не поддающимся описанию носом и широким ртом. Умное выражение и приветливая улыбка составляли всю прелесть знаменитой красавицы. Косметики и Ворт сделали остальное. Правда, умершая куртизанка была одна из самых умных женщин Франции. Этому обстоятельству Шико не придала значения.

- Я в десять раз красивее,-- говорила она себе,-- а, между тем, у меня никогда не будет собственного экипажа.

Часто задумывалась она над различием её судьбы с судьбой женщины, распродажа имущества которой в течение девяти дней занимала Париж. Она нередко вспоминала её дом, её лошадей, её экипажи, её собак, её драгоценности. И теперь, сидя на полу с зеркалом в руке, любуясь брильянтами и своей красотой, она думала об этой женщине. Она припоминала все рассказы, какие слышала об этом угасшем светиле,-- о её дерзости, её мотовстве, о позорном рабстве, в каком она держала своих обожателей, о том, как торжественно она двигалась по жизненному пути, с презрением относясь ко всем и принимая дань всеобщого поклонения. Не добродетель ее презирала, а она презирала добродетель. Честные женщины служили мишенью её остроумию. Парижским жителям были известны все подробности её безстыдной, позорной жизни. Весьма немногим была известна история её смертного одра. Но священник, напутствовавший ее, и сестра милосердия, бывшая при ней в последние часы её жизни, могли бы рассказать историю, от которой поднялись бы дыбом волосы даже легкомысленных людей.

- Короткая, но веселая это была жизнь,-- размышляла Шико.-- Как хорошо я ее помню в ту зиму, когда озеро в Булонском лесу замерзло, и по нем катались на коньках, при свете факелов! Она каталась в костюме из темнокрасного бархата с соболями. Толпа катающихся теснилась к одной стороне, чтобы дать ей место, точно она была - императрица.

Затем мысли её приняли другое направление.

"Еслиб я его оставила, он бы развелся со мною и женился на той женщине,-- говорила она себе.-- Кто она такая, желала бы я знать? Где он видал ее? Во всяком случае, не в театре, там его никто не занимает; я слишком внимательно за ним наблюдала, чтобы обмануться на этот счет".-- Она налила себе пол-стакана водки, прибавила в нее несколько капель воды, с целью уверить себя, что пьет водку, на половину разбавленную водой, выпила эту смесь, отбросила свое зеркальце и бросилась полу-одетой на постель.

друг от друга, как только могут быть люди, живущие в одном и том же доме.

Шико созерцала брильянты и предавалась, приблизительно, однем и тем же размышлениям, в течение нескольких ночей; наконец, настал последний вечер той недели, которую мистер Лемуэль предоставил ей на размышление. На завтра она должна была дать ему ответ.

Он ждал ее у дверей, ведших на сцену; когда она вышла из своей уборной,-- Дерроль, её обычный телохранитель, не явился.

- Заира, я думал об вас каждую минуту со времени нашего последняго разговора,-- начал Иосиф Лемуэль.-- Доступ к вам также труден, как доступ к принцессе королевской крови.

- Чем я хуже принцессы?-- дерзко спросила она.-- Я честная женщина.

- Вы прекраснее всех европейских принцесс,-- сказал он.-- Но должны же вы пожалеть поклонника, который ждал так долго и так терпеливо.-- Когда получу я ваш ответ? Будет ли он утвердительный? Вы не можете быть так жестоки, чтобы сказать нет. Мой адвокат уже составил дарственную запись. Я жду только вашего слова, чтобы подписать ее.

- Вы очень великодушны,-- злобно проговорила Шико,-- или очень упрямы. Если я убегу с вами, а муж выхлопочет развод, женитесь ли вы на мне?

- Будьте мне верны, и я ни в чем не откажу вам.-- Он впервые проводил ее до дверей её квартиры и всю дорогу убеждал с таким красноречием, на какое только был способен,-- внять его мольбам. Правда, говорил он некрасно; до сих пор всемогущия деньги доставляли ему все, чего он желал, а потому он редко прибегал в убедительным речам.

- Пришлите ко мне завтра в двенадцать часов человека, которому вы доверяете, и если я не отошлю вам ваших брильянтов...

- Я буду знать, что ответ ваш: да. В таком случае, моя карета, завтра вечером, в четверть восьмого, будет ожидать вас на углу этой улицы. Я буду в карете. Мы проедем прямо на станцию железной дороги, и с первым же поездом отправимся в Париж. Будет так темно, что никто экипажа не заметит. В какое время вы, обыкновенно, отправляетесь в театр?

- В половине восьмого.

- Значит, никто не заметит вашего отсутствия прежде, чем вы уже будете далеко. Не будет никакой суеты, никакого скандала.

- В театре поднимется страшная тревога,-- сказала Шико.-- Кто исполнит мою роль в буффонаде?

- Правда,-- сказала Шико.

Ей припомнился парижский студенческий театрик; припомнилось, как популярность, которой она там пользовалась, вдруг упала. То же самое могло случиться, через год другой, и в Лондоне. Она надоест публике. Уже и теперь люди, принадлежавшие к театру, начали позволять себе неприятные замечания относительно пустых бутылок из-под шампанского, какие выносились из её уборной. Со временем, они, может быть, будут иметь дерзость назвать ее пьяницей. Она рада будет покончить с ними.

Между тем, как низко она ни пала, все же были глубины порока, от которых отвращали ее её лучшие инстинкты, точно будто её ангел-хранитель отвлекал ее от края пропасти. Она некогда любила мужа по-своему, она и теперь любила его и не могла спокойно думать о разлуке с ним. Мысли, бродившия в её отуманенном шампанским и водкой мозгу, были смутны, но и в дурные минуты мысль продаться этому развратному еврею, ужасала ее. Душа её была полна колебаний. Она не имела наклонности к пороку, но охотно бы взяла плату за грех, в виде виллы в Пасси и нескольких экипажей.

- Покойной ночи,-- ответила она своему поклоннику.-- Не надо, чтобы меня видели разговаривающей с вами. Мой муж может всякую минуту вернуться домой.

- А вам какое дело, когда бы он ни возвращался?-- сердито проговорила Шико.

- Все, что до вас касается - мое дело.

- Пришлите завтра за моим ответом,-- сказала Шико и заперла дверь перед его носом.

- Ненавижу я его,-- бормотала она, оставшись одна в передней и стуча ногой о пол, как будто только-что наступила на ядовитое насекомое.

- Отошлю я их ему завтра,-- говорила она себе.-- Брильянты чудные,-- моя здешняя жизнь начинает мне надоедать, и я знаю, что Джэк меня ненавидит,-- но человек этот слишком ужасен, и - я честная женщина.

Она бросилась на колени у кровати, приняла молитвенную позу, но не молилась. Она отвыкла молиться вскоре после того, как покинула свою родную Бретань. Страстно рыдала она, оплакивая утраченную любовь мужа и смутно сознавая, что только в силу своего падения лишилась она его привязанности.

- Я была ему доброй женой,-- прерывисто шептала она,-- лучшей, чем...

Речь её оборвалась среди судорожных рыданий; она заснула вся в слезах.