Раздвоенное копыто.
Часть II.
Глава V. Они зашли в глубокую ложбину.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раздвоенное копыто. Часть II. Глава V. Они зашли в глубокую ложбину. (старая орфография)

Глава V.-- Они зашли в глубокую ложбину.

Опять наступило лето; было начало июня, то именно время, когда лето во всей красе, во всем блеске своей свежести. Молодые листья в лесах были так нежны, так прозрачны, что просвечивали на солнце; папоротники только-что раскрывали свои широкие, перистые листья; розы начинали распускаться; те части лугов, на которых рос дрок, отливали золотом; небо было чисто итальянское, а день так длинен, что можно было почти забыть о существовании ночи.

То было время года, которое Лора всегда любила, и даже теперь, несмотря на мрачную перспективу, какую представляла ей её молодая жизнь, она почувствовала, что на душе её стало легче, когда земля оделась в свои сверкающия ризы. Её веселость поражала Селию, негодование которой против Джона Тревертона стало хроническим, и тем более сильным, что ей было запрещено говорить о муже Лоры.

- Я никогда не встречала человека, который бы так легко ко всему относился, как относишься ты, Лора,-- воскликнула она в одно прекрасное после-обеда, когда мистрисс Тревертон только-что возвратилась с продолжительной прогулки по лесу, граничившему с садами замка.

- Зачем мне предаваться своим горестям? Земля в это время года так переполнена ликованием и надеждой, что и человек не может не надеяться.

- Ты, может быть, не можешь; но не говори, пожалуйста, человек,-- ворчливо возразила Селия,-- если ты под этим разумеешь и меня. Я перестала надеяться прежде чем мне минуло восемнадцать лет. На что можно надеяться, живя в приходе, в котором только и есть что двое неженатых мужчин, причем один до крайности безобразен, а другой неисправимый фат, человек, который повидимому всякую минуту готов сделать предложение и никогда его не делает?

- Отчего-же ты не считаешь твоего преданного обожателя, мистера Сампсона? Он третий.

- Рыжий и деревенский адвокат. Благодарю покорно, Лора. До этого я еще не дошла. Еслиб я вышла за него, я бы должна была выйдти и за сестру его Элизу, а это было бы уж слишком ужасно. Нет, милая, проживу и так. Когда я выйду замуж, то я надеюсь, что положение мое улучшится. Что до тебя, Лора, то ты совершенное чудо. Я никогда не видала тебя такой красивой. На твоем месте, я бы все глаза выплакала.

- Чем нисколько не улучшила бы своего положения. Я не перестала надеяться, Селия; а когда мной овладевает уныние, я принимаюсь за работу, чтобы позабыть о своем горе. В таком имении, как это, найдется за чем присмотреть: у меня на руках дом, сад, бедные,-- я всегда могу найти себе занятие.

- Ты - чудо трудолюбия. Никогда не был сад так хорош, как в нынешнем году.

- Я люблю, чтобы все было в исправности,-- сказала Лора, краснея под влиянием собственных мыслей.

Единственным её утешением, за последнее время, было держать в полном порядке и украшать милый старый дом и окружающие его сады. Тайная надежда на то, что Джон Тревертон когда-нибудь да вернется и жизнь снова улыбнется ей, была скрытой пружиной всех её действий. Каждое утро говорила она себе:-- он, может быть приедет сегодня,-- каждый вечер утешала себя мыслью, что он может приехать завтра.

"Мне, может быть, придется прождать и годы,-- говорила она в более серьёзные минуты,-- но когда бы он ни вернулся, он увидит, что я была верным управителем".

Ни разу не выезжала она из замка со времени своего возвращения, после проведенного в одиночестве медового месяца. Она получила несколько приглашений от знатнейших семейств графства, желавших оказать ей внимание: теперь, когда она поселилась среди них, в качестве землевладелицы, то от всех подобных приглашений она отказывалась, извиняясь вынужденным отсутствием мужа. Когда он вернется в Англию, она очень охотно станет выезжать с ним и т. д.; этим она давала понять обитателям графства, что в исчезновении мистера Тревертона из замка не заключалось ничего необычайного или непозволительного.

- Жена его, повидимому, одобряет его поведение, а потому, надо полагать, что все обстоит благополучно,-- говорила люди. Но несмотря на то, большинство никак не хотело разстаться с предположением, что все неблагополучно.

Несмотря на полное надежды настроение Лоры, на её милый характер, на её веселость, благодаря которым сохранилась и юношеская красота её, бывали часы, может быть, один час в течение каждого дня, когда уныние овладевало ею и надежда ослабевала. Она перечитывала последнее письмо Джона Тревертона до тех пор, пока бумага не износилась от частого прикосновения; но, как ни дорого ей было это письмо, больших надежд оно ей не подавало. Тон писавшого не был вполне безнадежен; между тем, он говорил о разлуке, которая могла продлиться и всю жизнь; о какой-то связи, которой могло и конца не быть; честь его привязывала к какой-то другой женщине.

Он глубоко оскорбил ее этим странным браком, оскорбил и предположением, что обладание поместьем Джаспера Тревертона может, хотя сколько-нибудь, вознаградить ее за то фальшивое положение, в какое поставлена она этим самым браком; а между тем, она не в силах была сердиться на него. Она слишком искренно его любила. Самое это письмо, в каком бы проступке он в нем неопределенно ни сознавался, самое письмо это дышало любовью в ней. Она все ему прощала ради этой любви.

"Когда полюбила она его?" - задавала она себе иной раз вопрос, среди своих печальных размышлений. Она усердно разспрашивала его о том, как развилась его любовь, но с своим призванием не спешила.

Как хорошо она помнила его бледное, изнуренное лицо в ту зимнюю ночь, ровно полтора года тому назад, когда он вошел в освещенную лампой комнату и сел против нея у камина. Совершенно посторонним для нея человеком был он тогда, почти врагом.

на этом лице выражение грусти сразу вызвало её полное сочувствие.

"Я, должно быть, страшная дурочка была,-- говорила она себе,-- но право, я думаю, что влюбилась в него с первого взгляда".

Лесов, граничивший с садами замка, был любимым убежищем Лоры в эту раннюю летнюю пору. То был очень живописный лесов, крутыми уступами спускался он к узкой речке, противоположный берег которой составляла круча, увенчанная купою елей. Речка, пенясь и искрясь, протекала по каменистому ложу; глыбы камней, синеватых, серых, поросших мхом, бахрома из папоротников на самом берегу речки, старый, на половину развалившийся деревянный мост, перекинутый через то место реки, где она превращалась в поток, видневшиеся вдали дубы и буки, зелень которых сливалась с темной зеленью старых елей, все это вместе взятое, составляло картину, горячо любимую Лорой.

Сюда приходила она, когда чопорные сады замка не вмещали ни её мыслей, ни её забот. Здесь ей как будто легче дышалось.

Сюда пришла она в один июньский вечер, после солнечного дня, показавшагося ей продолжительнее, утомительнее и вообще невыносимее большинства её дней. Селия провела с ней целый день, а болтовня Селии была тягостнее одиночества. Лоре отрадно было быть одной в этом мирном уголке, где неутомимая работа дятла да шум ручья были единственными звуками, нарушавшими тишину летняго вечера.

Жара целый день стояла невыносимая; теперь в воздухе чувствовалась прохлада, от страшного солнца ничего не осталось кроме бледно-желтой световой полосы на западной стороне неба.

У Лоры в кармане был томик стихотворений Шелли, захваченный со стола в её любимой комнате. Это была одна из любимейших её книг, она часто брала ее с собой на прогулки. Она села на срубленное дерево, у реки, открыла книгу на удачу на Розалинде и Елене и читала, не останавливаясь, пока не дошла до прелестных строк, в которых описывается совершенно такое же местечко, как то, где она находилась:

То а deep lawny dell they came,

To а stone seat beside а spring etc.

Они зашли в глубокую ложбину, где, над источником, стояла каменная скамья; окружавшия ее деревья образовывали храм, лишенный крыши, подобный древнему храму, в котором, еще до распространения новых религий, первые поколения рода человеческого преклоняли колена пред парящим над миром божеством.

После минутного раздумья, Лора продолжала чтение. Обстановка подходила в поэме, а глубокая грусть, которой дышало это произведение, слишком хорошо гармонировало с её собственными чувствами. Это была история нежной, искренней, самоотверженной любви, окончившейся безнадежным горем. Никогда еще мрачный сюжет поэмы не ложился ей так тяжело на душу.

С полу-подавленным рыданием захлопнула она книгу. Серебристо-бледная луна всходила над окружавшим ее пейзажем. Последняя золотистая полоска скрылась за красными стволами елей. Тихий, печальный крик совы раздавался далеко, далеко, в самой темной чаще леса.

Воображение, настроенное на печальный лад, легко могла принять вечерния тени за фигуры привидений. С странным чувством подняла Лора голову от книги; ей почудилось, что близ нея кто-то есть. Медленно обратились глаза её в реке; на противуположном берегу её, на половину в тени, на половину озаренная нежным светом полной луны, стояла высокая фигура с бледным лицом и смотрела на нее. С полуподавленным криком ужаса поднялась она на ноги. Лицо это, при таинственном лунном свете, напоминало лицо привидения. Несколько мгновений спустя, она радостно захлопала в ладоши и воскликнула:-- я знала, что ты вернешься!

Так приветствовала она покинувшого ее, без грозных мин, без упреков. Её милое личико сияло восторгом, радостный голос звучал ласковым приветом.

- Господи!-- воскликнет ненавистник женщин,-- как глупы эти женщины!

Джон Тревертон приближался, легко перепрыгивая с камня на камень, и менее чем через минуту стоял подле жены. Ни слова не сказал он в первое мгновение, он только обнял ее, прижал к своему сердцу и поцеловал так, как никогда прежде не целовал.

- Моя милая, моя жена!-- воскликнул он. Теперь ты вся моя. Голубка, я был терпелив; не будь ко мне сурова.

Последняя просьба вырвалась у него, потому что она освободилась из его объятий и смотрела на него уже не с нежной, а с насмешливой улыбкой.

- Вы приехали провести время в Газльгёрсте?-- спросила она,-- или может быть пробудете с недельку?

- Я вернулся, чтобы провести с тобою мою жизнь, я вернулся навсегда. Завтра же могут начать строить мне склеп на Газльгёрстском кладбище. Я буду здесь, чтобы занять его, когда мой час настанет, если ты не прогонишь меня. В этом весь вопрос, Лора. Все зависит от тебя. О, милая, милая, отвечай мне скорей. Еслиб ты только знала, как жаждал я этой минуты. Скажи мне, дорогая, неужели ты совсем разлюбила меня? неужели я, благодаря моему поведению, на веки лишился твоего уважения?

- Ты поступил со мной очень жестоко,-- медленно, серьезно, слегка-дрожащим голосом ответила она,-- так поступил, что едва ли бы женщина, с каким-нибудь запасом женской гордости, могла простить тебя.

- Лора,-- жалобно воскликнул он.

- Сокровище мое, радость моя!

- Но мне было бы гораздо легче простить тебя, еслиб ты доверился мне, еслиб высказал мне всю правду. О, Джон, жестоко ты поступил со мною.

Теперь она забыла свою безсознательную радость при свидании с ним и неожиданно вспомнила о себе и нанесенных ей оскорблениях.

- Знаю, милая,-- говорил он, стоя перед ней на коленях:-- повидимому, я поступил отвратительно, а между тем, поверь мне, дорогая, единственным побуждением моим было - желание оберечь твои интересы.

- Поведение твое осрамило меня перед целым светом,-- настаивала Лора, разумея под целым светом деревню Газльгёрст.-- Ты не имеешь права приближаться во мне, не имеешь права смотреть мне в лицо. Разве ты не сознался в том ужасном письме, что женился на мне, будучи несвободным, что другая женщина имеет над тобой какие-то права.

- Эта женщина умерла: я свободен как воздух.

- Кто была она? Жена твоя?

Выражение неизъяснимого страдания появилось на лице Джона Тревертона. Он шевельнул губами, как-бы готовясь говорить, но молчал. Существуют истины, которые выговорить трудно; и не каждому человеку легко лгать.

- Это тяжелая история,-- наконец поспешно заговорил он, как-бы желая поскорей покончить с ненавистным предметом разговора.-- Много лет тому назад, когда я был очень молод и совершенно глуп - меня поймали и женили по-шотландски. Ты вероятно слыхала о странностях брачных законов в Шотландии.

- Да, слыхала и читала о них.

- Вероятно. Ну, этот брак, по закону, строго говоря, не был браком, необдуманное, полу-шутливое обещание, благодаря появлению подкупленных лжесвидетелей, приобрело законную силу. Я неожиданно очутился женатым человеком - с камнем на шее. Я не стану более говорить с тобою об этой ужасной связи, дорогая. Тебе об этом и слышать не должно. Скажу только, что нес я свою ношу терпеливее, чем несло бы ее большинство людей, а теперь от всего сердца, от всей души благодарю Бога за дарованную мне свободу. Я пришел к тебе, милая, дорогая, умолять тебя о прощении, просить тебя съехаться со мною, недели через три, в каком нибудь тихом местечке в тридцати или в сорока милях отсюда, где бы никто нас не знал и где бы мы могли снова обвенчаться в одно прекрасное летнее утро; с тем, чтобы, если мой шотландский брак имел действительную силу, а ваш первый брак был незаконный, нам теперь прочно и на веки закрепить связующий нас узел.

- Ты бы должен был с самого начала довериться мне, Джон,-- с упреком проговорила Лора.

- Да, я обязан был это сделать, дорогая, но я так боялся лишиться тебя. О, голубка моя, исполни мою просьбу, и ты никогда не будешь иметь повода раскаиваться в твоей доброте. Прости мне, забудь все, что я наговорил тебе сегодня. Второй брак, о котором я говорю, не более как мера предосторожности, может быть даже безполезная, но он успокоит меня; я не так буду бояться за свое счастие. Милая, исполнишь-ли ты, о чем прошу тебя?

Она осушила свои слезы; сердце её было переполнено радостью и любовью к этому грешнику, все еще стоявшему перед ней на коленях на поросшем папоротниками берегу речки, при ярком лунном свете, державшему её ручки в своих руках и с мольбой глядевшему на нее. У нея и в мыслях не было отказать ему в его просьбе. Она желала только уступить не слишком унизительным для себя образом.

я могу ей довериться. Она может также быть в числе свидетелей нашего брака.

- Уверена-ли ты, что она впоследствии болтать о нем не станет?

- Я имела уже случай испытать ее и знаю, что ей можно довериться.

- Да будет так, дорогая, взгляни сюда. Он вытащил из кармана путеводитель по Корнваллису и раскрыл его на карте этого графства. Я думал, что мы могли бы отправиться подальше на запад, в какой нибудь отдаленный приход. Вот, например, Кэмло. Я никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь жил в Кэмло или ехал в Кэмло, со времен короля Артура. Там, конечно, мы были бы в безопасности от любопытных. Путеводитель признает, что в Кэмло нет никаких достопримечательностей. Он даже не сказал ни слова в пользу гостинниц. Целые мили отделяют Кэмло от всей вселенной, он аномалия среди городов, так как, имея ратушу и рынок, не имеет своей собственной церкви, а прицепился к двум отдаленным церквам, из которых каждая находится от него в полутора милях разстояния. Обвенчаемся в одной из этих отдаленных церквей, Лора, и я всю жизнь буду любить Кэмло, как любишь некрасивое лицо друга, оказавшого тебе большую услугу.

Лора ничего не имела против Кэмло, и потому они окончательно порешили, что Джон Тревертон отправится туда с такой быстротой, с какой могут его доставить поезд железной дороги и омнибус, распорядится насчет оглашения в одной из церквей, встретит Лору в Дидфорде, на станции железной дороги, через три недели от нынешняго дня, и, уже в экипаже, довезет ее до маленького городка Кэмло, скромное народонаселение которого, состоящее из пятисот или семисот человек, как-бы затерялось в горах и несколько поотстало от века и прогресса.

в первый раз в жизни, наслаждался чистым и полным счастием.

- Не поедем ли мы в Пензанс после нашей свадьбы, дорогая, и не проведем ли наш медовый месяц на островах Силли? Было бы так приятно пожить в своем собственном мирке, отделенном от остального мира скалами, опоясанном Атлантическим океаном.

Он взглянул на часы, когда они вышли из лесу на озаренную луной дорожку.

- Ну, милая, я только-что успею проводить тебя до калитки фруктового сада и добежать до станции, чтобы попасть на последний поезд, отходящий в Дидфорд. Переночую я в тамошней гостиннице. Я не хочу, чтобы меня видели на разстоянии двадцати миль от Газльгёрста, пока мы с тобой не вернемся с островов Силли, загорелыми и счастливыми, чтобы поселиться в милом старом замке. О, Лора, как я буду любить его, этот хороший, честный, добропорядочный, старый дом; как горячо стану, утром и вечером, благодарить Бога за свою блаженную жизнь. О, голубка, никогда не понять тебе, каким жалким странником был я, в течение последних семи лет моего недостойного существования, и как для меня трижды благословенна мирная гавань после плавания по бурным морям.

сознался в своем недостоинстве. Она рассказала ему, как жилось ей в Газльгёрсте, когда она возвратилась туда по истечении воображаемого медового месяца; как она скрыла истину от всего своего маленького мирка. Теперь всем покажется вполне естественным её отъезд на встречу к мужу, возвратившемуся из-за границы, и их возвращение домой вместе.

Торопливо разстались они у калитки фруктового сада, так как Джону предстояло пройти до станции три мили, а на эту прогулку оставалось только три-четверти часа. Разставаясь, они один только раз, и то на-скоро поцеловались, но что за блаженный был это поцелуй на пороге такого прекрасного будущого. Медленно шла Лора по освещенному луной фруктовому саду, в котором от старых яблонь падали на высокую, мягкую траву их искривленные тени, радостные слезы так и лились по её разгоревшимся щекам.

"Бог к нам милосерд, Бог очень милосерд,-- повторяла она в душе:-- съумеем ли мы возблагодарить Его, съумеем ли с должным усердием исполнить обязанности наши?" В течение всего своего разговора с Джоном Тревертоном она ни слова не сказала о дарственной записи. Она не похвалила его, не поблагодарила за его великодушие. Всякая мысль о состоянии Джаспера Тревертона была так далека от нея, как если бы старик умер нищим, и она ни единого шиллинга не теряла и не выигрывала вследствие своего брака с его родственником.