Раздвоенное копыто.
Часть II.
Глава X. Всех пригрела.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раздвоенное копыто. Часть II. Глава X. Всех пригрела. (старая орфография)

Глава X.-- Всех пригрела.

Рождество приближалось: это был первый рождественский праздник в брачной жизни Лоры, и её радостно-настроенному воображению он представлялся чем-то вполне чудесным. Как могли они с Джоном быть достаточно признательны Провидению за все милости, им ниспосланные? Что могли они сделать, чтобы в достаточной мере осчастливить других людей? Недели за две до праздника, Лора повезла Селию в Бичамптон в шарабане, запряженном парой пони, закупать громадный запас одеял, фланелевых юбок для старушек и теплых сюртуков из домашняго сукна для стариков, страдающих ревматизмом.

- Имеешь ли ты понятие о том, сколько ты тратишь, Лора?-- спросила практичная Селия.

- Нет, дорогая; но у меня одна мысль сидит в голове, это - чтобы ни одна душа в окрестностях Газльгёрста не страдала от холода и не чувствовала себя несчастной в нынешний праздник, если только в моих силах пособить горю.

- Боюсь, что ты поощряешь нищенство!-- заметила Селия.

- Нет, Селия, я веду войну с ревматизмом.

- Надеюсь, что ты не ожидаешь, благодарности?

- Я ожидаю только, что мои одеяла защитят бедняком от мороза. Теперь едем в колониальную лавку.

Она весело тряхнула возжами и подъехала к лучшей лавке с колониальными товарами в целом Бичамптоне, на окнах которой, за зеркальными стеклами, красовалась пара высоких, японских кувшинов, говорившая всем и каждому о значительных размерах, в каких велась торговля этого магазина. Здесь мистрисс Тревертон заказала сто пакетов, из которых в каждом заключалось достаточное количество черносливу, коринки, сахару, пряностей и цукатов, для приготовления семейного рождественского пуддинга. Купец радовался, занося в книгу заказ, и расточал красноречивые похвалы своим запасам. Из магазина колониальных товаров оне проехали в кандитерскую, где Лора заказала такое количество пирогов, булочек и пирожков, имеющих быть доставленными в замок в рождествевский сочельник, что Селия начала серьёзно опасаться за целость умственных способностей своей приятельницы.

- На что тебе вся эта неудобоваримая дрянь?-- воскликнула она.-- Ты намерена торговать пирожным?

- Нет, милая моя. Все эти вещи мне нужны для моего детского вечера.

- Детский вечер - уже! Понять не могу твоих побуждений, разве только, что ты хлопочешь о будущем. Кого же ты пригласишь? Разумеется всех детей лэди Паркер, внуков леди Баркер, мальчиков мистрисс Пендарнис, Бригсов, Дромпоров, Сеймуров. Тебе необходимы туманные картины и фокусник; можно бы даже устроить живые картины, так-как тебе, кажется, дела нет до того, сколько денег ты просадишь. Люди в наше время так требовательны, что и от детского вечера ждут многого.

- Я думаю, что мои гости чувствуют себя совершенно счастливыми без живых картин и даже без фокусника.

- Сомневаюсь. Эти маленькие Баркеры страшно стары для своих лет.

- Маленьких Баркеров не будет на моем вечере.

- А мальчики Пендарнисы ломаются не хуже студентов, перешедших на второй курс.

- Я не приглашала мальчиков Пендарнисов.

- Какие же дети, скажи на милость, уничтожат все эти пирожки?-- воскликнула Селия.

- Я даю вечер детям фермеров. Все малолетнее отделение школы, находящейся в заведывании твоего отца, будет на лицо.

- В таком случае, могу только выразить надежду, что ты позаботилась о вентиляции твоих комнат; если ты воображаешь, что я соглашусь провести рождественский сочельник в атмосфере, хоть сколько-нибудь напоминающей атмосферу нашей классной комнаты в малолетнем отделении, то ты сильно ошибаешься.

- Я не ошибусь в своих разсчетах на добродушие Селии Клер. Надеюсь, что ты от всего сердца, от всей души будешь помогать мне. Даже брат твой мог бы быть нам полезен. Он мог-бы прочесть что-нибудь смешное: "мистрисс Броун в театре", например, или что-нибудь в этом роде.

- Представь себе только Альджернона Суинбёрна, читающого "мистрисс Броун" толпе бедных ребятишек,-- со смехом воскликнула Селия:-- уверяю тебя, что мой брат Эдуард считает себя не менее важной особой, чем мистер Суинбёрн. Неужели ему отложить в сторону свое великое творение, чтобы изучать "мистрисс Броун, в театре"?

игры: жмурки, кошки-мышки, все самые шумные, самые веселые потехи, какие мы только съумеем придумать. Я прикажу очистить и прибрать надлежащим для этого случая образом залу на половине прислуги, тогда нам нечего будет опасаться за целость милой старой мебели.

- Еслиб бедный старый мистер Тревертон мог ожить и видеть что здесь происходит!-- воскликнула Селии.

- Я уверена, что он бы обрадовался, узнав, что его состояние употребляют на то, чтобы сделать других счастливыми. Подумай обо всех этих бедных детках, Селия, которым почти неизвестно значение слова, в том смысле, в каком понимают его богатые люди.

- Тем лучше для них,-- философски заметила Селия.-- Удовольствия богатых страшно безсодержательны. Чтож, Лора, ты добрая душа, и я всеми силами буду помогать тебе управиться с твоим детским праздником. Желала бы я знать, неужели четырнадцать тысяч фунтов в год развили бы во мне наклонность к благотворительности? Боюсь, что мои расходы возрасли бы в такой пропорции, что на дела благотворения у меня бы просто средств не хватило.

До наступления рождественского сочельника жизнь Лоры омрачилась; полное счастие стало невозможным даже для нея, стремившейся радовать других. Джон Тревертон заболел лихорадкой. Он не был опасно болен. Мистер Мортон, местный доктор, лечивший Джаспера Тревертона в течении двадцати лет, искусный и опытный врач, очень легко относился к его болезни. Пациент простудился, возвращаясь издалека домой, по дождю, на усталой лошади, после охоты; последствием простуды были лихорадочные симптомы, и мистер Тревертон несколько ослаб, вот и все. Единственные необходимые лекарства были покой и хороший уход, а для человека, в условиях Джона Тревертона, оба были доступны.

- Должна ли я отложить свой детский праздник?-- тревожно спрашивала Лора за день до рождественского сочельника.-- Мне было бы очень жаль огорчить бедняжек, но,-- здесь голос её дрогнул,-- еслиб я только могла думать, что Джону будет хуже.

- Дорогая мистрисс Тревертон, ему не будет хуже, он быстро поправляется. Разве я не говорил вам, что ныньче утром пульс был значительно сильнее? Надеюсь, что через несколько дней он будет здоров, но я продержу его в его комнате до конца недели и не позволю ему принимать участие ни в каких рождественских торжествах. Что касается до вашего детского праздника, то если вы можете устроить дело так, чтобы шум до него не доходил, то вам нет решительно никакой причины его откладывать.

- Зала на половине прислуги находится на совершенно противоположном конце дома,-- промолвила Лора.-- Не думаю, чтобы шум мог доноситься до его комнаты.

Разговор этот между мистрисс Тревертон и доктором происходил в кабинете Джона Тревертона, рядом с его спальней, в той именно комнате, в которой они с Лорой впервые встретились.

- Это все, о чем вы должны позаботиться,-- заметил мистер Мортон.

Лора была единственной сиделкой своего мужа в течении всей его болевии. Она проводила с ним целые дни, просиживала над ним ночи, засыпая, по временам, на удобном старом диване, стоявшем в ногах большой старомодной кровати. Тщетно говорил ей Джон об опасности, угрожавшей её собственному здоровью от утомления, соединенного с этим нежным за ним уходом. Она уверяла его, что никогда не чувствовала себя лучше и крепче, и никогда не спала более освежающим сном, чем теперь на широком старом диване.

Они были счастливы. Даже в это тревожное время. Лора с восторгом читала больному вслух, писала его письма, наливала ему лекарство, всячески прислуживала ему в болезни, в худшия минуты производившей в нем лишь чувство слабости и безпомощности. Об одном сожалела она, думая о детском празднике, это - что большую часть этого вечера она принуждена будет провести вне комнаты больного. Вместо того, чтобы читать мужу вслух, она должна будет все свои помышления сосредоточить на игре в жмурки.

часов, среди дня, в кресле, и теперь лежал поверх постели, тепло укутанный в свой длинный, мехом опушенный халат. Его сильно занимал детский праздник; он разспрашивал Лору, желая узнать, что именно она устроила для забавы своих гостей.

- По-моему самое важное, это - дать им всласть покушать,-- задумчиво говорил он.-- Никогда не случалось мне видеть ничего ближе подходящого к полному счастью, как ребенка, который ест что-нибудь, что считает вкусным. Душа этого младенца, в данную минуту, испытывает полное блаженство. Он живет в настоящем, и только в настоящем. Его маленькая жизнь замкнута в тесный круг, обозначаемый словом: теперь. Медленно, вдумчиво причмокивает он губами и упивается, вкусом любимого яства. Едва-ли может землятресение оторвать его от этого глубокого и спокойного наслаждения. С последним вкусом радость исчезает, и ребенок узнаёт, что земные удовольствия скоропреходящи. Предоставь твоим маленьким гостям право набивать себе желудки в течении целого вечера и набить себе карманы перед возвращением домой, Лора, и они будут совершенно счастливы.

- А на другой день бедняжки будут больны и несчастны. Нет, Джэк, они будут веселиться несколько разумнее, чем ты предлагаешь: каждый отнесет что-нибудь тому из домашних, кого больше любит, так что даже в детском представлении не будет вполне эгоистическим понятием. Но мне так жаль будет оставить тебя на целый вечер, Джек.

- А. мне еще жальче будет разстаться с тобой, голубка. Я постараюсь проспать часы твоего отсутствия. Не дашь-ли ты мне теперь хорошенькую дозу опиума, Лора?

- Ни за что, милый! я ненавижу всякия снотворные средства и прибегаю к ним лишь в крайних случаях. Я постараюсь забежать к тебе раза два в течение вечера, на пол-часика. Селия заменит меня.

- Надеюсь, что ты предоставишь ей большую часть твоей работы, и что я очень часто буду видеть милое личико, которое так люблю. Кто приглашон, кроме детей?

, но он и слышать о ней не хочет. Боюсь, что дети легенды не поймут.

- Вам с Селией придется смеяться первым.

- Не думаю, чтобы я могла смеяться, покуда ты здесь заточен.