Раздвоенное копыто.
Часть II.
Глава XVI. Ты - он.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раздвоенное копыто. Часть II. Глава XVI. Ты - он. (старая орфография)

Глава XVI.-- Ты - он.

Следующий день было воскресенье. Джордж Джерард поднялся, как только разсвело, и отправился прогуляться по полям до первого завтрака, который подавался в девять часов. Кратковременное пребывание в деревне было ему приятно даже в холодную январьскую погоду, и он желал воспользоваться им. Когда он воротился в викариат с своей прогулки, он застал Эдуарда Клера курящим сигару в саду.

- Что вы за чудак, что разгуливаете в такую холодную погоду!-- воскликнул Эдуард в виде приветствия.-- Я бы желал поговорить с вами несколько минут прежде, чем мы пойдем завтракать. Пожалуй, нам после не удастся остаться наедине. Селия всегда так суетится в воскресенье утром. Мне бы хотелось, чтобы вы пошли с нами в церковь, если вы ничего против этого не имеете.

- Я сам думал идти. Надеюсь, вы не полагаете, чтобы я питал к церкви антипатию?

- Трудно знать, как человек смотрит на эти вещи. Не думаю, чтобы молодые лондонские врачи особенно усердно посещали церковь.

- Когда я был маленьким мальчиком, я каждое воскресенье бывал в церкви с своею матерью, и это были самые счастливые дни моей жизни. Еслиб я не любил воскресного утренняго богослужения ради его самого, я бы любил его за то, что оно напоминает мне ее.

- Ах,-- вздохнул Эдуард,-- мне думается, что когда человек лишится матери в раннюю пору жизни, он всегда уже относится к ней несколько сентиментально. Но когда мать достигнет пожилых лет, любить ее можно, но поэтических чувств к ней питать нельзя. Знаете, почему я хочу, чтобы вы отправились с вами в церковь, Джерард? Джон Тревертон там наверное будет. Вам представится отличнейший случай всмотреться в него. Наша скамья как раз против его скамьи. Он будет у вас перед глазами в течение всего богослужения.

- Прекрасно,-- согласился Джерард. Если этот мистер Тревертон и Джек Шико - одно и то же лицо, я узнаю его, где бы его ни встретил.

Селия была в отличном расположении духа во время завтрака и разливала чай и кофе с живостью и грацией, достойными героини французской комедии. Присутствие посторонняго молодого человека удивительно оживляло ее. Селия была благодарна брату за то, что он доставил ей это необычное, среди однообразного течения сельской жизни, развлечение. Она старательнее обыкновенного надевала шляпу, чтобы идти в церковь, хотя операцию эту она всегда совершала с некоторой заботливостью; как-то так случилось, что она прошла рядом с мистером Джерардом те несколько сот ярдов, какие отделяли викариат от церкви.

Общество из викариата вошло в церковь из первых. На галлерее были только приютския дети, а на общих скамьях виднелось несколько старушек. Джентри съезжалось не спеша.

Вот мистер Сампсон, стряпчий, рыжее, чем когда-либо, и с ним мисс Сампсон в совершенно новой шляпке. Вот леди Баркер, маленькая, толстая, в старомодном бархатном плаще, опушенном коричневым мехом и в шляпе, достигшей до крайних пределов безобразия; но когда называешься лэди Баркер и живешь в одном и том же доме в течении тридцати-пяти лет, то можешь носить что угодно.

Вот супруги Бюгслвй из Бичамптона, муж - бывший торговец железом, и жена, разряженная в бархат и соболя, с какой-то яркой птицей на шляпе. Вот приехала мистрисс Даракот, богатая вдова, муж которой был самым значительным фермером во всем округе, и которая смотрит так, точно весь Газльгёрсгь принадлежит ей; и вот наконец, после еще нескольких незначительных личностей, появились и Джон Тровертон с женою.

Через две минуты по прибытии последних, викарий объявил присутствующим, какой новогодний гимн они имеют петь, и молящиеся поднялись с своих мест.

- Он удивительно изменился,-- говорил себе Джордж Джерард стоя лицом к лицу с Джоном Тревертоном,-- но это тот самый человек, которого я знал в улице Сиббер, и никто другой. Да, это был Джок Шико. Счастие оживило его лицо, вызвало на нем румянец, довольство смягчило резкость его очертаний; впалые щеки пополнели, дикие глаза снова сияли и смотрели так же радостно как в юности. Но это был тот самый человек, на лице которого Джордж Джерард, полтора года тому назад, прочел тайну его несчастного брака.

Смотрел ли он неуличенным убийцей? Смотрел ли он человеком, мучимым раскаянием, согнувшимся под бременем преступной тайны? Конечно, нет. Он смотрел прямо, как человек, совесть которого чиста. Если он точно виновен, он должен быть царем лицемеров.

Жена его стояла подле него, и Джордж Джерард с мучительным участием посмотрел и на нее. Что за прелестное, дышащее доверчивостью личико, сияющее невинностью и довольством. Неужели сделать это невинное создание несчастным, обнаружив перед ней обман мужа? Неужели разбить её сердце с тою лишь целью, чтобы Джон Тревертон был наказан?

Эдуард Клер говорил, что ради её желает он узнать истину касательно её мужа, чтобы спасти ее от унижающого ее союза, защитить от человека, который в душе был негоден.

Джордж Джерард, по временам, в течение богослужения наблюдал за мужем и женою. Он не заметил ничего, кроме спокойного довольства на лице Джона Тревертона. Подобная беззаботность со стороны того, кто был мужем la Chicot, озлобила Джерарда.

- Будь эта женщина моей женою, я бы погоревал о жестокой судьбе, постигшей ее, и бы от души ее оплакал, несмотря на её падение. Но будь она моей женою, она бы никогда не пала так низко. Задачей жизни своей поставил бы я себе - спасти ее.

Однажды в течение богослужения Джон Тревертон взглянул на противоположную его скамье сторону церкви и увидал следившие за ним суровые, серые глаза. По одному этому взгляду Джерард понял, что его узнали.

- Что он сделает, если мы сейчас встретимся?-- спрашивал себя Джерард.-- Наверное повернет мне спину.

Они встретились, так как по выходе из церкви Лора остановилась, чтобы поговорить с мистрисс Клер и Селией. Эдуард и его приятель стояли несколько позади их.

- Это он?-- шопотом спросил Эдуард.

- Да,-- отвечал Джерард. Они пошли все вместе по кладбищенской дорожке; у ворот произошла остановка. Лора желала, чтобы все общество из викариата отправилось завтракать в замок, но мистрисс Клер отказалась. Конечно, дети могут делать что хотят,-- сказала она, как будто её дети когда-либо поступали против собственного желания с тех пор, как вышли из безпомощного состояния, присущого раннему детству. Даже в колыбели у них была своя воля.

Селия взглянула на брата и, по движению его бровей, угадала, что ей следует откаваться.

- Я думаю, что нам лучше возвратиться домой к завтраку,-- кротко заметила она.-- Папа любит, чтобы мы были дома по воскресеньям.

Затем она слегка дернула брата за рукав.

- Ты не представил мистера Джерарда,-- шепнула она ему.

- Ах, точно. Мистер Джерард, мистрисс Тревертон, мистер Тревертон.

- Мы с мистером Джерардом прежде встречалась и вдобавок при таких обстоятельствах, вследствие коих я остался у него в долгу,-- сказал Джон Тревертон, протягивая руку. Джерард приподнял шляпу, но, казалось, не видал протянутой ему руки. Эта неожиданная откровенность застигла его врасплох. Он приготовился ко всему, но никак не к тому, что Джон Тревертон признает их прежнее знакомство.

Это была смелая выходка, если человек этот виновен; но опытность Джерарда научила его тому, что виновные по большей части смелы.

- Я был бы очень рад поговорить с вами минут десять, мистер Джерард,-- сказал Тревертон.-- Не пойдете ли вы нашей дорогой?

- Мы все дойдем до замка,-- сказала Селия.-- Нам не к чему возвращаться домой раньше двух часов, не правда ли, мама?

- Нет, голубка, но пожалуйста будьте аккуратны,-- отвечала добродушная мать.-- А я прощусь с вами, дорогая Лора.

Пока Лора остановилась на минуту, чтобы проститься с мистрисс Клер, Тревертон и Джерард опередили Селию и её брата и зашагали по скованной морозом дороге, под обнаженными вязами.

- Мир гораздо меньше, чем я его считал,-- начал Джон Тревертон, после непродолжительного молчания,-- иначе мы с вами вряд ли бы встретились в таком отдаленном уголку его, каков этот.

Джерард ничего не сказал.

- Да, я, конечно, удивился.

- Я хочу обратиться к вашим добрым чувствам; скажу более - к вашей чести. Жена моя ничего не знает о моей прошлой жизни. Кроме того, что она была бурная и безумная, вам слишком хорошо известно, какое унижение заключалось для меня в моем первом браке. Я не буду дурно говорить о мертвой.

- Пожалуйста, не делайте этого,-- прервал его сильно побледневший Джерард.

- Но я должен говорить откровенно. Когда вы знали меня, я был самым несчастным человеком. Часто ночью стоял я на мосту и думал, что самое лучшее, что бы я мог с собой сделать, это - броситься в воду. Что-ж, Провидение разрубило для меня узел странным образом, правда,-- но все же увел был разрублен. Я воспользовался своим освобождением. Судьба была ко мне очень милостива. Жена моя - прелестнейшая и благороднейшая из женщин. Сорвать покрывало с истории этого прошлого, значило бы причинить ей невыразимое страдание. А потому, я прошу вас, как джентльмена, как честного человека, сохранять мою тайну и пощадить ее и меня.

- И вас,-- с горечью проговорил Джерард.-- Да, вы, без сомнения, о себе думаете, прося меня молчать. Пощадить вас? А вы пожалели или пощадили несчастное создание, нежно вас любившее даже в своем падении? Что же касается до вашей тайны, как вы ее называете, то она уже более не тайна. Мистер Клер, сын викария, знает также хорошо, как и я, что Джэк Шико и Джон Тревертон - одно и то же лицо.

- Он знает это? Эдуард Клер?

- Да

- С каких пор?

- Положительно, с нынешняго утра. Он и прежде подозревал кое-что. Ныньче утром я имел возможность подтвердить его подозрения.

- Мне это очень прискорбно,-- сказал Джон Тревертон, после того как они прошли несколько шагов в молчании.-- Очень прискорбно; я было-надеялся, что эта часть моей жизни умерла и погребена,-- что никакое привидение, принадлежащее к тому ненавистному прошлому, не возстанет, чтобы преследовать мою, ни в чем неповинную, молодую жену. Мне это очень тяжело, а ей еще тяжелее.

- Существуют привидения, которые не легко угомонить,-- возразил Джерард.-- Казалось бы, что тело убитой жены должно принадлежать к ним.

- Эдуард Клер не из числа друзей мокх,-- продолжал Тревертон, почти не слыхавший замечания Джерарда.-- Он свои сведения употребит во зло - все разскажет жене.

- А разве он не может сделать чего-нибудь худшого?

- Чего же?

- А если он объявит полиции, где можно найти Шико, убийцу жены своей?

- Господи,-- воскликнул Тревертон, обращаясь к говорившему с выражением ужаса в глазах.-- Неужели вы про меня думаете?

- К несчастью, думаю.

- На каком основании?

- Прежде всего, на основании вашего трусливого поведения в ту ночь. Чего вам было бояться ответственности, если вы были невинны? Бегство ваше сильно против вас говорило. Должны же вы были это предвидеть, когда убежали?

глава, с их отражавшим ужас взглядом, эта мраморная рука сказали мне, что жизнь оставила ее уже несколько часов тому назад. Какую пользу мог я принести, оставшись? Мне бы пришлось присутствовать на следствии, на котором вся история моей жизни была бы выворочиваема на изнанку в вящшему удовольствию всех сплетников в королевстве,-- пока я, Джон Тревертон, иначе Шико, не стал бы перед светом до такой степени забрызганный грязью, что честная женщина не могла бы признать меня своим мужем? Какая польза для меня, для той бедной покойницы, или для общества вообще, получилась бы от перекрестного допроса, которому бы меня подвергли на следствии?

- По меньшей мере, следующая: ваша невинность - если вы невинны - могла бы стать для всех очевидной. Теперь же, все заключения - в пользу вашей виновности.

- Как мог бы я доказать мою невинность? Я бы не мог на этом следствии представить более сильных доказательств, чем те, какие представляю вам теперь,-- т.-е. мое слово, слово человека, который, в худшия минуты своей жизни, никогда не унижался ни до чего безчестного. Я говорю вам лицом в лицу, как человек человеку, что я никогда не поднимал руки на жену: никогда, даже, когда между нами происходили резкие споры, а за последнее время они у нас бывали не редко. Я честно старался спасти ее от её собственной слабости. Было время, когда я любил ее, безпечно, правда, тогда не заглядывая в будущее, не думая о том, какой четою мы с ней будем, когда старость угомонит нас и жизнь станет действительной и серьезной. Нет, мистер Джерард, я не жестокий человек; и хотя цепи мои были мне очень тяжелы, я никогда бы не стал пытаться самовольно освободить себя. Когда я увидел этих людей - Дерроля и обеих женщин, стоявших вокруг меня в ту ночь, в уме моем вдруг сверкнула мысль, что я мог показаться им убийцей. Тогда я начал предвидеть подозрения, затруднения всякого рода и главных образом то, что меня всего более страшило, ужасную известность. Еслиб я остался, все это было неизбежно. Я мог уйти от всего, еслиб мне удалось бежать. В эту минуту я принимал в соображение лишь собственные интересы. Я видел перед собой как-бы отверзтые врата, ведущия в новый мир. Можно-ли обвинять меня за то, что я воспользовался благоприятным случаем и отрекся от своего прошлого.

- Человек не может отречься от своего прошлого,-- отвечал Джерард.-- Если вы невинны, мне вас очень жаль, как было-бы жаль всякого невинного человека, который, в силу своих поступков, мог быть принят за виновного. Мне еще более жаль жены вашей.

- Да, ее вы можете пожалеть,-- сказал Тревертон, голосом, в котором слышалось глубокое страдание, тронувшее даже человека, считавшого его виновным.-- Да поможет ей Господь, бедняжке. Мы с ней были очень счастливы; но если Эдуард Клер держит счастие наше в своих руках, то мирным дням нашим конец.

Они, тем временем, дошли до ворот замка; здесь они остановились и молча ждали, чтоб остальные присоединились в ним. Селия с Лорой все время весело болтала, а Эдуард шел рядом с ними, молчаливый и задумчивый.

Джон Тревертон пожал Селии руку, а Эдуарду только кивнул головой при прощании.

- Доброго утра, мистер Джерард,-- сказал он с холодной вежливостью. Пойдем, Лора, если Селия решилась возвратиться домой к завтраку, мы не должны задерживать ее.

- Обязанность берет верх над желанием,-- смеясь заметила Селия.-- Еслиб я отправилась в замок, я позабыла бы о предстоящей мне работе в воскресной школе. С трех до четырех часов я должна сосредоточить все свои помышления на священной историй. Какой у вас страшно сосредоточенный вид, мистер Джерард!-- воскликнула она, пораженная задумчивым видом доктора.-- Верно у вас в Лондове серьезный больной, который заботит вас?

- У меня много серьезных больных, мисс Клер, но не о них я думал в эту минуту,-- отвечал он, с улыбкой глядя на её хорошенькое личико.-- Мои пациенты, по большей части, страдают неизлечимой болезнью.

- Боже милосердый, несчастные! Что ж это - эпидемия?

- Нет, хроническая болезнь - бедность.

- О, бедняжки, как мне их жалко. Я сама испытываю приступы этой болезни в конце каждых трех месяцев с тех пор, как стала независимым существом с определенным доходом.

Они уже тем временем направились к дому, с Эдуардом в арьергарде.

- Неужели вы серьезно думаете, мисс Клер, что молодая девушка, живущая в доме отца своего, где все её потребности удовлетворены вполне, может понимать значение слова бедность,

- Конечно, думаю, мистер Джерард. Но я должна сказать вам, что вы выходите из ложного положения. Не всегда бывают удовлетворены все потребности молодых девушек, живущих в домах отцов своих. Я испытывала, что значит страшно нуждаться в перчатках на шесть пуговиц и не иметь возможности добыть их.

- Вы никогда не знали, что значит нуждаться в хлебе.

- Я не особенно люблю хлеб,-- сказала Селия,-- но мне часто приходилось жаловаться на то, что нам к завтраку подают черствый.

- Ах, мисс Клер, когда я был студентом в Абердине, я видал много молодых людей, расхаживающих по улицам впроголодь, исхудалых, с выражением жадности в глазах; для них кусок вашего черствого хлеба был бы лакомством. Когда шотландский пастор посылает сына своего в университет, он не всегда может обезпечить ему ежедневный обед. Хорошо для юноши и то, если он уверен, что на завтрак и на ужин получить мисочку супа.

ведь он поэт.

- А поэт уж непременно - мот?

- Право, не знаю, но поэты вообще к этому склонны; не правда-ли? Едва-ли можно от них требовать, чтобы они особенно берегли фунты, шиллинги и пенсы. Мысли их бродят в облаках, и им дела нет до мелочных забот ежедневной жизни.

Несколько времени они шли молча, и Джерард задумчиво глядел на хорошенькое, молоденькое личико, с его мелкими чертами и легкомысленным выражением.

"Дли человека моего закала было бы несчастием, как и безумием, влюбиться в подобную девушку,-- говорил он себе;-- но что за беда, если мне с ней весело".

Минуту спустя, Эдуард Клер подошел к нему и взял его под-руку.

- Ну,-- сказал он,-- что же произошло между вами и Тревертоном?

- Многое, а в сущности почти ничего. Мне его жаль.

- Вы, значить, не думаете, чтоб он убил свою жену?

- Не знаю. Это глубокая тайна. Я бы советовал вам оставить это дело на произвол судьбы. Что вам за радость делать несчастие его бедной жены? Если он виновен, рано или поздно, он будет наказан. Если он невинен, зачем же вам преследовать его?

- Как, неужели вы воображаете, что и такая размазня, что позволю ему идти своей дорогой, не подвергая его никаким разспросам? Я, который любил Лору и лишился её? Предположите даже, что он невинен в убийстве, я и этому поверю с трудом; он все же виновен в том, что жестоко обманул свою жену, безстыдно обманул душеприкащиков Джаспера Тревертона, из которых один - мой отец. Он имеет такия же права за владение этим зевком, как и я. Брак его с Лорой Малькольм - вовсе не брак. Неужели мне молчат, зная все это?

- Открыв все, что вам известно, вы разобьете сердце мистрисс Тревертон и обречете ее на нищету. Едва-ли это - был бы поступок друга.

- Страдание я ей причинить могу, но на нищету ее не обреку. Она имеет свой собственный, небольшой доход.

- А поместье пойдет на устройство больницы?

- Таковы условия духовной Джаспера Тревертона.

- Да,-- отвечал Эдуард,-- ему удалось обмануть ее; но может быть, когда она узнает, что Джон Тревертон - Джвк Шико, муж танцовщицы, она несколько разочаруется.

Джерард на это ничего не возразил. Он начинал понимать, что личная ненависть - побудительная причина желания Эдуарда бросить свет на тайну Джона Тревертона. Ему было почти жаль, что он содействовал этому открытию; а между тем, он горячо желал, чтобы убийца la Chicot был наказан. Только с последняго разговора с Джоном Тревертоном его мнение касательно виновности мужа поколебалось.

Его целый день преследовали неприятные мысли о владельце Газльгёрстского замка и его прелестной молодой жене; мысли, до того неприятные, что оне мешали ему наслаждаться веселым обществом Селии, имевшим всю прелесть новизны для молодого человека, юность которого не знала девичьяго общества, и образ жизни которого доселе был скучный, суровый, трудовой. Он хотел возвратиться в Лондон на следующее утро, с первым поездом, и хотя викарий просил его остаться, и даже Селия вставила ласковое словечко, он от намерения своего не отступил.

- Моя практика не такого рода, чтобы с ней можно было шутить,-- сказал он, поблагодарив мистера Клера за его гостеприимное предложение.-- Те немногие платящие пациенты, каких я имею, очень бы обиделись, еслиб вообразили, что я ими пренебрегаю.

категории.-- Вы от времени до времени навещаете ваших родных, не правда-ли?

- Нет, дорогая мистрис Клер, я этого не делаю, и по самой простой причине: у меня нет родных. Я - последняя ветвь высохшого дерева.

- Как грустно,-- промолвила жена викария.

Селия вздохнула и с выражением сострадания взглянула на доктора, а сострадание, когда оно отражалось в голубых глазах Селии, было чувство, к которому нельзя было отнестись равнодушно.

- Ксли вы позволите мне снова навестить вас когда-нибудь, когда я хоть несколько подвинусь по своей специальности, у меня будет что-нибудь приятное впереди,-- сказал Джерард.