Раздвоенное копыто.
Часть III.
Глава VII. Бичамптонский арендатор.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раздвоенное копыто. Часть III. Глава VII. Бичамптонский арендатор. (старая орфография)

Глава VII.-- Бичамптонский арендатор.

Пока Джон Тревертон находился в Париже и ожидал доказательств тождества Жана Кергариу с матросом, тело которого, на его глазах, было доставлено в la Morgue, Лора сидела одна в кабинете мужа, с душой, полной тревожных мыслей. Телеграмма из Орэ была доставлена в замок вскоре после полудня и несколько успокоила истомленное сердце жены Джона Тревертона, хотя даже обещание мужа сообщить ей добрые вести не могло окончательно победить томившого ее страха. Одна ужасная мысль преследовала ее, о чем бы она ни думала. Её муж, человек, за которого она рада была отдать жизнь, был заподозрен и даже прямо обвинен в убийстве. Куда-бы он ни пошел, как бы часто ни менял своего имени и своей обстановки, это безобразное подозрение последует за ним подобно его тени. Ей вспомнилось многое из прочитанного в газетах об убийстве Шико. Она припоминала, как сама остановилась на мысли о виновности мужа. Все обстоятельства дела, повидимому, указывали на него. Да и кого, кроме его, можно было подозревать? Твердо веря в любимого человека, Лора Тревертон была также убеждена в невинности своего мужа, как еслиб стояла подле него, когда он возвратился домой в ночь убийства и в ужасе остановился на пороге комнаты жены своей, глядя на страшный красный ручей, на это доказательство совершенного злодеяния. В уме её не было сомнений, в мыслях не было колебаний: но она знала, что то же, что думала она, читая о человеке известном под именем Шико, подумают и другие, если Джон Тревертон, alias Шико, предстанет перед судом по делу об обвинении его в убийстве своей жены.

Тягостно ей было останавливаться на этой возможности, среди своего одиночества, при сознании, что любимый муж далеко, что за ним, может быть, тайно следит полиция, легко могущая придать самым невинным поступкам его значение новых доказательств его виновности.

- Будь он дома, здесь подле меня, я бы не испытывала этих терзаний,-- думала она.-- Здесь ему и следовало бы быть.

Селия была в замке два раза со времени отъезда мистера Тревертона, но оба раза Лора не пожелала ее видеть, извинившись под предлогом нездоровья, не дозволявшого ей принимать кого бы то ни было. Поведение Эдуарда Клера наполнило душу её отвращением и страхом. Она почувствовала скрытый зуб змеи и знала, что имеет дело с врагом, ненависть которого достаточно сильна, чтобы принести с собою смерть. Она не в силах была пожать руку сестре этого человека, целовать ее так, как привыкла прежде. Она не доверяла любви, в которой уверяла ее Селия. Брат и сестра были одной крови. Могла ли она быть искренна, когда он оказался таким лживым?

- Я буду теперь бояться Селии,-- говорила она себе.

Когда добродушный викарий самолично явился к ней на другой день по получении телеграммы, с целью успокоить и развеселить ее в столь тяжкое для нея время, Лора не могла заставить свое сердце отвернуться от него, хотя и в его жилах текла кровь предателя. Она не в силах была помыслить зла о человеке, на коленях которого часто сиживала в ранние годы своей счастливой жизни в Газльгёрстском замке; ей не верилось, чтобы он был врагом её мужа. Он выказал примерную кротость, когда Джон Тревертон стоял перед ним обвиняемый во лжи и подлоге. Самые упреки его были полны милосердия. Он, может быть, не был человеком возвышенного ума, не отличался особой широтою взглядов; в нем почти ничего не было апостольского, хотя он честно старался исполнять свой долг в пределах своих понятий,-- но он был истинно добрый человек, готовый принять на себя всяческия безпокойства, лишь бы не наступить на тех червяков в образе человеческом, которых христиане, принадлежащие в более возвышенному типу, иной раз довольно безцеремонно попирают ногами.

Лора, в эту горькую минуту, не боялась упреков своего старого друга. Он, пожалуй, скучноват, но он не пустит заостренной стрелой презрения в её израненное сердце. В его сострадании она была уверена.

- Дорогая моя, очень это все грустно,-- сказал он, усевшись подле нея и потрепав ее по руке.-- Вам не следует унывать, дорогая Лора, не следует поддаваться; но право это очень печальная история; такия усложнения, такия затруднения со всех сторон - право не знаешь, как и смотреть-то на вопрос. Подумать только, что такой приличный молодой человек, как Джон Тревертон, женился на французской балетной танцовщице, на французской танцовщице!-- повторил викарий, упирая на национальность, точно она усиливала унижение его молодого приятеля.-- Знай ею мой бедный старый друг, я уверен, что он бы составил совершенно другое завещание. Он бы, несомненно, все оставил вам.

- Никогда,-- почти с негодованием воскликнула Лора.-- Вы забываете, что он поклялся этого не делать.

- Дорогая, клятву такого рода можно было бы обойти, не нарушая её. Мой милый, старый друг никогда бы не завещал своего состояния молодому человеку, способному жениться на французской танцовщице.

- К чему вам толковать об этом ненавистном браке?-- сказала Лора. Если... если мой муж не был свободен и не мог жениться на мне в то время, когда мы венчались в Газльгёрстской церкви - мы должны отказаться от поместья, этого требует простая честность. Мы оба очень охотно, это исполним. Вам и мистеру Сампсону остается только исполнять вашу обязанность душеприказчиков, и приступить в устройству больницы.

- Милая моя, вы также легко готовы отказаться от четырнадцати тысяч фунтов в год, как еслиб это было ничто. Вы не имеете даже возможности оценить вашу потерю. Вы жили в этом доме с тех пор, как себя помните, были хозяйкой этого удобного и роскошного гнездышка. Вы и понятия не имели о том, что такое жизнь вне стен этого дома.

- Я знаю, что могла бы жить счастливо с мужем во всяком доме, лишь бы совесть наша была чиста.

- Дорогая, думали-ли вы о том, какие жалкия средства дает вам ваш маленький доход. Двести-шестьдесят фунтов в год на двоих, при настоящих ценах на жизненные припасы, причем один из двух - расточительный молодой человек.

- Мой муж не расточителен. Он знал бедность, и может жить на очень маленькия средства. Кроме того, у него есть таланты, он будет заработывать деньги. Он не намерен сложить руки, и оплакивать потерю своего состояния.

- Моя дорогая Лора, я содрагаюсь при мысли, что вам придется жить на крошечные средства, вам, никогда не знавшей недостатка в деньгах.

- Мистер Клер, вы должны считать меня очень слабой и даже трусливой, если думаете, что я испугаюсь бедности с любимым мужем. Я могу вынести все, кроме его позора.

- Бедное дитя мое, да избавить вас Господь от этого горького испытания. Если муж ваш неповинен в смерти первой жены своей, как мы с вами думаем, будем надеяться, что свет никогда не узнает в нем человека, заподозренного в совершении столь страшного преступления.

- Ваш сын знает,-- сказала Лора.

- Сын мой знает. Да, Лора, но вы ни минуты не должны думать, чтоб Эдуард употребил имеющияся у него сведения против вас. Его преданность вам побудила его действовать так, как он действовал в прошлое воскресенье.

- Неужели преданность мне заставляет его ненавидеть моего мужа? Простите, что говорю с вами так откровенно, дорогой мистер Клер. Вы были так добры во мне всегда, с тех пор как я себя помню. Сердце мое полно любви к вам и вашей доброй жене; но я знаю, что ваш сын - враг моего мужа, и дрожу при мысли о том, сколько зла он может нам сделать.

Викарий слушал ее с некоторым страхом. Он также замечал озлобление, с каким Эдуард относился в Джону Треверюну. Он приписывал озлобление молодого человека ревности отвергнутого обожателя; ему также было известно, что от ревности до ненависти - один шаг. Но ему не верилось, чтобы его сын - плоть от плоти и кровь от крови его - был способен причинить серьезное зло человеку, никогда сознательно не оскорбившему его. Чтобы Эдуард употребил во зло свои сведения, касательно тождества Джона Тревертона с заподозренным Шико, это было, по понятиям викария, невероятно, мало того - невозможно.

- Вам нечего опасаться Эдуарда, дорогая,-- сказал он: - успокойтесь на этот счет.

- Он также сохранит ее. Никто, заглянувший в лицо Джона Тревертона, не сочтет его убийцей.

- Нет,-- простодушно воскликнула Лора;-- эти жестокие люди, писавшие в газетах, никогда его не видали.

- Дорогая Лора, вы не должны тревожиться мыслью о газетных писаках. Они обязаны писать о чем-нибудь. Они в состоянии разсердиться на того старика, которого крестьяне видят на поверхности луны, если им больше некого бранить.

Лора рассказала викарию о телеграмме, полученной из Орэ и сулившей ей добрые вести.

- Чего же лучше, дорогая,-- с восторгом воскликнул он.-- А теперь я бы желал, чтоб вы отправились со мною в викариат. Селия жаждет вас там видеть, так как уверяет, что здесь вы ее к себе на глаза не пускаете.

- Селия знает?-- нетвердым голосом спросила Лора.

- Ровно ничего. Ни Селия, ни мать её не имеют понятия о случившемся. Оне знают, что Тревертон уехал по делам, и только.

- Неужели вы думаете, что Эдуард ничего не сказал?

- Я вполне уверен, что Эдуард молчал как сфинкс. Жена моя и пяти минут не выдержала бы, сейчас бы заговорила об этой печальной истории, еслиб только хотя что-ни- будь подозревала, Селия точно также. Оне разразились бы восклицаниями удивления, и до смерти надоели бы мне разспросами. Нет, дорогая Лора, вы можете преспокойно отправиться в викариат. Тайна вашего мужа известна лишь Эдуарду и мне.

- Вы очень добры,-- кротко проговорила Лора:-- я знаю, какое доброе намерение скрывается под вашим приглашением. Но я не могу отлучиться из дому. Джон может вернуться каждую минуту. Я постоянно ожидаю его.

- Бедное дитя мое, разве это благоразумно? Подумайте, как далеко отсюда до Орэ.

- Подумайте, как быстро он поедет, если только будет иметь возможность вернуться.

- Хорошо, Лора, приходится вам уступить. Я пришлю Селию посидеть с вами.

- Пожалуйста не делайте этого,-- быстро проговорила Лора.-- Вы знаете, как я всегда любила Селию, но теперь я предпочитаю быть совершенно одной. Она так весела и беззаботна. Едва-ли могла бы я это вынести. Не сочтите меня неблагодарной, дорогой мистер Клер, но я бы желала справиться с своим горем наедине.

- Никогда не сочту вас ничем иным, как только лучшей из женщин,-- отвечал викарий: - а теперь наденьте-ка шляпу и проводите меня до калитки. Вы страшно бледны.

Лора повиновалась, и прошлась по саду с своим старым другом. Она не выходила из дому с отъезда мужа, и резкий зимний воздух несколько оживил ее. По этой самой каштановой аллее шли они с Джоном Тревертоном в ют летний вечер, когда он впервые признался ей в любви. Вот и славное старое дерево, под сенью коего они заключили союз вечной преданности. Сколько сомнений, сколько горя изведала она с этой блаженной минуты, казавшейся ей порукой постоянного счастья. Она молча шла рядом с викарием, думая об этом странном прощании с женихом, происходившем полтора года тому назад.

Могу-ли я винить его за то, что он слишком легко ему поддался?

Она не могла заставить свое сердце обвинить его; хотя благородная сторона её природы с негодованием относилась ко всякой лжи, она помнила, что любовь в ней сделала его слабым, что желание обезпечит ей владение любимым её домом сделало его лжецом.

На пол-пути между домом и большой дорогой они встретила незнакомца, человека средних лет, приличной наружности, человека, который мог быть клерком, распорядителем на строительных работах, железно-дорожным служащим в штатском платье, вообще чем-нибудь практическим, деловым. Приближаясь, он внимательно смотрел на Лору, а затем остановился и обратился в ней, слегка коснувшись своей шляпы.

- Прошу извинения, сударыня, но могу-ли я спросить: дома мистер Тревертон?

- Нет, он в отлучке.

- Я ожидаю его каждый день,-- отвечала Лора.-- Вы один из его арендаторов? Я что-то не помню, чтоб я видала вас прежде.

- Нет, сударыня. Но тем не менее, я арендатор. Мистер Тревертон владеет землей, на которой построено несколько моих домов в Бичамптоне; возник вопрос об осушке местности, и я шагу не могу ступить, не переговоривши с ним. Я буду очень рад переговорить с ним как можно скорее. Осушка болот - дело, не терпящее отлагательства, сэр,-- прибавил неизвестный, обращаясь к викарию.

Обращение этого человека отличалось замечательной вежливостью, с примесью какой-то старомодной церемонности, понравившейся мистеру Клеру.

- Боюсь, что вам придется ждать до конца недели,-- сказал викарий.-- Мистер Тревертон уехал по очень важным делам, и я не думаю, чтоб он мог вернуться ранее этого срока.

- Скажите мне лучше ваше имя,-- сказала Лора,-- и я сообщу мужу о вашем посещении, как только он вернется.

- Благодарю вас, сударыня, нет особой надобности безпокоить вас какими-либо поручениями. Я остановился у приятеля на деревне, и зайду тотчас, как услышу о возвращении мистера Тревертона.

- Препорядочный человек,-- заметил викарий, когда незнакомец, приподнявший шляпу и удалившийся быстрыми шагами, был уже так далеко, что ничего не мог слышать.-- Несомненно - владелец нескольких из этих нарядных новых лавок на главной улице Бичамптона. Странно, что я прежде никогда его не видал. Мне казалось, что я всех в городе знаю.