Раздвоенное копыто.
Часть III.
Глава XV. Облава на Дерроля.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раздвоенное копыто. Часть III. Глава XV. Облава на Дерроля. (старая орфография)

Глава XV.-- Облава на Дерроля.

Когда Дерроль покинул деревню, приютившуюся под сенью Дартмора, выторговав себе значительную пенсию, он намеревался вступить в новый и очаровательный фазис существования. Весь свет преобразился в его глазах. Обезпеченный прекрасным доходом, он чувствовал себя как-бы переродившимся. Он мог, подобно бабочке, порхать из города в город. Все, что есть на земле прекрасного, к его услугам. Красивейшия местности на юге Европы послужат ему приютом на склоне его дней. Он бросит водку и заживет прилично. Отныне кошелек его будет полон, а сам он - свободен от забот; какие пытки может выставить совесть для человека, всю свою жизнь бросавшого ей вызов?

Мистер Дерроль смотрел на Париж, как на первую станцию в задуманном им увеселительном путешествии; но когда он раз попал в Париж с деньгами в кармане и с сознанием независимости, все его планы превратились в ничто перед чарами этого удивительного города. Он провел несколько самых безшабашных лет своей жизни в Париже; он знал этот город наизусть, со всеми его прелестями, со всеми его пороками, которыми он обладает наравне с кокотками, порождаемыми его почвой. Париж для Дерроля, на закате его дней, имел все прелести, какие представлял для него во времена его юности. Он протягивал свои безчисленные руки, чтобы остановить и удержать его. Его уличная жизнь, его кофейни, его балы - где танцы начинались в одиннадцать часов вечера и кончались только в какой-нибудь невероятный час утра,-- его café-chantants, где безстыдные женщины, с обнаженными плечами, улыбались при ярком свете газа,-- его винные погребки на каждом углу, его бильярдные над всяким café - все это были прелести, казавшияся Дерролю непреодолимыми. В этом городе на всех и на всем лежала восхищавшая его печать разсеяния. В Лондоне он признавал себя негодяем. В Париже он считал себя немногим хуже своих собратий. Может быть, и существовали различия, но различия только в степенях.

Дерроль приехал в Париж с намерением отстать от водки. Намерение это он, с похвальной твердостью, привел в исполнение. Он отстал от водки, пристрастившись к полынному вину. Он прибыл в Париж с девяносто-пятью фунтами в кармане и с надеждой на тысячу фунтов в год. Сознавая, что будущее его вполне обезпечено, он, естественно, с некоторой беззаботностью тратил деньги в настоящем. Он не гонялся за великолепием или представительностью. Он отстал от всяких житейских утонченностей. Имея полный кошелек денег, он не чувствовал желания остановиться у Мориса, или в Бристольском отеле. Изящная роскошь этих гостинниц показалась бы приторной его извращенному вкусу, подобно тому, как водка без примеси кайенского перца казалась безвкусной одному злосчастному английскому маркизу, сжигавшему свечу жизни с обоих концов, причем она, конечно, быстро погасла.

Дерроль вернулся на свое старое пепелище. Много лет тому назад он жил в студенческом квартале, кутил в студенческих кофейнях и проигрывал деньги этим нечестивым молодым сорванцам, из среды которых должны были явиться будущие сенаторы, доктора и юристы Франции. Квартира была грязная и пользовалась дурной славой двадцать лет тому назад. Она стала значительно грязнее и пользовалась не менее худой славой по истечении двадцати лет. Но Дерроль чувствовал благодарность в Провидению и к сенскому префекту за то, что его старое жилище не было разрушено.

Дом, под старой крышей которого он проводил некогда такия буйные ночи, не был снесен единственно благодаря случайности, и скоро должен был стать достоянием прошлого. Судьба его была решена, он существовал как-бы из милости, блого полная перестройка всего квартала не была еще окончательно решена. Величественный бульвар перерезал узкую мрачную старую улицу поперек, под прямым углом; дневной свет ворвался в нее и озарил всю её нищету, кишащую в ней жизнь, довольную своей судьбою бедность, тайные преступления, грязь и гнусные пороки.

Дом, в котором некогда жил Дерроль, едва-едва избегнул разрушения. Он стоял на углу широкого нового бульвара, на котором обширные каменные дворцы возникали из пепла исчезнувших хижин. Соседний с ним дом был снесен, и нарядные обои, покрывавшие стены исчезнувших комнат, явились на свет Божий; по этим клочьям, прилипшим к единственной уцелевшей стене дома, можно было судить о том, насколько комнаты одного этажа разнились от комнат другого, как оне становились все невзрачнее, ниже, меньше, а в шестом этаже превращались в настоящия голубиные гнезда. Черные пятна на стене обозначали места, где находились камины, а широкая черная полоса обозначала направление разрушенной дымовой трубы. К этой наружной стене были приставлены подпорки, но, несмотря на эту поддержку, высокий узкий, угловой дом казался ненадежным всем, смотревшим на него снизу, с улицы.

Дерроль был в восхищении, найдя свою старую нору уцелевшей. Как хорошо он помнит маленький кабачок в нижнем этаже, с ярко-разноцветными бутылками на окнах, с запахом водки внутри, с блузниками, сидящими на скамейках, у самой стены, и громко ссорящимися за игрой в домино, или играющими в экарте крошечными заигранными картами. Он осведомился в кабачке, не имеется ли на верху комнаты для холостого.

- Для холостого всегда место найдется,-- отвечала полная женщина, возседавшая за прилавком.-- Да, есть хорошенькая комнатка в пятом этаже, очень удобная, "oui, monsieur aurait tous ses aises".

Дерроль нерешительно пожал плечами.

- Пятый этаж!-- воскликнул он.-- Неужели вы воображаете, что ноги мои также молоды, как были двадцать лет тому назад?

- Monsieur смотрит молодым и полным жизни,-- сказала женщина.

- Что, вдова Шомар по прежнему нанимает этот дом?

- Увы, нет. Вдова Шомар лет девять тому назад заняла тесный домик на кладбище Mont-Parnasse. Настоящий владелец - виноторговец, он же содержатель кабачка.

- Это ничего не значит,-- сказал Дерроль женщине.-- Все, что мне требуется, это - удобная комната в первом или во втором этаже.

К несчастью, chambrette de garèon в пятом этаже была единственной свободной комнатой в доме, и после некоторого колебания Дерроль последовал за старухой из породы привратниц по грязной лестнице, в вышеупомянутую chambrette.

- Окно выходит на новый бульвар,-- сказала привратница, отворяя небольшое окошко" - Очень веселая комната!

Дерроль взглянул вниз на широкую новую улицу, по которой взад и вперед двигались омнибусы, телеги и тачки каменьщиков, где виднелись чудовищные леса, высокия подставные лестницы и рабочие, висевшие между небом и землею,-- казалось, что им ежеминутно угрожает смерть.

Комната была мала, но Дерролю показалась уютной. Славные занавеси из плотной шерстяной материи украшали кровать красного дерева, подобная же занавеска на окне, ковер на полу, камин, в котором мог весело пылать огонь, шкапик для топлива, и бюро, запиравшееся на ключ, так что человек мог спрятать в него бутылку-другую про всякий случай, довершали убранство.

В старину дом отличался свободой своих обычаев. Жильцы могли возвращаться когда им заблагоразсудится со своими ключами. Дерроль осведомился у привратницы о настоящих порядках. Он узнал, что прежний порядок остается в силе. Настоящий владелец - un bon enfant - ничего не требует от своих жильцов, как только, чтоб они платили ему за квартиру и не связывались с полицией.

Дерроль бросил на пол небольшой чемоданчик, заключавший в себе всю его движимость, заплатил привратнице за месяц вперед, и отправился наслаждаться Парижем. Этот очаровательный город уже держал его в своих когтях. Он тем временем уже решил, что отложит свое путешествие на юг на несколько недель; быть может, до того времени, когда процессия Boeuf-Gras возбудит общий восторг полных жизни обитателей оживленнейшого города в мире.

Он стал снова посещать места, где некогда веселился; он любил их двадцать лет тому назад, и всегда вспоминал с удовольствием. Он нашел много перемен, но атмосфера все еще была прежняя. Полынное вино было единственным крупным нововведением. Это убийственное возбудительное средство еще не приобрело всемирной популярности в начале второй империи. Дерроль пристрастился к полынному вину, как младенец пристращается к благодатному источнику, предназначенному небом для его питания. Он отстал от водки ради менее знакомой отравы. Он нашел множество новых товарищей в своих старых убежищах. Это не были те же самые люди, но они отличались теми же привычками, теми же пороками; а Дерроль под словом друг понимал соединение всевозможных мерзостей, сочувственно к нему относящееся. Он нашел людей, с которыми мог играть и пить, людей столь же гнусных на язык, как он сам, людей, смотрящих на жизнь в этом мире и в будущем с одинаковой с ним точки зрения.

Его грубая природа еще загрубела среди столь сочувственно настроенного общества. Деньги доставляли ему временное всемогущество. Он тратил их с царской щедростью, почитая себя застрахованным от всяческих зол в будущем, когда в одно прекрасное утро ему случайно попалась на глаза английская газета, и он прочел отчет о первом появлении Джона Тревертона перед судом.

Газета была старая, вышедшая более недели тому назад. Отложенное следствие должно было происходить день или два тому назад. Дерроль с полу-сознательным недоумением пристально смотрел в газету, причем его отуманенный полынным вином мозг пытался сообразить, какое влияние этот арест Джона Тревертона может иметь на его личную судьбу.

Имя его в этом отчете упомянуто не было. До сих пор его совершенно игнорировали. Пока он чувствовал себя в безопасности.

Тем не менее, неизвестно, что может случиться. Следствие подобного рода, раз начатое, могло зайти очень далеко.

- Жалко,-- сказал себе Дерроль.-- Дело было так удобно замято. Должно быть, сын пастора, этот молодой франт, которого я видел в Девоншире, снова пустил всю механику.

Жизнь в Париже ему нравилась, один лишь этот род жизни был ему приятен; а между тем, он так был смущен мыслью о возможных разоблачениях, к которым могло повести новое следствие, что начал уже обдумывать, не осторожнее-ли будет отправиться куда-нибудь подальше.

- В Америку бы хватить,-- говорил он себе.-- Какой-нибудь прибрежный город в южной Америке, как раз для меня дело подходящее. Но такого рода жизнь представляла бы некоторого рода удобства лишь при обезпеченном доходе; а как могу я считать свой доход обезпеченным, если покину Европу? Что же касается до несчастия Тревертона - я отношусь к нему довольно хладнокровно. Повесить его они не могут. Показания против него недостаточно сильны, чтобы на основании их повесить собаченку. Нет, пока другия имена не всплыли на поверхность, все дело должно кончиться ничем. Но если меня от мистера и мистрисс Тревертон будет отделять океан, то как могу а быть уверен в своей пенсии? Они могут посмеяться надо мной, когда я буду за морем.

Это было веское соображение; между тем, в душе Дерроля таилось убеждение, что с его стороны было бы благоразумно отправиться в Америку как можно скорее. Париж мог удовлетворять всем его требованиям, но Париж был слишком близок от Лондона. Полиция обоих городов, несомненно, находилась в частых сношениях.

Он отправился в пароходную контору и достал росписание американских пароходов, имеющих отплыть из Гавра в течение ближайших шести недель. В течение двух или трех дней он всюду носил с собою эту бумагу и постоянно в свободные минуты изучал ее. Он знал наизусть названия пароходов и их вместимость, но еще не решил окончательно, какому судну он вверит свою судьбу и свое достояние. La Reine Blanche через неделю отправлялась в Вальпарайзо, Zenobie - через две в Рио-Жанейро. Он колебался между ними.

Он говорил себе, что должен экипироваться для предстоящого путешествия. Это и переезд обойдется по меньшей мере в пятьдесят фунтов. Из ста, данных ему Джоном Тревертоном, у него оставалось только шестьдесят.

- У меня останется немного к тому времени, как я попаду на юг,-- говорил он себе.-- Но не думаю, чтобы Лора отступилась от меня. К тому же, если деньги будут вноситься на мое имя в Англии, Тревертонам не зачем знать, где я нахожусь.

Он, наконец, решился отправиться на Reine Blanche. Он пошел в магазин, истратил десять фунтов на покупку платья и приобрел чемодан. Он зашел в контору взять билет и внести требуемый залог, чтобы обезпечить себе койку.

Он намеревался отправиться в Новый Свет под новым именем, но истощенная природа потребовала значительного количества возбудительных средств после покупки платья, и к тому времени, как он добрался до конторы, мистер Дерроль, выражаясь его собственным языком, достаточно наклюкался. Он с трудом мог сосчитать деньги, когда вынул из кармана пригоршню золотых и серебряных монет. Конторщику пришлось ему помочь. Когда конторщик спросил его имя, он, не подумав, отвечал - Дерроль; во вслед затем лучь света пронизал мрак, наполнявший его отуманенную голову, и он поправился.

- Виноват,-- судорожно воскликнул он: - Дерроль имя приятеля. Меня зовут Моубрей. Полковник Моубрей, гражданин, Соединенные-Штаты. Только-что кончил большую поездку по Европе. Американцы очень любят Париж. Прелестный город. Значительно изменился со времени моей последней поездки - двадцать лет тому назад. Изменился не к лучшему.

- О, так ваше имя не Дерроль, а Моубрей,-- сказал конторщик, с некоторой подозрительностью оглядывая американского полковника.

- Да, Моубрэй. М-о-у-б-р-э-й,-- отвечал Дерроль, отчеканивая буквы.

é de Иа Rotonde и потребовал обычную свою порцию полынного вина, в которую дрожащей рукой влил пол-стакана воды.

Он заснул в укромном уголке у печки, и отчасти заспал свой хмель; по крайней мере проснулся настолько освежившись, что вспомнил о свидании, назначенном одному из его новых друзей из Латинского квартала, с которым должен был обедать в ресторане на набережной des Grands Augustins.

У него оставалось много времени впереди, а потому он обошел Пале-Рояль кругом, от нечего делать заглядывая в окна магазинов, пока не дошел до одной лавки, где на выставке красовалось множество брильянтов: при виде их он отшатнулся точно увидал змею, и, быстро повернув в сторону, вошел в сад, где бросился на скамейку, дрожа с ног до головы.-- Будь они прокляты,-- бормотал он,-- будь они прокляты с их лживым блеском. Они погубили меня телом и душою. Я никогда не пил - сильно - до того.

Капли пота виднелись на его нахмуренном лбу; он сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, точно видя ужасное видение. Затем он с усилием овладел собой, подтянул свои разшатанные нервы, и вышел из Пале-Рояля походкой несколько напоминавшей прежнюю "кавалерийскую походку", составлявшую его особенность двадцать лет тому назад, когда он величал себя капитаном Десмондом и еще не забыл дней своей юности, проведенных в кавалерийском полку.

Он явился на место свидания, по-барски угостил своего нового приятеля, отлично пообедал, порядком выпил самого крепкого бургонского, какое только нашлось в списке вин, и в заключение опорожнил не малое количество стаканчиков шартрёз. После обеда мистер Дерроль и гость его отправились в кофейню на бульваре Сен-Мишель, где был бильярд, и остаток вечера был посвящен игре на бильярде, причем Дерроль становился шумнее, придирчивее, и отличался меньшей ясностью произношения по мере приближения ночи.

Двух вещей мистер Дерроль не знал: во-первых, что новый его друг принадлежит в числу парижских франтов гнусного разбора и постоянно находится под присмотром полиции; во-вторых, что за ним самим следит по пятам английский сыщик, с той самой минуты, как он оставил набережную des Grands Augustins, причем этому сыщику решительно все известно касательно предполагаемого путешествия мистера Дерроля на паровом судне La Heine Blanche.

Дерроль вернулся к себе на квартиру, не особенно твердой поступью, вскоре после полуночи. Он ожидал встретить некоторое затруднение при отпирании двери своим ключом, и с удовольствием заметил, что какая-то другая ночная птица, возвратившаяся в свое гнездо несколько ранее его, оставила дверь незапертою. Ему пришлось только толкнуть ее и взойти.

Внутри повсюду царил мрак, за исключением одного уголка у комнатки привратницы,-- тут свет газового рожка падал на дощечку с нумерами, где вывешивались ключи, с помощью которых жильцы попадали в свои комнаты. Но Дерролю были хорошо известны все повороты винтовой лестницы. Как он ни был пьян, он довольно благополучно взобрался на верх, хотя несколько раз спотыкался. Он умудрился отворить дверь своей комнаты, предварительно попытавшись, раза два, вставить ключ в замок вверх ногами и поцарапав им стену. Он умудрился чиркнуть спичкой и зажечь свечку, прислонившись к камину во время совершения этого подвига и засмеявшись пьяным смехом по окончании его. Но нервы его, должно быть, были сильно потрясены, и когда человек, тихонько прокравшийся в комнату за ним, опустил ему на плеча свою сильную руку, он весь съёжился и сделал вид, что сейчас упадет.

- Вас,-- отвечал незваный гость по-английски.-- Арестую вас по подозрению в соприкосновенности к убийству Шико. Вам все это дело хорошо известно. С вас снимали допрос на первом следствии. Все, что вы скажете теперь, послужит новым, против вас, доказательством. Всего лучше вам спокойно отправиться со мной.

- Я вас не понимаю,-- сказал Дерроль все еще по-французски.-- Я - француз.

- О, полноте. Вы прожили здесь три недели. Всем известно, что вы - англичанин. Сегодня вы взяли билет в Вальпарайзо. Я заходил в контору за справками через час после вашего ухода. Без пустяков, мистер Дерроль. Все, что вам остается делать - это спокойно идти за мной.

- У вас кто-нибудь за дверью, вероятно,-- сказал Дерроль, бросив свирепый взгляд на дверь.

него нет; тонкия губы, приподнявшияся над длинными, как у акулы, зубами, нахмуренные седые брови,-- глава, сыпавшие зловещими искрами,-- все в нем внушало ужас.

- Разумеется,-- хладнокровно отвечал неизвестный.-- Не можете же вы думать, чтобы я был такой дурак и один забрался в такую трущобу как эта. Товарищ мой на площадке, и при каждом из нас револьвер. А не угодно ли вам оставить это баловство,-- воскликнул сыщик, когда Дерроль засунул свою исхудалую руку в боковой карман.-- Оставьте. Что это, нож?

Это был нож, и нож нешуточный. Дерроль вытащил его и держал длинное, острое лезвие на-готове, прежде, чем его противник мог остановить его. Сыщик бросился на него, ухватил его за талью, прежде, чем нож мог причинить ему вред, и между ними началась рукопашная борьба, Дерроль боролся со своим врагом так, как только могут бороться бешенство и отчаяние.

Он, во дни оны, был знаменитым кулачным бойцом. В эту ночь он чувствовал в себе сверх-естественную силу, какую придает напряженным нервам ум, находящийся на границе безумия. Он дрался как сумасшедший, жав тигр. В нем не было ни единого мускула, ни единого нерва, который: бы не напрягался до крайней степени в этой дикой борьбе. В течение нескольких мгновений Дерроль казался победителем. Сыщик солгал, сказав, что помощь у него под рукой. Французский полицейский, условившийся встретиться с ним в этом доме в полночь, еще не прибыл, а англичанин не имел терпения дожидаться, почитая себя и свой револьвер более чем достаточными для поимки одного пьяного старика.

Он не желал пускать в ход своего револьвера. Было бы делом рискованным даже ранить арестованного. Обязанность его была взять его живым и представить его целым и невредимым на суд законов его страны.

Дерроль, стиснув зубы, не отвечал ни единого слова. Он припер своего противника к дверям, с мыслью, шагнув за порог, последним сильным толчком сбросить противника с крутой лестницы и тем причинить ему верную смерть. Глаза Дерроля были устремлены на открытую дверь; налитые кровью, они метали пламя. В уме своем он решил, что задача должна быть выполнена. Еще одно усилие, и враг его перелетит через порог.

Быть может, сыщик увидал выражение торжества на этом свирепом лице и догадался об угрожавшей ему опасности. Как бы то ни было, он собрался с силами и, с внезапным натиском, ринулся всею своею тяжестью на Дерроля, протащил своего врага через узкую комнату и из всей силы толкнул его об стену, предоставив ему минутную свободу с целью тем крепче уцепиться за него впоследствии.

разсыпалось и разлетелось в виде облака пыли, половина комнаты превратилась в развалину, словно дом был построен из карт, и Дерроль, с резким криком, полетел навзничь в пустое пространство.

Его нашли внизу на мостовой; он был так изувечен и обезображен этим страшным падением, что его едва могли узнать даже глаза, смотревшие на него несколько: минут тому назад. При падении он ударился о леса, поддерживавшие стену соседняго старого дома, и жизнь угасла в нем прежде, чем он коснулся камней мостовой. То был дурной конец дурного человека. Не было никого, кто бы о нем пожалел, за исключением сыщика, потерявшого надежду на щедрое вознаграждение.

Падение части дома на бульваре Лудовика Капета. Ужасная смерть одного из жильцов.

В английских газетах позднейшого времени помещен был отчет о преследовании и аресте Дерроля, его отчаянном сопротивлении и страшном конце.