Джерард.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ГЛАВА VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джерард. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГЛАВА VIII. (старая орфография)

VIII.

Жизнь Эстер потекла скучной и обычной чередой после той ужасной ночи. Давенпорт пришел в себя после продолжительного усыпленія, которое могло быть результатом сильного истощенія от долгих странствованій по деревням, недостаточной пищи и плохого сна на жалких ночлегах.

Эстер нашла его маршрут в карманах, в виде смятых трактирных счетов. Самый ранній относился к августу месяцу и был помечен из трактира в Абингдоне; очевидно, что тотчас, почти вслед за полученіем денег от Джерарда, старик отправился в Абингдон с смутной идеей быть поближе в Оксфорду для своих занятій, или же просто под вліяніем воспоминаній о прежних веселых студенческих днях.

Позднейшіе счеты доказывали, что он странствовал вдоль реки, по воде или по суше. Названіе городов и местечек, где он останавливался, носили захолустный характер, а имена трактиров и гостинниц были совсем странные и допотопные: "Колокольный Звон", "Родное Пепелище", "Первый и Последній". Последній по времени счет был из придорожной харчевни около Лоукомба и в каких-нибудь двух милях от Розового Павильона. Без сомненія, из толков и сплетен посетителей харчевни Николай Давенпорт узнал о местопребываніи м-ра и м-с Ганли и их образе жизни; а описаніе их наружности навело его на мысль, что то могли быть Джерард и Эстер.

Как бы то ни было, а теперь он лежал на одре болезни, безпомощный и почти в идіотическом состояніи. Ум его был отуманен, мысли неясны. Память почти совсем изменила ему, и лишь моментами являлись проблески сознанія и скорее пугали, нежели радовали дочь - до того они были неожиданны, безсвязны и мимолетны.

Сиделка, спокойная, аккуратная особа лет около сорока, высокая, широкоплечая, сильная, с здоровым аппетитом, чередовалась с Эстер в комнате больного, а по истеченіи недели наняли и мужчину слугу, для ухаживанія за больным, и чтобы возить его в кресле по саду. М-р Мивор объяснил Эстер, что состояніе её отца было скорее хроническое, нежели острое. Он мало надеялся на его физическое или умственное выздоровленіе. Здоровье м-ра Давенпорта в конец было разстроено пьянством, а удивленіе, потрясеніе, испытанное им и вызвавшее последній припадок, только ускорили кризис, вообще бывшій неизбежным.

Эстер бледнела и краснела, слушая доктора. Она взглянула на него с мольбой в глазах.

- Скажите мне правду, м-р Мивор, всю правду: вы в самом деле думаете, что событія прошлой ночи не могли значительно отразиться на здоровье отца, что такое состояніе рано или поздно пришло бы, даже еслибы?..

- Даже еслибы не было никаких причин к волненію, не произошло бы паденія? Да, я так думаю. Но отец ваш упал до припадка, полагаю, не правда ли?

- Да, к несчастію... и дрожащим голосом прибавила:-- я так жажду знать правду, хотя бы она была и жестока, что должна рассказать вам все. Вы ведь обещали хранить наши тайны.

- Да, да, будьте спокойны, вы можете положиться на меня.

- Я оставила свой дом, чтобы поселиться с м-ром Ганли,-- оставила его без ведома отца. Он находился в это время в отсутствіи, и я думала, что он бросил меня, а потому я, может быть, так и поступила. Но он, очевидно, не хотел бросить меня, а уехал по недоразуменію и, пространствовав, нашел нас здесь... и, мне кажется, он был ненормален... потому что очень жестоко говорил со мной... называя такими именами, каких добрый отец...

Она зарыдала при воспоминаніи о той страшной ночи. Любезный доктор успокаивал ее с доброжелательной симпатіей. Он много видал на своем веку семейных драм, ссор, и звал, какая бездна злости и ярости скрывается за внешней оболочкой мира и приличія.

- Довольно,-- сказал он,-- не разстраивайте себя, я догадываюсь... произошла ссора, может быть и маленькая драка, и ваш отец упал. Я так и думал, когда помогал раздевать его. Я тщательно осмотрел его. На нем было две-три незначительных ссадины... и только. Такое паденіе не могло вызвать удара. То результат постепенного разстройства мозга от алкоголя. Ваш отец сам погубил себя.

Это мненіе очень успокоило ее относительно роли Джерарда в последней болезни отца, но не разсеяло угрызеній совести за свое личное поведеніе. Она укоряла себя за окончательное паденіе отца, которого старалась прежде спасти.

Только один долг, одно искупленіе оставалось ей,-- думала она: - это нести свой крест и стараться облегчить и скрасить дни отца. Отец узнавал ее, и ему видимо пріятно было её общество. Этого было достаточно. Он относился к своей обстановке без удивленія и разспросов и принимал комфорт и даже роскошь как должное. Джерарда он тоже видел без волненія, иногда узнавал его и называл по имени, иногда встречал его с церемонной вежливостью, как человека незнакомого.

И Джерард терпел его присутствіе в своем доме сначала с ангельской кротостью, и даже оказывал слабому старику маленькія услуги, когда встречал его в саду или на окрестных дорогах, солнечным утром, в покойном кресле, окутанным меховым одеялом, и с Эстер, шедшей рядом около него.

Но спустя месяц такой жизни присутствіе старика стало тяготить Джерарда. Самая мысль о том, что он существует на свете, становилась нестерпима, и Джерард настаивал на необходимости поместить его в лечебницу, где, уверял он, за ним будет лучше уход, чем в частном доме.

Эстер наотрез отказала.

- Он не может быть счастливее, чем здесь, и уход за ним будет не лучше, в чем я не сомневаюсь; я буду только безпокоиться о нем, не видя его.

- Пока он будет жив.

- Но по словам твоего пріятеля, м-ра Мивора, это может продлиться годы... Он будет развалиной человека, но будет жить... и переживет меня. Не может быть, Эстер, чтобы твое решеніе было непоколебимо. Неужели ты бросишь меня... ради этого злосчастного старика?

- Бросить тебя, Джерард! как можешь ты это думать?

- Но я не могу этого не думать. Никто не может служить двум господам. Если ты захочешь непременно здесь остаться и ходить за своим отцом, то не можешь ехать на юг со мной, и что же станется с нашим планом провести зиму в Италіи?

- Я думала об этом,-- отвечала она с смущенным взглядом.-- Но неужели так необходимо для тебя ехать на юг? Погода такая теплая.

- Она вообще бывает теплая до Рождества. Зима начнется не раньше января.

- И ты совсем поправился.

- Не настолько поправился, чтобы подвергать себя пятимесячной зимней стуже и не слушаться доктора. Он велел мне зимовать на юге.

Эстер вздохнула и помолчала несколько минут.

О! как она мечтала об этом юге, об этой чудной Италіи, когда читала поэмы Броунинга! И вот, теперь ей приходится отказаться от этой мечты, и что еще хуже того... разстаться с Джерардом. Если он должен ехать на юг, она должна с ним разстаться.

- Я это всего отважусь скорее, чем оставить отца,-- спокойно произнесла она.-- Я думаю, ты знаешь, как мне хотелось ехать на юг, увидеть страны, которые представляются каким-то волшебным краем в сравненіи с нашим прозаическим севером, и увидеть их с тобой... с тобой! Но если ты должен ехать, то уедешь один. Ты ведь вернешься во мне, милый? Разлука будет не вечная?

- Вернусь, да, конечно, если останусь жив; но тебе будет страшно скучно здесь в продолженіе долгой зимы. Неужели ты не можешь доверить отца попеченіям сиделки и этого слуги. Они, кажется, очень заботливо ухаживают за ним.

- Да, они заботливы, тем более, что я наблюдаю за этим. Но почему я знаю, что будет, когда я уеду? Он бывает по временам очень несносен. Их терпеніе может лопнуть.

- От резкого слова с ним ничего худого не сделается, а в общем они его не обидят. Его жизнь обезпечивает их собственное существованіе, а потому в их интересе заботиться об его удобствах.

- Все-таки это не освобождает меня от моего долга, Джерард. Нет, я должна оставаться с ним до его смерти.

- Как хочешь. Если найдешь, что здесь очень скучно или сыро, то можешь перевезти своего больного в Гастингс или Торкэ. Я думаю, что такой путь он вынесет.

- Не думаю. М-р Мивор говорит, что всякое утомленіе или волненіе опасно для отца. Его нужно держать в полном покое и здешняя обстановка для него очень пригодна.

- А он очень пригоден для Мивора, как паціент.

- Это несправедливый намек, Джерард. М-р Мивор мог бы пріезжать каждый день, но пріезжает только раз в две недели. Да и то, на днях, он сказал мне, что не пріедет больше до тех пор, пока за ним не пошлют. Но я сама просила его заглядывать по временам, чтобы видеть, что все делается как следует.

И, тронутый печалью, выражавшейся на лице Эстер, прибавил:

- Конечно, если зима будет теплая, то, может быть, мне можно будет остаться здесь.

- Нет, нет,-- поспешно вскричала она:-- ты не должен рисковать! О, Джерард, ведь ты знаешь, что твоя жизнь мне дороже... всякой другой жизни. Ты знаешь, что только долг удерживает меня здесь...

- Я знаю, что упорная привязчивость в неблагодарному долгу характеризует твой пол,-- сказал он,-- или, вернее сказать, характеризует хороших женщин. Дурные плюют на всякіе долги, живут по своей прихоти и, думаю, счастливее хороших. Оне берут себе роль Исава, едят сладкое кушанье, которое им по вкусу, не пропускают наслажденій, и, думается мне,-- хорошо делают.

Он улегся в низкую bergère около камина в гостиной, закинул руки за голову и задумчиво уставился в пылающія дрова. Он все еще очень любил Эстер и был счастлив в её обществе; но он уже мог думать о других делах при ней, и ему ненавистно было присутствіе старина и его прислужников. Одна из комнат, занимаемых Давенпортом, приходилась над гостиной, и Джерард слышал, по временам, тяжелые шаги слуги и более легкую поступь сиделки, а в семь часов вечера ежедневно до него доносился стук колес кресла больного, медленно провозимого по комнате. Он знал автоматическую рутину этой печальной жизни, час, в который больного одевали, кормили, возили гулять, укладывали спать,-- последнее бывало перед тем, как Эстер с Джерардом садились обедать. Он знал все эти подробности, хотя Эстер очень редко упоминала о больном... знал по их монотонному повторенію.

Он думал о том, что ему делать с собою зимой, как получше устроить жизнь теперь, когда очарованіе, притягивавшее его в Розовому Павильону, разрушено? Ему запрещены всякія волненія. Лихорадочная жизнь мота и тунеядца - не по нем. Самое большее, что он мог себе позволить,-- это отобедать в обществе пріятных и умных людей в своем прекрасном лондонском доме. Он будет проводить время непеременно то в Лондоне, то в Розовом Павильоне, и Эстер не может жаловаться на одиночество. Зимній сезон уже начался; в Лондоне, наверное, собралось много интересных людей. Сестра его должна венчаться в первых числах нового года, и поэтому случаю ему придется съездить в Девоншир. Мать уже несколько раз писала ему со времени возвращенія с континента и просила пріехать и повидаться с нею. В письмах её сквозило смутное безпокойство насчет образа его жизни.

- Если у Эстер есть долг к отцу, то и у меня есть обязанности относительно моих родных,-- говорил он самому себе;-- я тоже должен принимать во вниманіе права тех, кто никогда не навлекал на меня позора, как это сделал с нею этот старый глупец.

- О чем ты так задумался, Джерард?-- спросила Эстер.

- Я думаю о моей матери.-- Ответ смутил ее. Его мать! да, у него тоже есть близкіе и родные.... люди, в жизни которых ей нет места.

И тут горькая мысль о позоре сжала её сердце. Что подумает о ней его мать? Обезчещенная, опозоренная, без имени! Отверженная - вот что она такое в глазах жены ректора.

- Твоя сестра скоро, вероятно, выйдет замуж?-- спросила она после долгого молчанія.

- В первых числах нового года; мне придется поехать на свадьбу.

- Разумеется. Мое сердце последует за тобой, и все мои пожеланія ей счастія... хотя я, вероятно, никогда больше с нею не увижусь.

- Отвратительном! О, Джерард, мы так были счастливы здесь! Я думала, ты любишь этот дом.

- И я любил его, пока он был полон солнечного света и цветов, и пока ты не обратила его в больницу. Не будем ссориться, Эстер. Я немного раздражен и могу наговорить непріятных вещей, нехотя... Ты напомнила мне про свадьбу сестры и про то, что я еще и не подумал о свадебном подарке для нея. Что я ей подарю?

- Что-нибудь великолепное, конечно; хотя насколько я знаю её сострадательность, ей пріятнее всего будет какой-нибудь дар для бедных её прихода.

- Бедные её прихода подучат все, чего она ни пожелает, но я бы хотел подарить ей что-нибудь лично на память от брата. Чэки в большой моде, как дар от богатых родственников, а потому я подарю ей чэк; но надо еще что-нибудь; серебряный сервиз, я думаю, всего лучше. Она и Кумберлэнд никогда сами не решатся купить себе серебряный сервиз. Он скажет: надо бы расплавить его и отдать серебро нищим; но Лиліана не позволит расплавить мой подарок. Я поеду завтра и Лондон и выберу сервиз... старого стиля, стиля Георгов, так что он не будет казаться анахронизмом в их доме, который тоже в стиле Георгов. Я знаю, что у Кумберлэнда есть одна только маленькая слабость. Он хочет, чтобы в его доме все было из той же эпохи, как и сам дом.

- Я пробуду в Лондоне два или три дня,-- сказал он:-- У меня много дела.

Она не роптала. И с улыбкой проводила его до садовой калитки, но вернулась домой с тяжелым сердцем.

- Увы! счастливые дни мои миновали,-- сказала она самой себе.