Вокруг света в восемьдесят дней.
XXIII. Нос Паспарту удлинняется безмерно.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вокруг света в восемьдесят дней. XXIII. Нос Паспарту удлинняется безмерно. (старая орфография)

XXIII. Нос Паспарту удлинняется безмерно.

На следующий день Паспарту, измученный, голодный, сказал себе что надо поесть во что бы то ни стало, есть чем скорее, тем лучше. У него оставалось еще одно средство в запасе - продать часы, но он скорее согласился бы умереть с голоду. Теперь или никогда представлялся Паспарту случай употребить в дело сильный, если не звучный, голос, которым наделила его природа. Он знал несколько французских и английских куплетов и решился попробовать спеть их. Он разчитывал что Японцы по всей вероятности были любители музыки, так как у них все совершается под звуки цимбалов, там-тама и барабанов, и они должны были оценить талант европейского виртуоза. Но может-быть еще слишком рано было давать концерты, и неожиданно пробужденные дилеттантки могли певцу и не заплатить монеты с изображением микадо. Итак Паспарту решился подождать несколько часов, но дорогой ему пришло на ум что пожалуй он окажется слишком хорошо одетым для странствующого артиста, и тогда в голове его блеснула мысль променять свое платье на какое-нибудь старое, которое бы более шло к его положению. От такого промена у него непременно должны были остаться деньги, которые сейчас бы можно было употребить на удовлетворение аппетита. Приняв такое решение, он отправился приводить его в исполнение. После долгих розысков, Паспарту нашел наконец туземного торговца старьем, к которому и обратился с своим предложением. Европейское платье понравилось торговцу, и вскоре Паспарту нарядился в поношенную японскую одежду и надел на голову что-то в роде тюрбана, с боками совершенно полинявшими от времени. Но за то в кармане его звенели серебряные монетки.

"Хорошо, подумал он, я воображу себе что теперь карнавал."

Первым делом Паспарту, превратившагося таким образом в Японца, было взойти в чайный дом скромной наружности, где он позавтракал остатками дичи и обильною порцией рису, так как обед представился ему еще не разрешенною задачей.

"Теперь, сказал он про себя, значительно подкрепив свои силы, - теперь не надо терять голову. Я уже не имею более возможности продать это старое платье за другое еще более японское. Стало-быть нужно поискать средства как можно скорее выбраться из этой Страны Солнца, о которой я сохраню самое плачевное воспоминание."

Паспарту задумал посетить все пакетботы отправлявшиеся в Америку. Он разчитывал предложить свои услуги в качестве повара или служителя, и вместо всякой другой платы удовольствоваться даровою пищей и даровым проездом. Только бы добраться до Сан-Франсиско, а там он уже как-нибудь выпутается из своего положения. Самое главное было проехать эти четыре тысячи миль по Тихому Океану, отделяющему Японию от Нового Света. Так как Паспарту был не из таких которые медлят исполнением своего намерения, то он и направился к Йокагамской гавани. Но по мере приближения его к докам, проект, показавшийся ему столь не сложным в ту минуту как он задумал его, представлялся ему теперь все более неисполнимым. Почему непременно понадобится повар или служитель на американском пакетботе, и какое доверие может внушить человек наряженный в такой костюм? Какую рекомендацию мог бы он представить? На кого бы он мог сослаться?

Пока он размышлял таким образом, взгляд его упал на огромную афишу, с которою какой-то клоун расхаживал по улицам Йокагамы. Афиша эта, написанная на английском языке, гласила следующее:

Труппа японскихь акробатов
ВИЛЬЯМА БАТУЛЬКАРА.
ПОСЛеДНИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ,
пред их отъездом в Американския Соединенные Штаты,
ДОЛГОНОСЫХ
Под непосредственным покровительством бога Тингу.
Великолепный спектакль!

- Северо-Американские Соединенные Штаты! воскликнул Паспарту, вот это-то именно мне и нужно....

Он последовал за человеком-афишей и вскоре очутился в японском городе. Четверть часа спустя, он стоял пред просторным балаганом, над которым развевались флаги, между тем как снаружи на стенах его нарисована была без всякой перспективы, но за то яркими красками, целая труппа фигляров. То было заведение почтенного Батулькара, который, нечто в роде американского Барнума, был директором труппы гаеров, фигляров, клоунов, акробатов, эквилибристов, гимнастов, дававших, как говорилось в афише, свои последния представления пред отъездом своим из Страны Солнца в Соединенные Штаты. Паспарту взошел под перистиль, который находился пред балаганом, и спросил мистера Батулькара. Мистер Батулькар сам явился пред ним.

- Что вам нужно? спросил он Паспарту, которого сначала принял за туземца.

- Не требуется ли вам служителя? спросил Паспарту.

- Служителя! воскликнул Барнум, поглаживая густую седую бородку окружавшую его подбородок, - у меня их двое, очень верныхь; они никогда еще не покидали меня, служат мне даром, с тем только условием чтоб я их кормил. - Вон они, прибавил он, показывая на свои сильные руки, изборожденные жилами, такими же толстыми как струны у контрбаса.

- Итак я вам ни на что не гожусь?

- Ни на что.

- Чорт возьми! между тем мне бы очень было с руки ехать с вами.

- Ба, ба, ба, сказал почтенный Батулькар, вы столько же Японец сколько я обезьяна! Зачем же вы так одеты?

- Всякий одевается как может.

- Правда. Значит вы Француз?

- Стало-быть вы умеете строить гримасы?

- Именно так. Ну если я вас и не возьму в служители, то могу взять вас в клоуны. Вы поймете, друг мой, во Франции показывают иностранных шутов, а за границей - французских.

- А!

- Вы кажется сильны?

- В особенности когда встаю из-за стола.

- Да, отвечал Паспарту, который некогда участвовал в уличных концертах.

- Но умеете ли вы петь вниз головой, с вертящимся волчком на подошве левой ноги, и с саблей поставленной вертикально на подошве правой.

- Еще бы не уметь! отвечал Паспарту, припоминая первые экзерциции своей юности.

- В этом, видите, заключается все нужное! отвечал почтенный Батулькар.

hic et nunc.

Наконец Паспарту нашел себе положение. Он приглашен был все делать в пресловутой японской труппе. Оно было не совсем лестно, но за то он через неделю мог отправиться в Сан-Франсиско.

Представление возвещенное с большим шумом почтенным Батулькаром должно было начаться в три часа, и вскоре громадные инструменты японского оркестра, барабаны и там-тамы, загремели у дверей. Понятно что Паспарту не мог изучить роли, но он должен был служить своими могучими плечами в большей экзерциции "человеческий грозд", исполняемой Долгоносыми чтителями божества Тингу. Эта great attraction

Задолго до трех часов зрители наполнили обширный балаган. Европейцы и туземцы, Китайцы и Японцы, мущины, женщины и дети бросались на узкия скамейки и в ложи, расположенные насупротив сцены. Музыканты вошли внутрь балагана, и оркестр яростно гремел на своих там-тамах, гонгах, тамбуринах и флейтах.

Представление это не отличалось от всех прочих акробатических штук. Японцы великие искусники в этом деле, и безполезно было бы описывать все действия акробатов и гимнастов с лестницами, шарами, бочками и проч. Но главною прелестью представления была выставка этих [155]"Долгоносых", изумительных эквилибристов, еще неизвестных в Европе.

Эти "Долгоносые" и составляют особую корпорацию, посвященную специально божеству Тингу. Они были одеты на подобие средневековых героев и с великолепными крыльями на плечах. Но в особенности они отличались огромными носами, которые украшали их лица, и употреблением которое они из них делали. Эти носы были не что иное как бамбуковые палки длиной в пять, шесть, даже в десять футов, иногда прямые, иногда изогнутые, иногда гладкия, а иногда бородавчатые. На этих-то носах, крепко утвержденных, и производились чудеса эквилибристики. Дюжина этих поклонников божества Тингу ложились на спину, а товарищи их становились на их носы, подымавшиеся в виде громоотводов, прыгали, скакали с одного на другой и выделывали невероятные фокусы.

за опору свои плеча, артисты почтенного Батулькара должны были поддерживать друг друга своими носами. Но так как один из тех которые служили основанием колесницы выбыл из труппы, и так как для этого достаточно было быть сильным и ловким, то Паспарту и был назначен на его место.

Конечно Паспарту почувствовал некоторое прискорбие, когда, как бывало в бедственные времена юности, он надел на себя средневековой костюм, украшенный разноцветными крыльями, и когда к лицу ему прикрепили шестифутовый нос! Но как бы то ни было, этот нос был для него средством существования, и он решился воздеть его на себя.

Паспарту вышел на сцену и стал рядом с своими товарищами, которые должны были изображать основание колесницы Джагернаута. Все полегли на землю, подняв носы к небу. Другой отряд эквилибристов стал на эти носы, за ним последоваль третий, потом четвертый, и на этих носах, которые соприкасались только своими остриями, вскоре воздвиглась до самого потолка человеческая пирамида.

Рукоплескания становились все неистовее, оркестр издавал громовые звуки, как вдруг пирамида поколебалась, равновесие разстроилось, одна из опорных точек основания исчезла, и вся пирамида разсыпалась подобно карточному домику....

Виновником этого разрушения был Паспарту, который, оставив свой пост и перебравшись за рампу без помощи своих крыльев, взмостился на галлерею с правой стороны и упал к ногам одного из зрителей с возгласом:

- Да, я.

- В таком случае, мой любезный, пойдем вместе на пакетбот.

Мистер Фогг, мистрисс Ауда и Паспарту направились по корридору к выходу из балагана. Но там они встретили почтенного Батулькара вне себя от ярости, требовавшого уплаты за причиненные ему убытки. Филеас Фогг укротил его ярость, бросив ему несколько банковых билетов. В половине 7го, мистер Фогг и Ауда вступили на американский пакетбот, в минуту его отплытия, а за ними следовал Паспарту с крыльями за плечами и с шестифутовым носом, которого он никак не мог сорвать с своего лица.