Вокруг света в восемьдесят дней.
XXXIV. Паспарту представляется случай сказать остроту самую плохую, но может-быть, еще никем не сказанную.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вокруг света в восемьдесят дней. XXXIV. Паспарту представляется случай сказать остроту самую плохую, но может-быть, еще никем не сказанную. (старая орфография)

XXXIV. Паспарту представляется случай сказать остроту самую плохую, но может-быть, еще никем не сказанную.

Филеас Фогг был в тюрьме. Его заперли на гауптвахте Ливерпульской таможни, где он должен был провести ночь и утром отправиться в Лондон.

В минуту ареста, Паспарту бросился было на сыщика, но его удержали полисмены. Мистрис Ауда, испуганная самим фактом, не могла ничего понять. Паспарту объяснил ей все. Мистер Фогг, этот честный и мужественный джентльмен, которому она была всем обязана, задержан был по обвинению в воровстве. Молодая женщина с негодованем протестовала против такого обвинения и залилась слезами, когда увидела что она не может ничего предпринять, ничего сделать для спасения своего благодетеля.

Что касается Фикса, то он задержал джентльмена потому что долг предписывал ему задержать его, - был ли последний виновен или нет. Вопрос этот должно было решить правосудие.

Но тогда в голове Паспарту мелькнула мысль, мысль ужасная, что он был виновником всего этого несчастия. И действительно, зачем он скрывал свои приключения от мистера Фогга? Когда Фикс открыл ему и свое звание полицейского инспектора, и поручение на него возложенное, почему он не предупредил своего господина? Последний, конечно, представил бы Фиксу доказательства своей невинности; во всяком случае этот злоумышленный агент, первым делом которого было арестовать его по прибытии в Англию, не следил бы за ним на его собственный счет. Помышляя о своих ошибках и опрометчивости, бедный малый терзался страшными угрызениями совести. Он плакал так что смотреть на него было жалко; он готов был размозжить себе голову!

Мистрис Ауда, несмотря на сильный холод, оставалась вместе с ним на крыльце таможни. Они оба желали еще раз увидеть мистера Фогга.

Что касается этого джентльмена, то он совершенно был разорен, да еще в такую минуту когда готов был достигнуть своей цели. Эта задержка губила его окончательно. Так как он прибыл в Ливерпуль в половине второго пополудни 21го декабря, то у него оставалось еще девять часов до появления в Реформ-Клубе в 35 минут одиннадцатого, а до Лондона было только шесть часов разстояния.

Кто бы пробрался в эту минуту на таможенную гауптвахту, тот увидел бы мистера Фогга неподвижно сидящого на деревянной скамье, столь же непоколебимого как всегда, без малейших признаков гнева. Что он чувствовал, сказать трудно, но по наружности и этот последний удар не произвел на него впечатления. Сосредоточилось ли в нем ощущение тайного страшного гнева, особенно сильного, потому что он затаен в душе, но может обнаружиться в известную минуту с неукротимою силой? Никто этого не мог узнать. Но Филеас Фогг сидел там спокойный и как бы ожидал.... Чего? Сохранял ли он все-таки какую-нибудь надежду? Верил ли он еще в успех, когда за ним была крепко заперта дверь его тюрьмы?

Как бы то ни было, мистер Фогг бережно положил на стол свои часы и следил за ходом их стрелок. Ни одно слово не вырвалось из его уст, но в выражении его глаз, устремленных на часы, была какая-то страшная неподвижность.

Во всяком случае положение было ужасное, и для человека не знавшого что было у него на совести, оно могло определиться так: если Филеас Фогг честный человек, то он разорен, если он человек безчестный, то он арестован.

Думал ли он спастись как-нибудь? Не соображал ли он как ему отыскать выход с этой гауптвахты? Помышлял ли он о бегстве? Можно было подумать и это, потому что повременам он обходил комнату кругом. Но дверь была крепко заперта и окно снабжено железною решеткой. Он сел опять на свое место и вынул из портфеля свой маршрут. На строке где были слова: "21го декабря, суббота, Ливерпуль", он прибавил: "80й день, 1 час и 35 минут пополудни", и стал ждать.

На часах таможни пробило три. Мистер Фогг заметил что часы его на две минуты впереди против этих часов. Пробило четыре. Допуская что в эту минуту он сел бы в экстренный поезд, он мог бы еще прибыть в Лондон и в Реформ-Клуб до 35ти минут 11го. На лбу у него показалась небольшая морщина.

В 4 часа и 13 минут извне раздался шум отворившихся дверей. Послышались голоса Фикса и Паспарту. Взор Филеаса Фогга блеснул на мгновение. Дверь отворилась, и он увидел мистрис Ауду, Паспарту и Фикса, которые бросились к нему.

Фикс задыхался, волосы у него были всклочены, он не мог говорить.

- Сэр, бормотал он, - сэр.... простите.... бедственное сходство.... Вор задержан три дня назад.... вы... свободны!...

Филеас Фогг был свободен! Он подошел к агенту, пристально посмотрел ему в лицо, и сделав единственное в своей жизни быстрое движение, он заложил свои руки назад и потом с точностью автомата ударил обоими кулаками несчастного полицейского инспектора.

- Отличный удар! воскликнуль Паспарту, и как истый Француз, присоединил к этому плохую остроту. - Чорт возьми! сказал он, - voilЮ ce qu'on peut appeler une l'magnifique application de poings d'Angleterre.

Фикс, опрокинутый навзничь, не произнес ни одного слова: он получил только то чего заслужил вполне. Мистер Фогг, мистрис Ауда и Паспарту тотчас же оставили таможню, и через несколько минут были уже на Ливерпульской железнодорожной станции. Филеас Фогг спросил есть ли скорый поезд отправляющийся в Лондон.

Тогда было 25 минут пятого, и поезд вышел 35 минут тому назад. Филеас Фогг заказал себе экстренный поезд.

Необходимо было в продолжение пяти часов пробежать разстояние отделяющее Лондон от Ливерпуля, - дело исполнимое, когда путь свободен на всем пространстве. Но были непредвиденные задержки, и когда джентльмен прибыл на станцию, три четверти 11го били на всех лондонских часах.

Филеас Фогг, совершив свое кругосветное путешествие, возвращался назад, опоздав на десять минут!...

Он проиграл пари.