Приключения капитана Гаттераса.
Часть I.
Глава XXVI. Последний кусок угля.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения капитана Гаттераса. Часть I. Глава XXVI. Последний кусок угля. (старая орфография)

XXVI.

Последний кусок угля.

Добыть медведей, казалось, не было никакой возможности, но 4-го, 5-го и 6-го ноября убили несколько тюленей. Ветер переменился, температура поднялась на несколько градусов и опять начались жестокия снежные мятели. Не было возможности выйти из брига, борьба с сыростью представляла непреодолимые затруднения. В конце каждой недели конденсаторы заключали в себе по несколько ведер льда. 15-го ноября погода снова переменилась, и термометр, под действием известных атмосферических влияний, опустился до двадцати четырех градусов ниже точки замерзания (--31° стоградусника). То была самая низкая, наблюдаемая до тех пор температура. Такую стужу легко выносить при тихой погоде, но, к несчастию, в последнее время свирепствовал ветер, который, казалось, был наполнен острыми, разсекавшими воздух ножами. Крайне было досадно, что бриг попал в такой плен, потому что окрепнувший от холодного ветра снег представлял уже твердую опору и доктор мог-бы предпринять какую-нибудь далекую экскурсию.

Заметим, однакож, что всякое усиленное движение при такой стуже ведет за собою одышку и человек не может производить в этом случае и четвертой доли своего обычного труда. Употреблять железные инструменты также нельзя, потому что рука, неосторожно схватывая их, испытывает ощущение обжога, и куски кожи остаются на взятом в попыхах предмете.

Запертый на бриге экипаж прогуливался каждый день по два часа на покрытой палубе, где матросам позволялось курить, так как в общей комнате употребление табака воспрещалось.

Как скоро огонь в печи ослабевал, немедленно появлялся на стенах и в пазах пола лед и не оставалось тогда ни одной скобы, ни одного железного гвоздя, ни одной металлической пластинки, которые-бы не покрывались мгновенно слоем ледяных кристаллов.

Внезапность этого явления крайне изумляла доктора. Выдыхаемые людями водяные пары сгущались в воздухе и, переходя из газообразного состояния в твердое, падали вокруг них в виде снега. В нескольких шагах от печи холод уже действовал с своею обычною энергиею, поэтому матросы обыкновенно сидели близ огня, плотно прижавшись друг к другу.

Однакож доктор советовал им приучаться и привыкать в суровой температуре, не сказавшей еще своего последняго слова. Он советовал матросам мало по малу подвергать свое тело действию холода и подавал собою пример всей команде. Но лень или состояние оцепенения приковывали каждого к своему месту, которое никто не хотел оставить, предпочитая всему сон даже в нездоровом тепле.

По мнению доктора, переход из теплой комнаты на сильную стужу не представляет неудобства и сопряжен с опасностью только для людей, покрытых испариною. В подтверждение своего мнения доктор приводил многие примеры, но его советы не производили никакого или почти никакого действия.

Что касается Гаттераса, то, повидимому, он не чувствовал действия низкой температуры. Он молча прогуливался, не ускоряя и не замедляя своих шагов. Неужели холод не влиял на его мощную организацию? Или он обладал тем источником животной теплоты, которого требовал от своих матросов, и настолько был поглощен своею idée fixe, что становился невосприимчивым ко внешним влияниям? Экипаж с удивлением смотрел, как капитан подвергался стуже в двадцать четыре градуса ниже точки замерзания; часто Гаттерас отлучался с брига на несколько часов, но по возвращении на лице его не замечалось ни малейших признаков озноба.

- Удивительный человек,-- сказал однажды доктор Джонсону; он просто изумляет меня. Он носит в себе раскаленную печь. Это одна из самых могучих натур, какую только мне приводилось наблюдать в жизни!

- Действительно,-- отвечал Джонсон,-- он ходит на открытом воздухе, одетый не теплее, как в июне месяце.

- Одежда не имеет тут особенно большого значения,-- заметил доктор. И в самом деле, к чему тепло одевать того, кто сам по себе не производит теплоты? Это все равно, что стараться согреть кусок льда, закутав его в шерстяное одеяло. Но Гаттерас в этом не нуждается. Такова уже его натура и я нисколько-бы не удивился, если подле него было-бы так-же тепло, как подле раскаленных углей.

Джонсон, которому было поручено каждое утро очищать колодезь, заметил, что лед имеет более десяти футов толщины.

Почти каждую ночь доктор мог наблюдать великолепные северные сияния. От четырех до восьми часов вечера небо легко окрашивалось на севере; позже окраска эта принимала правильную форму бледно-желтой каймы, которая концами своими как-бы опиралась на ледяные поляны. Мало по малу светлая кайма подвигалась по направлений магнитного меридиана и покрывалась темноватыми полосами; затем светлые волны разливались, удлиннялись, уменьшаясь или увеличиваясь в блеске. Достигнув зенита, метеор представлял взору восхищенного наблюдателя массу дуг, тонувших в красных, желтых и зеленых волнах света. Ослепительное, несравненное зрелище! Вскоре многия дуги собирались в одном месте, образовывали великолепные круги, сливались одна с другою, великолепное сияние меркло, яркие лучи принимали бледные, слабые, неясные оттенки, и дивный феномен, померкший, почти погасший, мало по малу расплывался на юге в потемневших грядах облаков.

Нельзя себе представить все очарование подобного рода картины под высокими широтами, менее чем в восьми градусах разстояния от полюса. Северные сияния, видимые иногда в умеренном поясе, не дают об этом грандиозном явлении природы даже слабого понятия. Всевышний Творец проявил в полярных странах самые дивные дела рук своих.

Очень часто на небе появлялись ложные луни, усиливая собою блеск ночного светила. Нередко также простые кольца образовывались вокруг луны, ярко сверкавшей в центре светозарных кругов.

26-то ноября, был большой прилив и вода сильно была из колодца. Толстый слой льда как-бы колыхался от морской зыби; зловещий треск льдин свидетельствовал о подводной борьбе. К счастию, бриг был укреплен вполне надежно, только цепи его сильно гремели. Впрочем, в предупреждение несчастной случайности, Гаттерас приказал закрепить якоря.

Следующие дни были еще холоднее; небо заволоклось туманом; ветер разметывал в воздухе снежные сугробы. Трудно было определить, где зарождалась снежная мятель: на небе, или на ледяных полянах. В воздухе царила какая-то невыразимая сумятица.

Экипаж занимался различными работами, из которых главная состояла в приготовлении моржового жира и сала, немедленно превращавшихся в лед. Последний топорами рубили на куски, по твердости не уступавшие мрамору; таким образом собрали боченков двенадцать сала и жира.

28-го ноября термометр опустился до тридцати двух градусов ниже точки замерзания (--36° стоградусника). Угля оставалось только на десять дней и все с ужасом ждали той минуты, когда запас топлива совершенно истощится.

В видах экономии, Гаттерас приказал прекратить топку печей в кают-кампании, поэтому Шандон, доктор и сам Гаттерас должны были разделять с экипажем общее помещение. Гаттерас вошел, таким образом, в частые сношения с матросами, которые нередко бросали на него оторопелые, а зачастую и свирепые взоры. Он слышал их жалобы, упреки и даже угрозы, но не мог подвергать ослушников взысканию. Казалось, он был глух ко всякого рода замечаниям. Он не требовал места у огня и, не говоря ни слова, скрестив на груди руки, сидел где нибудь в углу.

Не смотря на советы доктора, Пэн и его друзья не делали ни малейшого моциона, целые дни проводили у печи или лежали, закутавшись одеялами, на своих койках. Здоровье их разстроилось, реагировать против гибельного действия климата они не могли и потому не удивительно, что на бриге вскоре обнаружилась цынга.

Доктор давно уже начал каждое утро выдавать экипажу лимонный сок и известковые лепешки. Но эти предохраняющия, обыкновенно вполне действительные средства оказывали на этот раз лишь незначительное действие, и болезнь, следуя обычным путем развития, не замедлила обнаружить свой страшные симптомы.

Тяжело было видеть несчастных, которых мускулы и нервы сокращались от страданий. Ноги их страшно распухли и покрылись темно-синими пятнами; десны сочились кровью, а распухшими губами они производили какие-то неясные звуки; совершенно переродившаяся, дефибринизированная кровь не доставляла в конечностям тела обычных элементов, необходимых для поддержания в них жизни.

потому что другого общого помещения не было. Приходилось всем жить вместе, и вскоре общая комната превратилась в больницу, так как из восемнадцати человек экипажа тринадцать в короткое время заболели цынгою. Пэну, повидимому, суждено было избежать болезни; этим он был обязан своей замечательно крепкой натуре. У Шандона обнаружились было первые симптомы цынги, но тем дело и кончилось, и благодаря моциону, здоровье помощника капитана находилось в довольно удовлетворительном состоянии.

Доктор с полнейшим самоотвержением ходил за больными; но у него сжималось сердце при виде страданий, которые он не мог облегчить. По мере возможности, он старался развлекать удрученный недугом экипаж. Его слова утешения, его философския разсуждения и счастливые выходки облегчали матросам переносить томительное однообразие длинных дней страдания; он читал больным вслух; удивительная память Клоубонни доставляла ему запас забавных рассказов, которыми он делился с здоровыми, когда они стояли вокруг печи. Но стоны больных, их жалобы, крики отчаяния прерывали порою его речь и, не окончив рассказа, доктор возвращался к роли заботливого и преданного врача.

Впрочем, сам доктор был здоров и не худел. Его тучность заменяла ему самую теплую одежду. По словам Клоубонни, он очень доволен тем, что одет, подобно моржам или китам, которые, благодаря покрывающему их толстому слою жира, легко переносят стужу арктического климата.

Что касается Гаттераса, то он ничего не чувствовал ни в физическом, ни в нравственном отношении. Казалось, страдания экипажа не трогали его. Но, быть может, он только не позволял своему чувству высказываться; внимательный наблюдатель мог бы порою подметить, что в его железной груди бьется человеческое сердце.

Доктор анализировал, изучал его, но не мог классифицировать эту удивительную организацию, этот неестественный темперамент.

мгновенно сгущаясь, осаждались снегом на злополучных обитателях брига.

Среди таких, невыразимых страданий наступило, наконец, 8-е число декабря; утром, по своему обыкновению, доктор отправился взглянуть на термометр, находившийся на палубе, и нашел, что ртуть в чашечке инструмента замерзла.

- Сорок четыре градуса ниже точки замерзания!-- ужаснулся доктор.

В этот день в печь бросили последнюю горсть угля.