Приключения капитана Гаттераса.
Часть I.
Глава XXXI. Смерть Симпсона.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения капитана Гаттераса. Часть I. Глава XXXI. Смерть Симпсона. (старая орфография)

XXXI.

Смерть Симпсона.

Отряд опять тронулся в путь; у каждого в голове проносились новые и неожиданные мысли, так как всякая находка в полярных странах имеет очень важное значение. Гаттерас тревожно хмурил брови.

- Porpoise! спрашивал он себя.-- Что это за корабль? Да и чего ему надо так близко к полюсу?

При этой мысли дрожь пробегала у него по телу. Доктор и Бэлль размышляли о последствиях, которые может повлечь за собою находка документа и оба пришли к тому заключению, что или путешественникам придется спасать других, или последним придется спасать путешественников.

Но возобновившияся трудности и препятствия пути и утомление вскоре заставили их думать лишь о собственном крайне опасном положении.

Состояние здоровья Симпсона все ухудшалось и симптомы его близкой кончины не могли ускользнуть от доктора. Но помочь больному он не мог; он сам страдал жестокою офталмиею, которая могла окончиться полною потерею зрения, если бы он не примял надлежащих мер предосторожности. Сумерки давали довольно света, но этот отраженный свет просто палил глаза. Трудно было и уберечься от него, потому что стекла очков, покрываясь слоем льда, делались непрозрачными и не позволяли ничего видеть. A между тем, необходимо было зорко следить за малейшими препятствиями пути и открывать их с возможно дальняго разстояния. Приходилось не обращать внимания на офталмию, поэтому доктор и Бэлль, прикрывая глаза капишонами, попеременно управляли санями.

Сани дурно скользили на полуистертых полозьях; тяга становилась все затруднительнее, а между тем препятствия, представляемые почвою, нисколько не уменьшались, так как отряд находился на материке волканического происхождения, пересеченном и усеянном острыми возвышениями. Путешественникам приходилось порою подниматься на высоту тысячи пятисот футов, чтобы перевалить чрез гребень гор. Стояла жестокая стужа; шквалы и мятели неистовствовали с страшною силою. Грустно было видеть несчастных людей, еле двигавшихся по безотрадным горным вершинам.

Они страдали также от так называемой болезни белизны. Безпрерывный блеск снегов производил тошноту, род опьянения, обмороки. Почва, казалось, уходила из-под ног путешественников и не представляла взору ни одной постоянной точки на громадной пелене снегов. Человек испытывал такое же ощущение, как во время сильной качки, когда палуба судна ускользает из-под ног моряка. Путешественники не могли освоиться с этим явлением, а самая продолжительность производимого им ощущения причиняла им жестокое головокружение. Члены их коченели, путниками овладевала сонливость и часто они шли, как бы погруженные в дремоту. Но внезапный толчек, неожиданное сотрясение выводило их из этого состояния инерции, в которую они снова погружались чрез несколько минут.

25-го января, отряд начал спускаться по крутым склонам, причем тягости пути увеличились на обледеневших наклонных плоскостях. Один неосторожный шаг, избегать которого было, однакож, крайне трудно - и путешественники могли свалиться в какой-нибудь овраг, где они неминуемо бы погибли.

К вечеру страшная буря разразилась над снежными возвышенностями. Невозможно было устоять против силы урагана; приходилось ложиться на землю, но при этом, вследствие низкой температуры, люди подвергались опасности замерзнуть в один миг.

Бэлль, при помощи Гаттераса, с большим трудом построил снежную хижину, в которой приютились несчастные путники. Каждый съел по горсти пеммикана и выпил немного горячого чая. Оставалось всего четыре фляги винного спирта, который сберегался на удовлетворение жажды. Не следует думать, что снег, в его натуральном виде, может заменить собою воду; для этого его необходимо предварительно растаять. В умеренном поясе, где ртуть едва-ли опускается ниже точки замерзания, снег без вреда употребляется вместо воды, но за полярным кругом он имеет такую температуру, что дотронуться до него рукою так же опасно, как взять кусок раскаленного до бела железа, несмотря даже на то, что снег вообще дурной проводник теплоты. Между его температурою и температурою человеческого тела существует столь громадная разница, что, введенный в желудок, снег производит удушье. Эскимосы скорее готовы переносить самую жестокую жажду, чем утолять ее снегом, который ни в каком случае не может заменить собою воду и скорее усиливает, чем уменьшает жажду. Следовательно, путешественники могли утолят ее только под условием превращения снега в воду, а для этого необходимо было жечь спирт.

В три часа утра, в самый разгар бури, доктор стал на часы. Он прикурнул в уголку хижины, как вдруг стоны Симпсона обратили на себя его внимание. Он встал, причем ударился головою об ледяной свод, но, не обращая на это внимания, наклонился над Симпсоном и стал растирать его распухшия и посиневшия ноги. Через четверть часа он хотел было подняться, но во второй раз ударился головою о потолок, не смотря на то, что стоял в это время на коленях.

- Странно,-- сказал он себе.

Он поднял руку над головою: оказалось, что потолок хижины значительно опустился.

- Господи!-- вскричал доктор. Вставайте, друзья мои! при этом крике Бэлль и Гаттерас быстро поднялись. и, в свою очередь, ударились головами о потолок. В хижине было совершенно темно.

- Нас раздавит!-- сказал доктор. Выходите, выходите!

И все они, взяв Симпсона, выбежали из опасного убежища. Да и как раз в пору, потому что дурно сплоченные глыбы льда с треском попадали на землю.

Несчастные путешественники очутились без крова, среди бури, на страшном холоде. Гаттерас хотел было разбить палатку, но укрепить ее не было никакой возможности: сильный ветер разорвал-бы ее на клочки. Путешественники приютились под её складками, которые вскоре покрылись толстым слоем снега, не позволявшим, по крайней мере, теплоте выделяться наружу и предохранявшим людей от опасности погибнуть от холода.

Буря улеглась только на следующий день. Запрягая недостаточно накормленных собак, Бэлль заметил, что три из них начали уже глодать свою ременную упряжку. Две собаки, повидимому, были очень больны и еле двигали ноги.

26-то января, Бэлль, шедший впереди, вдруг позвал своих товарищей. Последние тотчас-же подбежали в нему, и изумленный плотник указал им на прислоненное к одной льдине ружье.

- Ружье!-- вскричал доктор.

Гаттерас взял ружье; оно было заряжено и находилось "ъ полной исправности.

- Экипаж судна Porpoise недалеко отсюда,-- сказал доктор.

Осматривая ружье, Гаттерас заметил, что оно американской фабрикации. Руки его дрогнули и судорожно сжали обледеневший ствол.

- Вперед!-- сдавленным голосом сказал он.

Отряд продолжал спускаться по склонам гор. Симпсон, казалось, лишился сознания и не стонал: для этого у него уже не хватало силы.

Буря не улегалась; сани двигались все медленнее и медленнее. Втечение суток отряд проходил лишь по несколько миль; не смотря на строгую экономию, съестные припасы видимо истощались. Но пока их по разсчету хватало для возвратного пути, Гаттерас настойчиво подвигался вперед.

27-то числа под снегом нашли секстант и флягу. Последняя содержала в себе водку или, скорее, кусок льда, в центре которого весь спирт напитка собрался в виде снежного шарика. Водка ни к чему не была годна.

Очевидно, что Гаттерас невольно шел по следам какой-то ужасной катастрофы, подвигался по единственно-возможному пути, и подбирал на дороге обломки невидимого, но страшного крушения. Доктор тщетно старался открыть новые cairn'ы.

Печальные мысли приходили ему в голову. Действительно, если-бы он встретил этих несчастных, то какую помощь мог-бы оказать им? Он и его товарищи во всем чувствовали крайний недостаток; одежда их изорвалась, съестные припасы истощились. Если-бы посторонних людей оказалось много, все они погибли-бы от голода. Гаттерас, повидимому, избегал роковой встречи. Но не был-ли он прав в этом отношении? На нем лежала обязанность спасти свой экипаж. Имел-ли он право рисковать безопасностью всех, приведя на бриг посторонних людей?

Но эти посторонние люди - все-таки люди, наши ближние и, быть может, соотечественники. Неужели у них можно было отнять последнюю надежду на спасение, как ни слаба была эта надежда? Доктор хотел узнать мнение Бэлля на счет этого предмета, но Бэлль ничего не ответил: собственные страдания ожесточили его сердце. Не решаясь обращаться с вопросом к Гаттерасу, доктор предоставил все Богу.

17-то января, вечером, Симпсон находился, казалось, при последнем издыхании. Его окоченевшие члены, прерывистое дыхание, сгущавшееся вокруг его головы в виде пара, судорожные вздрагивания - все это предвещало скорую кончину страдальца. Лицо его выражало ужас и отчаяние; он с безсильною злобою посматривал на капитана. В глазах его, так сказать, проносился целый ряд немых, но знаменательных и, быть может, справедливых упреков.

Гаттерас не подходил к умирающему, избегал его и более чем когда-либо был молчалив, сосредоточен, погружен в самого себя.

Следующая ночь была ужасна; буря удвоила свою ярость и три раза срывала палатку; снег падал на несчастных путешественников, залеплял им глаза, пронизывал их холодом и острыми ледяными иглами, подхваченными ветром на ближайших льдинах. Собаки жалобно выли. Симпсон лежал на открытом воздухе, не защищенный ничем от страшной стужи. Бэллю удалось было поставить опять палатку, которая если и не защищала от холода, то, по крайней мере, предохраняла путников от снега, но порыв ветра, более сильный, чем все прежние, в четвертый раз опрокинул палатку и с страшным свистом умчал ее в пространство.

- Невыносимые страдания!-- вскричал Бэлль.

- Мужайтесь, мужайтесь!-- ответил доктор, хватаясь за плотника, чтоб не свалиться в овраг.

- Умер!-- вскричал доктор.

- Умер!-- повторил Бэлль.

Итак, это был первый человек из экипажа, сраженный убийственным климатом. Симпсону первому суждено было никогда не возвратиться на родину; он первый поплатился жизнью, после невыразимых страданий, за непреклонное упорство капитана. Покойник считал Гаттераса убийцею, но последний не поник головой под тяжестью этого обвинения. Однакож, из глаз капитана выкатилась слезинка и застыла на его бледной щеке.

Не трогаясь с места, он простоял до самого разсвета смелый, упорный, непреклонный и, казалось, вызывал на бой ревущую вокруг него бурю.