Приключения капитана Гаттераса.
Часть II.
Глава II. Первые слова Альтамонта.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения капитана Гаттераса. Часть II. Глава II. Первые слова Альтамонта. (старая орфография)

II.

Первые слова Альтамонта.

К восьми часам вечера небо очистилось от снежных туманов; звезды ярко блестели, холод усилился.

Гаттерас воспользовался переменою погоды для того, чтобы взять высоту некоторых звезд. Ни слова не говоря, он взял инструменты и вышел из ледяного дома, чтобы определить местонахождение брига и узнать, не движется-ли еще ледяная поляна.

Через полчаса он возвратился, лег в углу и оставался в полнейшей неподвижности, которая не была, однакож, неподвижностью сна.

На следующий день выпал глубокий снег. Доктор мог поздравить себя с тем, что начал свои поиски накануне, потому что вскоре ледяная поляна покрылась белым снежным пологом и все следы взрыва исчезли под густым слоем, имевшим три фута глубины.

Целый день нельзя было показаться на двор; к счастию, ледяной дом был удобен или казался удобным истомленным путешественникам. Маленькая печь действовала исправно, за исключением случаев, когда сильные порывы ветра забивали дым в помещение. Теплота печи, кроме того, давала возможность приготовлять горячий чай и кофе, оказывавшие на людей столь благотворное действие при низкой температуре.

Потерпевшие крушение - путешественников наших с полным правом можно было назвать так - испытывали чувство отрады, которого давно уже не знали; они думали только о своем настоящем положении, о благотворной теплоте и забывали о будущем, почти пренебрегали им, не смотря на то, что оно грозило им неминуемою гибелью.

Американец страдал меньше и мало по малу возвращался к жизни. Он уже открывал глаза, но говорить еще не мог. Губы его, на которых виднелись следы цынги, не могли произнести ни слова; однакож он слышал и ему сообщили о положении, в котором он находился. Он поблагодарил движением головы, узнав, что его извлекли из снежной могилы. Осторожный доктор не сказал американцу, что его смерть отложена на короткий срок, так как через две, много чрез три недели съестные припасы окончательно истощатся.

Около полудня Гаттерас вышел из состояния неподвижности и подошел в доктору, Джонсону и Бэллю.

- Друзья мои,-- сказал он,-- мы сообща должны принять окончательное решение относительно дальнейшого образа действий. Но прежде всего я попрошу Джонсона рассказать, при каких обстоятельствах совершилась измена, погубившая нас.

- К чему знать это?-- заметил доктор. Факт на лицо и думать о нем не следует.

- Я не могу не думать о нем,-- сказал Гатгерас,-- но после рассказа Джонсона навсегда о нем забуду.

- Вот как было дело,-- ответил Джонсон. С своей стороны я сделал все, чтобы предупредить это преступление...

- Я в этом уверен, Джонсон, тем более, что зачинщики возмущения давно уже старались прийти в такому концу.

- Я того-же мнения,-- сказал доктор.

- И я тоже,-- продолжал Джонсон. - Вслед за вашим отъездом, на другой-же день, Шандон, этот негодяй, раздраженный против вас честолюбец, поддерживаемый, впрочем, другими, принял начальство над бригом. Я противился, но тщетно. С той минуты каждый действовал по своему произволу; Шандон никому не мешал, желая показать экипажу, что время трудов и лишений миновало. Никакой экономии не соблюдалось; печь топили без толку и меры, бриг жгли. Съестные припасы были отданы в распоряжение всех и каждого, так же как ром и водка. Предоставляю вам судить, каким излишествам предавались люди, давно уже отвыкшие от спиртных напитков! Так дело шло от 7-го по 15-е января.

- Следовательно,-- сказал Гаттерас,-- Шандон явно подбивал экипаж к возмущению?

- Да, капитан.

- Никогда не вспоминайте о нем. Продолжайте, Джонсон.

- 24-го или 25-го января предположено было бросить бриг. Экипаж решился дойти до западных частей Баффинова моря, откуда на шлюпке отправиться на поиски за китобоями, или добраться до поселений восточного берега Гренландии. Провизии было в изобилии; больные, поддерживаемые надеждою на возвращение в отечество, несколько ободрились. Приступили к приготовлениям к отъезду; сладили сани для перевозки съестных припасов, топлива и шлюпки; люди должны были везти сани на себе. Все это потребовало времени по 15-е число февраля. Я все надеялся, что вы приедете, капитан, хотя, с другой стороны, опасался вашего присутствия. Вы ничего не поделали-бы с экипажем, который скорее убил-бы вас, чем остался на бриге. Экипажем овладела горячка свободы. Я беседовал отдельно с каждым из моих товарищей; убеждал их, увещевал, старался выставить им на вид всю опасность подобной экспедиции, всю низость их намерения бросить вас. Но даже от лучших из них я ничего не мог добиться! Отъезд был назначен на 22-е февраля. Шандону не терпелось. Сани и шлюпку донельзя нагрузили напитками и съестными припасами; взяли значительный запас топлива; правая сторона брига была уже разрушена до самой ватерлинии. Последний день был днем оргии, матросы все истребляли, все уничтожали; Пэн и два или три других матроса, в состоянии опьянения, подожгли бриг. Я дрался, боролся с ними; но меня сбили с ног и исколотили. За тем эти негодяи, с Шандоном во главе, направились на восток и скрылись из моих глаз. Я остался один. Мог-ли я совладать с огнем, охватившим весь бриг? Колодезь замерз; у меня не было ни капли воды. горел два дня; остальное вам известно.

После рассказа Джонсона в ледяном доме настало довольно продолжительное молчание. Мрачная картина пожара, гибель брига с неотразимою силою возставали в воображении людей, потерпевших крушение. Они сознавали, что лишились возможности возвратиться на родину, не смели взглянуть друг на друга, опасаясь подметить на чьем-либо лице выражение полнейшого отчаяния. Слышно было только тяжелое дыхание американца.

- Благодарю вас, Джонсон,-- сказал наконец Гаттерас; вы сделали все для спасения моего корабля. Но вы были одни, следовательно противиться не могли. Еще раз благодарю вас. Забудем об этой катастрофе и соединим все наши усилия для общого спасения. Здесь нас четверо товарищей и друзей; жизнь одного из нас стоит жизни другого. Пусть каждый выскажет свое мнение относительно дальнейшого образа наших действий

- Спрашивайте, Гаттерас,-- ответил доктор. Все мы преданы вам и все мы выскажемся по чистой совести. Прежде всего, имеете-ли вы какой-нибудь определенный план?

- Отдельно я не могу иметь никакого плана,-- печально ответил Гаттерас. Мое личное мнение может показаться своекорыстным, а потому я хотел-бы прежде всего знать ваше мнение.

- Капитан,-- сказал Джонсон,-- прежде чем высказаться при столь тяжких обстоятельствах, я должен обратиться б вам с одним важным вопросом.

- Говорите, Джонсон.

- Вчера вы определили место, где мы находимся. Дрейфует-ли ледяная поляна или остается на прежнем месте?

- Она не тронулась с места и, как до нашего отъезда стоить под 80°15' широты и 97°35' долготы.

- В каком разстоянии,-- спросил Джонсон,-- находимся мы от ближайшого моря на западе?

- Приблизительно в шести стах милях,-- ответил Гаттерас.

- И море это?...

- Пролив Смита.

- Тот самый, который мы не могли пройти в апреле месяце?

- Тот самый.

- В таком случае, капитан, наше положение выяснилось и мы с полным знанием дела можем принять какое-нибудь решение.

- Говорите,-- сказал Гаттерас, опуская голову на руки.

В таком положения он мог слушать своих товарищей, не глядя на них.

- Итак, Бэлль,-- сказал доктор,-- какой образ действий, по вашему мнению, представляется самым целеобразным.

- Тут нечего долго разсуждать,-- ответил плотник. Необходимо возвратиться,-- не теряя ни одного дня, ни одного часа,-- или на юг, или на запад и добраться до ближайшого берега, хоть бы путешествие наше длилось два месяца.

- У нас осталось съестных припасов всего на три недели,-- заметил Гаттерас.

- Эта часть полярных стран не изследована,-- говорил Гаттерас. Мы можем встретить препятствия, горы, ледники, которые преградят нам путь.

- В этом я не вижу достаточной причины, чтобы не попытать счастья,-- сказал доктор. Что мы подвергнемся большим страданиям - это очевидно. Относительно, же пищи мы должны будем ограничится самым необходимым, разве только охота...

- У нас осталось всего полфунта пороху,-- ответил Гаттерас.

- Я понимаю, Гаттерас,-- сказал доктор,-- всю основательность ваших возражений и не льщу себя несбыточныжи надеждами. Но я угадываю ваши мысли. Имеете ли вы какой-либо осуществимый план?

- Нет,-- подумав ответил капитан.

- В нашем мужестве сомневаться вы не можете,-- продолжал доктор.-- Вам известно, что мы готовы повсюду следовать за вами, но не следует ли в настоящее время отказаться от всякой надежды подняться к полюсу? Измена разрушила ваши планы; вы могли бороться с естественными препятствиями, могли преодолеть их, но пред лукавством людей вы оказались безсильны. Вы сделали все человечески возможное и вы успели бы в своих замыслах, я в этом убежден. Но в настоящем положении не будете ли вы вынуждены отложить на время свои планы с тем, чтобы впоследствии возобновить их, не постараетесь ли вы возвратиться в Англию?

- Что вы скажете, капитан?-- спросил Джонсон молчавшого Гаттераса.

Капитан приподнял голову и сказал:

- Следовательно, вы уверены, что дойдете до берегов пролива, истомленные, почти без пищи?

- Нет,-- ответил доктор,-- но, во всяком случае, берег не придет к нам; его надо поискать. Может быть, на юге мы встретим эскимосов, с которыми не трудно будет войти в сношение.

- Наконец,-- сказал Джонсон,-- разве нельзя встретить в проливе какое-нибудь судно, вынужденное провести там зиму?

- В крайнем случае,-- ответил доктор,-- пройдя замерзший залив, мы можем добраться до западных берегов Гренландии, а оттуда - землею Прудоэ или мысом Иорка достигнуть датских поселений. На ледяных полянах мы ничего не высидим, Гаттерас! Дорога в Англию на юг, а не на север.

- Да,-- сказал Белль,-- доктор совершенно прав. Надо отправляться ни мало не медля. До сих пор мы черезчур уж забывали и об родине, и о близких нам людях.

- Вы такого мнения, Джонсон?-- еще раз спросил Гаттерас.

- Да, капитан.

- A вы, доктор?

- Такого же, Гаттерас.

Гаттерас замолчал, но на лице его невольно выражались волновавшия его чувства. От решения, которое он примет, зависела вся его жизнь. Возвратись он в Англию -- его отважные замыслы рухнут навсегда, а о возобновлении подобного рода экспедиции нечего было и думать!

Видя, что Гаттерас молчит, доктор сказал:

- Считаю долгом добавить, Гаттерас, что мы не должны терять ни одной минуты. Надо нагрузить сани съестными припасами и взять как можно больше дерева. Сознаюсь, что путь в шестьсот миль, при настоящих условиях, очень длинен, но, во всяком случае, возможен. Мы можем или, скорее, мы должны ежедневно проходить двадцать миль, следовательно, через месяц, т. е. 26 марта, в случае удачи, достигнем желанных берегов...

- На что же вы надеетесь?-- спросил Джонсон.

- Не знаю.. Кто может предвидеть будущее? Еще несколько дней!.. Впрочем, этого едва ли достаточно для возстановления ваших ослабевших сил. Вы не сделаете и двух переходов, как уже свалитесь от изнурения, у вас даже не будет ледяного дома, в котором вы могли бы приютиться!

- Но здесь нас ждет мучительная смерть!-- вскричал Бэлль.

- Друзья мои,-- почти умоляющим голосом сказал Гаттерас,-- вы отчаеваетесь преждевременно. Если бы я предиожил сан искать спасения на севере, вы отказались бы следовать за мною. Но у полюса так же, как и в проливе Смита, живут эскимосы. Свободное море, существование которого не подлежит сомнению, должно омывать берега материков. Природа логична в своих действиях. Необходимо допустить, что растительность вступает в свои права там, где прекращаются сильные холода. На севере нас ждет обетованная земля, а между тем вы избегаете её!

По мере того, как Гаттерас говорил, он все больше и больше воодушевлялся. Его возбужденное воображение создавало дивные картины страны, самое существование которой представлялось весьма сомнительным.

- Еще один день, один час!-- повторял он.

Доктор, человек с отважным характером и пылким воображением, чувствовал, что волнение мало по малу начинает овладевать и им, он готов уже был уступить, но Джонсон, более сдержанный и разсудительный, напомнил Клоубонни о благоразумии и долге.

- Пойдем, Бэлль, к саням,-- сказал он.

- Пойдемь!-- ответил Бэлль.

Оба моряка направились к двери ледяного дома.

- О! Джонсон! Вы! Вы!-- вскричал Гаттерас.-- Что-ж, отправляйтесь, но я останусь!

- Капитан! - замедляя шаги сказал Джонсон.

- Я останусь, говорю вам! отправляйтесь и, подобно другим, бросьте меня!.. Поди сюда, Дэк! Мы останемся здесь!

его замыслов. Доктор уже был готов уступить, как вдруг почувствовал, что кто-то дотронулся до его руки.

Он повернулся. Американец, поднявшись с своей постели, полз по полу; наконец он встал на колени; его больные губы бормотали какие-то несвязные слова.

Изумленный, почти перепуганный, доктор молча смотрел на него. Подошедший Гаттерас пристально глядел на американца, стараясь уловить смысл слов, неясно произносимых несчастным. Наконец, после пяти минут усилий, последний прошептал: Porpoise.

- Porpoise!

Американец утвердительно покачал головою.

- В здешних морях?

- На севере?

- Положение его вам известно?

- Да!

- В точности?

- Да!-- повторил Альтамонт.

- Послушайте,-- сказал наконец капитан больному,-- нам необходимо знать положение вашего корабля. Я вслух буду считать градусы; когда будет надо, вы остановите меня жестом.

В знак согласия американец кивнул головою.

- Итак, дело идет о градусах долготы. Сто пять? Нет. Сто шесть? Сто семь? Сто восемь? На западе?

- Да!-- сказал американец.

- Да,-- сказал Альтамонт.

- Сто двадцать градусов долготы? - спросил Гаттерас.-- Сколько минут? Я считаю...

Гаттерас начал с цифры один. При слове пятнадцать,

- Перейдем к градусам широты,-- сказал Гаттерас.-- Вы меня поняли? Восемьдесят? Восемьдесят один? Восемьдесят два? Восемьдесят три?

Американец жестом опять остановил Гаттераса.

- Хорошо. Сколько минут? Пять? Десять? Пятнадцать? Двадцать? Двадцать пять? Тридцать? Тридцать пять?

Новый знак со стороны слабо улыбнувшагося Альтамонта.

Porpoise находится под 120°15' долготы и 83°35' широты?

- Да,-- в последний раз ответил Альтамонт, падая на руки доктора.

Усилие это истощило его.

Но вслед за этими радостными словами, Гаттераса, казалось, поразила какая-то ужасная мысль. Он изменился в лице: змея зависти засосала его сердце.

Оказывается, что другой - американец - на три градуса выше Гаттераса подвинулся к полюсу. Зачем? С какою целью?