Фея Альп.
Глава 19

19

Работы на железной дороге подвигались вперед с лихорадочной быстротой. Нелегко было закончить все в назначенный короткий срок, но Нордгейм был прав, говоря, что главный инженер не будет щадить ни себя, ни своих подчиненных. Эльмгорст поспевал всюду, распоряжаясь, давая указания и служа для своих рабочих и инженеров примером неутомимой энергии. Когда он руководил делом, силы его подчиненных удваивались, и он действительно достигал цели: многочисленные постройки на всем протяжении горного участка были большей частью уже готовы, и Волькенштейнский мост был почти закончен.

Вольфганг вернулся из объезда. В Оберштейне он вышел из экипажа и отпустил его, собираясь пройти пешком последнюю часть дороги, чтобы осмотреть ее. Он остановился на спуске над Волькенштейнским ущельем и смотрел на рабочих, трудившихся на рельсовом пути и около решетки моста. Через несколько дней постройка моста будет завершена: уже теперь он вызывал общее удивление, а в следующем году им должны были восхищаться тысячи людей. Но его творец смотрел на него так мрачно, точно его уже не радовало собственное произведение.

Сегодня Эльмгорст уклонился от разговора с Нордгеймом и, не встретив его по приезде, дал ему понять, что остался при своем отказе, но избежать последнего объяснения было невозможно. Оба знали, что разрыв окончателен, Нордгейм едва ли мог пожелать, чтобы его зятем стал человек, который с таким презрением отказал ему в повиновении и от которого и в будущем он не мог ожидать поддержки своих планов. Вопрос сводился лишь к тому, каким образом они расстанутся, и в интересах обоих было придать разрыву по возможности деликатную форму. Только в этом им и следовало еще сговориться, и свидание должно было состояться завтра.

Стук копыт заставил Эльмгорста очнуться от мыслей; обернувшись, он увидел Эрну на горной лошади. Она остановилась, видимо, удивленная встречей.

- Вы уже вернулись, господин Эльмгорст? А мы думали, что ваша поездка займет целый день.

- Я кончил осмотр раньше, чем думал. Однако сейчас вы не можете продолжать путь: внизу взрывают скалу. Впрочем, это потребует немного времени, все закончится за десять минут.

Эрна и сама уже увидела препятствие. На дороге, проходившей в некотором расстоянии от моста, были расставлены сторожа, а кучка рабочих хлопотала вокруг большой каменной глыбы, которую, очевидно, и собирались взорвать.

- Я не тороплюсь, - равнодушно ответила она. - Все равно я собиралась подождать господина Вальтенберга, который просил меня ехать вперед, потому что неожиданно встретил Гронау. Но я не хочу уезжать слишком далеко.

Эрна опустила поводья и, по-видимому, тоже стала наблюдать за рабочими. В последнюю ночь погода резко изменилась, тяжелое серое небо низко нависло над землей, горы заволоклись туманом, в лесу шумел ветер; в одну ночь лето сменилось осенью.

- Мы увидим вас сегодня вечером, господин Эльмгорст? - прервала Эрна молчание, длившееся уже несколько минут.

- Мне очень жаль, но я не могу прийти: как раз сегодня вечером необходимо завершить спешную работу.

Этот старый предлог не встретил больше доверия. Эрна сказала с ударением:

- Должно быть, вы не знаете, что дядя приехал сегодня утром?

- Знаю, и уже велел передать ему мои извинения. Мы увидимся завтра.

- Алиса, кажется, нездорова. Правда, она не признается в этом и ни за что не соглашается, чтобы послали за доктором Рейнсфельдом, но когда она вышла сегодня из комнаты отца, то была так бледна и имела такой больной вид, что я испугалась.

Она как будто ждала ответа, но Эльмгорст молчал и пристально смотрел на мост.

- Вам следовало бы урвать минутку, чтобы навестить невесту, - продолжала Эрна с упреком.

- Я не имею больше права называть Алису своей невестой. Мы с господином Нордгеймом разошлись во взглядах так резко и глубоко, что примирение невозможно, и оба отказались от предполагавшегося союза.

- А Алиса?

- Она еще ничего не знает, по крайней мере, от меня. Очень может быть, что отец уже сообщил ей о разрыве; конечно, она подчинится его решению.

Сказанные слова лучше всего характеризовали странный союз, заключенный в сущности лишь между Нордгеймом и Эльмгорстом. Алису обручили, когда этого требовали их обоюдные интересы, теперь же, когда эти интересы больше не существовали, помолвку расторгли, даже не спросив невесту, само собой разумелось, что она подчинится. Эрна, по-видимому, тоже не сомневалась в последнем, но все же побледнела от неожиданности.

- Значит, дошло-таки до этого! - тихо сказала она.

- Да, дошло. От меня потребовали платы, которая оказалась слишком высокой для меня, и если бы я согласился на нее, то не мог бы смотреть в глаза людям. Мне предоставили на выбор то или другое, и я выбрал.

- Я знала и никогда не сомневалась, что так будет!

- По крайней мере, хоть этого вы ждали от меня? - с нескрываемой горечью сказал Вольфганг. - Я не надеялся.

- И что же теперь?

- Теперь я опять там, где был год назад; путь, который вы так восторженно восхваляли мне когда-то, открыт передо мной, и я пойду по нему, но один, совсем один!

Эрна вздрогнула при последних словах, однако она явно не хотела понимать их и быстро возразила:

- Такой человек, как вы, никогда не бывает один, с ним его талант, его будущее, и оно перед вами, великое, необъятное!

- И мертвое и бесцветное, как вон те горы, - докончил Эльмгорст, указывая на осенний ландшафт, затянутый туманом. - Впрочем, я не имею права жаловаться: было время, когда лучезарное счастье само шло мне навстречу, я отвернулся от него и погнался за другой целью, тогда оно взмахнуло крыльями и улетело в недосягаемую даль, и если я теперь отдам за него даже жизнь, оно не вернется. Кто раз упустил его, того оно покидает навсегда.

В этом самообвинении слышалась мучительная боль, но у Эрны не нашлось ни слова возражения, ни взгляда, которого искали глаза Вольфганга; бледная и неподвижная, она смотрела в туманную даль. Да, теперь он знал, где его счастье, но было уже поздно.

Вольфганг подошел и положил руку на шею лошади.

- Эрна, один вопрос, прежде чем мы расстанемся навсегда. После разговора, который предстоит мне завтра с вашим дядей, я, разумеется, не переступлю больше порога его дома, а вы уедете с мужем далеко... Надеетесь ли вы быть счастливой с ним?

- По крайней мере, я надеюсь сделать счастливым его.

- Его! А вы сами? Не сердитесь!.. В моем вопросе нет больше себялюбивого стремления. Я уже слышал свой приговор из ваших уст, помните, в ту лунную ночь на Волькенштейне. Вы все равно потеряны для меня, даже если б были свободны, потому что никогда не простите мне того, что я добивался руки другой.

- Нет, никогда!

- Я знаю это, и именно потому хотел бы обратиться к вам с последним предостережением. Эрнст Вальтенберг - не такой человек, чтобы составить счастье женщины, ваше счастье: его любовь основана только на эгоизме, представляющем основную черту его натуры. Он никогда не спросит себя, не мучает ли он любимую женщину своей страстью. Как вы перенесете жизнь с человеком, для которого всякое стремление к высшему, все идеи, воодушевляющие вас, - лишь мертвые слова? И я когда-то выше всего ставил свое "я", но понял, наконец, что в жизни есть кое-что другое, лучшее, хотя мне пришлось дорого заплатить за науку. Вальтенберг же никогда этому не научится.

У Эрны задрожали губы, она уже давно знала это, но что толку было понимать? И для нее было уже слишком поздно.

- Вы говорите о моем женихе, - сказала она серьезно, - и говорите с его невестой. Прошу вас, ни слова больше.

- Вы правы, но это мое прощание, и вы должны извинить меня. Эрна молча наклонила голову и хотела повернуть лошадь назад, но на опушке леса показался Вальтенберг, приближавшийся крупной рысью. Он холодно обменялся с Эльмгорстом вежливым поклоном, а затем, после нескольких слов о погоде и о приезде Нордгейма, тоже заметил, что дорога не свободна.

- Рабочие непростительно долго копаются, - сказал Вольфганг, который был рад найти предлог избавиться от разговора. - Я пойду, потороплю их, через несколько минут вы сможете проехать.

Он быстро сбежал с откоса к месту, где производился взрыв, но, очевидно, там что-то не ладилось, потому что инженер, руководивший работой, подошел к начальнику с объяснением. Эльмгорст нетерпеливо пожал плечами и вошел в середину кучки рабочих, вероятно, чтобы осмотреть приготовления.

Тем временем Вальтенберг стоял на спуске рядом со своей невестой. Эрна спросила:

- Ты говорил с Гронау?

- Да, я высказал свое удивление по поводу того, что нахожу его здесь. Он не явился ко мне в Гейльборн по приезде и вообще не дал знать о своем возвращении. Вместо ответа он просил позволения поговорить со мной сегодня вечером: ему нужно сообщить мне что-то, по его словам, очень важное, касающееся и меня до известной степени. Интересно знать, что он скажет: вообще он не охотник до таинственности. Однако посмотри, Эрна, какие грозные, темные тучи собираются над Волькенштейном! Пожалуй, нас застигнет непогода во время прогулки.

- Едва ли сегодня будет что-нибудь, - возразила Эрна, мельком взглядывая на окутанную тучами гору. - Завтра или послезавтра - может быть. Период бурь, кажется, наступит в нынешнем году раньше обычного, последняя ночь дала нам первый образчик.

- Может быть, ваша фея Альп действительно обладает волшебными чарами, - сказал Эрнст как бы шутливо. - Эта вершина, почти никогда не сбрасывающая свое туманное одеяние, положительно околдовала меня: какая-то таинственная, неотразимая сила так и тянет приподнять покрывало гордой царицы и сорвать с ее уст поцелуй, в котором она отказывала всем до сих пор. Если попробовать взобраться с той стороны...

- Эрнст, ты обещал мне раз навсегда отказаться от безрассудной затеи, - перебила его Эрна.

- Успокойся, я сдержу слово, ведь я обещал тебе это тогда, когда мы ходили смотреть на костры в Иванову ночь.

- В Иванову ночь, - тихо и мечтательно повторила Эрна.

сломили мое упрямство. Неужели ты действительно боялась бы за меня, если бы я не послушался?

- Эрнст, что за вопрос?

- Тогда это еще не составляло твоей обязанности: я еще не был твоим женихом. - В голосе Вальтенберга опять послышалась прежняя мучительная подозрительность. - Вероятно, ты точно так же боялась бы за Зеппа или за Гронау, если бы они отважились на такое дело. Я же говорю о том всепоглощающем страхе, который люди испытывают только за любимого человека, который заставил бы меня, например, слепо, очертя голову броситься в опасность, если бы ей подверглась ты. Впрочем, тебе, конечно, не известно это ощущение.

- К чему воображать разные ужасы? Ты дал мне слово, следовательно, у меня нет причин бояться, а рассуждать о разных "если"...

Оглушительный грохот прервал речь Эрны. Под горой взлетели на воздух земля и камни: громадная скала раскололась на три части и обрушилась с глухим стуком, но тотчас вслед затем началась испуганная суета: рабочие опрометью бросились с моста к месту, где только что стоял главный инженер со своими подчиненными. Нельзя было различить, что именно случилось, видна была только густая толпа людей, из которой доносились растерянные, испуганные возгласы.

Но среди этого шума раздался крик, который могут вырвать из груди только отчаяние и смертельный страх, и когда Эрнст обернулся, то увидел, что его невеста, бледная, как мел, остановившимися глазами смотрит на то место, где случилось несчастье.

- Эрна! - вскрикнул он, но она не слышала и рванула лошадь. Животное, испуганное грохотом, не хотело идти, однако сильный удар хлыста принудил его к повиновению, и в следующее мгновение лошадь и всадница вихрем ринулись вниз по крутому спуску, прямо к рабочим.

Толпа расступилась, когда Эрна примчалась бешеным галопом, некоторые вообразили, что лошадь понесла, бросились ее удерживать и остановили. Взгляд Эрны со смертельным страхом искал Вольфганга, и она увидела его на ногах, невредимого, в кругу рабочих. И он увидел ее, когда этот круг расступился, увидел взгляд, искавший его, услышал глубокий вздох, вырвавшийся из груди Эрны, когда она убедилась, что он жив, и его черты осветились лучом безграничного счастья. Смертельная опасность вырвала у нее тайну: она любила его.

- Страх был напрасен. Господин Эльмгорст не ранен, - сказал Вальтенберг, последовавший за невестой и остановившийся в нескольких шагах от толпы.

Его голос звучал странно, как незнакомый, в лице не было ни кровинки, а темные глаза, следившие за обоими, горели недобрым огнем.

Эрна вздрогнула, а Вольфганг быстро обернулся: ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что отныне у него есть смертельный враг, что следовало овладеть собой перед столькими посторонними свидетелями.

- Дело могло кончиться очень плохо, - сказал он с напускным спокойствием. - Сначала взрыв никак не удавался, а потом произошел слишком рано - раньше, чем мы успели отойти в безопасное место. К счастью, в последнюю минуту всем удалось отскочить в сторону, но все-таки двое ранены, хотя, кажется, легко, остальные каким-то чудом избежали опасности.

- Но вы сами ранены! - воскликнул один из инженеров, указывая на окровавленный лоб Эльмгорста. Вольфганг вынул из кармана платок и прижал его к ране, которую заметил только теперь.

напугало вас.

- По крайней мере, мою лошадь, - ответила девушка, к которой быстро вернулось присутствие духа. - Она понесла, и я не могла сдержать ее.

Объяснение было совершенно правдоподобно, и окружающие поверили ему, оно вполне разъясняло стремительное появление молодой девушки, ее очевидный страх и волнение. Только двое не были обмануты: Вольфганг, которому эти минуты страха дали уверенность в любви Эрны, и Вальтенберг, все еще остававшийся на прежнем месте и не сводивший с них глаз. Его голос звучал горькой насмешкой, когда он заметил:

- Значит, могло бы случиться еще второе несчастье. Ты уже успокоилась, Эрна?

- Да, - сказала она беззвучно.

самом деле не грозила опасность. Его собственная рана тоже была пустячной: пролетевший мимо осколок камня только задел его лоб. Все происшествие кончилось удивительно счастливо.

Но так только казалось: тот, кто увидел бы лицо Вальтенберга, был бы другого мнения. Он ехал подле невесты молча, ни разу не взглянув на нее; минуты шли, прошло четверть часа, наконец, Эрна не выдержала.

- Эрнст! - тихо позвала она.

- Что прикажешь?

- Пожалуйста, повернем домой, погода становится все сомнительнее, а мы можем теперь вернуться по шоссе.

Они повернули лошадей и поехали назад по другой дороге. Опять наступило молчание. Эрна знала, что выдала себя, но ей легче было бы выдержать самый необузданный взрыв ревности со стороны жениха, чем это угрюмое, грозное молчание. Правда, она боялась не за себя, но тем необходимее было объясниться с ним по приезде домой. Однако Эрнст предупредил ее намерение: у крыльца виллы он помог ей сойти с лошади, а сам сейчас же вскочил опять в седло.

- Ты уезжаешь? - спросила Эрна, оторопев.

- Останься, Эрнст! Я хотела просить тебя...

Доехав до леса, Эрнст сдержал лошадь и медленно поехал между темными соснами. Он не хотел объяснения, так как и без того знал все. Но среди бури, поднявшейся в его душе, вдруг, как молния, вспыхнуло жгучее чувство удовлетворения: тень, так долго терзавшая его, воплотилась, и теперь он мог вызвать ее на бой и уничтожить!