История абдеритов.
Книга первая. Демокрит среди абдеритов. Глава одиннадцатая. Кое-что об абдеритских философах и о том, как Демокрит имел несчастье из-за нескольких сказанных с добрым намерением слов приобрести весьма плохую репутацию

Кристоф Мартин Виланд

История абдеритов

Книга первая. Демокрит среди абдеритов

Глава одиннадцатая. Кое-что об абдеритских философах и о том, как Демокрит имел несчастье из-за нескольких сказанных с добрым намерением слов приобрести весьма плохую репутацию

Однако, упаси вас боже, представлять себе, будто все абдериты без исключения дали обет или принесли присягу не обладать разумом большим, чем их бабки, няньки и советники! В Абдере, сопернице Афин, были свои философы, то есть она имела таких же философов, какими были… ее художники и поэты. Знаменитый софист Протагор был абдеритом и оставил после себя множество учеников, которые, правда, не могли сравниться со своим учителем в остроумии и красноречии, но зато превосходили его в самомнении и глупостях.

Эти господа состряпали особый род удобной философии, при помощи которой они находили без труда ответы на любой вопрос и так проворно болтали обо всем, что расположено в подлунном и надлунном мире, что поскольку среди их слушателей были всегда лишь абдериты, то у этих добрых слушателей прочно укоренилось мнение, будто их философы знают обо всем на свете значительно больше, чем они сами, хотя на самом деле различие между ними было настолько невелико, что разумный человек не дал бы За это и гроша. Ибо дело, в конце концов, всегда сводилось к тому, что абдеритский философ - если исключить пространные и ничего не значащие выражения - был осведомлен о том или ином предмете ровно в такой же степени, как и абдерит, ничего о нем не знавший.

Философы, считая, вероятно, что опускаться до изучения отдельных явлений природы - занятие слишком ничтожное, занимались лишь отвлеченными вопросами, находящимися за пределами человеческого разумения. «В эту область, - полагали они, - никто, кроме равных нам по уму, не осмелится ступить; и что бы мы абдеритам о ней ни говорили, у нас, по крайней мере, есть уверенность, что никто не может обвинить нас во лжи».

Одним из их любимых разговоров был, например, вопрос: «Каким образом, когда и откуда произошел мир?»^[114]

- Он произошел из яйца, - утверждал один из философов. - Эфир являлся белком, хаос - желтком, а Ночь высидела это яйцо.^[115]

- Он возник из огня и воды, - утверждал другой.

- Он вообще никогда не возникал, - утверждал третий. - Все было всегда так, как есть, и останется таким же.

Это мнение, как самое удобное, получило в Абдере одобрение многих. Оно все объясняет, рассуждали они, и не нужно более ломать себе долго голову. «Так было всегда!» - гласил обычный ответ абдеритов, если их спрашивали о причине или происхождении какой-либо вещи. И того, кто не довольствовался этим объяснением, они считали тупицей.

- То, что вы называете вселенной, - утверждал четвертый, - есть, собственно, скопление миров, которые, подобно кожице лука, находятся один на другом и постепенно отделяются друг от друга.

- Необыкновенно ясно изложено! - восхищались абдериты. - Удивительно ясно! - Они полагали, что понимают философа, так как очень хорошо знали, что такое луковица.

- Химера! - восклицал пятый. - Конечно, имеется бесчисленное количество миров. Но они возникают из случайного движения неделимых солнечных пылинок. И если из десяти миллионов неудавшихся миров возникает, в конце концов, один вроде нашего, мало-мальски сносного, - это великолепный результат.

- Атомы я допускаю, - сказал шестой, - но не произвольное движение, лишенное направленности. Атомы суть ничто или же они обладают определенными силами и свойствами, и в зависимости от того, насколько они сходны или несходны, они притягиваются друг к другу или отталкиваются. Поэтому мудрый Эмпедокл (который, говорят, желая узнать истинное строение Этны, сам бросился в кратер ее) видел в ненависти и любви первые причины всех сочетаний атомов. И Эмпедокл был прав.

- Прошу прощения, господа мои, вы все неправы, - заявил философ Сисамис. - Ни из вашего мистического яйца, ни из связи огня и воды, ни из атомов, ни из вашей однородности частей - гомеомерии - никогда не возникнет мир, если вы не призовете на помощь дух. Вселенная, как и любое живое существо, есть соединение материи и духа. Дух придает материи форму, и оба они от века связаны. И подобно тому, как с исчезновением духа распадаются отдельные тела, так и небо и земля превратились бы в одну грандиозную бесформенную, мрачную и безжизненную массу в тот момент, когда мировой дух перестал бы все соединять и оживлять.

- Да охранят нас от этого несчастья Юпитер и Латона! - воскликнули абдериты, испугавшись ужасных угроз философа.

- Не бойтесь! - успокоил их жрец Стробил. - Покуда в наших стенах обитают лягушки Латоны, мировой дух Сисамиса не осмелится учинить такое.

- Друзья мои, - начал восьмой - мировой дух Сисамиса стоит того же, что и атомы, яйца, гомеомерии и луковицы моих коллег. Если мы допускаем вселенную, то следует признать и демиурга. Ибо здание предполагает архитектора, или, по крайней мере, плотника, и ничего не делается само собой, как все мы это знаем.

- Но ведь говорят же часто: «Это произойдет само собой, само собой случится?» - спрашивали абдериты.

- Так только говорится, - отвечал философ. - Но разве вы когда-нибудь видели, что так действительно происходит? Я, разумеется, слышал тысячи раз, как наши архонты говорили: это уладится само собой, это обойдется, или же это случится само по себе. Но напрасно мы ожидали! Ничего не уладилось, не обошлось, не случилось само собой!

- Не в бровь, а в глаз про наших архонтов! - заметил старый башмачник, считавшийся в народе рассудительным человеком и имевший большие надежды стать цеховым старшиной на ближайших выборах.

- Мастер Пфрим,^[116] - возразил философ, - за тебя, цехового старшину, я охотно отдам свой голос и голоса своих родичей, но прошу, не вмешивайся в мою философскую систему. Конечно, грибы вырастают сами из земли, потому что… потому что… потому что они грибы. Но мир не может вырасти сам собой, потому что это не гриб. Понимаешь ты меня, мастер Пфрим?

Все присутствующие рассмеялись от души над тем, какой отпор получил мастер Пфрим.

- Мир ведь это не гриб. Это ясно, как божий день! - воскликнули абдериты. - Тут и возразить нечего, мастер Пфрим!

- Проклятье! - пробормотал будущий цеховой старшина. - И так кончается всегда, когда связываешься с людьми, способными доказать, что снег - белый.

- «Черный», хотели вы сказать, сосед?

- Я знаю, что сказал и что хотел сказать, - ответил мастер Пфрим. - И я желаю только, чтобы республика…

- Только не забывай о 14 голосах, которые я тебе обеспечу, мастер Пфрим! - воскликнул философ.

- Ладно, ладно! Хорошо! Но демиург… Для меня это слово все равно, что «демагог», а я не хочу иметь ни демагогов, ни демиургов. Я стою за свободу, и кто добрый абдерит, - надевай шапку и следуй за мной!

И мастер Пфрим удалился, ибо читатель, надеюсь, заметил, что эта беседа происходила в одном из залов Абдеры. За мастером последовало несколько праздных глупцов, составлявших его неизменную свиту.

Но философ, не подав и вида, что он это заметил, продолжал дальше.

- Без архитектора, демиурга, или называйте его, как хотите, разумным образом допустить происхождение мира невозможно. А теперь посмотрим, как он принялся за свое дело. Представьте себе материю в виде огромной плотной кристаллической глыбы,^[117] и демиург своим алмазным молотом разбивает эту глыбу одним махом на множество бесконечно малых частиц и они рассеиваются в пустом пространстве на миллионы кубических миль вокруг. Естественно, что, сталкиваясь между собой тысячами способов и вновь разлетаясь в стороны, благодаря силе движения, сообщенного им ударом молота, они ударялись и терлись друг о друга, образовав тем самым бесчисленное количество частиц правильной и неправильной формы: треугольные, четырехугольные, восьмиугольные, многоугольные и круглые. Из круглых возникли вода и воздух, являющийся не чем иным, как разреженной водой. Из треугольных частиц - огонь, из прочих - земля. Из этих четырех стихий природа создает, как вам известно, все тела вселенной.

- Чудесно, удивительно! И как все понятно! - говорили абдериты. - Кристаллическая глыба, алмазный молот и демиург, разбивающий глыбу на куски столь мастерски, что из осколков, без всяких дополнительных усилий, возникает вселенная. Действительно, самая проницательная гипотеза и к тому же такая простая, что ее можно было бы самому выдумать в любое время!

- При помощи такого простого предположения я объясняю все явления природы, - закончил философ с самодовольной улыбкой.

- При помощи подобной гипотезы не объяснить происхождение даже осиного гнезда! - воскликнул девятый, по имени Демонакс,^[118] прислушивавшийся до сих пор к утверждению своих сограждан с молчаливым презрением.

- Чтобы создать такое величественное, прекрасное и удивительное творение, как это мироздание, требуются иные средства и силы. Только совершеннейший разум мог набросать его план, хотя я и допускаю, что для претворения его пригодны были и менее значительные мастера. Он предоставил Это дело различным низшим богам, указал каждой группе богов область их работы, а сам удовольствовался общим надзором за целым. Смешно пытаться объяснить происхождение небесных тел, земли, растений, животных и всего, что находится в воздухе и в воде из атомов, симпатий, случайного движения или одного удара молота. Духи царят в стихиях, вращают небесные сферы, образуют органические тела, украшают весенний наряд природы цветами и рождают в ее лоне плоды осени. Может ли быть что-нибудь понятней и приятней, чем эта теория? Она все объясняет. Всякое явление она выводит из соответствующих ему причин. При ее помощи легко понять искусство природы, как нетрудно понять, почему Зевксис или Паррасий могут изображать чарующий пейзаж^[119] или купанье Дианы посредством слегка окрашенной земли.

- Что это за прекрасная вещь, философия! - восклицали абдериты. - Жаль только, что среди множества превосходных теорий трудно остановиться на какой-нибудь одной.

условии, что каждому разрешается представлять их себе в таких приятных образах, в каких им это угодно.

- Я никогда не был особенным другом философии, - объявил жрец Стробил, - и не без причины. Но если уж абдериты никак не могут расстаться со своими размышлениями о причинах вещей, то физика Демонакса менее всего вызывает у меня возражений. При надлежащих ограничениях она достаточно согласуется…

- О, она согласуется со всем на свете, - заметил Демонакс. - В этом вся прелесть ее.

путем. Мир необыкновенно велик, и от места, с которого мы на него взираем, до его известнейших областей и городов так далеко, что я не понимаю, как кому-нибудь может прийти в голову разбираться в карте страны, когда ему, кроме его родной деревушки, все прочее, даже границы, неизвестны. Я думаю, что прежде чем бредить о космогонии и теологии, следует усесться без шума и пронаблюдать, например, происхождение паутины, и такое длительное время, пока мы не узнаем всего, на что способны пять человеческих чувств, руководимые разумом. Но зато вы поймете, что только одна эта паутина даст вам больше сведений о великой системе и более достойные представления о ее создателе, чем все те хитроумные теории происхождения вселенной, которые вы состряпали в своем мозгу в период между сном и бодрствованием.

Демокрит говорил об этом вполне серьезно. Но абдеритские философы полагали, что он смеется над ними.

^[120] - заметил один.

- А в физике и того меньше, - добавил второй.

- Он скептик… Он отвергает основные влечения… Мировой дух… Демиурга… Бога! - затараторили четвертый, пятый, шестой, седьмой.

- Таких людей нельзя терпеть в обществе! - заключил жрец Стробил.

114

Описанный в этой главе спор философов включает в себя обзор античных космогонических гипотез. В сноске названы писавшие об этих воззрениях Диоген Лаэрций; историки философии - француз Андре-Франсуа Деланд Брукер (1696-1770), берлинский профессор философии Жан-Луи-Самюэль Формей (1711-1797); видный немецкий просветитель Антон Фридрих (1724-1793). В первых репликах изложены наивно-материалистические взгляды философов милетской и эфесской школ (VI в. до н. э-)› «шестой философ» излагает учение Эмпедокла (490-430 гг. до н. э·), Сисамис упоминает о понятии первоначальных частиц - «гомеомерий», введенном Анаксагором. Вся эта ученость ценна для Виланда прежде всего тем, что помогает высмеять умозрительность и схоластику современной ему немецкой философии.

115

Для того чтобы предотвратить ошибочное предположение читателей, не читавших ни Диогена Лаэрция, ни Деланда, ни критическую «Историю философии» Брукера, ни компендиев Формея и Бюшинга, автор напоминает, что все приведенные здесь гипотезы - достояние почтенной древности, а некоторые из них могут похвалиться немалым количеством приверженцев и защитников их. Мнение нашего Демокрита - единственное, которое не связано с какой-либо сектой, видимо, потому, что оно самое разумное.

116

Пфрим (немецк. Pfriem) - «шило»; имя образовано по типу комических имен простолюдинов у Шекспира («Сон в летнюю ночь», 1595), а также в соответствии с традицией немецкой сатирической литературы XVII-XVIII вв., нередко пользовавшейся значащими именами (сочинения Гриммельсгаузена, Лискова и др.). Впрочем, этот литературный прием был известен еще в античности. В нашем случае имя указывает не только на ремесло его носителя, но и на свойства характера.

117

Картезий

118

Демонакс - этот персонаж наделен именем реально существовавшего философа, друга Лукиана.

119

·

120

Он ничего не понимает в пневматике… - т. е. в учении о «мировой душе», «пневме» (понятие, выработанное позднеантичной религиозной философией и заимствованное христианством). Намекая на немецкую теологию, Виланд играет словами, так как греческое слово «пневма» означает также «дуновение», т. е. «ничто».