Город Чумы.
Акт I

АКТ I

СЦЕНА I

Время - после полудня. Два морских офицера идут по берегу Темзы, потом садятся на каменную скамью лицом к реке.

Франкфорт.

Чем ближе к городу я подхожу,

Тем на душе тяжеле. Если б мог я,

Как птица до гнезда, вмиг долететь

До дома матери. Ведь там покой,

Хоть в пустоте безмолвной, говорящей,

Что мать моя погибла!

Вильмот.

Все кругом

И тихо, и светло, и безмятежно,

Во всем благое предзнаменованье

Средь опасений страшных нас крепит.

Франкфорт.

Моей душе могилок поле, Вильмот,

Все в памятниках мраморных, глубоко

Затихшее в святыне смерти, мнится

Не боле чуждым голосу надежды,

Над бездыханным городом висящих.

Вильмот.

Взгляни, как веселится яркий луч

Спокойных вод теченьем величавым.

Не знаю, но гляжу на этот свет,

Такой прекрасный, - и виденья смерти

В душе смятенной тают. Крепко верю:

Наш путь окончится благополучно.

Франкфорт.

Вильмот.

Франкфорт.

И не слыхать

Органной музыки и пенья хора

В пустынности собора. Видишь, он

Стоит среди безмолвных зданий в странном

Молчании глубоком. Мнится, много

И в одиночестве святом; а ныне

Не падал ниц никто пред алтарем.

Вильмот.

Величественный храм! И вижу: ясен,

Спокоен над священною громадой

Лазурный воздух.

Франкфорт.

Величавый храм!

Стоит он здесь торжественной руиной,

В пустыне истлевая, где ни звука

Живого сердцу нет. Я испытал,

Как музыка здесь воздымала душу

В благоговеньи к небу. Страшный год

Свершил веков работу. Смех Чумы

Неистов над рукой времен неспешной!

Вильмот.

Франкфорт.

Что ж стрелка

Нам указует этот час? Ужасно

Пред ликом дня о полночи вещать!

Глубокой ночью стрелка замерла

В тот миг, как с ней внезапно сто сердец

Остановилось, чтоб не биться больше.

К чему же обегать ей праздный круг?

Ведь людям нужды нет считать часы,

Когда они на вечности стоят.

Вот образ смерти!

Вильмот.

Франкфорт.

Мне ли

С предчувствиями темными бороться,

Когда в самой Природе чую смерть?

Вдали отсюда о Чуме я думал,

И образ матери душе моей

Являлся - кроткий, ясный, и тогда

С цветами, так разросшимися дивно,

Я помню, были буры под ногами

Людей, с утра до вечера сновавших,

А ныне гробной красотой объемлют

Почивший обреченный город мертвых.

Вильмот.

Франкфорт.

Воскресный - безотрадный день! Бывало,

Не умирал над Темзой вечер нежный

Так тихо. Ныне паруса свернулись,

Весло упало из руки гребца,

И ты струишься в мертвенном величьи,

Река пустыни, радостная прежде,

А над могучей дикостью камней,

Как на море, безоблачно и чисто:

Ни огонька над кораблем скользящим,

Ни струйки дыма над громадой башен,

Неколебимых с остриями шпилей.

Над праздною рекой! Ни точки малой

На нем не шевелится. Он висит,

Как радуга на чистых небесах.

Вильмот.

Твои слова располагают душу

Средь этого покоя покориться,

Каков бы ни был приговор судьбы.

Франкфорт.

Торжественные образы распада,

Я чувствую, призвали душу вновь

От собственного горя прочь - к себе.

Я как бы вмиг о матери забыл,

О всех друзьях возлюбленных - в высоком

Присутствии все подавившей смерти.

Вильмот.

Душа твоя окрепла. Поспешим же

С надеждой робкой в материнский дом.

Франкфорт.

Нет, друг, расстанемся! А если вновь

Несчастного, согнувшегося в горе,

Как призрак средь живых; но твердо верь.

Друг благородный: будь хоть ко всему

Душа мертва, - тебя увидя, вспыхнет

Как бы бессмертным радостным огнем,

Вмиг узы смертных бедствий разрывая.

Вильмот.

Франкфорт.

Сейчас - навек.

Иду я в этот город, как в могилу;

С безмолвных башен слышится мне голос:

"Дни сочтены твои!" Иду. Но раньше

Целуй, клянись, что в памяти твоей

Век будет жить священным имя друга.

Вильмот.

Франкфорт.

Клянусь душой отца (он был бесстрашен

И говорил, что лишь в боях с судьбою

Превратною любил друзей своих),

Клянусь (и, клятвы страшной не сдержав,

Пусть в небесах тебя не встречу), ночью

И днем, покуда ты в трудах любви,

Плечом к плечу средь города чумного,

Пойду с тобой помощницею-тенью,

Среди безмолвия и воплей смерти

Бестрепетно, невозмутимо веря,

Что невредим пройдешь и дом обрящешь

Твоей родимой и семью святую,

Над коей ангел божий пролетел.

Благословенье бедных освятило

Вдовы смиренный дом. Там жизнь - жива!

Друг, жесточайший от любви чрезмерной!

В сияньи несмирившегося духа

Идешь ты к гибели. Не я ль кажусь, -

Я чувствую, - как бы твоим убийцей?

Вильмот.

О, вспомни, Франкфорт:

Лишь крик ужасный: "Человек за бортом!"

Всю палубу потряс, - нема, недвижна,

Стояла вся команда в страхе шторма, -

Кто во мгновенье ока прыгнул в море

И за волосы тонущего поднял -

Вопящего, смельчак? И кто - несчастный,

Из волн спасенный? Я любил тебя;

Но, на руке спасающей повиснув

Над ярой бездной, понял в страшный миг:

Мою призвало душу Провиденье,

Чтобы тебе предаться навсегда.

Исполнить должно волю божью.

Франкфорт.

Вильмот.

Душа нередко чует

Бог весть откуда веющей, но мощно

Сметающей все страхи и сомненья.

Так чую в этот миг: она жива.

Франкфорт.

Не дай мне бог поверить этим мнимым

Теням грядущего. Вот здесь, где мы

Сейчас стоим, когда в последний раз

Я отплывал из Англии, в то утро

Мне шею мать руками обвила

И голосом торжественным, без слез

Сказала: "Сын! В последний раз прости!"

Рев одиночества над океаном.

Тот голос проницал,! пронзал мне душу

И таял в солнечной тиши, печально

Звучавшей. Мы, в пути домой, окликнув

Корабль, услышали: "Чума!" Я знал,

Что рупор нам пошлет плохие вести:

Вдали чернели паруса, небрежно

Отбрасывая чистый ливень солнца,

Вильмот.

Склонна к боязни нежная любовь.

Утешен будь: издавна сны мои

Все радостны.

Франкфорт.

О, радостные сны!

Сна моего часы теперь не длинны.

Но что ж мне грезилось? Здоровых лиц

Признательность за ласку очага?

Домашнего уюта мягкий голос?

Смех, взрывом радости мечтанья духа

Перебивающий? О, друг, иные

И звуки, и виденья в снах моих.

Бесшумный пол, нетронутый шагами,

Пустые стулья в грустной пустоте,

Запущенный очаг в пыли и пепле,

Постели с виснущими пологами,

Где нет дыханья жизни, настежь окна,

Чтоб свежий воздух горницу очистил

А в мрачной комнате, как склеп холодной,

Простерто тело матери моей,

Все искаженное ужасным тленьем;

Мой дух поник, дрожа под погребальный

Тягучий, мрачный, страшный смертный звон;

А колокол качался в пальцах смерти.

Но это праздный бред: ушла надежда,

Предчувствия и страхи день и ночь

Влекут бессильную добычу - душу.

Вильмот.

Ведь свет дневной кругом. Я б мог поверить,

Что там вон, движась берегом реки,

Подходит призрак. Чей же взор встречал

Столь явно смерть в обличьи человека?

Подходит старик несчастного и жалкого вида, неся ребенка на руках.

Франкфорт.

Спаси господь, старик! Сядь, отдохни

На перепутьи здесь.

Старик.

Насмешкой мыслишь мучить старика,

Бредущего к могиле? Что за радость

Вам, молодым бездельникам, в издевках

Над сединой голодной нищеты?

Иль нет у вас отцов? И благо им,

Коль их сердца сухие минет горечь -

Средь бела дня своих детей увидеть,

Глумящихся над старостью беспечно.

Франкфорт.

Старик.

Дайте

Спокойно мне итти. Вам жаль меня?

Подайте милостыню: эта ноша

Меня тягчит: чем вскормишь? Пищи нет.

Подайте мне.

Франкфорт.

Смотри: вот хлеб, старик.

Благослови меня. Ты бросил город -

И никого, чтоб проводить тебя

Старик.

Да, перемерли все,

Кто некогда ходил со мной любовно

Медлительней меня. Вот этот посох -

Все, что теперь осталось мне опорой.

У этого несчастного младенца,

Что мамка деду подержать давала,

Теперь кормилицею только старость, -

Горька, темна, - господь ее забыл.

Франкфорт.

Старик.

Да, и долго будет.

Пророков древних предсказанья ныне

Свершаются, и обреченный град

Бросают юноши. Хотите слышать,

Что в сердце чудища сейчас творится?

Франкфорт.

Три месяца назад

Услышал я в душе могучий звук.

Так буйствует река и день, и ночь,

Победно шествуя по граду: Лондон,

Во всем великолепьи встав, вещал,

Я слушал: "Ты мертва, царица мира!"

Я сердце потрясенное спросил -

И ни дыханья жизни средь безмолвья

Царящей смерти. Ледяной рукой,

Коснувшись, вмиг она остановила

Реки источник - тот, что веселил

Град островной.

Франкфорт.

Старик.

Грех вынес приговор, - он был ужасен.

Юнцы, читайте библию; внемлите

Тому, кто в грезе видел ярость льва.

Средь башен Иудеи весь народ

И в ужасе пророки удивились.

И ветр сухой повеял из пустыни

К холму Сиона - и не освежить,

И не очистить, но снести как вихрь

Шатры князей и воинов простых.

Франкфорт.

Он мнится, Вильмот, мне пророком древним:

В седых кудрях, с нездешним, диким взором

Из города пустынного приходит,

Не зная смерти. О, могу ль спросить

Почтенного отца...

Старик.

Баю, молчи!

Ты слышал крик младенца? Слабый звук

Что ж так несчастного пугает - после

Трехмесячного пребыванья в склепе?

Вот, жуй, дитя, свой хлеб и успокойся.

К чему, юнцы, нелепые расспросы?

Вы в город? В логове не устрашитесь

Две маленькие капли с буйным ливнем

Вмиг, не заметив, поглотит земля.

Франкфорт.

Мне хочется спросить тебя, старик:

Здесь мать моя жила, и я иду

Искать ее средь города могил.

Старик.

В живых ее не числи. Судно в море

(Сдается, говорю я с моряками)

Идет ко дну. Ты думал бы найти

Из обреченных друга одного -

С утра - живого, на доске средь волн?

Ее в живых не числи - и молись.

Вильмот.

Старик.

В град вступив,-

Вам ясно ли, что встретите? Пойдете

По длинным-длинным улицам, простертым

Услышите лишь шелест буро-красных

Трав под ногами: собственных сердец

Биенье страшно будет; слабый лепет

Игрушки той, что праздно числит время,

Вещать вам будет голосом пустыни.

Взгляните в небо: громом угрожая,

Все ниже знойных туч злорадный мрак,

Как будто дух Чумы в них обитает,

Мрача тенями смерти град. Знаком ли

Вам этот гнусный гам? Вдали он слышен

Смятенным эхом. Он растет, расчет, -

Плач, крики, вопли, стоны и молитвы

И надо всем - раскаты богохульства.

Пронесшись, буря обрекла молчанью

Громады улиц. Тут дома безлюдны?.

Вдруг из окна у вас над головой -

Ужасное лицо - вопит о смерти

Нечеловечьим воплем. Кто бежит,

Как демоном гонимый по пятам?

Вам вслед как вихрь, пока не упадет

На камни ниц, как молнией сражен,

В безумьи ли слепом с разгона в стену -

И навзничь - трупом. Стойте вдалеке,

И пусть Чума победной колесницей

Проложит путь к могиле, пусть глумится

Над славой и пустым великолепьем

Земных царей! О, жалкая повозка

Под грузной грудой трупов до краев!

О, тени бледные коней-скелетов!

Вас понукает тощий негодяй,

Что обречен судьбой вонючей яме,

Куда с проклятьем страшный груз везет.

Там седины и пряди золотые,

Морщины синих щек, не знавших смеха,

И все еще румяные улыбки;

В лохмотьях мерзких нищеты - тела,

Что дряхлость изглодала до костей.

И юные - в величьи красоты,

В объятьях мрака. Дольше не смотри:

Случайно вдруг меж лиц, что там мелькают,

Любимый друг знакомые черты

Явит очам, или блеснет кольцо

С заветной памяткой на белой ручке.

Позвольте с вами сесть: я ослабел,

Об ужасах твердя, хоть подконец

Без дрожи видел их.

Франкфорт.

Старик.

Пусть отдохнет малыш. Я бодр опять,

Вся боль прошла. Смеешься ты, бедняжка?

Открытому ты радуешься взгляду,

Сияющему свежему лицу,

Румяному здоровью. Ты пошел бы

С тем, кто младенческому дорог сердцу,

На старика бы и не оглянулся,

Унесшего тебя из гроба. Милый,

С любовью безнадежною.

Франкфорт.

Старик.

Все померли, все, все.

С молитвою склонялись у купели

Четыре милых дочери с мужьями

И я с последней внучкой на руках.

Но чуть вода лица ее коснулась, -

Занемогла, бледнея, леденя

Сердца родительские. "Здесь Чума!" -

Священник возопил; как привиденья

Расстались мы на кладбище. О, боже,

Я знаю, ты и в гневе милосерд:

Мне, старику, ты внука сохранил!

Но все, стоявшие вокруг купели

Воскресным утром - шесть лишь дней назад!-

В могиле, - кроме малого ребенка

Франкфорт.

Старик.

Напрасно, милый!

Уже твой голос - утешенье мне,

Для тусклых глаз ты радости виденье,

В красе встающее из бездны лет.

Дай вновь услышать голос твой!

Франкфорт.

Отец!

Дитя играет ветхими листами -

То библия? Твой взор потускший в ней

Найдет бодрящий свет, и милосердья

Небесные слова с святой страницы

В измученное сердце возлетят.

С тобою милость божья.

Старик.

Отрок чистый,

Твой голос мне о мальчике напомнил,

Умершем тридцать лет назад. Пройдешь, -

Что ты мой сын, вернувшийся из гроба,

Иль из далеких стран, куда уехал,

Оставив нас одним слезам.

Франкфорт.

Не гибнет,

Кто дом отцов сменил на сень небес.

Прости, что молодой так молвит старцу:

Он чтит и любит.

Старик.

Библия, да, да.

Я знаю мощь благословенной книги,

Я помню - слез поток она прервала

В дни бед моих, на рану положив

Целебную траву могучей силы.

Меня ты пожалеешь: я признаюсь,

Что часто мука мне, больнее смертной,

Пронзает сердце, лишь слова Христа

Святые засияют мне: в них чудо

Спасающей любви и милосердья:

Грядет освобожденье от оков;

Жива могила. Книгу закрываю,

Дивясь, где я: кругом все так, как будто

Несчастную оставил землю бог

Отчаянью и разрушенью: слово

Его - мечта; иль страхами сомнений

Душа смущается в тревоге тяжкой.

К пророчествам еврейским дух влечет -

Питаться стоном жалоб или мраком

Угроз: вот грянет гневом всемогущий.

Да, часто мыслю: ими и Чума

Предречена в бреду. Их песнопенья

Унылые звенят мне в слух об этом

Ужасном посещеньи. Бред пустой

Рассудка слабого! Но он терзает

Обычных слов таинственным значеньем

Помимо смысла. Тяжко заблужденье,

Когда душа с оковами в борьбе,

Но как бы рада им.

Исчезнут грезы

В дыханьи нив или под ветром моря,

Тебе поющем. Ты идешь домой,

Где ждут жена, дитя?

Старик.

Дитя, молчи.

У моря есть пустынное жилье,

Куда снесу тебя. Покинуть город

Мне голос ангельский велел. Узрите

Вы ангела несчастных. Сетью улиц

Проходит лучезарная.

Вильмот (Франкфорту).

В померкшем

Мозгу - как бы небесный посетитель

На утешенье, коль исчезнул разум.

Старик.

То не обман. Но лик ее узрите,

И, бледный, вам внезапно улыбнется

Чуть не бледней ее одежды белой;

Вмиг чарами отчаянье прогонит,-

"Вот ангел, предреченный стариком",

Вы скажете. Но что-то в глуби глаз

Вам смертную укажет в ней. Простите!

Но, юноши, когда придете, бойтесь

Жилищ ужасных у Ольтгетской церкви.

Сдается, эта злая груда - черный

Дворец Чумы, и мимо не пройдет

Никто живым. Бог вас благослови.

Старик уходит.

Франкфорт.

Его слова проклятье в сердце шлют

И на прощанье жалостная речь

Лишь о злосчастьи. О, Ольтгетский храм!

Вильмот.

Из города проходит словно призрак

Он, величавый путник в мир духов.

Казалось мне, глухой нездешний голос

Раздался из души опустошенной,

Поговори со мной.

Франкфорт.

Ольтгетский храм!

Он так сказал? А у стены кладбища

Дом матери. Глядит окошко спальни

На холод плит и мраморных надгробий.

Надежда умерла.

Вильмот.

Пойду, спрошу

У старика о матери твоей.

Быть может...

Франкфорт.

Нет, не надо. Час один -

И к дому мы придем, где я родился.

Хотел бы я, чтоб с нами побыл он:

Держал меня в пледу безумный голос

И изможденный лик. Не замечал

Меня и горя моего несчастный

Слепой, глухой, беспомощный старик:

Где прах отца; на нем - другое имя:

"Жена его, Мария".

Вильмот.

Франкфорт.

Ты все надеешься? Пойдем вперед

С открытой головой, с душой бессильной

В униженный отчаянием город.

Когда ревел пустынный океан,

Господь был с нами. Пусть его рука

Нам будет якорем и в этом страшном

Спокойном и безмолвном море смерти.

СЦЕНА II

Большая городская площадь. Толпа жалких мужчин и женщин окружает человека странного и дикого вида, в фантастическом одеяньи, с песочными часами в руке.

Астролог.

Садится солнце, а с его закатом

Дар прорицанья, коим проклят я,

Отходит от меня, и я - слепец,

Несчастным братьям брат. Тогда Чуме

А я прочесть не в силах имена,

Что в этом свитке выведены кровью

Приди ко мне, кто жаждет отдохнуть,

Могильною прохладой заменив

Горящую подушку лихорадки!

Приди, кто в этот день осиротел, -

И я скажу, когда челом на грудь

Родителей склонитесь. Разве вам

Не хочется, обняв их бедный прах.

Лечь в темной яме, что светла любовью?

Где вы - во вдовьих покрывалах? Брачный

Светильник в тьме могил неугасим.

Вы, девственницы светлые, не плачьте,

С могилой в чистоте обручены.

И в смерти лик прекрасен человека,

И в эту ночь он склонится на снег

Невинной, безупречно белой груди.

Взываю к нечестивцу: пусть покажет

Лицо в толпе! Поведаю ему

Человек свирепого и жестокого вида из толпы приближается к нему.

Незнакомец.

Тебя я не спрошу, фигляр-болтун,

В меня ль вперен разящий взор Чумы.

Пусть, кто боится смерти и могил,

Тот, руки бледные сложив с мольбой,

За деньги купит приговор судьбы

И нищ умрет. Ты о вине твердишь

И, верно, знаешь каждый тайный грех,

Свершенный в темный час. Скажи, болтун:

Я, пренебрегши честностью, куда

Ходил за этим золотом? Тебе

За правду - половина. Был грабеж?

Астролог.

Беги, убийца! Золота коснусь ли,

Скверня персты? Смотрите - кровь на нем!

Ты, в дикой дерзости, оттуда прямо,

С стучащим сердцем. Вижу, как убил;

Вот седины, дрожащий голос, старца

Боишься болтуна? Держи убийцу!

При нем и нож в крови.

Человек бросается прочь, все расступаются перед ним.

Астролог.

Голос из толпы.

Женщины порывисто проталкиваются сквозь толпу.

1-я женщина.

Ты раньше выслушай меня, чем эту

Я утром к дому милого пошла;

Он - суженый, он - муж - вернулся с моря

День-два тому назад. Но дом был пуст,

Как холодна, сыра, пуста могила,

Что алчет гроба. Зря вопила я

К тому, кто глух. Судьбу его поведай,

Скажи, что жив, что умер, - но скажи,

Дай весть, хоть бы его ты видел в страшной

Вон этой яме. Слышишь? Говори!

Его лицо ужасней всяких слов, -

Недвижно-мрачное, надежду губит,

Больную душу леденит. Проклятье

Немой насмешке над разбитым сердцем!

Астролог.

Женщина.

Астролог.

Женщина.

Ты ж видишь все, что было и что будет,

Сквозь чудное стекло. Дай раз взглянуть

На столь прекрасное лицо его,

Где б ни был он, хоть в этой мерзкой яме,

На палубе ль, с улыбкой, меж друзей

Попутным ветерком несомый в море

Где жить он может вечно.

Астролог.

Твой любимый -

Высокий, тонкий юноша в кудрях,

Блестящих, словно ворона крыло?

Женщина.

Да, он высок... Да, кажется, высок,

И кудри темны, да, почти черны, -

Так говорят; ты видишь, да? Он жив?

Астролог.

Здесь в яме много юных и прекрасных,

Но твой моряк в уборе боевом

Лежит, заметный в груде мертвецов!

Когда телегу мертвых разгрузили,

Толпа над юным моряком рыдала;

Такому телу в лоне океана

Должно почить - и гордый грохот грома

Салютовал бы тонущему гробу.

Женщина (как помешанная).

Взглянуть - и погрузиться в этот ужас.

Меня любил один моряк мой кроткий.

И нежность губ - как лед. Я брошусь вниз.

Как безумная, бросается прочь.

Голос из толпы.

Конечно, взглянет, прежде чем прыгнуть.

Да, жизнь есть жизнь. Я б не расстался с нею

Для девушек всех христианских стран.

2-я женщина.

Астролог.

Дитя? Безумная! Его уж нет.

Ты не ушла ль на долгих два часа,

Не слушала ль, что ни к чему тебе,

Не бросила ли при смерти дитя

У очага, в объятиях безумца?

Ступай домой. Спроси, - ответит муж.

Яр и жесток пылал огонь. Отец

Не сознавал, что держит на коленях -

В огне, - отец сидел, вперив в него

Недвижный взор, с окаменелым сердцем.

Мать извращенная! Злей слабоумья -

Уйдя, ребенка бросить на безумца.

Оковы за детоубийство - рук

Не охранили смертоносных.

Женщина (бросаясь прочь).

Астролог.

Ты, выходи - с обличьем привиденья, -

Хоть прямо в саван! Если в силах звук

С дрожащих синих губ еще слететь,

Что скажешь? Глаз движенье - выдает:

Желанье дикое таишь ты в сердце.

Выходит мужчина и кладет деньги перед астрологом.

Мужчина.

Я верю: час мой близок. Я один

В сем мире темном. Жажду смерти.

Астролог.

Ты

Несчастьем будешь сохранен в живых.

Всю сердцевину; но течет сок жизни

Сквозь дряблую кору, и вот - живет;

В лесу густом, зеленом жалок вид

Разрухи и насмешки.

Мужчина.

Так живу -

С тех пор, как грянула впервой Чума,

Мне чудится - уж много сотен лет.

Весь этот мир - что ад. Я осужден

Скитаться в мире зол века веков.

Убью себя.

Астролог.

Безумцем быть не можешь:

Со всеми муками ты любишь жизнь.

Яд купишь - пролежит года, не тронут,

Он под подушкой, - пусть ночные страхи

Всего страшней. Трус! Умереть не можешь!

Мужчина.

Он душу видит: адский вихрь стремит

Исчезает в толпе. Молодая и прекрасная леди подходит к астрологу.

Леди.

О, муж судьбы! Моих малюток нет!

Нет кротких близнецов! В тот самый час,

Как ты предрек, они угасли оба.

Муж видел смерть их на руках моих -

И ни одной слезы! Все ж он любил их

И даже мать злосчастную любил.

Со мною он ни слова, все сидит

В молчаньи жутком и стеклянным взором

Глядит в лицо, как будто и не любит,

А ненавидит. Голову склоняю

К его коленам я, шепчу мольбы, -

Но хоть бы слово, взгляд, прикосновенье...

И встанет, и по комнатам заходит,

Как дух встревоженный или лунатик,

Во сне бродящий. Нет ли у Чумы

Столь странных признаков? Ужель погибнет

Он вне сознания души бессмертной?

Или, - благослови небесным словом, -

К жене своей ответный взор любви.

Астролог.

Где золото, алмазы, жемчуга,

Что оттеняли смело смоль волос

Игрою звезд меж темных облаков?

Отдай их мне: немало нищих есть,

А вам они не будут нужны, леди,

Как суетное смертных украшенье.

Ты обещала. Святость подаянья

К сочтенным дням минуты не прибавит,

Но умирает на пуховом ложе

Благотворящий. Золото с тобой?

Леди.

Все, чем владею, здесь. Мой муж мне дал

В день свадебный простое ожерелье.

Возьми его. Вот в золотой оправе

Портрет. Его мне вынь. Когда б лицо

Прекрасное так ясно улыбалось,

Похожее на ангела теперь!

Кольцо заветное! Не в гроб со мной,

Спасут того, ради кого носила

С благословеньем, уступлю с надеждой.

Возьми все это, ты, служитель бедных.

Хоть ты суров, но человек святой.

Астролог.

Тебе не нужен перстень обручальный.

Рукой костлявой смерть освободила

Тебя от безделушки на персте:

Сейчас твой муж есть труп. Сказать я мог

Бессмертна красота твоя! Но дух,

Ее всю прелесть на земле носивший,

При лунном свете по кладбищу бродит.

И знаю я: тень смертного созданья

В слезах возле меня.

Франкфорт и Вильмот появляются и подходят к астрологу.

Франкфорт.

Леди.

Франкфорт.

Брат юности твоей, друг твоего

Возлюбленного мужа, близнецам

Прелестным - крестный (да хранит их небо!).

Леди.

Младенцы со спасителем своим,

Муж к ним ушел. О, уведи меня!

Я более не в силах видеть грозный

Лик прорицателя.

Франкфорт.

Подумать горько:

Столь милой небесам, Христом любимой

За безупречность жизни тихой, чистой,

Вымаливать в печальном заблужденья

Изобличенья злобного враля,

Издевки над разбитою душою!

Астролог.

С приездом в Лондон, горе-моряки!

А нынче в маскараде город наш:

Сказать по правде, задает Чума

Нам пир дневной, пляс невообразимый,

Изрядно избалованным в морях

Весельем ветров да задором труб,

Гремящих средь вооруженных палуб.

Франкфорт (Вилъмоту).

Чудак-энтузиаст в годину бед

Других обманывает поневоле

В тенетах заблуждений, или - враг,

Что жаждет золота, хоть бы в могиле?

Вильмот.

Франкфорт.

Коль ты обманщик, под прикрытьем смерти

Губящий душу негодяй, - сойди

С трибуны, страхом смерти возведенной,

Иль тут, на месте лжи, свершится кара -

Чумой. Амелия, дай руку мне.

Астролог.

С веленьем бога шутишь, Гарри Франкфорт!

Зной лихорадки в море пощадил

Мощнее власть, и может осмеять

Еще до ночи твой раздутый труп.

Не презрела невеста моряка

Меня, моих пророчеств. Магдалена

В одежде белой схожа с той, что шла

При погребеньи девушки другой,

Стояла на камнях, где ты стоишь,

И вопрошала о своей судьбе.

Ее красе быть на земле не должно.

Франкфорт (Вильмоту).

Та девушка отсюда далеко,

На тихом озере, в отцовском доме

Среди холмов Вестерморленда пьет,

Счастливая, родимый горный воздух.

Он что-то мне знаком - и жесткий взор

Мерцает в дымке памяти моей...

Когда и где? - Амелия, пойдем.

Я провожу тебя. В толпе я слышу

Молву, что муж твой жив, и небо может

Жива ли мать моя?

Леди.

Прости мне, боже,

Как я надеюсь на прощенье друга!

Жива ль она, не знаю. От Чумы

Пошло повсюду только себялюбье,

И каждый дом, один в своей беде,

Закрылся горем от людского братства.

Голос из толпы.

Смотрите на волшебника! Лицо

Ввалилось! Как искажено ужасно!

Тень сквозь него прошла, как в море шквал

И мрак.

Другой голос.

Как раз я видел человека,

Что нынче утром поражен Чумой.

Он через три часа был - дух. Спасайтесь,

Кто жизнью дорожит! Вот-вот зловонье

Пойдет от мертвеца. Бежимте прочь!

Толпа рассеивается.

На мне десница божья. В злодеяньи

Я гибну. Франкфорт, у не видел вовсе

Тобой любимой Магдалены. Глянь, -

Я с "Громовержца" - Фрэнсис Беннерман, -

Не вспомнишь ли?

Франкфорт.

Астролог.

О, болен я смертельно; дух погряз

В отчаяньи мгновенно.

Вильмот.

Как он стонет!

О, горя пагубен порыв, когда

Проложит путь к душе, закоренелой

В жестокости! Как будто распахнул

Шторм настежь двери в трюм - и через миг

Его темницы мрачные рычат

Все сразу, будто сотня водопадов.

Я пролил кровь. Пожрите, волны, призрак,

Что, беспощадный, вечно бродит в море

За нашим кораблем. Закрой глаза,

Кровавые, пылающие местью -

И вытерплю, как костяной рукой

Сожмешь мне шею, - но закрой глаза!

Взор привиденья дик, впиваясь лишь

В оторопелый взгляд его убийцы!

Не сознает, где море, воздух, небо,

Но вечно звездным ужасом вперен

В вопящий дух, его обрекший аду!

Франкфорт (Вильмоту).

Астролог.

Ха! Все построено в черте отлива,

Вверх футов пятьдесят; злодей в цепях

Молчит на эшафоте, разъяренный,

А поп поет псалмы. Глазам проклятье

На праздном зрелище! Но все прошло.

Не встретился бы. Брось молиться, Франкфорт:

Я обречен отчаянью; слова

Святые - просто-напросто насмешка

Для знающих, что вечно жить придется

В пределах, гневом божьим омраченных.

Леди.

Астролог.

Если б слышать мог

Я голос кроткий, дышащий прощеньем!

Молчи, молчи! Когда-то здесь звучавший,

Теперь бы небо он молил не тщетно,

Хоть за врага, как я. Ты в небесах

И знаешь все нечестье злого мужа;

Так спрячь всю жалость глаз, дай утонуть

Мне без тебя в бездонных глубинах

Отчаянья. Христос! Я умираю.

Франкфорт.

Несчастнейший конец! Злой человек,

Ниспровергавший диким красноречьем

На попираньи прав людской природы,

Готовой смерть принять, на грабеже

Несхороненных мертвых, как безбожник!

Не знаю, как мне вымолить прощенье

Душе твоей у бога.

Астролог.

Вечный рок!

Слепящий пламень пышет в царстве ада.

Отвратны лица. Смилуйся, Христос!

Леди.

Ведите же меня: я заблудилась.

Пойдемте, Франкфорт; обрекла Чума

Безумью мужа, - я боюсь его.

Боюсь того, кого люблю, - о, боже!

Франкфорт.

Все искалечены, преступны, мертвы;

Но образы зловещие, что здесь

Вопят, толпятся, затемняют свет,

Меня с великим горем примирили -

С могилой матери. Мне перерыв

Потом я отыщу могилу, сяду

И сквозь смятенье слушать буду голос,

Поющий в тихой памяти моей,

Как ангельский.

Леди.

Франкфорт.

Друг милый, голос твой - мне глас надежды.

Ободрись, не дрожи: ведь с нами бог.

СЦЕНА III

Кладбище. Две дамы в трауре сидят на могильном камне.

1-я дама.

Смотри, в соборе обе двери настежь.

Быть может, кто-нибудь у алтаря

Хвалу возносит, или молит небо

Супруга вырвать из когтей Чумы.

Коль так, то я свою молитву вдовью

С ее мольбой соединяю.

2-я дама.

Тише!

Мне в церкви чьи-то чудятся шаги,

Послушай! Не во сне ли эти звуки

Небесной музыки? То гимн хвалебный.

Из собора слышно пение.

1-я дама.

Я слышала такой небесный голос,

Когда Чумой болела; он так дивно

Пел надо мною целыми ночами,

Но он звучал во сне и был мечтой

Моей души, для жизни возрожденной,

Неясным отзвуком иного мира.

А эта музыка - земная; та,

Что так поет, похожа, несомненно,

На ангела.

2-я дама.

Я знаю этот голос.

В воскресный вечер я сидела тут,

Гадая, кто покоится под камнем,

И донеслись ко мне такие ж звуки,

Но затерялись в толще стен церковных

Не повторится ль горестный напев.

Но - нет, и я подумала тогда,

Что это греза сердца моего

Или дыханье вечера, под сводом

Собора прозвучавшее, как вздох.

1-я дама.

2-я дама.

О, да:

Там, в строгом полусумраке собора,

У алтаря склонилося созданье

В одеждах белых, и сначала мне

Подумалось, что это дух бесплотный;

Но вот, поднявшись медленно с колен,

Виденье вниз сошло по ступеням,

Взгляд встретился с моим. Нет, глаз таких

Земной печали полных, но сквозь слезы

Сиявших тихой радостью небесной,

Я не видала. Был то лик пречистой,

Она свой взор скорбящий отвела,

И луч божественного утешенья

Души ее прорезал скорбный мрак.

Я поняла, что предо мною дева, -

Отрада города всего, чей образ

Встает у ложа одинокой смерти

И взорам обреченных предстает

Как ангел, им ниспосланный от неба,

Чтоб отпустить грехи. Хотела я

Упасть пред ней и поклониться, но,

Безмолвная, она скользнула мимо,

Как лунный луч, и скрылася из глаз.

1-я дама.

Как слабы мы и низки по сравненью

С такою добродетелью!

2-я дама.

Она

Родилась смертною, и в дни былые

Сама не знала, до каких высот

Ее душа способна воспарить.

Родительской взлелеяна, как цветик,

Растя под сенью крова благодатной,

Выносится на волю, лишь когда

Пригреет солнце.

1-я дама.

2-я дама.

Нет: мы в час священный

Ей помешаем. Холодна роса

Обильная, а ты давно ль так долго

Болела? Дай лобзать тебя, о, камень

Сырой, холодный; врезанное в камне

Любимое, печальнейшее имя!

Сцена меняется. Внутренность собора. Магдалена на коленях перед алтарем.

Магдалена.

Воздену ль взоры, отче милосердья,

С святыни, мной слезами орошенной

В безмолвии небес, при свете лунном

Прощенья, состраданья? В них же - ты

На троне всемогущества и славы,

Но из обители средь вечных звезд

В кругу поющих гимны серафимов,

На землю бренную взирая, видишь

Созданье, плачущее на коленях,

И внемлешь: бьется сердце одиноко.

Как в дни безгрешной юности моей

Невинности твой лик благоволил,

Как в юности, - но молода я все же;

Я жить старалась по твоим веленьям

И чтила библию, и воздыхала

Над ней о том, что умер на кресте;

Коль я моим родителям под старость

Пыталась счастье дать и получила

Благословенье их на смертном ложе, -

Пусть по волнам пройду в сем страшном мире

Все с той же верою, - простри десницу

К отверженной и в море одинокой,

Спокойствие святое, мир глубокий,

Торжественная бесконечность неба,

Бесчисленные сонмы тихих звезд,

Весь этот мир, плывущий мир сиянья,

Речет, мой дух подъемля над могилой:

Услышаны мои молитвы небом;

Ты здесь, о, всемогущий, милосердный!

Слышен возглас какого-то невидимого человека.

Голос.

Магдалена (подымаясь с колен).

Голос.

Преступный грешник молит

Тебя: стань между ним и гневом бога

Поруганного.

Магдалена.

Человек выходит из-за колонны и становится на колени перед алтарем.

Боюсь, нет сил молиться. К сердцу злому,

Забывшему коленопреклоненья,

Обрядные движенья не дойдут.

Ад ждет меня.

Магдалена.

Раскаянье находит

Глубины бездн в душе греха мрачнейшей,

Смятенье там смиряет, как господь

На бурном море воющие волны.

Незнакомец.

К благословенной слишком близок я.

Дыханье столь святой пасть не должно

Ожесточенному убийце в сердце.

Магдалена.

Незнакомец.

Магдалена.

Скорей, чем он хоть бы волос коснется

У белого бесстрашного чела,

Какими ты на ангела похожа,

В ночь с неба сшедшего, уйду и скроюсь

Во мраке и гниеньи гробовом.

Магдалена.

Хоть сердце бьется, не боюсь тебя.

Ты не убьешь меня?

Незнакомец.

Тебе ль бояться?

Ты на коленях, в белом, - вся как дух;

Твой лик прекрасен - не для пятен слез;

Взор кроткий - в небо; белоснежность рук -

Благочестиво на груди крестом;

Грудь дышит верой, - что тебе бояться

Врага иль человека? Не вставай!

Ты на коленях ангелу подобна.

Ты молишься - и даже я надеюсь.

Магдалена.

Незнакомец.

Я, кроткая, тебя убить пришел.

Неслышно крался за тобою к церкви,

Стал за колонной, чтобы на тебя

Вдруг броситься и здесь у алтаря

Зарезать за молитвой. Сжал я нож, -

И вот внезапно голос твой печальный

Запел тихонько странный гимн. Я замер;

С святым напевом ты бессмертной мнилась.

И я дерзнул взглянуть в лицо твое,

И луч луны упал, и я увидел

В улыбке все величье чистоты.

Я с жалостью былой склонил колена

И плакал.

Магдалена.

Что ж понудило к убийству

Той, от кого не видел ты обиды?

Незнакомец.

В добычу бедность

Хватает душу и к греху влечет.

А любит он ввалившиеся щеки

Несчастных; или, может быть, жена,

Жена - в тюрьме, больна?

Незнакомец.

Нет, продал душу

Я злому духу. Даже ты не в силах

Небесным голосом зачаровать

Слух непреклонный ада.

Магдалена.

Незнакомец.

Средь воплей безобразных,

Немного мрака, дикого безумья,

Злых мук вне жизни, иль в земном дому

На раскаленной добела цепи,-

Куда же Сатана привел? В притоны

Под этот вечный похоронный звон,

В толпе теней, час-от-часу густевшей

Над грудой мертвых, я, безумец, пьяный

Злодействами, спасителя хулил,-

Гнуснейший лицемер; святую книгу

С презреньем изорвал, попрал и сжег,

А ужас оргий! В полночь - в тишину

Мы в масках, в саванах, как мертвецы,

На кладбище врывались; дикий пляс

Кончали как бы смертью; труп живой,

Убравши, как покойника мы клали

И с пением торжественным несли,

Похожим издали на гимн священный,

По тихим улицам и площадям.

Один, напялив вроде как стихарь

Священника, шел во главе и вторил

Шутливой песне, грубой и бесстыдной,

Хуле на человека и на бога.

Иль дроги кто-нибудь из нас волок;

По улицам на страшной колеснице;

Проклятья, песни, хохот, взрывы криков

Неслись, покамест адское веселье

Душ наших ужасом не леденило

И друг на друга мы, вдруг онемев,

Глядели.

Магдалена.

Незнакомец.

Если б так!

Но были ль мы безумны, похищая

То, что зовут причастием?

Магдалена.

Незнакомец.

Нет, я откроюсь. Преломляли хлеб,

Налив вино, вкушали, испивали -

Погибель наших душ.

Магдалена.

Незнакомец.

Да!

У оскверненного стола созданьям

Прекрасным мнилось дьявольским весельем

Толкать к кощунству нас, презренных тварей,

Умильны голоса, хоть и разбиты;

Красивы лица, только вмиг как пепел

Бледнели; взор улыбчивый бродил

И вдруг с восторгом устремлялся к небу;

Тут плакали оне безумно, рвали

Одежды на груди. А мы - опора ль

Для задыхающейся красоты

В отчаяньи и боли угрызений?

Мы знали, что погибли; но сбирали

Цветы у края кратера без страха

Разверстой бездны.

Магдалена.

Незнакомец.

Нам нужно золото. Мне шопот был -

Соблазн к убийству - с именем твоим,

Звучавшим ясно. Тщетно я боролся

С ним, с искусителем. Я шел на кровь,

Но вот - в раскаяньи напрасном. Даже

Молитв не надо. Решена судьба.

Падает ниц перед алтарем.

Магдалена.

Будь милосердный бог с тобою, бедный,

Горюю, а улыбчивы и мирны

Святые лики на стене церковной

В нежданном лунном свете. Этот, кроткий,

Похож на мать мою. И покрывало,

И даже вязь волос. Взгляните вниз,

Благословенные, на дочь в смущеньи.

Ведь сердце-то болит. Свет лунный меркнет, -

Мне страшен мрак. Несчастный человек,

Обрел ты утешенье? Стон в ответ.

А я должна спешить на погребенье.

Улица. - Длинный накрытый стол. - Общество пирующих молодых мужчин и женщин.

Молодой человек.

Встаю, наш благородный председатель,

Я в память всем нам близкого знакомца.

Дар острых шуток, россказней веселых,

Находчивых ответов, слов забавных,

Язвительных в торжественности важной,

Всегда живил наш стол, свевая тучи,

Что гостья хмурая - Чума спускает

На редкостные светлые умы.

Два дня тому - встречал наш дружный хохот

Его разнообразные рассказы;

Не может быть, чтоб мы среди пиров

Забыли Гарри Вентворта. Вот кресло

Его пустует вправо от тебя

И ждет весельчака; но он сошел

В холодное и тесное жилище.

Вовек могильный прах не запер уст

Красноречивейших; но раз уж так,

Нет повода к унынью. Выпьем в память

Его - под одобрительные клики,

Как он любил при жизни.

Председатель пира.

Молодой человек.

Все встают и осушают стаканы в молчании.

Председатель пира.

Спой, Мэри Грей! Твой голос - серебро,

И дикие родимые напевы

Выводит словно флейта. Спой нам песню -

И пусть она среди веселья будет

Протяжной, заунывной; а замрет -

Мы с большим буйством перейдем к разгулу

От тишины как от небесных снов

К мирским делам спешат внезапно люди.

По склонам душистым одна я бродила,

Когда Ярро одет был в июльский покров,

Но журчанье ключа лишь тоску наводило

У брошенных гнезд, у холодных домов.

Я в утро, я в высь голубую глядела, -

Ни облачка дыму не виделось в ней,

Что в лазури бы плыло, и домик пригрело,

И над купой висело садовых ветвей.

Поняла я тогда: брошен двор постоялый, -

Там не было слышно движенья людей...

Пел петух, но будить ему некого стало;

Дикий ворон хрипел на скамье у дверей.

Молчанье пугало, безлюдье пугало!

Ни песни резвушки, пасущей козлят,

Ни ярких венков на кудрях не встречала.

Ни бегущих вприпрыжку учиться ребят.

Прошла мимо школы; явись-ка чужие, -

Румяными лицами окна цветут;

Не слышны жужжания звуки живые.

И пруд обошла я, где девушки рано

Полоскали одежды, - веселый народ;

Только таяла пена в молчаньи, так странно,

Звонкий смех не глушил лепетания вод.

Я вошла в городок, утомясь от скитаний;

Бывало, там - скрипка, кларнет, барабан;

Час, любезный труду, тишь вечерних сияний,-

Но на травке, где крест, не видать горожан.

На лужок желтоцветный, на скудные нивы

Забытые овцы вернулись с долин;

Дикий голубь один стонал, сиротливый,

А касатка - далеко, где жив селянин.

О, Денгольм родной! В наше время, бывало,

Как сердце мечтало в воскресную ночь!

И самых усталых любовь пробуждала,

Печаль шла плясать, хоть смеяться невмочь.

Я плакала грустно, а в лунном сияньи

Колокольня вздымалась, безмолвна, бела;

Застыл круг часов на свету, в обаяньи,

Шла медленно ночь: тихий плач и томленье...

Очнулась - и рада природа росе;

Над Шотландией кроткой спало воскресенье

И небо спускалось на землю в красе.

Веселое утро, - что ж звон колокольный?

Где синяя шляпа и клетчатый плед?

Храм заперт, не слышен напев богомольный,

Голосов и псалмов умилительных нет.

Гляжу на пустынное смерти жилище:

Пичужка молчит; ни травы, ни цветов.

Лишь год, как зеленое было кладбище, -

Пятьдесят наросло свежих бурых холмов.

Пуста колыбель и постель не измята:

Младенец у груди родимой потух;

Ребенок, играя, пал на руки брата,

И лежит на лугу старый мертвый пастух.

О, страшно весенней желанной порою

Поджидать щебетанья в лесах и лугах, -

А дрозд с коноплянкой под мертвой листвою,

Страшней, как земля благодарно готова

Смеяться за то, что ей небом дано -

И слушать; ни слова людского, родного...

И светлой порою на сердце темно.

Председатель пира.

За песню трогательную спасибо.

Знать, и в былом такую же чуму

Твои холмы и долы знали; стоны

И вопли разносились вдоль потоков,

Бегущих ныне сквозь свой дикий рай

С веселым пеньем. Все, что сберегла

Людская память о печальном годе,

Унесшем столько смелых и прекрасных, -

Два-три приятно-жалостных напева

В их простоте. Но ни один не веет

Такою грустью нам среди веселий,

Как зазвучавший ныне в наших душах.

Мэри Грей.

Когда б я песню пела лишь под кровом

Всегда звучали стройно песни Мэри.

Мне чудится - над вереском пою

У домика родного, и не тот

Мой голос, что так хвалит Вальсингам,

Но ангельской невинностью звучит.

Вторая женщина.

Я думала, не в моде эта песня.

Есть и теперь чувствительные души, -

От слез девицы слабой тают, веря

Ее чистосердечью. Ей сдается:

Заплачет, взглянет - прямо вас убьет.

Когда б таким свой смех она считала,

В улыбке б расплывалась. Вальсингам

Вознес плаксивых северных красавиц, -

Знать, в моде плач. О, эту скуку, тусклость

Волос шотландских желтых - ненавижу!

Председатель пира.

Проезжает телега Мертвых, управляемая негром.

Язык насмешлив, значит - сердце твердо.

Но так всегда. Жестокий слабосильней

Мягкосердечного, и низкий страх

Таим душой, страстям подвластной. Мэри.

Плесни в лицо воды ей! Вот - очнулась.

Мэри Грей.

Подруга участи моей презренной,

Склонись на грудь ко мне. Душа больна

От обморока, схожего со смертью.

Луиза (приходя в себя).

Пригрезился мне страшный демон. Черный,

С пылающими белыми глазами,

Он дал мне знак, чтоб я вошла в телегу

С телами мертвыми, и бормотал

На чуждом языке. Те звуки - ужас!

Но не беда: ведь это сон. Скажите,

Была ли здесь телега Мертвых?

Молодой человек.

Брось,

Вся наша улица, что откупили

У смерти мы для пира без помех,

Вольна, ты знаешь, всюду громыхать

Телега, уж приходится терпеть.

Чтоб кончить эти ссоры и дурноты

От бабьих бредней - спой нам, Вальсингам,

Свободную и радостную песню,

Не сотканную из шотландских вздохов, -

Английскую вакхическую песню

Весельчаков с бокалами в руках.

Председатель пира.

Нет у меня такой. Но спеть хочу

Песнь о Чуме. Расставшись с вами, ночью

Слова придумал я. Стихописанье

Вдруг на меня нашло впервые в жизни.

Так слушайте, хоть скверный хриплый голос

Не больно делу впрок.

Много голосов.

Председатель пира (поет).

Два флота в море сшиблись вдруг, -

Могил раскрытых зев вокруг.

Бой яр; щадит ли он кого?

За бортом все до одного.

Равно,- кто ранен, кто убит,-

И стоны океан глушит.

И кто бы в бездну ни упал,

Хохочет мрачно кровью вал.

Так пусть Чума разит, шутя,

Пловца, косца, жену, дитя!

Вот на подушке голова;

Лишь сон сойдет, - она мертва.

Так пусть мы в яму все падем,

Как хлопья снега зимним днем!

Что тело без дыханья? Стон

Сквозь смерть прорваться не силен.

Хор.

Потому, склонясь на нежной груди,

Чуме я хвалу пою: иди!

В объятьях неги меня сразишь.

Председатель пира (поет).

Два войска сшиблись на холме;

Ушли - все тихо, все во тьме.

Нет! Трижды десять тысяч тут

Лежат, дрожат; вздохнут - умрут.

Вот раненый, готов к концу,

Лицом склонился к мертвецу, -

Чьи крики празднуют рассвет?

Пожар пришел вослед побед!

Кого за день Чума пожрет,

Телега ночью увезет.

И ветром зыблется, суров,

Как знамя черное, покров.

Геката свет прозрачный льет,

С улыбкой мертвым счет ведет,

Трофеи громоздит в холмы

В честь победившей все Чумы.

Хор.

Потому, склонясь на нежной груди,

Если в эту ночь ко мне слетишь,

В объятьях неги меня сразишь.

Председатель пира (поет)

Царица кладбищ и гробниц!

Тебе к лицу наряд цариц.

И мрачность мантии ночной

Осыпал пятен желтый рой, -

Как звезды, вестницы войны,

Когда и троны сметены.

В твоей руке оружья нет:

Перста смертелен легкий след,

А тщится жертва дать отпор, -

Вращаешь ты кровавый взор;

Безумье прядает в -цепях,

Ударом мощным - мозг во прах,

Иль Слабоумья глупый смех

Напенит чашу для утех -

И пьяница лежит ничком,

Нагой на кладбище нагом.

Хор.

Чуме я хвалу пою: иди!

Если в эту ночь ко мне слетишь,

В объятьях неги меня сразишь.

Председатель пира (пост).

С дыханьем жгучим, ты одна

Достойно Смертью названа.

Спрячь, Лихорадка, рдяный лик:

Ждет девять дней твой страшный миг,

А врач водой в тебя плеснет -

Подмокши, вдаль стремишь полет.

Чахотка, убирайся прочь:

Убить в тепле - тебе невмочь.

Под громкий смех румяных уст

Уходишь ты, - твой саван пуст.

Эй, Паралич! В крови хоть лед,-

Полчеловека все живет.

Рука, нога, щека и бок

Тебе смеются под шумок,

А пред тобой не все ли - ниц,

Хор.

Потому, склонясь на нежной груди,

Чуме я хвалу пою: иди!

Если в эту ночь ко мне слетишь,

В объятьях неги меня сразишь.

Председатель пира (поет).

Тебе, Чума, я песнь пою!

Пришла - продли же власть свою!

Разишь законника во лжи,

Попа в усердии ханжи,

Скупца над полным сундуком,

Наследника над злым замком;

Вдовец, освободясь от уз,

Невестой новой тешит вкус;

И, плача, не одна вдова

Над! мужем, что зарыт едва,

Глазами влажными следит,

Как щеголь под окном скользит.

Нам, людям в самом цвете сил,

Плач девушки влюбленной мил,

Сойдется с нашим невпопад.

Хор.

Потому, склонясь на нежной груди,

Чуме я хвалу пою: иди!

Если в эту ночь ко мне слетишь,

В объятьях неги меня сразишь.

Входит старый седой священник.

Священник.

Стол нечестивый, брашна нечестивцев!

Глумленье пира, песен и разгула

Над воздухом беззвучным, что над нами

Покровом виснет, савана мрачней!

На кладбище, где я стоял впотьмах

При страшном погребении, в толпе

Как привиденья мрачных, безутешных, -

Забава мерзкая, гроба смущая,

Со святотатством буйным отряхала

Песок сыпучий на тела нагие.

Когда б молитвы благочестных старцев

И стариц той могилы не святили

Под хохот дьявольский влекут на гибель

Безбожника отъявленного душу.

Несколько голосов.

А ловко врет об аде! Дальше, дед!

Как платит чорт, а он его поносит!

Священник.

Распятого благословенной кровью

Вас заклинаю я: остановите

Чудовищную оргию. Коль встретить

На небе уповаете вы души

Любимых вами и при вас погибших

Столь жалостно, - домой идите.

Председатель пира.

Священник.

Ты ль это, Эдвард, - человек, который,

От горя бледен, три тому недели,

Рыдал над прахом матери, целуя

О склеп и требовал, чтоб скрыли камни

Тебя от мрака мира. Не она ли

Взрыдает, - если даже в небесах, -

Увидя сына первым на пиру

Гуляк безбожных, запевалой песен

Безумных, возносящихся с молитвой,

Рыданьем прерванной?

Молодой человек

Что ж, мы молиться

И без попа умеем преусердно -

В руке с бокалом. Дать ему стакан!

Председатель пира.

Священник.

Злосчастный отрок!

Седому ли вотще к тебе взывать?

Иди к хранителю твоих годов

Младенческих! Мольбой благочестивых,

Что о грехах рыдают, заглушим

Взамен зажжем надежду, ясный све,

Как лик померкший матери твоей.

Покорность небесам! Пойдем со мною!

Молодой человек.

Тут что-то есть из сотого псалма.

О, Вальсингам свирепо разгромит

"Всех человеков, населивших землю".

Что, если спеть его?- напев я знаю.

Председатель пира (заставляя его умолкнуть и обращаясь к священнику).

Много голосов.

Так! Браво, благородный председатель!

Конец проповедям! Прочь! Прочь!

Священник.

Председатель пира (безотчетно вставая).

Не клялся ль ты, воздев худые руки,

Что ты оставишь горестное имя

Почить безмолвно навсегда в гробу?

Когда бы от очей ее нетленных

Мрак это зрелище сокрыл! Она,

Со мною обрученная, считала

Дышала небом на груди моей.

А ныне! (глядя вверх) Ты, святое чадо света!-

Я вижу - там, куда не воспарить

Мне, падшему!

Женский голос.

Он помешался! Глупый!

Так бредить о схороненной жене!

И взгляд остановился...

Председатель пира.

О, звезда!

Ты - светлый дух невинности! С укором

Того Ты озаряешь, кто отринул

И веру в небо, и к нему стремленье!

Священник.

Председатель пира.

О, отец! Из состраданья

Покинь меня с отчаяньем моим.

Священник.

Священник печально уходит.

Молодой человек.

Спой, спой ему еще. Смотри, как с неба

Он взор ко груди Мэри устремил:

Влюблен! Эй, Вальсингам, ну, не смешно ль?

Председатель пира (гневно).

Мари Грей.

Мне страшно, Вальсингам, коснуться груди,

Покоившей столь чистую жену.

Но все ж - взгляни на грешное созданье

И позабудь видение небес,

Что мучит красотой тебя. Послушай!

Председатель пира.

Да, Мэри, с духом твердым и спокойным

Клянусь, мой друг, любить тебя, как в силах

Оставшийся несчастным безгранично

Отчаяния дочь любить. Глупцы

Слезливые, что славят Непорочность

Вот этой проститутки (для чего

Бояться четырех слогов без смысла?),

Наперекор шептанию могилы,

Искать хочу, и буду, и найду,

С открытыми глазами грезя, счастью

Разбитому - забвенье.

Мэри Грей.

Все прозванья

Мне одинаковы. Люблю нередко

Я чувствую, что заслужила их.

Ты ж убиваешь лаской состраданья,

Даря и нежный взор, и речи дружбы

Созданью, оскверненному позором.

Жаль, нет враля седого в стихаре,

Эмблеме святости притворной, с постной

Личиною, поповскому присущей

Всему отродью, - дал бы я ему

Теперь как раз - вот самая пора

Для плутовства церковных лицедеев.

Председатель пира.

Молодой человек (вскакивая в бешенстве).

Пусть на коленях,

Да, на коленях просит Вальсингам

Прощения за гнусные слова,

Пробьет быстрей Чумы.

Председатель пира.

Я - на коленям?

Свирепый гладиатор! Испугать

Дымящейся в крови горячих, слабых,

Неопытных детей, тобой убитых?

Так берегись! Посмотрим, как поможет

Французское искусство фехтованья

Блеск молнии отвесть от глаз твоих!

{* "Брави" - наемные убийцы.}

Входят Франкфорт и Вильмот и бросаются между ними.

Франкфорт.

На берегу бушует капитан

Царицы Океана!

Председатель пира.

Да, глупа

Его язык отъявленный посмел

Глумиться дерзостно над сединами,

Что после смерти матери моей

Мне на земле всего святей. Так горе

Молодой человек (шопотом)

В полях Мартина, в полночь.

Посветит нам луна.

Председатель пира.

Тебя под вязом встречу, знаешь, тот -

Вяз королевского оленя. В полночь.

Общество пировавших расходится.

Председатель пира.

Что ты бледен?

Бесстрашные бледнеют перед боем,

Полны веселости, смеясь над смертью.

Резня на палубе не так ужасна,

Как город, побеждаемый Чумой.

Но глянь: еще ведь флаги наши вьются.

Франкфорт.

Да, я трус.

Часы бродил по городу; сейчас

От дома матери в двух-трех шагах;

Из улицы все в улицу тащился,

Ведущую, однако, не сюда.

Взор отводил я от родного дома,

Рад отдалить тот миг, что принесет

Но здесь непрошеным явился я.

Эдвард, прощай! Привет прекрасным дамам!

Идем, Вильмот. За крышей той я вижу

Над домом флюгер - там, где...

Франкфорт.

Благословен

На воскресенье. О, она должна быть

Еще жива. Но, говорят, Чума

Разит так быстро! Трех часов довольно...

Три дня, три ночи - роковых часов

Больна - мертва - погребена - забыта.