Джек Реймонд.
ГЛАВА XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джек Реймонд. ГЛАВА XI. (старая орфография)

XI.

После смерти Елены, Джек два года занимался в Париже. Потом он вернулся в Лондон и год работал в больницах, прежде чем поехать в Вену, где он хотел закончить свое медицинское образование. Небольшой капитал, завещанный ему Еленой, благодаря скромным привычкам Джека, с избытком мог покрыть его расходы, пока ему не удастся получить места в больнице; но он не пренебрегал никакой представляющейся работой, чтобы увеличить его: делал микроскопические препараты, опыты, литературные справки, откладывая каждый заработанный грош для Молли.

Сначала Джек надеялся, что Молли приедет к нему в Париж и будет учится вместе с ним, но на все его приглашения она отвечала холодными отказами, ссылаясь, что "не может оставить дома." Они продолжали переписываться, но холодно, формально, как чужие. Джек несколько раз пробовал сломить возникшую между ними преграду, но не встретил сочувствия; письма её приходили в определенные сроки, были составлены в обычных, оффициальных выражениях, натянутые и жестко сдержанные. Вероятно, ее выучили смотреть на него, как на отверженного, родство с которым клало на нее пятно. Джеку было очень горько от этой мысли, но он примирился, как примирился со многими вещами.

Однажды, вскоре после возвращения из Парижа, Джек получил письмо, адресованное рукою Молли, но с городской маркой. Это было краткое уведомление, что она приехала слушать лекции при амбулатории св. Иоанна, живет в Кенсингтоне у родных тети Сары, и если он зайдет в воскресенье днем, то застанет ее дома.

Конечно, Джек пошел, но с безнадежным чувством безполезности своего визита. Вот она, та сестра, ради которой он отказывал себе во всем, копил, работал, мечтал столько лет, а теперь ему приходится идти к ней с церемонным визитом, какие он изредка делал женам профессоров! Единственная разница была в том, что он был менее уверен в ласковом приеме.

Джек нашел,-- в страшно-безвкусной гостиной времен начала царствования Виктории,-- высокую, серьезную, сдержанную девушку, окруженную старыми сплетницами с тонкими губами, глаза которых с леденящим любопытством впились в него, как только он появился в дверях. Глаза Молли были упорно устремлены в пол, густые ресницы совсем закрывали их; сжатые губы придавали жесткое выражение. Джек вытерпел получасовую пустую болтовню, прислушиваясь к редко звучавшему голосу сестры.

Она произносила самые обыденные фразы, предоставляя нить разговора хозяйкам дома; но когда она говорила, звук её глубокого, звучного контральто, ласкающая интонация мягкого западного диалекта казались ему, среди сухой и жеманной болтовни, свежим родником в безплодной пустыне. У ворота её был приколоть букетик вереска.

Когда Джек собрался уходить, Молли обратился к хозяйке:

- Миссис Пеннинг, я провожу брата через парк; я вернусь домой к ужину.

Миссис Пеннинг прикусила губу. Викарий, поручая ей племянницу, предупредил ее, что брат, который живет в Лондоне и наверное явится, "не подходящее общество для молодой девушки". Ей вовсе не хотелось позволить Молли гулять с этим козлищем семьи; а послать с ними одну из приживалок - значило нарушить весь заранее установленный порядок дня. Право, какое невнимание со стороны девушки!

- К сожалению, мне нельзя выйдти сегодня, моя милая,-- сказала она,-- но если вам очень хочется идти, то, я думаю, Мильдред не откажется сопровождать вас. Однако, вы должны вернуться через полчаса, потому что она хочет идти в церковь.

- Благодарю вас, но не стоить утруждать Мильдред.

- Моя милая, я не могу позволить вам возвращаться одной. Это неприлично для молодой девушки, особенно так мало знакомой с Лондоном, как вы.

Молли подняла глаза и посмотрела на Джека. Он сейчас же вмешался:

- Я провожу сестру домой.

- Конечно,-- нервно ответила миссис Пеннинг,-- но... я думаю... Молли не следует выходить иначе, как в сопровождении почтенной особы, пока она на моем попечении. М-р Реймонд так требователен; я уверена, что ему не понравится, если ее увидят в парке с молодым человеком...

- Даже с братом?

Молли внезапно повернулась к ней, и глаза её загорелись недобрым огоньком.

- В особенности с братом, конечно. Вы очень добры, миссис Пеннинг, но нам с братом надо переговорить о семейных делах, и мы хотели бы быть одни. Идем, Джек.

Они молча вышли, а миссис Пеннинг просто окаменела от изумления. На пороге Молли обернулась к брату.

- Эти женщины - шпионки,-- сказала она.

Он серьезно принял это заявление, в душе соглашаясь с ней, и они пошли.

- Я ничего не знаю, Молли; я даже не знаю, какая у меня сестра...

- Я приехала посмотреть на тебя.

Джек повернулся и взглянул на Молли. Выражение его лица было жесткое, оскорбленное.

- Я тоже не знаю, какой у меня брат, и подумала, что пришла пора узнать. Очевидно, во мне больше любопытства, чем в тебе.

Около рта его появились глубокия морщины, и девушка, наблюдавшая из-под опущенных ресниц, заметила, что уколола его. Джек помолчал немного, прежде чем ответить:

- Я рад, что ты приехала.

Молли бросила на него быстрый взгляд. Ноздри её страстно расширились, и выражение лица мгновенно преобразилось.

- В самом деле? А я не уверена в том, рада-ли я. Это зависит от...

Она остановилась, затем безпощадно продолжала:

- Каков бы ты ни был - ты мой единственный близкий родственник. Как тебе кажется, нам не мешает познакомиться друг с другом теперь, когда мы выросли, а не принимать на веру то, что говорят другие? Или ты думаешь, что кровное родство - нелепость?

- Нет, Молли, я этого не думаю, и я никогда ничего не принимаю на веру.

- Ничего? Так почему же ты отказался от приглашения приехать и повидаться со мной после - скольких?-- семи или восьми лет разлуки?

- Это было приглашение в дом дяди. А что касается до желания видеть тебя, то я так долго ждал, что мне ничего не стоило потерпеть, пока ты приедешь ко мне, вместо того...-- После короткой паузы, он добавил:-- Я не мог войти в его дом. Когда мы хорошо узнаем друг друга, ты поймешь, почему я не могу объяснить тебе.

- Джек,-- внезапно вырвалось у нея.-- Что произошло между тобой и дядей? Нет, не говори мне, если не хочешь! Я не должна тебя спрашивать, это не мое дело. Но ведь приходится слышать кое-что... разные слухи...

- Ты имеешь полное право спрашивать,-- серьезно ответил Джек.-- Но, мне кажется, я не имею права ответить тебе.

- Разве это справедливо по отношению ко мне?

- Нет, да и все кругом несправедливо. Но, мне кажется, пока ты пользуешься всем от дяди, он имеет право требовать, чтобы его враги не возстановляли тебя против него!

- Ты хочешь сказать, что ты - его враг? В полном смысле слова? Разве ты ничего не можешь сказать про него, кроме дурного?

- Ничего.

- И ничего про тетю Сару? Ты тоже и её враг?

Джек помолчал.

- Джек, что бы там ни случилось, но ведь уже прошло больше десяти лет, а она до сих пор не спит по ночам и плачет о тебе. Прошлой зимой, когда мы все думали, что она умрет,-- у нея был плеврит,-- она прижималась ко мне и повторяла, что делала для тебя все, что могла. Что она могла сделать тебе дурного? Я не верю, чтобы тетя Сара в жизни своей обидела даже муху. Я допускаю, что ты мог иметь что-нибудь против дяди, но за что ты ненавидишь тетю Сару?

- Я не ненавижу ее.

- Ну так презираешь,-- быстро сказала девушка.

- В этом не я виноват. Она тепла, как ангел Лаодикии; я хотел бы, чтобы она была горяча или холодна.

Гневные слезы заблистали на глазах Молли.

- Ты заставишь меня возненавидеть тебя!-- сказала она сдавленным, страстным голосом.-- Больная, нравственно разбитая старуха, а ты заставляешь ее мучиться и сокрушаться над какой-то давнишней ссорой, случившейся в твои школьные дни. На днях она просила простить ее, если она делала ошибки, воспитывая меня. Простить ее, единственного на свете человека, который заботился обо мне! Она вбила себе в голову, что ты стал "дурным", потому что был несчастлив дома, и отчасти по её вине. Разве ты был несчастлив, Джек?

- Несчастлив!-- Джек повторил это слово с таким внезапным содроганием в голосе, что девушка сама вздрогнула и повернулась к нему.

- Послушай, Молли,-- продолжал он с заметным усилием.-- Стоит-ли перебирать все это? Я ничего не имею против тети Сары, кроме того, что она оказалась трусом и передалась на ту сторону. Во всяком случае, она была добра к тебе, и я благодарен ей за это, об остальном пусть она не безпокоится. Что касается до дяди, мне нечего сказать о нем, кроме такого, что лучше не говорить. А если ты хочешь знать, почему я не могу войти в его дом, то знай, что я хотел однажды убить его, а это, мне кажется, достаточная причина.

- Я раз спросила его об этом, и он сказал, что ты...

- Довольно,-- прервал Джек.-- Я ничего не хочу слышать от тебя, и сам тебе ничего не скажу. Не суди о дяде по моим словам, это было бы несправедливо. А обо мне суди по тому, что сама видишь, а не потому, что тебе говорят другие; если я негодяй - ты это скоро узнаешь и без чужих слов!

Молли с улыбкой повернулась к брату. Во внезапно смягчившихся чертах её грустного, наивного лица была какая-то особенная прелесть.

- Никто не говорил мне, что ты негодяй, а если бы и говорили, я бы не поверила. Я думаю, что ты злопамятен, но это фамильная черта. Я тоже кое-что помню.

Она остановилась.

- Тиддльса?-- спросил Джек.

Лицо Молли вдруг прояснилось.

- Почем ты знаешь?

Оба засмеялись, потом наступило молчание; оба они только теперь поняли, как близки друг другу.

- Дядя очень несчастный человек,-- сказала Молли, глядя задумчивыми, мрачными глазами на разстилавшееся перед ними море зелени.-- Он всю свою жизнь старался перекраивать человеческия души по своему образцу; и нет ни одного живого существа, которое бы любило или уважало его.

- Кроме тети Сары...

- Тетя Сара всю свою жизнь покланялась созданию своего собственного воображения. Теперь она состарелась, устала, подозревает истину и страдает.

- Какую истину?

- Потому ты и не могла приехать в Париж?-- резко спросил Джек.

Молли взяла его под руку и прижалась к нему.

- Ты верно угадал. Я не могла бросить тетю; ты не можешь себе представить, какое запустение у нас в доме! Они живут вместе и избегают встречаться взглядами; они похожи на людей, видящих всегда перед собою ужасный призрак. Дядя представляется, что он забыл о твоем существовании, а тетя делает вид, что он не представляется.

- А ты?

- Я делаю вид, что ничего не вижу. А соседи стараются показать, что с тобой никогда не было никакого скандала. Мы все представляемся.

- Молли, неужели ты не видишь, чем это кончится? Придет время, когда между тобой и дядей произойдет разрыв, смертельный разрыв. Это неизбежно, потому что ты тоже человек.

- Возможно, но этого не будет, пока тетя жива.

- Она не так стара, она может прожить еще лет тридцать. А как, по твоему, она поступит, если это случится?

- Так, как велит дядя.

- А если он велит ей выгнать тебя?

- Она, конечно, так и сделает. Но это убьет ее. Да и не будет этого никогда! Пойми, у нея нет на свете никого, кроме меня, даже если она тепла, как ангел Лаодикии. И дядя это знает, и благодарен мне за то, что я привязана к ней. Бедняжка, она не виновата, если родилась такой, как не виноват, я думаю, и Лаодикийский ангел. Отчего Господь не дал ему большого мужества, вместо того, чтобы обвинять его в трусости?

Он тихонько засмеялся.

- По крайней мере, никто не станет обвинять тебя за то, что ты "родилась такой", дорогая моя.

Они вернулись назад, как старые друзья, толкуя об. его планах и будущей работе. Со смерти Елены он ни с кем не говорил так откровенно.

Весь следующий месяц мир, казалось, улыбался Джеку.

Он даже меньше работал и провел много счастливых часов, бродя вместе с Молли по Национальной галлерее и по Вестминстерскому аббатству. Иногда случалось, что за ними увяжется Мильдред Пеннинг, и тогда под её инквизиторским взглядом их радость исчезала. Чтобы избежать этого, Молли однажды предложила провести следующее воскресенье с Джеком на его квартире. После краткой, но бурной сцены с миссис Пеннинг брат и сестра взобрались одни, на верхушку омнибуса.

- Я думаю, она напишет дяде и будет жаловаться на тебя?-- сказал Джек. Молли только пожала плечами.

- Пожалуй. Я уже многим пожертвовала в угоду дяде, но я не желаю жертвовать ему моим единственным братом, и чем скорее он поймет это, тем лучше. Он посердится, а потом уступит. Он всегда уступает, когда видит, что я не расположена уступать.

Сердце Джека забилось сильнее, когда он вынул свой ключ. Если даже только один раз она будет сидеть с ним вдвоем, у его огня, и он почувствует её присутствие...

- Войди, Молли. У меня только одна комната. О, миссис Смит затопила камин! Как это внимательно с её стороны!

Вдруг он отступил назад и остановился на пороге, с изумлением глядя в комнату. Тео лежал, растянувшись на ковре перед камином, следя за пляской теней на потолке. Горячий отблеск пылающих углей освещал его голову, его гибкия, стройные руки с нервными пальцами, характерные неправильные линии подбородка и лба. Казалось, он наслаждался теплом, как змея на солнце.

Даже в первую минуту изумления Джек не мог не заметить красивую небрежность позы и свободу движений артиста. Тео не сделал никакого усилия, поднимаясь на ноги. Казалось, вставая с пола, он просто переменил одну грациозную позу на другую.

- Моя сестра,-- представил Джек.-- Теодор Мирский.

Его собственный голос прозвучал в его ушах утомленно и грубо. Он успел заметить, как застыло лицо Молли, приняв жесткое выражение; успел заметить, как она мгновенно замкнулась и ушла в себя, и почувствовал, что сердце его стало тяжело, словно свинец.

- Я думал, ты в Вене,-- сказал Джек.

- Иоахим не мог приехать и мне телеграфировали, прося играть завтра вместо него в Джемс-Голле. Я очень обрадовался случаю повидать тебя. Послушай, Джек, ты никогда не выглядел так хорошо, и в то же время так мрачно. Я тебе не нужен? Вы можете выгнать меня, мисс Рэймонд, если я здесь лишний.

- Я думаю,-- скорее я здесь лишняя,-- ответила Молли.

Голос её звучал так холодно, что заморозил даже Тео.

Он пробормотал несколько обычных любезностей, с изумлением глядя на нее, и они все солидно уселись, чувствуя себя угнетенными и неловкими.

Джек добросовестно старался смягчить эту странную принужденность своих гостей. Но, посмотрев на Молли, на Тео, и снова на Молли, он понял, как безнадежны его старания.

Оба существа, между которыми разделялась вся его привязанность, казались олицетворенными противоположностями: один артист, полу-бог, полу-ребенок, по отношению к которому он был заботливой матерью и поклонником; другая - несформировавшаяся, нетерпимая, страстная девочка-пуританка, державшая его на благородном разстоянии, ради которой он готов был умереть. Он был точно скован с обоими, и ему казалось, что их взаимное отталкивание разорвет его на куски.

Наконец, все жалкия усилия Джека завязать разговор разбились безнадежно, и он с отчаянием смотрел на горящие угли, думая, что предпринять, прежде чем молчание станет невыносимым.

На лице Тео было какое-то странное волнение; выражение Молли было серьезно и непроницаемо.

Джек оглянул комнату, и взгляд его упал на футляр скрипки.

- Тео,-- сказал он,-- мне бы хотелось, чтобы ты поиграл. Сестра еще никогда не слышала тебя.

Артист сейчас же встал и схватил скрипку. Он почувствовал большое облегчение.

- Что же ты хочешь?-- спросил он, опять опускаясь на ковер и прижимая скрипку к подбородку.-- Народную песню? Оне не требуют акомпанимента.

- Славянскую, пожалуйста. Слыхала ты когда-нибудь польскую народную песню, Молли?

- Ты знаешь, что я ничего не слыхала.

Молли откинулась в кресле и заслонилась каминным экраном; лоб её был слегка наморщен, глаза серьезны и широко раскрыты на затуманенном внимательном лице, а народные песни разливали свои нежные напевы в полутемной комнате, наполняя ее безплотными призраками давно умершей музыки.

- Джек,-- сказал Тео, опуская скрипку на колени.-- Помнишь, мамину фантазию о крокусах? Ну, так все это я недавно себе представил, и фантазия вылилась в звуках. Я думаю, что напишу ее для оркестра, не знаю наверное еще; но я должен сыграть тебе некоторые отрывки. Мисс Рэймонд, видели-ли вы когда-нибудь крокус, т. е. я хочу сказать, разсматривали-ли вы его?

- Да,-- ответила Молли из-за экрана,-- но не часто. Некоторыми цветами можно всегда любоваться и чувствовать себя счастливым при этом; но я боюсь крокусов: они состоят из трех копий и похожи на ангелов с пламенными мечами, "а мои двери заперты".

смотрящих в пропасть и боящихся того, что они видят.

Тео начал играть очень нежно, не сводя глаз с лица девушки. Через несколько времени он безсознательно перешел на импровизацию, то останавливаясь с поднятым смычком, то снова наполняя комнату тихим, ритмическим пением. Тихая жалоба, нежный, мерный ропот скрипки; мерцание огня, бедная темная комната-- все потеряло свой характер, слилось в какой-то фон для сновидений. Блистающия копья призрачных воинов, вид и звук приближающагося великого воинства росли и оживали перед глазами артиста и его слушателей.

Наступило глубокое молчание. Тео сидел, опустив голову, вздрагивая, еще держа в руках скрипку. Молли все еще была в тени, неподвижная, точно спящая с открытыми глазами. Джек первый заговорил, вставая и зажигая лампу.

- Голубчик мой,-- сказал он,-- постарайся вспоминать иногда одну вещь.

- Да?-- разсеянно прошептал Тео. Он еще не спустился на землю.

- Помазанники?.. Джек, как тебе не стыдно? Ты думаешь, я не отдал бы все - скрипку и все остальное, чтобы походить на тебя? Кто может скорее назваться помазанником божиим - тот, кто видит в цветах воинов божиих, или тот, кто один из них? А что я такое - только скрипач!

Он отвернулся; голос его дрожал горьким разочарованием и сдержанными слезами. Молли медленно подняла голову и взглянула на брата. Лицо его было торжественно, почти мрачно; но в ту же минуту он увидел свое изображение в зеркале и расхохотался, как школьник, которому пришла в голову смешная мысль. Молли вдруг поразило то, что он никогда не смеялся так, когда был ребенком.

- Как тебе нравится, Молли, воображение этого артиста? Я - похож на крокус, это с моей-то рожей? Тео, поставь на огонь котелок, сын мой, пора пить чай. И не будь таким безграничным ослом, если можешь избежать этого... Как, а что случилось с маслом? Где же бисквиты? Ты все съел?

Джек перерыл весь шкаф.

- Отчего же ты не пообедал на пароходе?

- Денег не было. У меня хватило только на извозчика, и еще, кроме этого, осталось два пенса. Я хотел купить на них булочку, но буфетчик был слишком внушителен.

- Куда же ты девал последний чек Гауптамана?

- О... почем я знаю?

на прожитие. У тебя добрые намерения, Тео, но ты - юродивый от рождения: тебе нельзя доверять чековую книжку. Сиди смирно, и я добуду чего-нибудь поесть. Уж переночуешь здесь, а завтра телеграфируешь Гауптману, чтобы он прислал тебе денег.

Джек вышел, оставив Тео и Молли у огня. Их снова охватило то же смертельное замешательство, что и час назад.

- Вы знаете брата лучше, чем я,-- сказала вдруг Молли, глядя на Тео своими серьезными глазами.-- Я не поняла, что вы сейчас подразумевали.

Он улыбнулся, но тотчас же снова стал серьезен.

- А я не сумею вам объяснить; вы сами поймете, когда лучше его узнаете. Я думаю, я хотел сказать, что он... сам не сознает...

- Да, как все люди, поступающие по законам своей собственной природы, а не руководствуясь этическим законом других. Понимаете? Например... возьмем справедливость - ему не нужно развивать этого качества. Это у него врожденная, вечно неудовлетворенная страсть, как музыка для меня. Поэтому-то он кажется мне самым печальным феноменом из всех известных мне. Он всю жизнь будет жаждать справедливости, а ее нет...

- Значит "все ваши двери заперты"?

Молли вскочила, протянув руки, точно желая остановить его, потом медленно опустила их и отвернулась с полным безнадежным равнодушием.

Она отошла к окну и стала смотреть в него, повернувшись спиною к Тео. Джек вернулся домой, нагруженный пакетами, увидел ее в этом положении и, тихонько вздыхая, начал варить яйца. Сестра была так близка к нему, а Тео вспугнул ее в ту минуту, когда чувство её готово было робко распуститься, и она снова спряталась в свою раковину, как улитка. Она уедет в Порткэррик такой же чужою, как приехала, и он лишится друга, который так нужен ему, благодаря другу, которому он сам необходим.