Джек Реймонд.
ГЛАВА XII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джек Реймонд. ГЛАВА XII. (старая орфография)

XII.

В продолжение нескольких месяцев, проведенных в Вене, Джек почти ничего не слыхал о сестре. Он разстался с ней с робкой надеждой, что завязавшаяся во время пребывания Молли в Лондоне дружба их будет развиваться и крепнуть. Но с той минуты, как Молли очутилась снова в Порткэррике, она вернулась к прежним натянутым, формальным родственным отношениям. Письма её, редкия и короткия, казалось, были написаны школьницей, через плечо которой смотрит гувернантка. Через некоторое время и эти письма прекратились.

Горечь разочарования была для Джека еще сильнее после того короткого, счастливого месяца взаимного доверия. Он достаточно узнал внутренний мир девушки и не мог сомневаться, что её лучшия силы безцельно глохнуть в тесных рамках жизни в Порткэррике, что она сама сознает узость, фальшь и низкое лицемерие этой жизни.

Выражение лица Молли ясно показывало, что она несчастна и не находит себе удовлетворения, а у него были еще и другия доказательства. Если бы не Тео, ему, может быть, удалось бы вырвать ее из-под мертвящого влияния церковного дома или, по крайней мере, поддержать в неравной борьбе за личную свободу, за более широкое, более полезное, более достойное жизненное поприще. Но бедный Тео, это кротчайшее, радужно-настроенное создание, нечаянно разстроил все. Казалось, он возбуждал в душе Молли какую-то резкую, сильную антипатию,-- тот Тео, к которому ласкалась каждая бездомная собака на улице; которого до сих пор обожало каждое знавшее его живое существо!

После Вены Джек отправился в Эдинбург,-- получить ученую степень. Достигнув этого с честью, но без особого блеска, он вернулся в Лондон и стал искать работы в больницах. Он не боялся, что останется без дела; многие профессора, знавшие его еще студентом, обещали ему рекомендации, если представится вакансия.

В скором времени действительно открылись две вакансии, и из них Джек выбрал ту, где вознаграждение было меньше, так как это место представляло ему возможность больше учиться и имело то преимущество, что он не должен был жить при больнице.

Джек поселился в бедном Блумсбери и работал как ломовая лошадь, стараясь наполнить каждую минуту своего времени тяжелым трудом, до смертельной усталости, чтобы не чувствовать ужаса и отчаяния своего одиночества. Он походил на человека, вошедшого из темного коридора в освещенную залу и торопящагося закрыть двери, чтобы за ним не прокралась тьма. Елена спасала его от власти ужаса; в её исцеляющем присутствии он забывал, что на нем тяготеет проклятие; но теперь, когда она покинула его, ужасы детства снова протягивали ледяные пальцы воспоминаний и кошмаров и охватывали его, беззащитного. Пока он работал, он ничего не боялся, но без трепета не мог думать о досуге и связанном с ним одиночестве.

Да, он был совершенно одинок. Тео совершал артистическое турне по Америке, а оттуда собирался прямо в Австралию и Новую Зеландию; его отсутствие могло продолжиться целый год. Да и будь он в Лондоне, это не принесло бы Джеку облегчения. Какое-то облако спустилось на их дружбу; не менее теплая и не менее искренняя, она омрачалась со стороны Тео какой-то нервной раздражительностью, со стороны Джека,-- глубоким, грустным, все возраставшим в его душе сознанием своей неспособности понять натуру Тео, столь непохожую на его собственную. Елену он всегда понимал.

В начале марта в Лондоне наступила бурная и ветряная погода с внезапным понижением температуры, вызвавшая много болезней и горя и, сообразно с этим, очень тяжелую работу в госпиталях.

Однажды вечером, когда Джек, усталый и мокрый, возвращался домой под проливным дождем, прямыми нитями падавшим на землю, при мерцающем свете фонарей он заметил женскую фигуру, которая прильнула к решотке какого-то двора, в то время как ветер трепал на её голове промокший капюшон плаща. Он перешел через улицу, чтобы помочь ей в борьбе против свирепой бури, но когда добрался до противоположного тротуара, женщина повернула за угол и исчезла.

Он, наконец, добрел до дому, переменил промокшее платье и уселся у своего дымившого камина в ожидании обеда.

Вероятно, потому что он продрог и устал, ему в этот вечер было еще труднее стряхнуть с себя гнет, всегда лежавший весною на его душе. Он сидел праздно, что редко случалось с ним, прислушиваясь к сердитому шипенью дождевых капель, падавших сквозь трубу на горячие угли в камине.

- Какая-то женщина справлялась о вас,-- сказала хозяйка, подавая обед.

- По такой погоде? Кто такая?

- Она не хотела назвать своего имени; сказала, что опять зайдет. Она все ходила взад и вперед по улице, поджидая вас. Выглядит она очень плохо.

- Пациентка, которая ходит в такую ночь по улице. А какова на вид?

- Не могла я разглядеть,-- она так закутана, но промокла насквозь. Странная такая,-- дрожит, трясется, вся в грязи, волосы растрепаны, а одета барыней. Сдается мне, что она не в своем уме.

- А может просто у нея горе. Вероятно, что-нибудь серьезное, если...

Кто-то постучал во входную дверь, очевидно дрожащей рукой.

- Это верно она,-- сказала хозяйка.-- Впустить ее, сэр?

Женщина вошла и остановилась в полусвете у двери; совершени о промокшее платье с каким-то свистящим звуком хлопало вокруг её ног. Хозяйка вышла, покачивая головою и бросив быстрый, подозрительный взгляд.

- Мне очень жаль, что меня не было дома, когда вы заходили ко мне,-- начал Джек, вставая навстречу.

Он не мог разглядеть свою посетительницу, потому что она закрыла лицо рукою, точно свет лампы ослеплял ее, но он узнал плащ, который развевался по ветру у решотки.

- Вы наверное насквозь промокли,-- сказал он.-- Вы желали видеть меня...

Речь Джека оборвалась, и он отступил назад. Женщина медленно направилась к нему нетвердой, спотыкающейся походкой, точно она была слепая. Маленькие ручейки воды текли с её плаща, с её юбок, с распустившейся массы волос, упавшей на плечи. Капюшон плаща был надвинут на лоб, но когда она опустила руку, Джек увидел, что её наполовину закрытое лицо было совершенно бледно, растерянно и безумно.

- Молли!-- закричал он.

Молли откинула капюшон и безсмысленно уставилась на брата. Она сделала два или три безполезных усилия заговорить, прежде чем из уст её вырвался звук.

- Да,-- сказала она,-- ты был совершенно прав!

- Молли! Что случилось?..

- Дядя выгнал меня из дому. Ты говорил, что это так будет. Я пришла к тебе... Мне больше некуда идти. Примешь-ли ты меня на одну или две ночи... пока я придумаю... что нибудь... приму меры... Я устала... мне спать хочется... Я ничего не вижу...-- Голос её перешел в невнятное бормотанье. Джек успел подхватить ее на руки.

- Сядь. Ты после разскажешь. Теперь надо снять промокшия вещи.

Его прикосновение, казалось, привело Молли в сознание, она вырвалась из его объятий.

- Я не сяду, пока ты не поймешь. Почем ты знаешь, захочешь-ли принять меня?.. Я говорю тебе, он выгнал меня, потому что...

- Бог с тобою, дитя, что мне за дело до этого? Снимай скорее твой плащ, из него можно выжать ведро воды,-- Джек стал растегивать её плащ. Молли вдруг сорвала его с себя и выступила в освещенное пространство.

- Смотри,-- сказала она.

Джек стоял неподвижно и смотрел на нее; прошла минута, прежде чем он понял, в чем дело, Молли отвернулась с медленным, почти торжественным жестом и нагнулась поднять свой мокрый плащ, кучей лежавший на полу, но он выхватил его из её рук с криком:

- О, моя бедная девочка... и во власти дяди!

С внезапным порывом нежности он схватил ее на руки и уложил на диван, покрывая поцелуями её руки. Но его красноречивое волнение не вызвало в ней ответа, она только слегка вздрагивала, безучастно лежа в его объятиях. Через мгновение он опомнился:

- Какая ты холодная! Надо сейчас же снять все эти мокрые вещи. Подожди, я запру дверь и уйду в спальню, покаты разденешься у огня. Я сейчас принесу что нибудь сухое, тебе придется пока обойтись моим бельем и одеялом. Дай, я сниму прежде твои башмаки. Я думаю, придется разрезать их.

Вернувшись, он нашел Молли в каком-то оцепенении, в полуобморке, полусне, слишком разбитой от усталости и холода, чтобы понимать, что ей говорят. Через несколько времени легкая краска выступила на её посиневших губах. Она открыла глаза и серьезно посмотрела на Джека.

- Джек,-- сказала она - ты понял?

Джек сидел на краю дивана и грел её руки. Он нагнулся и поцеловал сперва одну, потом другую руку.

- Да, дорогая моя.

- И ты... примешь меня?

Он откинул с её лба мокрые волосы.

- Что ты, дурочка! выпей горячого молочка и не говори глупостей!

- Нет, нет!-- Молли отодвинулась от Джека и села с горящими глазами.-- Ты хочешь быть милосердным, как тетя Сара. Она пробовала вмешаться вчера, говорила дяде о женщине, взятой в прелюбодеянии, и о кающейся грешнице... Мне не в чем каяться, и я не стыжусь. Ты должен понять это, прежде чем примешь меня. Моя жизнь принадлежит мне, я могу сохранить ее и отдать, и если я предпочла погубить себя и поплатиться за это...

- Ты все это разскажешь мне после, дорогая. Теории могут подождать, а твой ужин не ждет. Кушай, пока он горячий.

Она с жадностью схватила чашку и попробовала пить. Теперь, в первый раз, силы изменили ей.

Джек стоял на коленях перед диваном, прижимая к себе сестру, и ему казалось, что прошло несколько часов, а она все рыдала на его плече. Наконец, Молли несколько успокоилась, и он с нежной настойчивостью заставил ее проглотить немного молока.

- Когда ты ела в последний раз?

- Я... не помню. Как-то вчера. Все открылось днем... мне кажется; или это было вечером?.. Ах да! было темно. Я старалась найти немножко воды... на болоте было так холодно, а горло мое горело... Должно быть, от ветра... Я нашла лужу... но вода отзывала могилой.. шла изморозь... у меня кружилась голова... я несколько раз падала... Вот отчего у меня руки так исцарапаны...

- Ты всю ночь провела на болоте?-- Джек говорил сдавленным голосом, грубо и едва слышно.

- Да... я дошла до Пенрика к утру и захватила ранний поезд... знаешь, тот, дешевый. Мне посчастливилось, правда? У меня бы не хватило денег на экспресс.

- Неужели он выгнал тебя одну на болото, ночью, в непогоду, без денег?

- Это произошло потому, что я не хотела отвечать на его вопросы. Тетя Сара дала мне несколько шиллингов, которые ей принесли с чего-то сдачи. Она так горько плакала, бедняжка. У меня самой было пол-соверена. Мне не хватило трех пенсов на билет, но у меня было несколько почтовых марок...

- Отчего у тебя синяк на лбу?-- прервал Джек.

Левый висок Молли был разсечен и распух; если бы удар пришелся одним дюймом ниже, она была бы убита. Она колебалась одно мгновение, потом молча обнажила правую руку. Около локтя синими пятнами отпечатались следы пальцев.

- Он ударил тебя?-- спросил Джек тем же беззвучным, мертвым голосом.

- Он хотел заставить меня сознаться. Я отказалась сказать ему... кто отец. Он точно постепенно терял разсудок. Он все повторял,-- кто? и все сильнее и сильнее сжимал мою руку. Тогда тетя Сара попробовала остановить его... он повалил меня на землю...

- Перестань, довольно!

При страстном звуке голоса брата, Молли повернулась к нему. Она еще никогда не видела его в гневе, и вид его заставил ее замолчать.

- Лучше не говори мне больше ничего о дяде,-- сказал Джек снова спокойно, своим обыкновенным голосом.-- Ты ведь знаешь, что мы уже раз чуть не убили друг друга; а теперь я должен позаботиться о тебе. Заключим условие - никогда не упоминать его имени. Я думаю, пора приготовить тебе постель, дорогая, а о наших планах мы поговорим завтра!

- А где же ты ляжешь, если я займу твою комнату?

- Здесь, на диване, конечно. Мы устроимся пока так, на недельку на две, а там подыщем другую квартиру. Как только тебе станет лучше, надо будет тебе купить платье.

- Но Джек, не могу же я оставаться на твоих руках. Все это прекрасно на одну ночь, но завтра я должна приискать себе какую-нибудь работу.

- Голубчик, сразу найти работу не так-то легко, да ты и не в состоянии работать, если бы она даже нашлась. Отдохни несколько дней, а там посмотрим.

- О, ты не понимаешь! Еще больше двух месяцев... а когда время настанет... Как ты думаешь, меня примут в приют, Джек?

Он повернулся к ней, объятый смертельным страхом.

- Молли, неужели ты покинешь меня?

- Ты хочешь, чтобы я осталась здесь, была бы тебе обузой, пока не родится ребенок? Нет, нет! Ни за что на свете!

- Отчего же нет? Разве тебя научили так ненавидеть меня, что ты не можешь придти ко мне, когда тебе нужна поддержка и помощь?

- Что же, ты думаешь, у меня так много радостей в жизни, что я могу прогнать солнечный луч, когда он заглянет ко мне? Молли! Молли! Я принужден был жить все эти годы без тебя. Теперь ты здесь, и твоя первая мысль - снова уйти! Я не отпущу тебя. Останься, хоть пока все кончится; если ты после этого должна будешь уйти, ты, по крайней мере, немножко поживешь со мной.

- Ты в самом деле хочешь меня? Для тебя самого? Не из жалости? Мне не нужна ничья жалость!

Джек засмеялся и обнял ее.

- Так ты останешься?

- Если я останусь с тобой, ты должен обещать мне, никогда не спрашивать, кто он, вообще не задавать никаких вопросов.

- Молли! Дареному коню в зубы не смотрят! Если он когда-нибудь отнимет тебя у меня, я узнаю его, если же нет...

- Этого никогда не будет. Он меня забыл.

Глаза Джека снова потемнели.

- Молчи!-- крикнула она с загоревшимися глазами.-- Я люблю его!

Джек наклонил голову, молча, с внутренней яростью.

- Не смей ни слова говорить против него, я сама сделала свой выбор. Он захотел меня, и я отдалась ему; я не торговалась, не требовала, чтобы он женился на мне. Он был счастлив, а я плачу за это. И почему мне не платить, раз я согласна? Это был свободный дар!

Молли остановилась и поднесла руку к разбитому виску.

что!

Вдруг глаза её наполнились слезами. Она обняла Джека обеими руками.

- Ах, какая я безсовестная! Я пришла к тебе, как умирающая с голоду собака, просящая защиты, а когда ты принял меня, я же ставлю условия.

- Сокровище мое, ставь какие хочешь условия, только останься со мной!

- Так дай мне сказать еще одно - ужасное!

- Обещай мне, если я умру, а ребенок останется в живых, что ты усыновишь его, убьешь его, что хочешь с ним сделаешь, только спаси его от дяди.

Джек торжественно поцеловал ее в лоб.

- Не надо и брать такого обещания.

- Вероятно, тебе не придется исполнить его. Нет...

- Нет надежды на это. Мы, Рэймонды, ужасно выносливы.

- И ужасно одиноки иногда. Постарайся остаться в живых, Молли.

Её большие, задумчивые глаза смотрели прямо на него.

- Разве ты так одинок? Я думала... у тебя есть друзья.

Джек не окончил фразы и разсеянно уставился на огонь. Вдруг он, вздрогнув, пришел в себя.

- Молли, голубка, как ты дрожишь! О чем я думал, что сразу не уложил тебя в постель!