Пришествие, на нашу землю, и пребывание на ней, Микромегаса; из сочинений г. Вольтера

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Пришествие, на нашу землю, и пребывание на ней, Микромегаса; из сочинений г. Вольтера (старая орфография)

*) Сей перевод учинен того перевода прежде, который внесен в академичеcкия издания. А от чего в них гораздо близкое сходство, оное предается рассуждению и догадке читателей. Примечание г. Сумарокова.

В некоторой из планет обращающихся около звезды нарицаемой Сирий, был молодой и разумной человек, именем Микромегас, ростом в восемь миль, то есть в дватцать четыре тысячи геометрических шагов, шаг по пяти ступеней. Видеть свет, выехал он из отечества свосго, и приехал в Сатурн. Сатурниянцы ростом пред Сириянцами карлы. Вышина их только саженей по тысяче. Сириянец спознался тут с Секретарем Академии, с которым пустился он в новой путь, приехал в Юпитер, оттоле проехали мимо Марса, и для малости не удостоили ево быть местом своем отдохновения, хотя после не сыскав себе вскоре другова наслега и раскаялись. На конец увидели они, что нечто светится: Земля то была. Какой ето бедной наслег для проехавших Юпитера: но чтоб не прийти опять в раскаяние, выступили на нашу Землю, на полунощный берег Бальтийского моря, в тысяча семь сот тритцать седьмом году, Июля пятого дня по новому исчислению. Выпокоясь пошли они, и стали осматривать, что то за страна, в которую они прибыли. Сириянец шел своими обыкновенными шагами, а Сатурниянец бежал за ним как за Прусским Капитаном маленькая собачка.

обойти ногами. Возвратилися они на то место, откуда они пошли: увидя на пути сию лужицу которая называется Средиземным Морем, и сей маленькой и мелкой прудок, которой под именем Великого Океана окружает кротовой курганчик. Карла ни где больше половины ноги не омочал, а Сириянец и пяту омочал едва только. Ходя туда и сюда старалися они приметить, обитаем ли сей шар или нет. Наклонялися, ложилися, везде щупали, но глаза их и руки будучи вышемерными ползующим по нашему кругу веществам, ни малейшого не подали к их понятию следа, что мы и протчия сего шара обитатели существовать честь имеем.

Карла разсуждал иногда скоровато: положил так, что на Земли ни кого нет. Микромегас благопристойно дал ему разуметь, что такое разсуждение не правильно: ибо, говорил он, не видиш ты малыми своими глазами некоторых звезд пятидесятной величины, которые мне очень видны, не уже ли ты из того заключает, что сии звезды не существуют? Однако я землю гораздо щупал, говорил Карла. Но ты того не почувствовал, ответствовал тот. Однако говорил Карла, сей круг так дурно состроен, так неправилен, и так безобразен, что он мне чуден кажется. Все здесь в смешении. Посмотри на сии малые источники, как криво они идут.

Пруды сии, ни круглы, ни четвероугольны, ни продолговаты, и никакова правильного не имеют образа. Что ето за острые крупинки, которыми сей шар натыкан? Горы он под сим разумел именем: они мне ноги изцарапали. Разсмотри весь шар сей, как он на концах своей оси плоск, каким образом он около солнца вертится, и что от того при концах оси места ни к чему годны. Вот из чего я заключаю, что здесь ни кого нет.

Что мне кажется, что здесь люди здравого разсуждения жить не захотят. Может быть говорил Микромегас, что здесь люди и не здравого разсуждения обитают. Однако есть некоторой признак, что ето для чего нибудь зделано и не даром. Тебе все здесь неправильно кажется, говориш ты, а ето от того, что в Сатурне и Юпитере зделано все прямо, а здесь криво. Может быть, что здешнее малое замешательство и подлинно от того происходит. Я вишь тебе сказывал, что я в своих путешествиях всегда находил разность. Сатурниянец всему тому прекословил. Спор бы их не окончался, ежели б Миркромегас говоря разгоряченно не надул горла и не перервал своево алмазнова ожерелья. Алмазы попадали: камни были небольшие однако изрядные, самые меньшия весом по пятидесять, а самые большие по четыре ста фунтов. Карла подобрав из них некоторые и поднеся к глазам своим приметил, что сии алмазы так огранены, что они стали предорогими микроскопами. Взял камушек ста шестидесяти ступеней в половинном перерезе, и приложил ево к зорочку, а Микромегас выбрал из них микроскоп двух тысячь пяти сот ступеней. Микроскопы были очень хороши, однако помощию их вдруг еще ни чего увидеть было нельзя. Надлежало их зделать исправными. Наконец житель Сатурна усмотрел нечто чудь чудь видное, и что оно в воде Бальтийского моря ворошится: Кит был то. Тихонько взял он ево мизинцом, и положив на ноготь большова пальца, показал ево Сириянцу, которой в другой раз захахотал чрезвычайной малости жителей нашего круга. Сатурниянец уверен, что наш свет обитаем, тотчас себе вообразил, что в нашем свете одни только киты обитают, а будучи великим в разсуждениях хлопотником хотел догадаться, от чего сия малая пылинка имеет в себе движение, имеет ли она мысли, волю и свободу. Не знал, что думать, а Микромегас сего зверка очень терпеливо разсматривал, и заключил, что нет способа поверить, чтоб он был одушевлен. Оба путешествователи склонялися думать, что в нашем обиталищи разума нет. В самое то время помощию микроскопа приметили они нечто больте кита плывущее по Бальтийскому Морю. Известно, что в то самое время стая Философов возвращалася от круга конца земляной оси, где они делали примечания, о которых до того времени ни кто не извещался. Писали в ведомостях, что корабль оных Философов у сторон Боснии терпел разбитие, от которого великим трудом спаслися; однако по картам ни кто не ведает, где то на свете место. О том, как ето было, разскажу я безо всякой от себя примеси, что несколько и трудно Историку.

еще положил на ноготь, не гораздо жав ево, что бы не раздавить. Вот какой очень отличной от перьвого зверок, говорил Сатурнской карла. Сириянец мнимого зверка положил на ладонь. Обретающияся на корабле чаяли, что они неким бурным ветром вознесены на превеликой камень: пришли все в движение: матросы хватались за винные бочки, бросали на Микромегасову руку, и збросились сами после. Землемеры забрав все свои к измериванию надобности, сошли на Сириянцовы пальцы. Столько было их, что он наконец почувствовал, что у нево на пальцах нечто ворошится, и их щекотит. В указательной ево палец вбили они железную палку на ступень мерою. Как ево кольнуло, разсудил он, что что нибудь из того зверка, которова он держал, вышло, а больше тотчас и мыслить ему было нечево. Микроскоп, которой взору кита и корабль едва изобразить мог, не имел добычи в такой малой твари, каковы люди. Я не стараюся чьей нибудь коснуться тщетности, только прошу важных людей, чтоб они при сем зделали со мною маленькое примечание. Взяв стан человеческой ступеней пяти, не имеем мы больше вида, как на ядре десяти ступеней вокруг, зверок около шести сот тысячной части ширины большова пальца вышиною. Вообрази себе существо, которое нашу землю может взять в руку, и у которого члены по размеру наших. Да и очень может статься, что таковых существ по всей вселенной великое множество. Так представь себе, прошу я, что бы они подумали о сих сражениях, которые нам две деревни стоили, и которые от нас обратно отданы. Думаю, что когда нибудь гранодерской Капитан прочтет сие сочинение. Он ступеньми двумя превышает шапки своих подчиненных, а я ево уведомляю, что и он и подчиненные ево пребудут на всегда в бесконечных малостях.

Какое пречудное искуство надлежало иметь лчашему Сирийскому Философу; разсмотреть те пылинки, о которых я говорил! Когда Левенгек и Гартсекер первые увидели, или чаяли, что увидели, крупинки, от которых мы зачинаемся, далеко не подошли они открытием своим к сему преудивительному открытию. Какое утешение ощущал Микромегас видя, что тельца маленьких сих тварей ворошаются. Разсматривая все их обращения, следуя им во всех их действиях, как закричал он! с какою радостию отдал он один из своих микроскопов в руки своево товарища! Вижу, говорили они оба в друг. Видит ли как они бремена носят, как наклоняются, как подымаются? Говоря им ето, от радости, что видят такую новизну, и от страха, чтоб не лишиться сего к исследованию зрения, руки у них дрожали. Сатурниянец из непомерной вероятности прешед в непомерную вероятность чаял, что он приметил, что они уже и сочетоваются. Ах! говорил он, Все естественные действия открылись мне, однако в кажущемся виде обманулся он, какие обманчивости и без микроскопа и с микроскопом часто бывают.

Микромегас лучший примечатель, нежели ево карла, ясно увидел, что сии пылинки разговаривают, и показал то своему товарищу, который стыдясь обманувшись произращением сочетания не хотел верить, что такия мелкия твари могут друг другу сообщать свои мысли, а он дарования языков имел так как и Сириянец. Не слышал он, как оные пылинки говорили, и из того заключил, что они не говорят. В протчем удобно ли таким мелким тварям иметь устроенные для Произношения голоса члены, да и что им говорить? для разговоров потребны мысли; а ежели б они мыслили, так бы должны были они иметь нечто подобное душе. Дать некое подобие души, такой малой твари, казалось быть ему весьма странно. А ты думал, говорил Сириянец, что они в сей час упражнялись в любовных действиях. Или ты думаеш, что и без мысли любиться можно, Не произнеся ни одного слова, или по крайней мере не дав себя разуметь: не полагаеш ли ты, что удобняе делать доказательство нежели рабенка? Мне говорил он и то и другое не понятно. Я не смею ни верить ни отрицать, говорил карла, я ни какова об етом не имею мнения, разсмотрим прежде гадов сих, и после о них разсуждать станем. Ето очень хорошо сказано, отвечал Микромегас, и тотчас вынял ножницы, которыми он обрезывал ногти, и из отрезки своево ногтя зделал превеликую трубу, как широкую воронку, которой горло приставил к своему уху. Окружение сей воронки и корабль и всех слезших с корабля охватило, и самой слабой голос сквозь ногтевую трубу проходил, так что сим искусством Философ из высоты совершенно слышал в низу журчанье обретенных гадов. По немногих часах стал он разделять слова, и на последок узнал он, что они говорят по Французски. Узнал то и карла, только с большею трудностию. Удивление сих путешествователей усугублялось по всякую минуту. Слышали они, что червячки говорят с изрядным разсуждением. Сия игра природы казалась им уходяща от толкования. можно поверить, что Сириянец и карла ево нетерпением горели, что бы с сими пылинками утвердить обхождение. Боялися они, чтобы громкия их голоса, а паче Микромегасов вместо того чтоб сии червячки их влияли, не оглушил их. Умалили силу ево. Сириянец держал карлу на коленях, а корабль со всем прибором на ногте. На конец употребив все свои предосторожности, речь свою начал: невидимые твари, которые рука создателева благоволила произвести в бездне бесконечные малости! я ево благодарю, что открыл он мне таковые тайны, которые казались быть непроницаемы. Может быть другия вами гнушаться станут, но я ни кого не презираю и обещаю вам свое покровительство.

В какое удивление пришли тогда люди, которые сии слова услышали! не понятно им было, откуда те речи происходили. Священник корабля читал заклинательные молитвы, матросы кляли, а Философы составляли мнение, но какое мнение ни составляли, однако никак не могли дознаться, что ето такое. Сатурнской карла голос имея слабее Микромегасова, немногими словами рассказал им о себе, кто они таковы. И потом пожалев о них, что они так малы, спрашивал их, всегда ли они были в том бедном и толь близком от небытия состоянии, в чем они упражняются на сем круге, которой им сперьва казался быть жилищем китов, благополучна ли жизнь их, умножаются ли они, имеют ли души, и о протчем тому подобном.

ты думаеш, государь мой, когда у тебя от головы до ног тысяча сажен. Что ты... тысяча сажен! вскричал карла: праведное небо, почему он мою вышину знает! тысяча сажен! на палец не ошибся! такая пылинка меня вымерила! знает мою величину, а я только ее чрез микроскоп вижу, и еще величины её не знаю. Да, я тебя вымерил, говорил Естественник, а еще и твоево высокорослова тоарища вымеряю. Предложение ево принято. Ево Высокопревосходительство изволил лечь и протянуться. Ежелибы он стоял, тоб голова ево была гораздо выше облаков. Наши философы поставили ему великое дерево в место, которое Доктор Свифт именует, но я оное имянем не назову, по притчине великого моево к дамам почтения. Измеривали, и на конец заключили, что то, что они видели, есть действитедьно молодой человек, ста дватцати тысячь ступеней называемых королевских.

Тогда Микромегас сии слова выговорил: теперь я еще более вижу, что ни о чем не надобно разсуждать по кажущейся величине. О Боже, который одарил разумом существа показавшияся толь гнусны глазам моим! И бесконечная малость столько стоит тебе, сколько бесконечная великость. И ежели бы возможно было, чтоб были в естестве существа еще меньше сих, тоб и те могли иметь разум превосходный разуму сих. Гордых зверей, которых я видел на небесах, и которые одною ногою весь шар, на котором я теперь, покроют.

Один из Философов ответствовал ему, что он надежно поверить может, что есть действительно разумные существа, которые гораздо менте человека. Не рассказывал он ему того, что Виргилий баснословно о пчелах товорит, но то что Сваммердам открыл, и что Реомюр свидетельствовал разнятием членов; научил ево на конец, что есть звери, которые таковы перед пчелами, каковы пчелы перед человеком, каков Сириянец сам пред теми превеликими зверьми, о которых он сказывал; и каковы сии большие звери пред другими существами, которым они пылинками кажутся. Мало помалу обхождение их стало быть прибыльно, а Микромегас говорил:

О разумные пылинки, которыми вечное бытие благоволило показать свою премудрость н Всемогущество! Конечно чувствуете вы беспримесные веселия на вашем круге, ибо толь мало имея телесного существа, и показуяся почти духами, конечно провождаете вы жизнь свою в любви и мыслях, по свойству духов. Ни где не видал я прямова щастия, а здесь оно конечно. При сей речи все Философы затрясли головами, а один из них будучи протчих повольняе, искренно признался, что ежели выключить малое число обитателей очень мало почитаемых; так весь остаток есть собрание дураков, злодеев и нещастных. В нас больше телесного существа нежели нам надобно, говорил он, делать худое, ежели худое от телесного существа проиеходит, и много духа, ежели худое от духа происходит. Знаеш ли ты, что в сей час, когда я с тобою говорю, сто тысячь дураков нашего роду покровенных шляпами убивают других сто тысячь таковых же зверков покровенных челмами, или от них умерщвляются, и что по всей почти земли из ушедших от памяти времен, все в етом упражняются. Сириянец ужаснулся, и спрашивал о притчине таких страшных браней между такими безделишными червячками. Они дерутся, говорил Философ, за несколько кучек грязи, которые все мерою не больше пяты твоей. Не думай ты, чтобы кто из сих милионов людей, которые режутся, кусочик грязи сей получить устремлялся. О том только дело, кому та грязь принадлежать будет, из двух некаких человеков, одного называюш Султаном, а другова Цесарем. Ни тот ни другой никогда не видал и никогда не увидит сего маленького земли кусочка, о котором дело идет, и почти ни кто из сих зверков, которые взаимно друг друга режут не видал того зверка, за которого они режутся.

чуланов, сидя на прорезных стульях определяют милиону человеков зделать убивствие, и потом за то торжественно благодарят бога. Путешествователь сжалился над мелузгою рода человеческого, в котором он толь странные нашел противудействия. А вы, говорил он Философам, которые в малом числе премудрых почитаетеся, и чаятельно, что вы ни кого не убиваете, скажите мне, в чем вы упражняетесь. Мы разрезываем мух, отвечал Философ, измериваем линии, собираем числа, соглашаемся в двух или трех статьях, которые мы разумеем, и спорим о двух или трех тысячах, которых мы не разумеем. Захотелось чужестранцам, спросить у сих мыслящих пылинок о тех вещах, в которых они между собою согласны. Сколько счисляете вы, спрашивал их Сириянец от Песьей звезды до большой звезды Близнецов. Все вдруг отвечали они тритцать две степени с половиною. Сколько отселе до луны? шестьдесят полудияметров земли круглыми числами. Сколько весу в вашем воздухе? Етова они не знают, думал он; но все ему отвечали, что воздух весит около девяти сот раз менше, нежели равное тому место занятое самою легкою водою, и тысяча девять сот раз менше червоннова золота. Сатурнской карла пришел от их ответов в изступление, поощрялся принять их за калдунов, сих людей, которым за четверть часа не хотел он и души дать.

На конец Микромегас говорил им: когда вы так хорошо знаете то, что вне вас; без сумнения вы то, что внутри вас еще лучше знаете; скажите мне, что такое есть душа ваша, и как вы устроеваете мысли свои. Философы как и прежде все вдруг отвечали, но все были разного мнения. Самой старший ссылался на Аристотеля, другой выговаривал имя Картезия, тот Малебранша, тот Лейбница, тот Локка. Старик Перипатетик говорил громко и надежно: душа есть Ентелехия, а притчина силы её бытия есть то, что она есть. Аристотель говорит

Я не очень по гречески разумею, говорил великан, и я столькож, отвечал Философ червячек. Тот ево спрашивал: для чевож ты какова то Аристотеля поминаеш по Гречески? Мудрец ответствовал: когда что не вразумительно, о том должно говорить на таком языке, которой менше всех знаком.

Картезиянец говорил: Душа есть чистый разум, который в матернем чреве получил все мысли Метафизическия, и который вышед оттоле принужден ийти в школу и всему тому учиться снова, что он прежде знал, и чево после знать не будет никогда. Так на чтож говорил осмимильной зверь, душа твоя в матернем брюхе так учена была, когда ей после, как ты обростеш бородою, быть толь незнающею; но что ты под именем разума разумееш? О чем спрашиваеш ты меня, говорил толкователь, я об етом и понятия не имею, сказывают только, что разум есть существо безтелесное. Но по крайней мере хотя о телесном то существе знаеш ли ты? Очень знаю, отвечал человек, например: камень етот сер, устроение ево таково,

Ты видиш вещи сей некоторые свойства; но знакомо ли тебе её основание? Нет, отвечал он. Так ты и телесного существа не знаеш.

на что ж тебе и быть, сказал ему Сириянец.

По том спросил он у Лейбницияна: А твоя душа, друг мой, что такое? Душа моя, отвечал он, есть спичка, которая показывает часы, когда тело мое часы бьет, или она бьет часы, когда их мое тело показывает: или душа моя есть зеркало вселенные; а тело мое есть обечайка зеркала: ето очень ясно.

Вышел последователь Локков, и когда ево о том спрашивали: я не знаю, говорил он, как я думаю; знаю только, что никогда инако не думывал, как лиш по приключению своих чувств, что есть вещества безтелесные и разумные, о том я не сумневаюсь; но что не удобно Богу сообщить существу телесному мысль, о том я очень сумневаюсь. Я почитаю вечное всемогущество; ни чево не утверждаю, и довольствуюся мнением сим, что возможных вещей больше, нежели мы чаем.

Понравился Локков последователь чужестранцам: но по нещастию выскочил душевник в четвероугольной шапке, который у всех перебил речи, и говорил, что он всю ету тайну знает, и что все то изъяснено в письмах святого Фомы: осмотрел обеих небесных обитателей, и утверждал им, что они, их светы, их солнцы, звезды их, и словом все, что ни есть, зделано единственно для человека. Слыша слова сии чужестранцы расхахотались. Микромегас удивлялся, что такия бесконечные малости имеют гордость почти бесконечно великую: обещал им сочинить хорошую Философическую книгу, которая будет написана самым мелким писмом для употребления их, и что в ней они все то сыщут, что они сыскать стараются, и действительно дал им ее пред отъездом своим. Принесли ее в Париж, в Академию Наук. Но как Академии Секретарь ее раскрыл, увидел в ней только одну белую бумагу.