Накануне Мартинова дня.
Часть I.
Глава V. Накануне Мартинова дня.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Накануне Мартинова дня. Часть I. Глава V. Накануне Мартинова дня. (старая орфография)

V. Накануне Мартинова дня.

"В Анвик-Галле, накануне Мартинова дня, супруга Джорджа Карльтона Сент-Джона, эсквайра, разрешилась от бремени сыном."

Таково было следующее объявление в местной газете чрез десять месяцев или несколько более после появления последняго. Я надеюсь, вы не поскучаете этими извещениями и не поставите мне в вину их частое повторение: они еще не совсем кончились.

Накануне Мартинова дня! Разве мистер Карльтон Сент-Джон католик, что он обозначает рождение своих детей днями святых? Нет. Такое объявление сделано не по желанию мистера Сент-Джона, а по настоянию мистрис Дарлинг.

Совпадение рождения второго ребенка со днем рождения Вени, десятого ноября, было, без сомнения, замечательно. Мистрис Дарлинг, временно пребывавшая в Анвик-Галле и от природы немного склонная к суеверию, считала это явление очень знаменательным. Что если за рождением этого ребенка последует такая же ужасная трагедия какая последовала за первым? спрашивала она сама себя,-- и страшилась (кто из нас не был свидетелем подобных неосновательных фантазий) поместить объявление в газетах в тех выражениях, в каких было написано последнее.

- Я его видеть не могу, сказала она мистеру Сент-Джону. - Я без содрагания не могу взглянуть на него. Напишите, что вам угодно, только не пишите "десятого ноября".

Мистер Сент-Джон не мог удержаться, чтобы не разсмеяться.

Шарлотта чувствует себя так хорошо как только можно ожидать, заметил он.

- Я знаю. Но перемена может последовать во всякую минуту. Пожалуста не смейтесь, мистер Сент-Джон. Назовите это глупостью, суеверием, как хотите, только не пишите объявления в тех выражениях, в каких было написано последнее.

- Но как же мне его написать? спросил он. - Если ребенок родился десятого, я не могу написать девятого или одиннадцатого. Я никакого объявления не пошлю, если хотите; мне все равно.

- Не послать объявления о ребенке Шарлотты, воскликнула она с неудовольствием. Это будет пренебрежением.

- Как угодно. Но вы видите, мальчику вздумалось явиться десятого; нельзя же его отослать назад, чтоб он выждал дня более удобного.

- Напишите "накануне Мартинова дня", сказала мистрис Дарлинг после некоторого соображения.

- Накануне Мартинова дня!

- Да; почему же нет? Ведь это и есть накануне Мартинова дня, сами знаете.

- Право не знаю, отвечал мистер Сент-Джон продолжая смеяться. - Я решительно не знаю есть ли святой Мартин в вашем календаре.

- Это от того происходит, что вы так много в Англии жили. Англичане не обращают внимания на дни святых. Я была долгое время за границей с моими детьми и всех их знаю. День Св. Мартина великий день в некоторых частях Франции. Пожалуста так и напишите, мистер Сент-Джон.

Он взял перо и написал как она желала и много этому смеялся.

- Я бы хотел видеть доктора Гревза, когда ему это попадется на глаза, сказал он, кладя объявление в конверт.

- Старому-то негодному приверженцу Нижней Церкви, сказала с пренебрежением мистрис Дарлинг. - Он ничего не значит.

Таким образом объявление было отправлено и в надлежащее время возвратилось в дом напечатанное в газетах. Мистрис Дарлинг гордо понесла его на верх к своей дочери.

- Посмотри, Шарлотта! Как это хорошо!

Мистрис Сент-Джон взяла газету в свою слабую руку и прочитала молча, прочитала дважды.

- Потому что я просила. Ты теперь, можно сказать, совершенно здорова, душечка, но мне никак не хотелось сделать объявление в тех же словах в каких было сделано последнее.

- Оно никогда и не могло быть так сделано, мама.

- Нет, могло. Разве оба ребенка родились не в один и тот же день года?

- Ах, это-то, холодно ответила мистрис Сент-Джон, как будто бы об этом факте не стоило думать.-- В том объявлении было добавление, которого не может быть в этом. Тогда было так написано: "супруга Джорджа Карльтона Сент-Джона разрешилась от бремени сыном и наследником".

Мистрис Дарлинг ничего не ответила, но она пристально и украдкой взглянула несколько раз на Шарлотту, перебирая какие-то вещи в некотором от нея разстоянии.

Все шло довольно плавно в Анвик-Галле в продолжение нескольких миновавших месяцев. Мистрис Сент-Джон была покрайней мере внимательна к Вене и довольно обходительна в обращении с ним, а потому Гонория начинала примиряться с своею новою госпожой. Чувство этой девушки по отношению к ней можно назвать отрицательным, она не питала к ней ни любви, ни ненависти. Она не то чтобы ненавидела ее, хотя прежде и думала что будет ненавидеть; но и не очень любила.

Ревность резко выступала на вид в характере Шарлотты Норрис. Мистрис Дарлинг не могла не видеть этого, будучи на деле свидетельницей проявления этого чувства в продолжение всей минувшей жизни своей дочери; и одна из причин почему она не желала чтобы владелец Анвик-Галла был мужем Шарлотты, состояла именно в том, что он уже был раз женат и что наследник его уже родился. Мистрис Дарлинг была уверена, что Шарлотта будет отчаянно ревновать маленького Веню, если у ней у самой родится сын, и что ревность эта превратится в ненависть. Поэтому она искренно надеялась, что детей у Шарлотты не будет; и в её сердце поселилось безпокойное чувство с того самого часа как она узнала что есть виды на ребенка. Пока у Шарлотты не было сына, слишком опасной ревности к Вене не могло существовать. Но она могла родиться в последствии.

Конечно, большая разница между двух-летним мальчиком, крепко топотавшим по усыпанным хрящом дорожкам с большою сент-бернардскою собакой Браном, запряженною в веревочку впереди его, и тем младенцем, который лежал в колыбели перед камином. Но многия матери, более кроткия и самоотверженные чем Шарлотта Сент-Джон, почувствовали бы душевную муку при виде такого контраста. Веня имел в виду титул; он будет чрезвычайно богат даже между богатыми. Джордж (под этим именем новорожденный был записан в метрике) мог считать свой будущий доход только немногими сотнями. Большая часть Анвикского имения (не очень большого) была майорат во всей строгости; да и значительное состояние принесенное мистеру Сент-Джону его первою женой принадлежало теперь Вене. Мистер Сент-Джон, по всей вероятности, желал бы предоставить свое состояние сколько одному сыну, столько же и другому; но в этом он был не властен: он не мог изменить существующого порядка вещей. То что он успел упрочить в пользу мисс Норрис было очень, очень немного; но он надеялся дополнить это для нея и для её детей ежегодным сбережением части своего большого дохода. Все-таки контраст был велик, и мистрис Дарлинг знала, что Шарлотта с горечью подумала об этом, когда сейчас произнесла с повышением в голосе: "сыном и наследником.

Что мистрис Сент-Джон будет неумеренно любить своего ребенка, в этом не было никакого сомнения, любить более чем сколько могло быть полезно для ней самой и для него. Мистрис Дарлинг поняла это, когда Шарлотта лежала, приковав заботливые, бдительные глаза свои к личику в колыбели; а мистрис Дарлинг внутренно решила, может-статься по опыту, что такая любовь не принесеть спокойствия. "Как бы я желала чтоб это была девочка!" подумала мистрис Дарлинг.

Шарлотта всю свою жизнь не знала меры в своих привязанностях и нерасположениях и теперь крайне не взлюбила сиделку, которая была при ней. Мать, вместо того чтоб удерживать ее, только потворствовала и угождала ей, по своему обыкновению.

В настоящее время это могло ничего не значить, но в последствии повело к обстоятельствам, которым суждено было привести несчастные плоды. Сиделка (не мистрис Дед) была отчасти изгнана из спальни, и Принс, находившаяся в Анвик-Галле с своею госпожой, заняла её место. Следствием этого было то, что когда по прошествии двух недель мистрис Дарлинг уехала из Анвик-Галла, она принуждена была оставить в нем Принс, без которой там уже не могли обойдтись, и окончательным результатом было то, что Принс совершенно оставила служение при мистрис Дарлинг и поселилась в Анвик-Галле в качестве няньки при ребенке.

Теперь мы должны продвинуться вперед на несколько месяцев.

Наступила весна. Мистер Карльтон Сент-Джон, заседавший в парламенте, должен был отправиться в Лондон; но жена его осталась в Анвике. Новорожденный ребенок казался слабым, и потому полагали, что лондонский воздух не будет для него так благоприятен как деревенский; но мистрис Сент-Джон намеревалась присоединиться к своему супругу после Святой. Без ребенка? Нет, ни за какие блага в мире не согласилась бы она отправиться без него. Слабый ребенок в несколько дней стал для нея величайшим сокровищем на земле; её любовь к нему была того дикого, страстного, всепоглощающого свойства, которое, можно надеяться, известно только немногим матерям, потому что оно никогда не посещает правильно бьющагося сердца.

По мере того как росла её любовь к собственному ребенку, росла в ней ревность к Вене, не только ревность, но и отвращение. Мистрис Дарлинг не ошиблась в том, что предвидела: ревность и отвращение уже наступали, за ними несомненно последует ненависть. Шарлотта боролась с этим чувством. Шарлотта знала как чувство это было дурно, как оно было недостойно по отношению к её мужу, как жестоко по отношению к Вене, и она боролась с ним сильно. Она брала Веню к себе на колени и ласкала его; и ребенок начинал любить ее, бегал к ней во всякое время, когда мог с торжеством вырваться от Гонории, и она схватывала его, и как будто бы прятала, и говорила Гонории, чтоб она сходила в лес и посмотрела не убежал ли туда шалун-мальчик. Правда, раз или два, по какому-то ничтожному поводу, она разразилась бурей гнева, которая буквально заставила Гонорию остолбенеть от ужаса: она схватила маленького мальчика как какая-нибудь тигрица и жестоко его прибила. Гонория и Веня были перепуганы в одинаковой степени; даже Принс смотрела с изумлением.

Положение дел нисколько не исправлялось обеими няньками. Если отвращение и неудовольствие господствовали между ними когда Принс являлась в доме как случайная посетительница, то во сколько раз более господствовали они теперь! Открытой вражды между ними не было; до этого оне еще не дошли; но между ними поддерживалась нескончаемая система, так-называемого между служителями, подтачивания. Свирепо и неистово было расположение, с которым оне смотрели друг на друга; чувство гнева и антипатии, назовите, как угодно, тлело в их сердцах.

Основанием для него служила их взаимная личная ненависть; уход за детьми довершал его. Гонория естественно желала, чтобы Веня считался первым и главным, по праву своего старшинства и положения как наследник; Принс говорила, что новый ребенок имеет право быть главным; и не нужно добавлять, что ее тайно и явно поддерживала мистрис Сент-Джон. Это было вдвойне гибельно; ссоры нянек не причинили бы большого зла, но их соперничество относительно детей усиливало ненависть в сердце их госпожи. Мистрис Дарлинг,-- и в этом следует отдать ей справедливость,-- положительно воспрещала делать какую-либо разницу между детьми, как только замечала ее в течение своих временных пребываний в Анвик-Галле; и однажды, услышав что Принс подсмеялась над Гонорией и Веней, она затворилась в комнате с этою женщиной и сделала ей строгий выговор.

Время проходило, и наступила Пасха. В четверг на Страстной неделе ожидали приезда мистера Сент-Джона. Супруга его, очень любившая мужа, ждала его возврата с каким-то страстным нетерпением, не менее сильным от того что оно сдерживалось её обычными холодностию и спокойствием. Экипаж, запряженный двумя пони, был выслан на станцию после полудня, чтобы встретить поезд, и Анвикская госпожа, задолго до того времени когда мог возвратиться экипаж, поместилась веред открытым окном, из которого был виден поезд к дому. День был ясный и светлый, один из тех прекрасных дней, которые иногда случаются весной и представляют такой резкий контраст с миновавшею зимой, и возносят много сердец к небу. В то время как она сидела, вбежал Веня. Дверь не была плотно затворена, и дитя, распахнув ее торжественно, кинулся к мистрис Сент-Джон, черный как маленький слесарь: руки, лицо платье и все было выпачкано. Она была одета в прекрасное шелковое муаровое платье, яблочно-зеленого цвета, с кокетливым небольшим кружевным убором на голове, прикрепленном большими золотыми булавками"

Вевя положил свои испачканные ручки на её платье и начал разказывать ей что-то не совсем понятное; его серые глазки смеялись, его хорошенькие зубы блестели. Бран побежал куда-то, Веня побежал за ним, и оба упали, или, может-быть, упал один только Веня, посреди петухов и кур, где было очень грязно. И там они притаились, повидимому, и валялись вместе.

- Веня дурной мальчик, что так испачкался, воскликнула она, быстро разостлав свой носовой платок между шелковым платьем и грязными ручками.-- Где Гонория?

Веня радостно расхохотался. Он успел обогнать Гонорию и скрылся от нея в то время как она его искала.

Мальчик продолжал стоять у её колен и лепетал на своем несовершенном языке. Мистрис Сент-Джон уже более не старалась понять его; она задумалась, и её пальцы безсознательно перебирали прекрасные кудри ребенка.

- А! Так вот вы где, сэр! воскликнула Гонория, заглянув в комнату.-- Хорошо; а я весь дом за вами избегала.

- Я с мамашей, лепетал Веня.

- И какой вы славный чумичка: только чтобы с мамашей быть, дурной мальчик!

- Вам не следовало бы допускать его до такого состояния, Гонория.

- Я в этом не виновата, ма'ам; он убежал от меня вслед за собакой.

- Возьмите его в детскую, заключила мистрис Сент-Джон, обратив снова свои глаза к окну и глядя на извивавшуюся дорогу.

Гонория вынесла его, ласково говоря ему, что он дурной маленький мальчик, потому что так загрязнился, а что грязные маленькие мальчики никогда на небо не попадут, пока снова чисты не будут.

Мистрис Карльтон Сент-Джон продолжала сидеть у окна и задумчиво смотреть в него.

Первое что вызвало ее из задумчивости,-- а сколько времени она в ней оставалась, она сама того не знала,-- был звук голосов снаружи дома. Она выглянула и увидела Гонорию и Веню. Маленький Веня был одет в свое лучшее платье, а казался как будто сейчас вынутым из коробочки. Гонория была тоже одета для прогулка.

- Куда вы идете? спросила мистрис Сент-Джон.

- Я иду папашу смотреть, отвечал нетерпеливый Веня, прежде чем успела заговорить Гонория. Глазки его блестели, щечки румянились.

- Я веду его встречать экипаж, ма'ам, прибавила няня.

- Но, начала было мистрис Сент-Джон и потом вдруг остановилась. Гонория почти испугалась при виде тупого взгляда и мгновенного проблеска гнева, следовавших один за другим на её лице.-- Зачем вам идти туда? снова начала она:-- Он скоро папашу и дома увидит.

- Почему же мне туда его не взять, ма'ам? отвечала Гонория совершенно почтительно, но смело.

Мистрис Карльтон Сент-Джон не могла сказать почему; у ней не было готового предлога к отказу. Гонория подождала с минуту, но дальнейших слов не последовало.

- Все равно что в ту, что в другую сторону идти, ма'ам, сказала она, взяв Веню за руку.-- Его папаша иначе огорчиться может. Когда он в прошлом году домой возвратился, и не встретил Веню в аллее, он тотчас же начал звать его, как только вошел в переднюю.

- Ну, хорошо, сказала мистрис Сент-Джон.-- Держитесь возвышенной стороны дороги, чтобы можно было вас видеть.

Она повернулась и тихо пошла. Гонория втайне возмущалась приказанием, а госпожа Анвика смотрела им вослед. Она была погружена в задумчивость, выжидая минуту появления своего мужа, когда после первой встречи она велит принесть своего ребенка и с любовью передаст его ему на руки. Другому дитяти суждено было явиться первым в этих руках, а она этого не предугадывала. Одно неукротимое болезненное желание гнездилось, почти безсознательно, в душе мистрис Сент-Джон, желание чтоб её муж любил её ребенка больше чем другого. Она бросилась наверх к Принс, приказала ей скорей одеть ребенка и нести его на встречу к отцу. Ребенок спал. Принс взглянула на него, как будто бы желая сказать ей об этом, но тон голоса её госпожи был повелительный, очевидно не допускавший ни противоречия, ни отлагательства.

вы пришли! - Таково было приветствие Гонории, не совсем любезно выраженное, когда она увидела что Принс присоединилась к ней.-- Что это с ним сделалось?

Вопрос относился к плачу ребенка, раскапризничавшагося оттого что его разбудили. Принс, редко нисходившая до ссор на словах, продолжала идти спокойными шагами, с надменностью подняв свою голову.

- Я здесь такое же право имею как и вы, сказала она,-- да и Джордж столько же имеет право как и другое дитя. Вы знайте свое дело и со мной не говорите.

В это время показался экипаж. Мистер Сент-Джон правил сам. Он остановил лошадей, когда увидел себя среди детей, передал возжи груму и соскочил наземь. Маленький Веня в восторге прыгал вокруг своего отца, и мистер Сент-Джон сжал его в своих объятиях.

Две минуты, по крайней мере, прошло прежде нежели он вспомнил о Принс, которая стояла совершенно спокойно с своим питомцем. Он обернулся к ребенку, чтобы приласкать его; но голос и лицо отца были чужды малютке, и он, само собой разумеется, громко расплакался, и тем громче, что еще не успел совсем успокоиться. Мистер Сент-Джон оставил его и пошел по газону с Веней, сосредоточив все свое внимание на своем первенце. Веня иногда бросался к нему в руки для новых объятий, иногда прыгал возле него по траве или вертелся перед ним, продолжая держаться за его руку и блестя на солнце стальными пуговками на зеленом бархатном камзольчике. Он снял с себя шапочку, бросил ее Гонории, и его прекрасные локоны отлетали от его головы при каждом движении, открывая очаровательное личико, юные черты которого обещали ум и чувство.

Мистер Сент-Джон махнул шляпой своей супруге сидевшей у открытого окна. Она все видела - и нежную встречу одного ребенка, и пренебрежение другим. Негодование, гнев и ревность закипели в её груди, и она столь же мало имела над ними власти, как и над ветром, развевавшим волосы её мужа. Она видела, она чувствовала, что он выказал пламенную любовь к Вене, и равнодушие к её ребенку. В одно мгновение она стала как безумная.

Странный, дикий вид лица его жены, ясно говоривший, как ему казалось, о сумашествии, вопль упреков, каких он никогда не слыхал от женщины, Веня сбитый с ног сильным ударом, Веня с окровавленною щекой - пронеслись мимо его глаз как смутный сон. Повидимому, сон этот продолжался только одно мгновение, и в следующий затем момент Шарлотта упада на диван бледная и дрожащая в истерике.

Джордж Сент-Джон, опомнившись, поднял своего мальчика, обтер его бедное пораненое личико своим платком, прижал его к груди на минуту, чтобы сколько-нибудь утешить, и отнес его в переднюю к Гонории. Девушка вскрикнула, когда увидела щеку малютки, и взглянула на своего господина вопросительным взглядом; но он от него уклонился.

- Нечаянный случай, сказал он спокойно.-- Замойте теплою водой.

Он возвратился в комнату и затворился в ней с своею женой. Он не упрекнул её ни единым словом, он не стал говорить с ней, но подошел к окну, молча остановился, и стал смотреть в него, обернувшись к ней спиной и прислонившись лбом к одному из стекол.

Она, громко рыдая, начала с нежностью упрекать его, что он всю свою любовь обращает на Веню и ничего не оставляет для её ребенка. Он отвечал холодно, не оборачиваясь, что любит одинаково как одного так и другого ребенка; что на его глаза между ними нет никакой разницы, а надеется, никогда не будет, но пятимесячный ребенок, плачущий при его приближении, не мог быть для него таким сопутником как Веня.

наш ребенок, и твой и мой, а между тем он как будто бы ничто для тебя в сравнении с Веней. Неужели ты не простишь меня?

Он не мог устоять против умоляющих слов, он не мог отбросить нежной руки, которая прокрадывалась в его собственную.

- Я прощаю, если ты думаешь, что прощение от меня зависит, Шарлотта, отвечал он, обернувшись наконец, но говоря печально и тихо.

- Ты еще не поцеловал меня, шепнула она, между тем как капли слез катились одна за другой по её щекам.

своего чувства, и когда её слезы обсохли, побежала на верх в детскую, схватила Веню и села с ним на колышащияся кресла Гонории. Тут она стала ласкать его, расправила ему на лбу волосы и прижала его горячую щечку, уже поджившую под влиянием теплой воды, к своей собственной щеке.

- Веня все попрежнему свою мамашу любит? тихо шептала она ему на ухо. - Мамаша не хотела ему больно сделать.

И благородный мальчик нежно улыбнулся ей в лицо, вместо ответа, и несколько раз поцеловал ее своими розовыми губками.

- Будьте как можно осторожнее с его бедненькою щечкой, Гонория, сказала она, опуская на пол мальчика и выходя из комнаты. Она только немного оцарацана, как я вижу.

- Должно-быть в самом деде это был нечаянный случай как и барин сказал, решала недоумевающая Гонория. - А, хоть побожиться, я думала, что она это сама сделала.

простил меня. Ах, Джордж, друг мой, как я об этом сожалею! Поверь, поверь мне, я употреблю все усилия чтобы сдерживать порывы своего сердца. В другой раз я его не ударю.

Но Джордж Карльтон Сент-Джон стоял как человек не понимающий. Он ничего не слыхал: его мысли летала в минувшем. Просьбы, нет, мольбы его умиравшей жены носились перед ним, также как и взгляд её милого лица в ту минуту, когда она говорила ему, как и слабые звуки её любящого голоса, замолкнувшого на веки:

"Когда пройдут месяцы и годы, а ты подумаешь о другой жене, то, умоляю, выбери такую, которая будет матерью

Горько, горько было ему припомнить эти мольбы,-- а как он исподнил ах? Он взглянул на жену им выбранную - и готов был вздохнуть со стоном от муки своего раскаивающагося сердца.