Накануне Мартинова дня.
Часть I.
Глава VII. Тень будущего.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Накануне Мартинова дня. Часть I. Глава VII. Тень будущего. (старая орфография)

VII. Тень будущого.

Наступил октябрь и проходил уже. Джордж Сент-Джон сидел у своего бюро, перечитывая только-что написанное им письмо, которое готовился запечатать. Дело разъяснится удобнее, если и мы прочтем его:

"Дорогой мистер Сент-Джон.

"И здоровым людям следует совершать завещание." Знакомо вам это изречение? Я слышал его из собственных ваших уст, несколько лет тому назад, когда бренная оболочка моя становилась ненадежна, и с тех пор оно почему-то не выходило у меня из головы. Так отчего же, скажете вы, отчего же, Джордж Сент-Джон, дожили вы до этих лет и не совершили его? Да, по истине, мне, кроме беззаботности, нечем оправдаться. Теперь я собираюсь поправить это упущение. Не то чтобы по делам моим было много хлопот в случае моей смерти без завещания, так как Веня получает почти все что я имею, а жена потребует остальное в силу брачного условия, по которому, как вам известно, ей достанется самая малость. На этот счет, стало-быть, обязанность не слишкомь тяжела, и, может-быть, отсюда и проистекала та беззаботность, в которой я сознался. Но в этом вопросе есть и другая сторона, в последнее время сильно завладевшая моим вниманием; это - необходимость обезпечить моим детям хорошого опекуна в случае моей смерти.

"Не возьметесь ли вы, добрейшая, честнейшая душа, Исаак Сент-Джон, быть этим опекуном? Я говорю "этим опекуном", потому что, хотя для формы к вам присоединится и другой, я желал бы чтобы деятельным были вы. Этот упоминаемый мною другой будет генерал Карльтон, дядя покойной моей жены; а ему, желчному, старому Индейцу, {То-есть служившему в войсках при Ост-индской компании.} не полюбится, коли взвалить на него хлопотливую деятельность. Впрочем, надеюсь, что обязанность эта не навлечет на вас более хлопот чем на него, так как теперешняя жена моя будет назначена опекуншей по воспитанию детей. Позвольте мне надеяться на получение ответа, когда вам будет досужней, но не отказывайте в моей просьбе. Передайте мой добрый привет мистрис Сент-Джон. Не с вами ли Фред? Что поделывает леди Анна?

Письмо было сложено, запечатано и адресовано Исааку Сент-Джону, эсквайру, в Веферском замке. Джордж отложил его к другим, предназначавшимся на почту, и затем, обратясь к массе бумаг, начал их разбирать и и просматривать. В последнее время на него, казалось, нашла мания устраивать и приводить в порядок свои дела, и управляющий говорил по секрету своему приятелю, что мистер Сент-Джон становится столь же методичен, как прежде был беззаботен.

Пока он занимался таким образом, вошла его жена с Джорджиком ва руках, которому,она,шутя, делала выговор. Двухлетний мальчик, избалованный, своевольный, слегка раздражительный, делал все что хотел, и теперь ему понравилось дергать маму за волосы. Это был милый, очаровательный мальчуган, и если в поведении его и было несколько упрямства, так виною тому была излишняя снисходительность матери.

- Посмотри, папа, что это за ужасный мальчуган! воскликнула она, остановясь перед мужем, между тем как её роскошные волосы, темные и блестящие как у Цыганки, сбегали волною вниз по легкому кисейному платью: - смотри, что он сделал с бедною мамой! Как ты думаешь, не продать ли его старому анвикскому тряпичнику?

Мистер Сент-Джон поднял глаза с кучи бумаг, которыми было завалено бюро, и отозвался с легким оттенком досады. Помеха надоедала ему.

- Как это ты позволяешь ему трепать себя, Шарлотта? Джордж, тебя высечь надо.

Она села на стул, прижав ребенка к сердцу в припадке материнской любви.

- Джорджика-то высечь! ласково прошептала она на ушко ребенка: - нет, нет, Джорджик, трепи мамины волосы, сколько хочешь.

Но Гонория могла бы поразказать кое-что в доказательство того, что мистрис Сент-Джон не всегда отличалась такою терпимостью. Веня, как-то играя, потянул ее за волосы, вскоре по приезде её в Анвик-Галл, и она за это оставила на его лице следы своих пальцев. Правда, что она после того сама опечалилась и утешала его, когда он заплакал, но дело было сделано.

Оставив Джорджа у себя на коленах, она кое-как поправила свои волосы. Джордж смеялся, лепетал что-то и старался вновь растрепать ее; изо всего этого выходил порядочный шум. Мистер Сент-Джон сказал:

- Унесла бы ты его, Шарлотта, я очень занят.

- Занят! А я пришла было поговорить с тобою, Джордж, ответила она.

- О том, что мне очень хотелось бы устроить.... о чем я давно уже думаю. - Вот тебе, Джорджик, забавляйся, да будь посмирней, сказала она, взяв тарелочку с кистью винограда, которая случилась на столе, и подав ее непоседному, шаловливому ребенку: - кушай, пока я потолкую с папашей.

- Нельзя ли в другое время, Шарлотта?

- И минуточки не задержу. На той неделе настанет ноябрь. А десятого числа.... Помнишь, что такое десятое число?

- День рождения Вени, сказал мистер Сент-Джон, не подумав и совершенно погруженный в лежавшия перед ком бумага.

Надо было видеть, как изменилось её лицо; в нем тотчас появилось недоброе выражение.

- И Джорджика тоже!

Тон её резнул ухо мистера Сент-Джона, и он быстро поднял глаза.

- И Джорджика тоже, разумеется. В чем же дело, Шарлотта?

Гневное потрясение подняло внутри её бурю, она с трудом дышала. Но она силалась овладеть собой и прижала грудь рукой, чтоб усмирить ее.

- Об Вене-то ты думаешь, а об Джорджике нет. И это вечно так.

- Нет, ты ошибаешься, горячо проговорил мистер Сент-Джон: - Я ровно столько же думаю об одном, как и о другом. Я равно люблю их обоих. Если я слишком коротко ответил, так это потому что занят.

Мистрис Сент-Джон помолчала несколько мгновений, повидимому, играя милыми кудрями ребенка. Когда же заговорила, то её раздражение, казалось, было подавлено, а она стала снова искреннею.

- Я хочу отпраздновать день их рождения, Джордж.

- Готов от всего сердца.

- Но, я разумею, на большую ногу.... так чтоб это было памятно. У нас будет бал на вольном воздухе.

- На вольном воздухе! невольно прервал он, удивляясь.

- Да, почему же нет? Такой, как ты давал года три тому назад. Их, Джордж! разве ты забыл этот день и то, о чем тогда просил меня? С тех пор у нас еще ни одного не было.

- Не поздняя, коли устоит эта прекрасная погода. Теперь еще славно.

- По всему вероятию, не устоять ей.

- А может-быть. Во что бы то ни стало, Джордж; если погода изменится, мы займем гостей в самом доме. Но сердце мое жаждет отпраздновать этот день.

- Очень хорошо, я ни чуть не прочь.

- Так вот, Джордж, не пригласить ли нам....

- Если ты будешь так добра и оставишь меня одного на полчаса, и покончу свои занятия, и тогда будем толковать сколько тебе угодно, перебил он, - я с минуты на минуту ожидаю управляющого и еще не все приготовил.

- Так пойдем, Джорджик, оставим папашу одного. Скорей.

Это "скорей" относилось к истреблению винограда, которое мистер Джордж производил и без того с замечательным проворством! Мистрис Сент-Джон, обвив его рукою, придерживала тарелочку на коленах крошки; а другая рука все еще блуждала среди его волос. Очаровательная картинка! Ребенок, вообще отличавшийся цветущим здоровьем, сегодня глядел еще веселей; нежная кожа его была белее снега, щеки оттенены живою розовою краской; казалось, ее можно бы взять на палитру, и мысль эта поразила мистрис Сент-Джон.

- Еслиб он мог это продать, сказала она мужу, показывая на румянец, - сколько женщин отдали бы за это целое состояние.

- Мне приятнее было бы видеть его похожим на Веню, быстро и прозаично ответил он: - эти алые розы всегда были роковым признаком у Анвикских Сент-Джонов.

- Да ведь оне есть и у тебя, сказала мистрис Сент-Джон.

- Да, что-то в этом роде, кажется.

- Как же ты можешь называть их роковым признаком! Ты.... ты, конечно, ведь ничего не подразумеваешь, Джордж?

Джордж Сент-Джон весело разсмеялся, самым успокоительным смехом.

- По крайней мере не на его счет, Шарлотта; он здоровенький мальчуган, я уверен в этом.

Джордж покончил с виноградом, и в виде последней фигуры, швырнул тарелочку вверх. Мистрис Сент-Джон подхватила ее, так что вреда не последовало. Когда его спустили на пол, он подбежал к папаше, сильно желая осмотреть, нет ли на столе еще чего-нибудь, что бы могло быть или съедобным, или игрушкой. Мама взяла его за руку, за что и была вознаграждена плачем и топаньем ножонками.

- Ты писал к Исааку Сент-Джону! воскликнула она, уронив взгляд на лежавшее перед ним письмо: - разве ты с ним в переписке?

- Не так часто.

- О чем ты пишешь сегодня?

- А! закончила она, взяв силою Джорджика, который сопротивлялся во всю свою мочь: - я думала, что ты зовешь его сюда: это была бы такая обуза.

- Он не приехал бы, еслиб я даже и звал.

- Правда ли, что он так уродлив, Джордж.

- Нет, он вовсе не уродлив.

- А тот, другой-то.... Фредерик? Правда ли, что он такая красота?

Джордж Сент-Джон опять расходился.

- Красота! Идет ли к мущине такой термин! Впрочем, он действительно то, что женщины называют этим именем. Он очень хорош собой: кажется, лучше всех виденных мною. Однако довольно, Шарлотта. Если тебе надо еще что-нибудь спросить у меня, так погоди минуточку.

Праздник, задуманный Анвикскою хозяйкой, состоялся. Не стоило бы вовсе упоминать о нем, не случись во время его с Веней некоторого злополучия. Хорошая погода, постепенно становясь холоднее, все еще держалась. И когда наступило 10-ое ноября, день оказался ясным и весьма приятным.

В Анвик стеклась целая толпа. Как во время вдовства мистера Сент-Джона, так было и теперь: 10-ое ноября было праздникам праздник, о пире долго вспоминали во всем графстве. Приглашения были разосланы в самую дальнюю даль околотка; посетителей гостило в доме сколько он мог вместить; гости съехались со всех сторон, издалека и поблизости. То был один из тех видных дней удовольствия, которые никогда не изглаживаются из памяти.

Но к концу дообеденного времени гости напрасно бы отыскивали мистера Сент-Джона, еслиб он случайно понадобился им. Мистер Сент-Джон в это время сидел в своей приемной (где мы его видели в последний раз), откинувшись на спинку длинного кресла, и казался до смерти усталым. Всякая безделица теперь утомляла его, потому что слабость, на которую он жаловался (в этом нельзя было ошибиться), увеличивалась. Он лежал прислонясь к спинке кресла, в той совершенно спокойной позе, которая указывает на сильное утомление. Лениво прислушивался он к наружному гаму, смеху, музыке, веселым и радостным звукам, среди которых можно было ясно уловить восклицания и крики обоих мальчиков, Вени с Джорджем, хлопотавших в этот торжественный день более всех.

Вдруг Джордж Сент-Джон протянул руку и взял с бюро письмо - ответ Исаака Сент-Джона. Оно только-что было получено сегодня поутру, и мистер Сент-Джон, занятый во время завтрака с гостями, лишь поверхностно пробежал заключавшееся в нем. Теперь он еще раз его развернул.

"Милый Джордж!

"Ты подумаешь, что я слишком медлил ответом, но я хотел зрело обсудить твой вопрос, и мог урвать лишь немногия минуты в промежутках своих страданий, которые именно теперь чрезвычайно усилились.

"Я принимаю обязанность, частию потому что ты всегда был моим любимцем (как, полагаю, тебе известно) и мне не по сердцу отказать тебе; частию же вследствие уверенности, что я (говоря по всей вероятности и человеческому предвидению) никогда не буду призван к исполнению своей должности, так как я надеюсь и уверен, что ты не имеешь причины ожидать этого. Я было вполне решился не принимать более опеки, да (по всей вероятности) не было и повода предполагать, чтоб она мне досталась: даже воспитание Фредерика сильно связывало человека в моем положении.

"Впрочем, так как, по твоим словам, в этом деле забот по воспитанию детей от меня не потребуется, то могу обещать заведывание денежною частью, и поэтому согласен принять обязанность, все-таки надеясь и будучи уверен, что мне никогда не придется быть призвану к выполнению её.

"Что ты не приедешь ко мне попадаться? Я очень одинок: Фредерик бывает здесь набегом, по прихоти, какой-нибудь раз во все лето, а там и прощай; а мистрис Сент-Джон пишет мне, что отдумала приезжать на эту осень. Ты волен как птица, почему бы не приехать? Вот и все, что можно сказать обо мне. Я желал бы познакомиться с твоею женой и с будущею моею опекой, которая, надеюсь, никогда моею не будет. Ты спрашиваешь об Анне: еще ничего не решено, а Фредерик почему-то пятится.

будет призван к принятию должности, а, может-быть, время это не слишком отдаленно. Пим становится все сердитее, а ворчливее - верный и точный признак в глазах людей, знавших его подобно Джорджу, что доктор считает здоровье его весьма ненадежным. Еслиб он поправлялся, доктор был бы веселее зяблика. Но для подтверждения того факта, что болезнь его усиливается, не было нужды ни в Пиме, ни в ком другом: признаки были в нем самом.

Он радовался, что мистер Сент-Джон принял обязанность, хотя и заранее был почти уверен в этом, потому что Исаак Сент-Джон жил только для добрых дел. Наблюдение за воспитанием детей нельзя было возложить на опекуна, если они оставалась, как и следовало по справедливости, под опекой жены. Правда, что в последние месяц или два бывали минуты, когда, при воспоминании о прежних неудержимых припадках гнева, в него закрадывалось сомнение относительно полной годности её в эту должность; но он чувствовал, что не может не признать её прав, что не было уважительной причины разлучать мать с ребенком.

Ходя таким образом и перебирая в уме эти мысли и многия другия, он постепенно и незаметно, как будто не вдруг, убедился, что звуки, долетавшие со двора, изменили свой характер. Радостный смех перешел в ропот суматохи, веселая болтовня в приглушенные крики. Он стал вслушиваться, задержав дыхание, и в то же мгновение воздух огласился диким взрывом ужаса, целым хором воплей. Мистер Сент-Джон выбежал и, казалось, одним прыжком очутился в среде их. Толпа собралась вокруг озера; сердце его рванулось к детям, и это было весьма естественно. Но в глаза ему бросилась жена, стоявшая прислонясь к дереву, держа одною рукой возле себя Джорджа и прижав лицо его в складки своего роскошного платья, как будто желая заслонить его от какого-то бедственного зрелища вдали. Не было сомнения, что она взволнована каким-то внутренним потрясением: дыхание у ней было тяжело, лицо бледнее смерти.

- Что такое? Что случилось? крикнул мистер Сент-Джон, задержав на мгновение быстрый бег.

- Говорят.... что.... Веня.... потонул, ответила она, запинаясь на каждом слове.

Он не дождался конца речи: ринулся на берег озера, сбросив на бегу сюртук, и готовился нырнуть за любимым сыном. Но его уже предупредили; вопли сменились безмолвным ожиданием, затем - кликами восторга: и первое, что увидал мистер Карльтон, когда толпа разступилась перед ним, была собака Бран, плывшая к берегу с Веней.

- Добрая собака! Бран! Бран! сюда, Бран! добрый старик! спасай себе товарища! спасай Анвику наследника!

Все как следует. Ужь на берегу только выпустила добрая собака платье из зубов, а Веня скользнул на-земь. Мистер Сент-Джон, с большим волнением на лице чем когда-либо после смерти матери этого ребенка, подхватил мальчика одною рукой, а другою ласкал Брана.

произошло это, не от любви её к Вене. Может, она еще не давала себе и отчета что за чувства пробудило в ней это мгновение и не сознавала всей опасности, какою была исполнена мысль, выбелившая лицо её волнением и заставившая сердце её неистово забиться: "если Веня утонул, - мое дитя наследник".

Послышались голоса, что мальчик мертв, и мистрис Сент-Джон подняла голову с каким-то растерянным, сострадательным выражением в лице. Но мистер Карльтон, сжимавший малютку в горячих объятиях, чувствовал, что он только в безпамятстве. Он спешил к дому рядом с Гонорией, почти до смерти перепуганною, сопутствуемый ревностно сочувствующими из гостей, как вдруг вспомнил о жене.

- Гонория, побеги скорей, скажи Шарлотте, что Веня скоро оправится. Она там, под вязами.

- Умер он? спросила та, не дождавшись еще ни слова от Гонории, как только та подошла.

- О, нет, сударыня, благодаря Бога, не умер! Мистер Сент-Джон прислал меня сказать вам, что Веня оправился.

противоположного впечатления и не мог принять его.

- Не умер? машинально повторила она.

- Нет, не умер, сказала Гонория. - Теперь нечего и бояться, что он умрет.

На одно мгновение, единственно на одно мгновение, какого-то безумного свойства злобный взгляд, какой-то гнев обманутой надежды блеснули в глазах мистрис Сент-Джон. Гонория отшатнулась в испуге и огорчении: это выдало служанке более чем ей следовало звать.

Но не сочтите Шарлотту Сент-Джон злою женщиной. До сих пор в ней еще не было злобы. Чувство, каково бы ни было его свойство, возникло непрошенным: она не могла совладать с ним, и когда очнулась от него, то затрепетала так же искренно, как и сама Гонория. Но она не разобрала всей опасности этого чувства.

радостно забилось при этом знаке привязанности к его дитяти. Веня сам скатился в озеро, и этого в продолжение двух-трех минут никто не замечал, иначе не было бы никакой опасности.

Впрочем, опасность прошла, и мистер Пим ушел домой, громко обещав Вене полную шляпу лекарства в наказание за неосторожност. Мистрис Сент-Джон и домашние отправились в полночь на покои, оставив Гонорию сидеть с ребенком. Да и ей не было ни малейшей надобности сидеть, но она и слышать не хотела, чтобы не простеречь его до утра. Ребенок был настоящим её кумиром.

Вдруг вошел мистер Сент-Джон; Гонория вздрогнула и вскочила. Она задремала в своем кресле и думала, что господин уже лег в постель.

Веня лежал, прильнув к подушке своим раскрасневшимся крошечным личиком, слегка растрепав шелковистые волосы и высунув ручонку из-под одеяла; прелестная картина, представляемая большею частию всеми спящими детьми. Мистер Сент-Джон наклонился над малюткой с другой стороны люльки, повидимому прислушиваясь к его дыханию, но Гонории казалось, что господин её молится, так как глаза его были закрыты, и она видела движение его губ.

- Не хотелось бы нам с тобою потерять его, Гонория, заметил он с улыбкой, подняв голову.

- Тогда у меня, пожалуй, осталось бы заботой меньше! продолжал он задумчивым голосом. - Без матери и без меня Вене, может-быть, холодно станет на свете.

- Но ведь вы.... ведь вы не боитесь за себя, сэр! воскликнула Гонория, совершенно забыв, в огорчении от этих слов, что не её дело отвечать на мысли господина.

- Не знаю, Гонория. Недавно мне сдавалось, что я не долго загощусь здесь.

- Дай Бог, чтобы вы ошиблись, сэр! ревностно пожелала девушка: - ради этого дитяти.

- Почему же ради его?

Гонория молчала.

- Еслибы со мной что случилось, Гонория, вы все должны еще больше заботиться о нем: госпожа твоя, ты, все вы.

Могучее побуждение заставало Гонорию высказать кое-какие свои мысли, - одно из тех странных побуждений, что влекут за собой волю потоком, которым нет сил управлять,

не оставляйте малютку во власти мистрис Сент-Джон!

- Гонория!

- Знаю, знаю, сэр, что я забываюсь, что говорю то чего не должна; но дитя мне дороже всего на свете, и надеюсь, вы простите мне смелость ради его. Оставьте его во власти кого угодно, только не мистрис Сент-Джон.

- Нет, сэр, совсем напротив. Она силится любить его, но не может. А ежели вы скончаетесь, тогда, сдается мне, не будет причины и казаться, что любит. Я думаю.... я думаю, - и Гонория понизила голос, - что она современем станет к нему жестокою.

Смелая речь! Джордж Сент-Джон не остановил её, как ему, быть-может, следовало сделать; скорее, казалось, он принял ее, а размышлял над её значением.

- Поручите кому угодно в свете, сэр! продолжала она, и слезы пробивались вдоль по щекам на сериозном лице: - кому-нибудь из вашего собственного семейства, мистрис Дарлинг, кому хотите, но не оставляйте, не оставляйте его во власти мачехи!

Что за инстинкт предведения заставил Гонорию Триттон говорить таким образом? И что заставило мистера Сент-Джона выйдти из комнаты безо всякой тени выговора, как будто он безмолвно преклонился перед этим иyстинктом?