Накануне Мартинова дня.
Часть I.
Глава XI. Бегство мисс Розы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Накануне Мартинова дня. Часть I. Глава XI. Бегство мисс Розы. (старая орфография)

XI. Бегство мисс Розы.

Эта глава также должна быть посвящена Розе, если мы хотим знать конец эпизода, результаты которого имели такое сильное влияние на её чувства, на её внутреннюю жизнь.

Прошло несколько недель, настали знойные августовские дни, большая часть девиц изо всех сил подготовлялись к экзаменам. В школу временно вступила вольноприходящая воспитанница, Анна Мальборо, младшая сестра Джорджа Мальборо, одна только взятая матерью за границу. У M-me de Nino не было в обыкновении принимать вольноприходящих, но она сделала исключение в пользу этого ребенка, который оставался в городе лишь на несколько недель.

Поверят ли, что Роза Дарлинг все еще продолжила свое неуместное кокетство с Джорджем Мальборо даже в виду того открытия, что он помолвлен с Элеонорой Сеймур? Впрочем, кое-что можно сказать и в пользу её, хотя слова мои, без сомнения, удивят читателя. Еслибы Розу судили присяжные, они бы произнесли такой приговор: виновна, но есть и смягчающия обстоятельства. Роза была точно околдована. Нет сомнения, что пылкая страсть к Джорджу Мальборо возгорелась в её сердце, наполняя все изгибы его, и она относилась к Элеоноре с неудержимо-гневною ревностью соперницы. Но девушка, при всей легкомысленности увлечения, была не глупа: и не случись некоторых обстоятельств, она могла бы оставаться сравнительно спокойною, пока не замерла бы в ней эта дурно направленная любовь.

Добрым намерениям, на которые у нея достало бы и силы, и ума, вредило да и не могло не вредить дружеское сближение с мистером Мальборо, которого дом она часто посещала. Эта ошибка прежде всего падала на Элеонору Сеймур. Мистрис Мальборо поручила Элеоноре пригласить двух-трех молодых особ, которые приезжали бы с нею к обеду; в школе кто-то сказал, будто бы она не посмеет звать Розы, и Элеонора тотчас же пригласила ее. Роза поехала. Благоразумней было бы остаться дома: но Роза была не робкого десятка; да и самое искушение оказывалось непреодолимым. Мистрис Мальборо была очарована ею, а также и Джордж. Догадался ли этот джентльмен о чувствах Розы, и это польстило ему, или он просто не прочь был пококетничать с красивою девушкой, хоть бы и после помолвки с другою, только не подлежит сомнению, что он оказывал ей большое внимание, много смеялся с нею и шутил.

Шутил с нею. Как и сама Элеонора Сеймур могла видеть, с его стороны все делалось в духе шутки; но шутка иногда имеет сериозные последствия. Записочки, начатые из шалости, чаще и чаще передавались от одного к другой; а разсыльным была двенадцатилетняя резвушка, Анна Мальборо. Как раз в это время в Бельпорт заехал брат Розы, капитан Дарлинг; он скоро вошел в дружбу с мистером Мальборо, и вот новое звено в привязанности Розы. Встречая обоих молодых джентльменов на улице, она, против правил, выходила из рядов, повидимому для того чтобы пожать руку Франку, в действительности же для болтовни с мистером Мальборо. Даже Элеонора Сеймур подчинялась правилам школы и ограничивалась при встрече поклоном и улыбкой: не так поступала Роза. Девицы, бывало, пройдут всю улицу, иногда две, прежде чем она догонит их, запыхавшись, раскрасневшись, сияя восторгом и хвастаясь тем, что сказал ей Джордж. Напрасно выговаривали ей и запрещали надзирательницы; она хотела ставить на своем, и ставила.

Такое положение дел могло еще называться откровенно невинным. Но скоро оно должно было измениться.

Как-то давался большой званый вечер у одного шотландского лэрда, сэр-Санди Максвелла, и мисс Сеймур с Розой были в числе приглашенных. Быть-может, читателям небезызвестно, что во французских школах, говоря вообще, принято отпускать или не отпускать воспитанниц, смотря по желанию заявленному их родными. Розе мистрис Дарлинг дозволила выезжать, а Элеонора Сеймур уже не была воспитанницей, и потому M-me de Nino, хотя и явно высказала, что совершенно против того, чтобы молодые девушки принимали участие в больших сборищах, еще продолжая учебные занятия, но все-таки не нашла удобным отказать им. Эмма Моубрей предложила школе пари, что мистер Мальборо будет танцовать с Розой больше чем с Элеонорой, и девицам так хотелось узнать чем разрешится это пари, что помещавшияся в большом дортуаре не спали до самого приезда Розы и Элеоноры домой. Пробил уже час, когда оне вернулись, и M-me de Nino проснулась в гневе (она им назначила только до половины двенадцатого, а оне все это время продержали карету, в которой ждала собственная горничная M-me de Nino, старуха Филисите). Впрочем, разказов не было никаких, потому что мистер Мальборо не являлся на вечер.

На следующее утро классы тянулись долго. Они всегда затягивались перед раздачей наград. То был третий августовский четверг, день отпуска, и несколько девушек собирались с Элеонорой обедать у мистрис Мальборо: именно Роза, Мери Карр и Аделина де-Кастелла. Приглашения предоставлены были на волю мисс Сеймур, и она, как бы бравируя, всегда выбирала Розу, но ни разу не пригласила Эммы Моубрей, чем эта молодая леди сильно обижалась, как известно было всей школе. Оне собирались отобедать, по обыкновению, в школе, в виде закуски, так как у Мальборо обедали не раньше шести часов. Пока накрывали на стол, девицы разбрелись, кто по двору, кто в сад, отыскивая тени от сильного зноя. С Розой, по всем признакам, случилось что-то не совсем обыкновенное: она, казалось, от радости с ума сходила.

- Это по случаю выезда, заметила Мери Карр Элеоноре.

- Ну, как же! вставила Эмма Моубрей;-- оно, пожалуй, немножко и от этого, а главное, она сейчас только получила любовную записку от мистера Мальборо.

У Элеоноры Сеймур побледнели щеки.

- Не говорите глупостей, сказала Мери Карр Эмме Моубрей.

- Глупостей! ответила та, уходя:-- если можно, так я вас удостоверю.

Минуту или две спустя, она вернулась с письмом в в руке, распечатанным и писанным рукою мистера Мальборо к Розе, и передала его Мери Карр.

- Если угодно. Роза говорит, что оно pro bono publico.

Итак Мери Карр прочла вслух:

"Безценная моя, вы должны были удивиться, не видя меня у сэр-Санди. Я уже одевался на вечер, как вдруг прислали записку из Hôtel du Nord; у бедного Пристлей прискорбным случаем разорвало ружье и повредило руку.

"Я сидел возле него до сих пор (четыре часа пополуночи), но пишу к вам прежде чем лягу спать, потому что вы имеете право знать каждую мою мысль, каждый мой шаг. Сегодня вы обедаете у нас, прекрасная моя fiancée также; но я желал бы видеть вас одну.

Не по ошибке ли было отправлено это письмо? Мери Карр часто слыхала о таких вещах. Могло ли оно быть написано к Розе? Увы, да! Все было слишком ясно. Рука Джорджа Мальборо, адрес: "мисс Розе Дарлинг, en Ville" написан им же, и его же печать: Д. М. Мери встала, и заслонив Элеонору от любопытных, кивнула Анне Мальборо, между тем как Эмма Моубрей смотрела на них торжествующим взглядом и спрашивала будут ли ей вперед верить.

Маленькая Анна прыгала по двору. Она была еще очень мала, и девицы забавлялись ею как игрушкой: она так, подплясывая, и подбежала к Мери Карр.

- Послушай, Анна, сказала Мери,-- мне кое-что надо у тебя спросить; и если ты вздумаешь увертываться хоть на волос, я уведомлю M-me de Nino, что в нашей школе передаются письма, и тебя выгонят в ту же минуту. Ты сегодня приносила записку от брата?

- Приносила, пробормотала Анна: - пожалуста, не говорите про меня.

- Промолчу, если ты скажешь правду; кому ты ее принесла?

- Мисс Дарлинг.

- Ей ли он посылал? Что он говорил, отдавая тебе записку?

- Он велел мне отдать ей в собственные руки, когда при ней никого не будет, и передать его поклон, ответила Анна.-- Ах, пожалуста, не говорите про меня мисс Карр! Что жь тут особенного; он часто пересылает со мною поклоны мисс Дарлинг.

- То ли это письмо, которое ты принесла? она протянула ей руку, в которой все еще держала это письмо.

Это заставило мисс Моубрей назвать ее дурочкой. Анна убежала, радуясь, что отделалась. Вслед затем подлетела Роза в страшном волнении, заметив потерю своей записки. Роза вовсе не объявляла, что это письмо pro bono publico, и Эмма Моубрей безчестно вытащила его у ней из кармашка в фартуке. Роза получила письмо обратно, но сильно разсердилась на Эмму да и вообще на всех.

А бедная Элеонора Сеймур? Когда Мери обратилась к ней, она была белее мрамора. Сидя здесь же, на старой деревянной скамье, повидимому, тихо и спокойно, она слышала все. Схватив руки Мери Карр и крепко с отчаянием сжав их, она залилась неудержимыми, истерическими слезами, и скользнув на крыльцо, кинулась на верх.

- Извинитесь за меня за столом, Мери, шепнула она.

Нужно ли говорить читателю, что письмо в действительности было написано к Элеоноре? Единственные слова, относившияся в нем к Розе, была: "моя прекрасная fiancée", а мистер Мальборо написал их в виде игривого намека на школьную шутку. Интригу вела Эмма Моубрей, в отместку Элеоноре и Розе, так как она им завидовала и обеих не любила. Она избрала своим орудием Анну: дитя, по её настоянию, написала письмо к Розе и попросила брата надписать адрес и запечатать его; а Эмма Моубрей открыла оба куверта, искусно приподняв печати перочинным ножичком, и заменила одно письмо другом. Таким образом Элеонорово письмо попало к Розе, а другое Эмма Моубрей сожгла, насулив Анне целый воз хорошеньких вещиц за сохранение тайны. Будучи великою охотницей до проделок, эта юная девица так и поступала, хотя мисс Карр чуть не заставила ее со страху проболтаться.

Это может показаться избитым, слабым, но уверяю, что обстоятельства сложились точно так как мы их описали. Помести только Джордж Мальборо в своем письме Элеонорино имя, и штука не могла бы быть сыграна. Но он этого не сделал. И ни Роза, ни Элеонора ни на миг не подозревали, чтобы в письме была какая-нибудь подделка или чтоб оно было написано не к Розе.

Оне поехали обедать к Мальборо, у Элеоноры сердце билось негодованием оскорбленной любви; Роза сияла счастием и красотой. Вечер не только не улучшил положения дел, но еще увеличил всю эту brouillerie, если мне извинят это французское слово. Элеонора своею холодностью, надменностью, презрением почти оскорбила мистера Мальборо, а Роза в этот раз, кажется, высказала ему, кому были отданы её лучшия чувства. Он несколько раз ловил случай спросить у Элеоноры, чем он так огорчил ее, но не получил никакого ответа. Еслиб она только намекнула ему, скольких хлопот и горя избавились бы они! Но самые разспросы с его стороны казались Элеоноре лишь дерзостью в добавок к оскорблению. Вы видите, как они все запутались, и единственно за недостатком одного откровенного слова.

С тех пор между Элеонорой и мистером Мальборо прекратилось всякое согласие, всякое взаимное понимание. Он неоднократно просил ее объяснить внезапную перемену в её обращении, то письменно, то на словах. Она возвращала его письма, не распечатав, или рвала их на клочки в глазах посланного; отказывалась его видеть, когда он посещал ее; гордо обходила его при встрече. Мистрис Мальборо замечала что-то неладное, но так как никто из них ничего не поверял ей, то она и не вмешивалась, полагая, что это просто любовная ссора. Элеонору она узнала очень недавно, приехав в Бельпорт лишь за неделю до того воскресенья, когда Роза в первый раз увидала ее в церкви. Одна Роза, повидимому, была счастлива и восторженно ликовала. Анна передавала бесконечное множество записок и посланий с той и с другой стороны, держа это в секрете от школы. Роза сделала большую глупость: получив то письмо, она сама писала к мистеру Мальборо. Не забудем, впрочем, что тогда в уме её не было ни малейшого подозрения, чтобы письмо это было писано не к ней. Роза вполне была уверена, что письмо назначалось ей, и да послужит это извинением её уверенности, что мистер Мальборо обратил свои искания от Элеоноры к ней: вся школа так же думала. В самом ли деле надеялась она успешно заменить Элеонору и сделаться женой мистера Мальборо - не знаем. Девицы полагали что так, а оне отличались зоркою наблюдательностью. Во всяком случае, Роза теперь считала поле действия столь же законно открытым ей, как и самой Элеоноре.

День раздачи наград был великим днем. Девицы оделись в белые платья с голубыми поясами и такими же лентами на шее; а парикмахер пришел рано поутру, чтобы во-время все покончить. Съехалось много приглашенных, и перед самым выходом девиц в залу, некоторые из них видели в саду Розу, говорившую с каким-то джентльменом. Ее подкараулила Маделена де-Гассикур, несмотря на свою всегдашнюю близорукость.

- Это должен быть её брат, крикнула Маделена, не знавшая тайны.-- Она спутает себе прическу прежде чем мы войдем в залу.

Эмма Моубрей взглянула сквозь деревья. Это был не "брат", а мистер Мальборо. Он наклонялся к Розе; она, повидимому, плакала, а он держал её руку и что-то сериозно говорил ей. Эмма Моубрей оглянулась на Элеонору, которая стояла у окна и все видела. Она страшно побледнела и молча стиснула губы. Но это свидание украдкой не могло длиться более нескольких мимолетных минут. Часовая стрелка приближалась к двум, и лишь только часы пробили, Роза явилась среди подруг, и всем было приказано идти в актовую залу. Приятное было зрелище, когда оне входили, приседая собравшимся посетителям. Впереди шли две хорошенькия Англичанки, сестры, а позади всех шли две безспорные красавицы из старших: Роза Дарлинг и Аделина де-Кастелла; обе прекрасные, но так несходные в своей красоте. Аделина получила девять призов, Роза только два; но Роза подготовлялась к призу иного сорта. Настала вакация - скучная, невозмутимая вакация. Из девиц старшого класса в школе оставались только Аделина, Роза, Мери Карр и, разумеется, мисс Сеймур. Мистрис Мальборо собиралась уехать из города; Джордж еще оставался. Элеонора, видимо увядая, никуда не хотела выезжать и поэтому не встречалась с ним; но Роза, постоянно выезжая, встречала его часто.

Однажды, пополудни, Элеоноре, которая с каждым днем становилась бледнее и бледнее, подали в классную свернутый клочок бумаги. Она развернула его и прочла несколько слов, написанных карандашом:

"Я дожидаюсь в зале; мне, по обыкновению, отказано; но, Элеонора, умоляю вас, позвольте мне сегодня видеться с вами. Вечером я отплываю в Лондон, но если мне позволено будет видеть вас, в путешествии, быть-может, не окажется надобности. Приходите, Элеонора, заклинаю вас любовью, которую мы некогда питали друг к другу.

Элеонора прочла, задумчиво разорвала бумажку пополам и возвратила клочки Клотильде.

- Отдайте это джентльмену, гордо проговорила она: - другого ответа нет.

- Клотильда, шепнула она,-- кто там в зале?

- Красивый Monsieur, что собирался жениться, как говорят, на M-lle Сеймур, ответила служанка.

- Дайте мне ответ, сказала Роза, взяв у нея из рук изорванные клочки:-- мне надо послать записку его матери, так я передам и это. Пожалуста, Клотильда, не говорите M-me de Nino, что он здесь.

Служанка, ничего не подозревая, ушла по своим дедам, а Роза отправилась в залу и пробыла там на сколько хватило смелости.

В тот же вечер Элеонора Сеймур, сидя в уголке небольшой классной, разказывала Мери Карр про Рим. Аделина де-Кастелла, хорошо зная этот город, поправляла ее, когда та ошибалась в чем-нибудь. M-lle Жозефина, (воспитанницы обыкновенно звали ее мамзель Фифиной), единственная надзирательница, оставшаяся на вакацию, сидела за своим столом у окна и писала письма. Когда на столько смерклось, что видеть было уже трудно, она заперла стол, оглянулась, а вдруг каким-то тревожным голосом спросила где же Роза, как бы удивясь, что не видит её в числе прочих.

Молодые леди не знали. Роза с самого полудня была на верху в спальне. Она сходила к обеду и опять ушла прямо на верх.

Мамзель Фифина стала выговаривать воспитанницам; она была ворчливей всех наставниц, кроме M-lle Клариссы. Что-то невероятно, чтобы Роза оставалась на верху в потемках; она, должно-быть, достала себе свечку, а это, как известно всем девицам, противно правилам заведения. И она приказала мисс Карр сходить и попросить ее вниз.

Мери Карр встала, зевая: оне долго засиделись тут, а она почувствовала легкую судорогу в ногах.

- Кто пойдет со мною? спросила она.

Обе молодые девушки отозвалась, и все трое ощупью побежали на темную лестницу. Оне не нашли огня в спальне и не нашли Розы. Полагая, что она могла заснуть на одной из кроватей, Аделина сбежала вниз и достала у одной из служанок свечку.

Розы тут не было; а на постеле её лежало запечатанное письмо к Мери Карр:

"Милая Мери,

"Я знаю, что вы в последнее время были против меня; мы с мисс Сеймур были соперницами в равном и честном бою; вы бы помогли ей, хотя бы это разбило мое сердце. Мне кажется, что в этой скачке мы ни на голову не отставали друг от дружки, но выиграла я. Надеюсь, что мамаша примирится с тем шагом, который я делаю; мне давно хотелось устроить сватьбу с похищением - это так романтично; а если Франк бросится за нами в погоню, так что нужды, я не стану его слушать. Когда мы увидимся, я уже буду

- Взгляните на мисс Сеймур! вырвалось из дрожащих уст Аделины де-Кастелла.

И это было сказано как раз во-время, потому что Элеонора теряла сознание. Едва ее привели в себя, как вошла мамзель Фифина, не довольная промедлением.

Письма ей, конечно, не показали, но должны была сознаться в отсутствии Розы, сказав tout bonnement, по выражению Аделины, что не могли сыcкат её.

Розы не сыщут! M-me de Nino обедала в гостях, и мамзель Фифина чуть не потеряла разсудка от ужаса. Среди последовавшей затем сумятицы главная горничная, Жюли, заглянула в дверь и доложила: высокопочтенная г-жа Сеймур.

В более спокойное время все бы разразились хохотом. Жюли была нянькой в благородном Английском семействе; там она познакомилась с британскими титулами, а так же любила употреблять их, как и свое знание Английского языка. Однажды к воспитаннице Этель Дау приехала повидаться мать, красивая леди, вся в воланах, перьях и золотых цепочках. Проводить ее в залу выпало на долю Жюли: она явилась в классную, распахнула дверь настежь и доложила: "мистрисс Дау, эсквайр". Девицы так и прозвали ее с тех пор сквайр Дау.

Элеонора вскочила с пронзительным криком, и конвульсивно рыдая, кинулась в объятия матери.

- О, мамаша, возьмите меня домой! Возьмите меня!

Мистрис Сеймур была как громом поражена,-- и не одним болезненным криком Элеоноры, но и переменой в её наружности. Она только-что вернулась из Лондона. Мери Карр сообщила ей некоторую долю правды. Она сочла это за лучшее и в самом деле не могла уклониться от быстрых вопросов мистрис Сеймур. Но письмо Розы, вместе с содержащимся в нем известием, было пройдено молчанием. Мистрис Сеймур тут же взяла свою дочь домой, там-то ужь Элеонора все разказала,-- как Роза действительно бежала с мистером Мальборо. Мистрис Сеймур скрестила свои аристократическия ручки и весьма определительно выразила желание, чтобы ни малейшого намека об этом никогда не срывалось ни с уст её дочери, ни с её собственных.

- Это нам возмездие, сказала она,-- за то, что мы доверились кузнецу.

что Роза улетучилась в небеса.

Прошло три дня. Мистрис Сеймур сидела в гостиной, в которой зеленые венециянские ставни были в половину затворены и занавески спущены, потому что Элеонора лежала здесь на диване в жалком упадке сил. Мистрис Сеймур обреталась в негодовании, приличествовавшем её высокому роду и сделанному ею заявлению, что наконец-то он от них отвязался, хотя, несмотря на кузнечный изъян, в сердце своем она все-таки лелеяла надежду на эту весьма желательную партию для Элеоноры.

Вдруг отворилась дверь, и в все вошел сам Элеонора с усилием приподнялась на диване, а мистрис Сеймур гордо встала, причем вся кровь Лофтусов запылала в её светло-серых глазах. Тут произошла борьба, в которой каждая сторона силилась удержать за собой первенство: мистрис Сеймур отказывалась от всяких сношений с ним, а мистер Мальборо настаивал на том, чтоб его выслушали.

Он сказал, что три дня тому назад ездил искать ее в Англии; там он узнал, что она вернулась во Францию и последовал за нею. Целью его было упросить ее, чтоб она воспользовалась своим влиянием на Элеонору и уговорила ее объясниться с ним. Элеонора была помолвлена с ним, и без всякой с его стороны вины, без всякой причины, внезапно переменила свое обращение с ним. Напрасно ждал он от нея объяснений; она отказывала ему в них, и единственным прибежищем его оставалась мистрис Сеймур. Если Элеонора отказывает ему, он не может настаивать, но должен настоятельно требовать, чтоб ему сказали причину этой перемены: на это он имеет право.

- Лучше бы вам преспокойно выйдти отсюда, сэр, сказала мистрис Сеймур ледяным тоном: - вам не понравится, если я позову слуг.

- Я не выйду отсюда без объяснения, ответил он: - вы не можете мне отказать в этом, мистрис Сеймур; я по праву могу требовать объяснения. Поведение Элеоноры выказывало, что она имеет причины в чем-то на меня пожаловаться. В чем же? Я торжественно объявляю вам, что мне это неизвестно, что ни в каком оскорблении относительно её я неповинен.

- Не было ли тут ошибки, Элеонора? нерешительно обратилась она к дочери.

- О, позвольте мне узнать, в чем дело, умолял он, прежде чем Элеонора могла заговорить:-- что бы то ни было, ошибка ли, действительные ли повод, позвольте мне узнать....

- Прекрасно, сэр, вскрикнула мистрис Сеймур со внезапною решимостью - так я сначала спрошу вас самих, что вы сделали с тою несчастною молодою особой, которую похитили из под сени её крова и обязанностей три дня тому назад?

- Я никакой молодой особы не похищал, ответил мистер Мальборо.

- Ровно ничего.

- Вы не склонили её к побегу с вами? Вы не брали её в Лондон?

- Решительно нет. В тот самый вечер, как мне уехать, я видел мисс Дарлинг в гавани, и она там осталась. Она была с братом. Но это не объяснение, мистрис Сеимур. Элеонора, прибавил он, подойдя и остановясь перед ней:-- еще раз обращаюсь к вам. Что было причиной вашей первой, внезапной. холодности?

- Говори же, Элеонора, сказала её мать: - я так же мало знаю об этом, как и мистер Мальборо, но теперь я думаю, что дело можно разъяснить и добиться истины. Здесь должна быть какая-нибудь странная загадка.

- Это я к вам писал, Элеонора, сказал мистер Мальборо.

- Я читала письмо, ответила она, с усилием переводя дыхание:-- оно было написано к Розе.

- Оно было написано к вам, Элеонора. Я во всю жизнь свою ни разу не писал Розе Дарлинг любовных записок, подобных этой; клянусь вам святостью честного слова.

- Сколько раз вы писали письма к Розе!

куверты. Я помню, что надписывал в то утро адрес на её письме к мисс Дарлинг. Элеонора, сериозно проговорил он,-- мне кажется, что вы были жертвою химеры.

- Роза вас любит, шепнула она, смягчаясь и сердцем, и в тоне голоса.

- Нет, это пустяки! - Несмотря на отрицание, в лице мистера Мальборо просвечивало, впрочем, что он в этом уверен. - Элеонора, я искренно уверен, что вы наслушались глупостей, какие болтали в шкоде, и поверили им. Роза Дарлинг очень красива и любит поклонение; и если я так часто встречался с нею, кто же натолкнул меня? Вы, Элеонора, вашею холодностию и тем, что избегали меня. Я не отрицаю, что болтал с Розой и легкомысленно, и шутливо, но никогда не говорил сериозно; я не отвергаю даже.... что целовал ее, хотел он прибавить в порыве откровенности, но подумал, что это не дурно и опустить в присутствии мистрис Сеймурь. - Но моя любовь, моя преданность на разу не уклонилась от вас, Элеонора.

Она залилась радостными слезами. Мистрис Сеймур строго положила им конец.

- Элеонора, письмом, о котором ты мне говорила, и которое мисс Дарлинг оставила в ту ночь на кровати, она, должно-быть, хотела подшутить над тобою и двумя легковерными молодыми особами, твоими подругами. Мне и самой казалось чрезвычайно странным, чтобы молодая леди, с положением в свете, могла провиниться в такой вульгарной вещи как побег. Чрезвычайно дурно было даже делать это предметом шутки.

Мистер Мальборо мог бы, еслибы захотел, сказать как оно было сериозно. Во время свидания с Розой в зале, он сказал ей, что уезжает, и тут же узнал как сильно она его любит. При этой горестной разлуке у Розы вырвалось несколько слов, которые могли вразумить его, если он еще не разумел этого прежде. Он сделал вид, что принимает их в шутку: он и сам сказал нечто в роде того, что не дурно бы ему увезти ее в Гретна-Гров, все это в шутливом тоне, просто, для шалости; он говорил так легкомысленно ради самой Розы: он не желал бы дать ей заметить, что она изменила своей тайне. Каково же было его удивление, когда в тот же вечер, выходя из конторы паспортов у самой гавани и готовясь войдти в лодку, он увидал Розу. Она приняла его слова не в шутку! В таком затруднительном положении он не знал что ему сделать для обезпечения себе лодки, потому что неизбежно лишился бы её, провожая Розу назад к M-me de Nino; но в эту минуту как-раз подошел капитан Дарлинг. Он передал молодую леди её брату, объяснив ему в нескольких словах её присутствие. Затем он был вполне уверен, что Роза через час находилась уже в полнейшей безопасности в своей шкоде. Но мистер Мальборо был из числа тех, которые умеют хранить тайну в таких обстоятельствах, и он сохранил ее даже от Элеоноры.

которое попало в чужия руки и, кажется, послужило первоначальною причиной всего бедствия, дело разъяснилось бы само собою.

- Этого достаточно для того, чтобы человек поклялся никогда не употреблять конвертов, воскликнул мистер Мальборо с прежнею улыбкой счастливого любовника:-- но вам не следовало сомневаться во мне, Элеонора.

Где же все это время была Роза? M-me de Nino в последней степени отчаяния и растерянности посылала по десяти раз на дню на квартиру капитана Дарлинга, но и он исчез. Мамзель Фифина, которой, разумеется, досталось более всех, то рыдала, то ворчала вслух; а Мери Карр и Аделина чуть не заболели, сознавая всю тяжесть хранимой ими тайны. Такое положение дел, будучи столь же бурным в доме, как погода на дворе, продолжилось три дня, и наконец-то вернулась Роза в сопровождении брата.

Но в каком печальном состоянии! Вся промоченная дождем и морскою водой; в платье, слипшемся и прильнувшем к телу; совершенно измученная трехдневною морскою болезнию: все это время она лежала полу-мертвою в рыбачьей шлюпке, сильно подверженной качке, при гуле ветра, чуть не умирая от страха. В лодке не было ничего съестного, кроме соленых сельдей и кислого пава, еслиб она даже была в состоянии есть. Не удивительно, что Роза позабыла всякое приличие и назвала брата ослом за то, что он взял ее с собою. Роза по какому-то случаю надела лучшия вещи из своего гардероба: белую шляпку и жемчужно-серое платье дама. Надо было видеть их по возвращении!

около берега с братом, в рыбачьей шлюпке какого-нибудь честного, грубого, работящого моряка! Капитан Дарлинг, привезя сестру домой, представил тысячу извинений M-me de Nino и свалил всю вину на этот предательский ветер, который продержал их в море три дня, тогда как он разчитывал угостить ее небольшою экскурсией в течении часа, на пользу её здоровью.

M-me de Nino, наконец, умилостивилась. Но мамзель Фифина до сих пор еще ворчит, касаясь этого пункта. По справедливому замечанию её, в этой рыбачьей лодке должно было повредиться что-нибудь особенное. Положим, что ветер был суров.