Накануне Мартинова дня.
Часть II.
Глава V. Не удалось!

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Накануне Мартинова дня. Часть II. Глава V. Не удалось! (старая орфография)

V. Не удалось!

Теперь мы приступаем к той части нашего разказа, о которой так неприятно говорить. мистер Сент-Джон сделал последнюю попытку поколебать решимость синьйора де-Кастелла, но ему строго заметили, чтоб он никогда более не поднимал этого вопроса. Тогда ему не осталось другого выбора, как склонить Аделину к побегу. Мысль эта испугала ее и вызвала с её стороны упреки, что было весьма естественно; она почувствовала себя оскорбленною не только самим предложением, но и тем, что оно шло от мистера Сент-Джона. Однако он стоял на своем. Прежде всего он спросил у нея, каком образом избегнет она замужства с де-да-Шассом, если не решится на подобный шаг? Потом он начал приводить ей самые красноречивые доводы, а красноречие действует убедительно, исходя из любимых уст.

Отдадим справедливость Сент-Джону. Он в самом деле был убежден, что действует честно для блага Аделины. Да и едва ли можно было назвать побегом поступок, к которому он склонил ее, ибо он принял все меры, чтобы получить помощь и содействие своей семьи. Он разказал своим родным все как было, открыл им всю истову и умолял их спасти Аделину. Было бы излишне следить за ним в этом деле изо дня в день, шаг за шагом; довольно будет оказать, что хотя поздно и не охотно, однако Аделина дала ему свое согласие.

До торжественной свадьбы оставалось только три дня. В один знойный вечер они стояли оба в кустах. Действительно, ему нельзя было терять времени, если он уже решался спасти ее. Он подал ей письмо своей матери.

"Дорогая Mademoiselle де-Кастелла! Фредерик пишет мне, что доводы мои не убедили вас, потому что вы думаете, будто я высказала их только из вежливости. Вы правы, если предполагаете, что я строго смотрю на тайный побег; каждая порядочная женщина не может смотреть на это иначе, если она добросовестна. Но вы находитесь в исключительном положении. Дело идет о вашем будущем счастии, может-быт, о самой жизни вашей; и я действительно думаю, что Фредерик прав, говоря, что считает священною обязанностью спасти вас от тягостного и вынужденного брака. Не жестоко ли жертвовать вашим счастьем только для того, чтобы сдержать данное слово,-- а ведь это так, если я не ошибаюсь? Синьйор де-Кастелла сам высказал (в письме к моему пасынку, мистеру Исааку Сент-Джону), что еслибы не это несчастное слово, которым он связал себя, он гордился бы вступить в родство с Фредериком, что он ничего не имеет лично против моего сына. Сказать вам правду, мне самой показалось из этого письма (которое пасынок мой препроводил ко мне), что ваш отец был бы рад найдти предлог к нарушению своего слова, но что он просто считает невозможным найдти его. Этот факт или, лучше сказать, мнение отца вашего и побудило меня главным образом поддерживать Фредерика в его намерении и если оно осуществится (я опять повторяю, что для вас нет другого выхода), пусть лучше я освящу его своим участием, которое в последствии оправдает вас в глазах света.

"Я не совсем еще оправилась от своей болезни, чтобы выехать вам навстречу, но леди Анна Сэвилль вызвалась заменить меня. После завтра она отправляется с мужем в Фокстон, где и примет вас из рук Фредерика. Оттуда она привезет вас прямо ко мне в Лондон, где вы пробудете до вашей свадьбы, которою, разумеется, не к чему медлить; потом вы съездите на короткое время в замок Вефер, а оттуда уже на юг. Контракт готов, а ждет вашей и Фредериковой подписи. Мистер Исаак Сент-Джон уже скрепил его своею рукой и встретит вас в Лондоне.

"Я жду вас с большим нетерпением. Поверьте мне, дорогое дитя мое, что я постараюсь быть для вас нежною матерью.

- Будь готова завтра вечером, шепнул он Аделине, когда она сложила письмо.

- Когда же мы обвенчаемся? в смущении спросила она после минутного молчания, и потупила свое очаровательное лицо.

- Ты видишь, Аделина, что говорит моя мать. Я выхлопотал особенное разрешение, по которому протестантский обряд совершится тотчас же по прибытии нашем в Лондон, так чтобы нам более не разлучаться. Если же обряды твоей церкви потребуют некоторой отсрочки, чего я, впрочем не предполагаю, ты пробудешь у моей матери до тех пор, пока и она не будут выполнены.

- А ты... ты будешь добр ко мне? пролепетала она, заливаясь слезами. - Я покидаю дом, в котором была счастлива, мать, отца, друзей моего детства, я все покидаю для тебя; будешь ли ты всегда такой добрый?

- Аделина! воскликнул Сент-Джон, прижимая ее к своему сердцу: - как можешь ты спрашивать меня об этом? Ты скоро станешь моею дорогою женой, а я буду лелеять тебя так, как никто еще тебя не лелеял. Твои родители любили тебя горячо, но разве любовь их может сравниться с моею? Бог да поможет мне устроить твою жизнь так, чтоб она казалась тебе счастливым сном. Ни одна мать еще не берегла так своего первенца, как буду я беречь и лелеять тебя.

Еслибы не сильное биение её сердца, которое он чувствовал под своею рукой, ее можно было бы упрекнуть в холодности - так неподвижно она стояла. Но это было безмятежное спокойствие безграничной любви, слишком глубокой, слишком чистой для наружного проявления.

- Ты меняешь этот дом на более прекрасный, продолжал он,-- ты простишь мне эти слова, когда увидишь замок Вефер. Ты будешь его кумиром. Я говорю не о себе одном, но и о верных, преданных моих слугах. Они переходили к вам из поколения в поколение; они служила моему отцу, моему брату и будут служить мне, а тебя, свою госпожу, они станут боготворить. Ты будешь чувствовать себя счастливою в этом доме. Иногда мы будем уезжать в чужие края, предаваться светским удовольствиям, но за то будем возвращаться в свой дом с таким отрадным чувством, что нам современем станет тяжело покидать его. Там будем воспитывать наших детей и научать их добру; там будем жить так, чтобы сделаться достойными вечной жизни; пути к спасению различны, но вера и цель, к которой мы стремимся, для всех одинаковы: одна надежда, одно Небо, один Бог! О, Аделина, оставь твой страх за будущее, оставь все сомнения, если они у тебя были. Других я стал бы уверять честью, а тебя я прошу довериться моей любви.

Посвятив еще несколько минут на окончательное обсуждение своего плана, они повернули было к дому, как вдруг около них раздался кашель. Сент-Джон бросился в сторону и увидал сидевшого на скамье отца Марка. Давно ли он был здесь? Если так, то он, вероятно, слышал то, чего ему не следовало знать, потому что он понимал по-Английски. Сент-Джон в досаде закусил губы.

- Это вы, отец мой?

"Он верно сейчас только пришед", подумал мистер Сент-Джон.

- А это кто же с вами, неужели Mademoiselle de Castel-la? продолжал священник, потому что Аделина нарочно осталась позади. - Зачем, дитя мое, выходите вы так поздно вечером?

- Я уже провожаю ее домой. Да ведь ночь еще не наступила.

И точно, еще не совсем смерклось; но уже поднимался туман, как это всегда бывает после знойного дня. Время стояло жаркое, жаркое даже для конца августа, и солнце пекло целый день. Аделина поспешила войдти в комнаты; хотя она пробыла в саду не более пяти минут, однако боялась чтоб её не хватились.

План побега был так разчитан. В следующую ночь Аделина должна была уйдти к себе в комнату ранее обыкновенного, под предлогом головной боли или какого-нибудь другого легкого нездоровья, и отпустив Луизу, одеться подорожному. Потом тайком спуститься вниз, выйдти из дома прежде чем его успеют запереть на ночь и присоединиться к Сент-Джону, который будет ждать ее в саду. Тот же неудобоописываемый экипаж, не раз уже служивший мистеру Сент-Джону, род длинной одноколки с белым коленкоровым верхом, легкий и прыткий, будет стоять у подъезда и помчит их в Одеск. Там они захватят ночной поезд, идущий из Амиеня в Булонь, а в Булоне уже прямо сядут на пароход Фокстон, который, по заведенным заранее справкам, отплывает рано утром вместе с приливом. По прибытии в Фокотон, Сент-Джон сдаст Аделину на попечение капитана Сэвилля и его жены, леди Анны. Таким образом они надеялись быть целую ночь в дороге, прежде чем бегство их могло быть замечено в Бофуа. В теории план этот казался довольно исполнимым; увидим, каков он будет на практике.

Наступил роковой день, ужасный для Аделины! Обман вообще был несвойствен её натуре; но свой настоящий поступок, тайный побег из родительского дома, она считала гнусным преступлением. Не любовь к Сент-Джону придавала ей такую решимость; под влиянием одного этого чувства она все-таки не нашла бы в себе достаточно силы, чтобы бежать: ее подвинул на то страх сделаться женою де-ла-Шасса. Ах, еслиб она могла хоть на один день поменяться характером с мисс Розой Дарлинг!

Но день дотянулся кое-как до вечера даже и для Аделины. После обеда они все сидели в любимой западной гостиной, когда в нее вошел Сент-Джон; его встретили с удивлением, потому что посещения его в последнее время были весьма редки. В этот раз он был против обыкновения молчалив и задумчив, да и все вообще были как-то неразговорчивы. Синьйор де-Кастелла играл в шахматы с Агнесой, и поздоровавшись с Сент-Джоном, не сказал с ним более ни слова. Старая мадам де-Бофуа играла в экарте с Мери Карр.

Зловещее уныние, казалось, тяготело над всеми. В комнате было как-то черезчур тихо. Роза, для которой скука была хуже яда, вскочила со стула, и в надежде развеселить всех, стала усердно рыться в кипе нот. Она выкопала оттуда одну старую-престарую песню, которую она не пела целые месяцы, а может-быть даже и годы. Каким образом напала она на нее? Это была чистая случайность, просто, судьба. Еслибы кто-нибудь из посторонних попросил Розу спеть эту песню, она, разумеется, ответила бы на эту просьбу сарказмом, посмеялась бы над "извращенным вкусом", над "английскими идеями", "готским вандализмом" и вместо песни прокричала бы какую-нибудь италианскую или немецкую арию. Но в этот вечер ей самой вздумалось спеть ее, и в этом - я снова повторяю - участвовала сама судьба.

"Лишь только я вспомню, что надо разстаться с Эрином, с тобою -

Разстаться на целые годы, быть-может, навеки."

Едва успела Роза пропеть эти строки, как в комнате раздались рыдания Аделины. Она полулежала в кресле своей бабушки, бледная и спокойная, между тем как в душе её кипела буря. Слова песни были удивительно применимы к ней, и она вслушивалась в них с невыразимою тоской. Да, удивительно применимы! И она также на целые годы, быть-может навсегда, покидала свой дом, своих дорогих родителей. В подобные минуты самое ничтожное обстоятельство может поколебать внешнее спокойствие. Рыдания Аделины усиливались все более и более, и она, наконец, потеряла всякое самообладание. Все присутствующие взглянули на нее с изумлением, и Роза вдруг оборвала песню.

Мистер Сент-Джон, стоявший у фортепиано, инстинктивно бросился-было к Аделине, но на полдороге также инстинктивно остановился и отошел назад. Все с безпокойством обступили Аделину, её мать оставила свое шитье и подошла к ней. Но Аделина как бы по мановению волшебного жезла вдруг преодолела себя. Она в коротких словах разсеяла общее недоумение: она была, просто, не в духе сегодня, целый день ей нездоровилось, и песня Розы ее разстроила; все прошло теперь. Мистер Сент-Джон шепнул Розе, чтоб она спела что-нибудь другое, и Роза начала новую песню. Тогда он простился со всем обществом и ушел. Через несколько минут и Аделина, сославшись на усталость, объявила, что идет спать.

- Пойди, дорогое дитя мое, сказала г-жа де-Кастелла,-- ты в самом деле, кажется, нездорова.

- Прощайте, дорогая, дорогая моя, мамаша, сказала она, обвивая руками шею матери, а неудержимые слезы снова брызнули из её глаз. Она, кажется, отдала бы половину будущого счастия своего, чтобы мать благословила ее в эту минуту, но как попросить ее об этом? Обойдя всех, она нетвердым шагом подошла к отцу и поцеловала его - что было из рук вон, ибо отец её неспособен был поощрять даже в своей дочери такую фамилиарность в отношении себя. Потом она вышла из комнаты, конвульсивно подавляя рыдания. Посидев несколько минут у себя, и оправившись немного, она позвонила Луизу. Вошедшая горничная не могла скрыть своего удивления, что молодая госпожа её так рано ложится спать. Аделина сказала, что у ней болит голова, велела раздеть себя, и отпустила Луазу. Заперев дверь на задвижку, она оглянулась вокруг себя. Прежде всего ее поразило, что гардероб был заперт и ключ вынут. А платье и шляпа, которые она думала надеть на себя, были в гардеробе; она опять позвонила.

- Дай мне ключ от гардероба, сказала она вошедшей Луизе. - Он заперт.

Луиза пошарила у себя в кармане, вынула оттуда ключ и настежь отворила шкап.

Отвечать было довольно трудно. В другое время Аделина, просто, велела бы отворить гардероб и идти. Но страх быть открытою заставил ее замяться.

- Мне нужен.... нужен.... носовой платок, сказала она, заикаясь.

Быстро захлопнулись дверцы шкапа, замок щелкнул, и ключ опять очутился в кармане у Луизы.

- Parbleu, Mademoiseille, воскликнула она, подходя к комоду,-- да разве платки ваши в гардеробе?

Аделина знала это не хуже самой Луизы, но она растерялась и начинала проходить в отчаяние.

- Можно подумать, у нас воры в доме, что ты держишь мои вещи под замком! воскликнула она. - Оставь гардероб открытым, Луиза!

- Разумеется, у нас в доме нужно все прятать как от воров, проворчала Луиза. - Когда Сусанна ищет что-нибудь для барыни, ей покажется, что это здесь, она и пойдет рыться в ваших вещах. Третьяго дня я целый час убирала здесь после нея.

- Хорошо, оставь гардероб открытым на нынешнюю ночь, сказала Аделина. - Завтра ты можешь его опять запереть, если хочешь.

Мамзедь Луиза отперла шкап и вышла из комнаты.

Аделина начала одеваться. Она надела темное шелковое платье, легкую светлую кашемировую шаль и соломенную шляпу с белыми лентами. Потом накинула на плечи дорогой шелковый дорожный бурнус, подбитый и опушенный горностаем. Он был подарен ей госпожою де-Бофуа для путешествия на юг. Через несколько минут она уже была совсем готова, но еще не пришла пора идти. Аделина была бледнее смерти; бледна до такой степени, что испугалась собственного отражения в зеркале. Голова кружилась, Бога дрожали, ей делалось дурно. Она уже начинала думать, что не в силах будет идти. Села и стала ждать.

Минуты быстро летели одна за другою; скоро наступит время идти, если она уже решилась на это. Она опустила руку в карман; все было при ней: кошелек с несколькими наполеондорами, носовой платок, маленькая стклянка с одеколоном и ящик с его письмами и подарками.

Она встала, взялась за ручку двери; но изнемогая от волнения, вернулась назад, выпила стакан воды и опять села. Однако, чем долее она медлила, тем хуже ей становилось. Наконец, сделав над собою отчаянное усилие, она погасила свечку, отворила дверь и проскользнула на лестницу. Все, повидимому, было спокойно. До её слуха долетали только невнятные голоса слуг из отдаленных комнат и ничего более; она тихо спустилась по лестнице и прошла через освещенную переднюю. Когда она отворяла наружную дверь, кто-то вышел из западной гостиной; Аделина сделала быстрое, нервное усилие над собой, и прежде чем можно было разглядеть кто идет, перешагнула за дверь, тихо затворив ее за собою.

О, горе! о, ужас! Прямо против нея, на последней ступени лестницы, как будто погруженный в раздумье, сидел отец Марк. Он взбежал на лестницу и схватил Аделину за руку. Она испустила страшный, пронзительный крик.

же.

- О, Аделина, заблудшее дитя, что это такое? воскликнула её тетка.-- Ты хотела тайно бежать из родительского дома! Ты, Аделина де-Кастелла!

- Тетушка, тетушка! Сжальтесь надо мною! Я, кажется, умираю! Лучше бы, мне умереть чем выносить что и перенесли за это время!

- И лучше бы сделала, позор хуже смерти, строго возразила ей тетка.

Слова её были прерваны появлением Сент-Джона. Аделина вырвалась из рук тетки и священника, и бросившись в его объятия, закричала:

Тогда Агнеса де-Бофуа побежала в гостиную с громкими криками, что Сент-Джон собирается похитить Аделину, а все высыпали оттуда толпой. Первым движением Сент-Джона было успокоить Аделину, потом он повел ее домой, между тем как добрый священник удалился по направлению к часовне.

Некоторое время все были в неописанном изумлении и смущении. Каждый говорил свое, и все в один голос упрекала Сент-Джона, а она все еще прижималась к нему, как будто разстаться с ним было для нея так же тяжело как разстаться с жизнью. Сент-Джон храбро защищал ее. Прежде всего раздались в этой суматохе слова синьйора де-Кастелла:

- Так вот ваша признательность к вам! Низко обмануть ее, навлечь на нее позор!

- Я готовил ей счастье, отвечал он,-- еще несколько часов, а она стала бы моею законною женой. Мать моя по нездоровью не могла сама встретить нас в Факстоне, вместо её Аделину ожидает там леди Анна Сэвилль, женщина, известная своими высокими правилами и пользующаяся всеобщим уважением. Брат мой уступает вам замок Вефер, контракт, в том виде как я предлагал его вам, уже готов и ждет только ваших подписей, а до совершения свадебного обряда, еслибы даже вам пришлось ждать не более одного часа, Аделина оставалась бы под защитой моей матери, к которой привезла бы ее леди Анна. Вот доказательства того, что я говорю правду, прибавил он, бросая на стол несколько писем. - Я склонял ее к безчестью! Еслибы вы, синьйор де-Кастелла так же заботились о счастьи вашей дочери, как я забочусь о её чести, между нами и не возникло бы никакого спора.

- А ты, безстыдная девушка, как могла ты решаться опозорить свое имя!

- Не упрекайте её, прервал Сент-Джон.-- Я не позволю вам сказать ей ни одного обидного слова в моем присутствии. Если кого можно порицать в этом деле, так это меня одного. Аделина долго не хотела и слышать о побеге и только тогда согласилась на него, когда вся семья моя выказала свое одобрение, а даже сочувствие по поводу этого решения. Деликатность теперь неуместна, синьйор де-Кастелла, а потому я прямо объявляю вам, что она будет моею женой. Нынешние планы наши разрушены, но если новая попытка на побег нам не удастся, знайте, что Аделина перед алтарем отречется от того мужа, которого вы для нея избрали.

- Вы становитесь держим, милостивый государь, сказал синьйор де-Кастелла.

Слишком долго было бы описывать этот спор до конца. Он был продолжителен и бурен. Госпожа де-Кастелла плакала, а старая госпожа де-Бофуа слегка склонялась на сторону Сент-Джона. Нельзя сказать, чтоб она оправдывала его попытку на побег, но он был её любимцем, так что она не могла долго сердиться на него и уже не раз в ответ на его речи одобрительно постукивала своею тростью, как стучат в парламенте при криках: "слушайте, слушайте!"

Аделина стояла около мистера Сент-Джона и конвульсивно рыдала; белая вуаль закрывала её лицо, а дорогой бурнус, спустившись с плеч, волочился по полу. Отец её вдруг обратился к ней.

- Аделина де-Кастелла, решилась ли ты выйдти замуж за этого человека?

- Говори же, сказал Сент-Джон Аделине, которая не решалась отвечать.

- И ты решалась выйдти за него, за этого протестанта-Англичанина.

- Да, если вы позволите, прошептала она и зарыдала еще сильнее.

- Завтра утром я переговорю с тобой, продолжил синьйор де-Кастелла, все еще обращаясь к своей дочери.-- После свидания со мною ты будешь свободна выбрать себе в мужья кого пожелаешь: назначенного ли мною жениха или того, кто теперь стоит возле тебя.

- Честное слово? воскликнул Сент-Джон вне себя от изумления.

стороне.

- И вы позволите мне узнать её решение из её собственных уст?

- Повторяю вам, что я не стану более стеснять ее. Она будет также свободна в своих действиях, как и мы с вами. А теперь, мистер Сент-Джон, желаю вам спокойной ночи.

- Ах, еслиб я мог теперь остаться с тобой, чтоб охранять тебя в эту ночь, шепнул он Аделине, неохотно прощаясь с нею. - Ты так нуждаешься в утешении, а здесь некому тебя утешить! Но успокойся, дорогая моя, если синьйор де-Кастелла сдержит свое слово, это будет наша последняя разлука.

- А ведь он благородный человек, несмотря за все свои недостатки, мысленно проговорила Агнеса де-Бофуа, следившая за прощанием мистера Сент-Джона с Аделиной. - Да и в чем заключались все его недостатки? что хотел увезти чужую невесту с тем чтобы самому на ней жениться.

не посмеют попрекнуть ее старыми грехами!