Накануне Мартинова дня.
Часть II.
Глава VII. Испорченный портрет.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Накануне Мартинова дня. Часть II. Глава VII. Испорченный портрет. (старая орфография)

VII. Испорченный портрет.

Да, у нея порвался сосуд; горе и волнения её, были слишком сильны; они произвели разрыв одного из этих маленьких проводников жизни. Многие из окружавших ее в эту минуту всеобщого оцепенения поняли, что её слабые легкия были только поддержаны на некоторое время но далеко не излечены.

Ее осторожно подняли, и обойдя ступени террасы, прямо перенесли в желтую гостиную, где и положили на дорогой, хотя несколько старомодный диван. На что была она похожа! Бледное лицо, закрытые веки, под которыми едва теплилась жизнь, и кровавые пятна, резко выделявшияся на желтых бархатных подушках дивана. В Одеск послали верхового за доктором, с приказанием скакать, как только позволит дорога. Ему велено было также отправить телеграмму в Бельпорт к тому французскому доктору, который лечил Аделину весной; а этот последний должен был привезти с собою еще одного английского врача.

Как склоны мы обманывать, или, лучше сказать, пытаться обмануть себя! Опомнившись от первого потрясения, синьйор де-Кастелла принял беззаботный вид, стараясь уверить себя, что у Аделины порвалась только маленькая жилка и положение её не опасно. А она неподвижно лежала на диване, вполне сознавая все происходившее вокруг нея; это можно было заметить по открывавшимся иногда векам. Госпожа де-Кастелла, нервная и впечатлительная по натуре, чувствовала себя больною и удалилась в свою комнату, где с ней поминутно делалась дурнота. госпожа де-Бофуа сидела подле нея, а синьйор, нежный и любящий супруг, то и дело заходил к жене. Бедная старушка де-Бофуа пошла было взглянуть на Аделину, но вскоре вернулась, поддерживаемая своею горничною, и в отчаянии ломая руки. Таким образом при Аделине оставались только две ревностные, но перепуганные подруги, горничные и тетушка Агнеса. При виде бедной девушки, лежавшей на диване, все негодование, возбужденное накануне её поступком, начинало ослабевать. Зачем было удерживать ее от побега? Жить ей во всяком случае оставалось не долго. Не все ли равно, еслиб она прожила остаток дней своих любящею, счастливою невестой, или несчастною разочарованною девушкой? Трудно было определить то сколько чувство стыда, столь сильно овладевшее её душой в продолжение последних часов, содействовало её настоящему потрясению. Более других возмущена была её поступком Агнеса де-Бофуа; она до сих пор еще не могла опомниться от этого позора.

Аделина повернула свою голову к Розе, проходившей мимо нея.

- Я ведь умираю? спросила она.

- О, Аделина, вам не следует говорить! с испугом отвечала Роза. - Сейчас приедет доктор. Умираете! Конечно, нет.

- Где папаша?

- Пожалуста не говорите! Он сейчас был тут, и верно опять придет.

- Роза, тихо прошептала она, несмотря на запрещение,-- кажется, я умираю. Мне хотелось бы видеть Фредерика Сент-Джона; хотя на минуту, скажите ему.

Не посоветовавшись ни с кем и обливаясь слезами, Роза на-скоро написала записку мистеру Сент-Джону. Ей также казалось, что смерть была за плечами. Она написала ему своим отрывистым, резким тоном, но ясно и решительно, потом тихонько вызвала Луизу из желтой гостиной и отправила ее на мызу. А между тем время тянулось.

Аделине необходимо было совершенное спокойствие, как нравственное, так и физическое; но она была очевидно взволнована и не сводила глаз с дверей, напрасно поджидая мистера Сент-Джона, который не являлся. Луиза также не возвращалась. Хорошо ли сделала Роза, написав эту записку? Аделина молча лежала в совершенном изнеможении, но внутренняя тревога её не стихала.

Наконец вошла Луиза, по обыкновению раскрасневшись от ходьбы и поводя крутом сверкающими черными глазами. Ей бы следовало вызвать Розу из комнаты; но она прямо подошла с весточкой к Аделине. В гостиной никого не случилось в эту минуту из старших: синьйор де-Кастелла снова ушел к жене, а мисс де-Бофуа стояла у большого подъезда, с нетерпением поджидая доктора из Одеска. Луиза духом слетала к мадам Барет и обратно и вошла в гостиную даже не сняв перчаток,-- единственного прибавления (за исключением красного дождевого зонта), необходимого для того, чтобы домашний костюм её превратился в выездной. Что сказала бы на это английская горничная? В руке у нея был толстый, запечатанный конверт, адресованный на имя Аделины рукой мистера Сент-Джона. Глаза больной безпокойно следили за ним, между тем как Роза принимала его из рук Луизы.

- Распечатать? прошептала Роза, наклоняясь к ней. Аделина взором изъявила согласие, и Роза вскрыла пакет прямо перед её глазами. В нем находился простой белый лист бумаги, в котором завернуты были все её письма к Сент-Джону. Они грудой посыпались на больную; и Роза, освоенная с такими делами, смекнула в чем дело и гневно обратилась к Луизе.

- Это сам мистер Сент-Джон передал тебе?

- О нет, сударыня. Мистер Сент-Джон уехал.

- Уехал!

- Уехал в Англию. Совсем уехал.

груди и пылавшим щекам, которые лишь за минуту пред тем покрыты были смертною бледностию, можно было судить, что она все слышала. Простушка Луиза, ничего не замечая, продолжала в полголоса свой разговор с Розой, и некому было остановить её болтовню.

- Я не захватила его каких-нибудь три минуты... да, кстати, сударыня, вот и ваша записочка к нему. Мадам Барет уже надевала другой чепчик, чтобы вести сюда этот толстый пакет, которые мистер Сент-Джон наказывал как можно аккуратнее передать барышне в собственные руки. Так вот она и хотела принести его сама. Она сильно разстроена его отъездом, тетушка-то Барет; никогда и никого еще, говорит, я так не любила, как мистера Сент-Джона.

- Но что было причиной такого внезапного отъезда? спросила Роза, в разгаре любопытства забывая об Аделине.

- Мадам Барет говорит, что она охотно дала бы обрубить себе уши, лишь бы узнать это, отвечала Луиза.-- Она полагала, что здесь вышла какая-нибудь неприятность, какой-нибудь спор, или нечто в этом роде. Но я разуверила ее в противном. Конечно, говорю я, у нас случилась сегодня большая неприятность, да чем же тут виноват мистер Сент-Джон, когда он гораздо прежде уехал из замка! Тогда она подумала, не получил ли он дурных известий из Англии, но почта в это утро не приходила. Ужь как бы там ни было, а он вернулся страшно взбешенный и портрет испортил.

- Какой портрет? быстро спросила Роза.

Но прежде нежели мы услышим ответ Луизы, не мешает объяснить читателю, что портрет Аделины [был давно окончен и отвезен в замок. Между тем, вернувшись из Парижа, господин де-Кастелла пожелал сделать кое-какие изменения в аксессуарах и для этого снова отослал портрет на мызу. Но после того произошло столько событий, не говоря уже о двух поездках мистера Сент-Джона в Англию, что портрет долго оставался без поправки. Впрочем, в продолжение последних дней Сен-Джон работал над ним довольно усердно, кончил его и еще накануне вечером, надеясь бежать с Аделиной, распорядился, чтоб его на другой же день отвезли в Бофуа.

- Какой портрет? нетерпеливо спросила Роза.

- Да барышнин, что он сам снимал, отвечала Луиза. - Как вернулся домой, так и бросился прямо в мастерскую и все перевернул вверх дном. Мадам Барет прибежала на стук, чтобы посмотреть кто там возится; но так как она была в ночном чепчике, то и не решилась войдти в комнату, а только посмотрела сквозь щелку, и тут-то ужь она его и увидала! Подвернись ему под руку палитра с синею краской, он схватил мокрую кисть, да как хватит ею портрет-то прямо по лицу. Ma foi! вbдно ужь очень осерчал, коли наложил руку на свое изделье. А ужь какую красавицу-то написал!

Наступила пауза. Роза только глаза таращила от удивления: она, подобно всем прочим, ничего не знала о разрыве между Сент-Джоном и Аделиной.

- Я всегда подозревала, что он склонен к бешеным порывам, сказала она.-- Я даже это высказала ему однажды.

Луиза продолжила свой разказ.

- И как не стыдно, сказала мадам Барет, нашел на чем вымещать свою злобу! что за безразсудство! Ведь это, так сказать, личное оскорбление для мадемуазель Аделины, как будто она в чем-нибудь провинилась перед ним. Конечно, я поддакнула тетушке Барет, сказав, что он поступал весьма гнусно: но что жь бы вы думали, сударыня? как она вдруг накивется на меня, да и ну клясться и божиться, что дескать никому не позволит сказать дурного слова про мистера Сент-Джона; что у него золотое сердце, что он щедр как принц, и что с ним, вероятно, случилось что-нибудь особенное, необыкновенное, если он мог до такой степени забыться, до такого ребячества.

Роза взглянула на Аделину, только теперь, кажется, вспомнив об ней. Румянец сбежал с её бледных щек, дрожащия веки были опущены: кто знает, каких усилий стоило ей лежать неподвижно, ничем не обнаруживая своего волнения?

- Ужь я-то ровно ничего против него не имею, продолжала Луиза обиженным тоном, как будто еще обращаясь к отсутствующей хозяйке мызы.-- Я только из вежливости поддакнула тетушке Барет, а она Бог знает из-за чего подняла гвалт. То так скажет, то иначе. Да ужь о мистере Сент-Джоне нечего говорить, он вед себя как настоящий джентльмен, особенно в отношении к нам, к прислуге; а по-французски-то как говорил, да вы сама знаете, Mademoiselle Роза,-- настоящий Ангел.

"Comme un vrai ange" были её подлинные слова. Роза кивнула головой.

- Чего нельзя сказать об Англичанах вообще, прибавила Луиза.

- Но почему же он так внезапно уехал? разспрашивала Роза.

- Этого никто не знает, сударыня. Возвращаясь домой, он встретил Виктора... того лентяя, что живет у дяди Барет - я бы давно прогнала его - и приказал ему оседлать себе лошадь. Потом пошел в мастерскую, где и видела его тетушка Барет, только она не показалась ему, затем что чепец-то на ней ночной был. Долго он там оставался и наконец ушел к себе наверх, а уж когда вышел оттуда, гнев его стих, и он никогда не был так кроток и мил, как в эту минуту: позвал к себе тетушку Барет, передал ей пакет для мадемуазель Аделины и просил ее, чтоб она сама его доставила. Потом он объявил ей о своем отъезде, так она едва на ногах устояла: просто, говорит, пусти в меня дядя Барет из трубки дымком, так бы и свалилась. Да я и не удивляюсь этому: одно дело - неожиданное известие, опять же и ночной чепец, которого еще не успела сбросить. Не знаю, случается ли хоть раз в год, чтобы мадам Барет была не оправлена, разве вот что сегодня у нея были трубочисты.

- Итак, сударыня, когда тетушка Барет опомнилась немного от поразившого ее удара, она спросила мистера Сент-Джона, надолго ли он уезжает и когда намерен возвратиться. Он сказал, что никогда, никогда более не вернется сюда, и что причину этого он объяснит в письме к господину д'Эстивалю. Он поблагодарил тетушку Барет за её попечения о нем и сказал, что она с мужем скоро получат от него известие. Потом он уехал верхом, приказав выслать вслед за собой свои вещи и оставив кучу денег для прислуги.

- Но куда же он уехал? разспрашивала Роза.-- В Англию что-ли?

- Именно так предполагает тетушка Барет, сударыня. Во всяком случае туда будут высланы его вещи. Теперь он поехал в Одеск, вероятно, захватит поезд в Париж, или в Кале.

Бог знает, долго ли бы продолжались еще росказни Луизы и разспросы Розы, еслибы не раздался в это время на дворе стук лошадиных копыт, и Луиза не поспешила к окну, в надежде увидать доктора из Одеска. Как ни опасен был для Аделины этот разговор, но с другой стороны, быть-может, лучше было разом узнать истину и успокоиться.

Действительно, то был доктор из Одеска. Какие странные совпадения случаются иногда на белом свете! Когда оба всадника, пришпоривая своих коней во всю прыть, повстречались между собою на дороге и обменялись вежливыми поклонами, подозревал ли мистер Сент-Джон, что доктор спешил к покинутой им Аделине, против которой до сих пор кипело в нем негодование, и которая лежала, быть-может, на своем смертном одре!

Да, она должна была умереть; если не нынче и не завтра, то через несколько недель; во всяком случае смерть была неизбежна. Этот приговор доктора, переданный на ухо девице де-Бофуа, постепенно распространился между перепуганными домашними. Впрочем, иные не хотели ему верить, в том числе господин де-Кастелла и Роза. Доктор отвечал, что это его личное мнение, от которого он был бы весьма рад отказаться, еслиб оно не оправдалось. Он чувствовал лежавшую на нем ответственность и был весьма доволен, что телеграфировано за двумя другими врачами.

При его помощи Аделину осторожно перенесли наверх, в её спальню. Роза несла за нею письма и спрятала их в безопасное место, которое больная могла постоянно иметь на глазах. прежде всего доктор предписал ей полнейшее нравственное и физическое спокойствие. Он полагал, что если удастся остановить излияние крови и залечить ранку, то жизнь её, пожалуй, еще могла бы продлиться. Впрочем, слова эти сказаны были нерешительно, как будто доктор сам сомневался в их истине; а Роза, пробравшаяся вниз на совещание, говорила потом, что она готова была задушить доктора.

Поздно вечером приехали из Бельпорта два другие медика: доктор Дорре и еще один английский врач. Они были гораздо сдержаннее в своих мнениях нежели их собрат из Одеска. Судя по их словам, Аделина была вне всякой опасности, и они, повидимому, сами этому верили.

Англичанин был стар, Француз сравнительно с ним молод. Аделина чувствовала себя тогда уже гораздо лучше и, быть-может, они в самом деле не нашли её положение опасным. Она лежала спокойно, улыбалась им, и по временам немного разговаривала. Все внешние признаки внезапного недуга исчезли, только на лице оставалась бледность. Утренняя тревога в доме заменилась теперь необычайною тишиной, и госпожа де-Кастелла снова ободрилась и успокоилась.

Осмотрев Аделину, доктора удалились в особенную комнату, для консультации. Через несколько минут они вышли оттуда и подтвердили мнение первого доктора, что прежде всего Аделине нужно спокойствие, молчание и отсутствие всякого возбуждения. В комнате её не должно быть более одного человека зараз, и всего лучше если это будет сиделка. Госпожа де-Кастелла, с жаром ловившая каждое их слово, охотно изъявила свое согласие на все. Доктор Дорре предложил взять ту же английскую сиделку, которая ходила за Аделиной весной. Он сказал, что лучшей и более полезной женщины он еще не встречал в свою жизнь.

- Я завтра же утром разузнаю о ней, сказал он.-- Кажется, у меня есть её адрес, и я пришлю ее сюда.

На другой день он должен был вместе с английским врачом приехать в Одеск для свидания с тамошним доктором, так как по отдаленности Бельпорта они не могли ежедневно приезжать в Бофуа.

где-нибудь по Германии. Разве я не говорила вам, что Шарлотта увезла ее?

- Но у нея ли она теперь? Быть-может, сиделка уже возвратилась домой?

- Может-быть с разстановкой произнесла Роза, как будто размышляя.-- Впрочем, не думаю. В последнем своем письме из Лондона мамаша говорила мне, что для бедной Шарлотты, вероятно, готовится тяжелое испытание, потому что от нея нельзя добиться ни строчки. Шарлотта ведь всегда была на первом плане у мамаши, между тем как нас считали ни за что. Только мной одной не могла она повелевать, прибавила Роза, встряхивая своими золотистыми кудрями и поднимая носик к верху.

- Если Джоржу стало лучше, то сиделку, быть-может, и отпустила, заметила госпожа де-Кастелла, припомнив теперь, для чего увезена была мистрис Браафорд.

- В том-то и дело, что ему, вероятно, хуже, отвечала Роза.-- Так писала мне Марианна. Впрочем, мы поищем сиделку, надеюсь, что она уже возвратилась.

он только повидался в присутствии её матери и тетки. В этот самый день назначена была их свадьба. Её смертная бледность, увеличенная его присутствием, произвела на него ужасное впечатление, но он постарался выразить ей надежду на её скорое выздоровление, слегка намекнув, что он сильно в этом заинтересован.

- А ведь она сериозно больна! сказал он Розе, встретив ее внизу перед своим отъездом.

- И очень сериозно, грустно проговорила Роза. - Как подумаешь, что весь этот великолепный, свадебный наряд, который она должна была надеть сегодня, заперт на ключ и убран в ящики!

- Вернулся в отечество, безпечно отвечала Роза.-- Мне кажется, будто целый век уже прошол с тех пор. Право, вы совершенно напрасно спорили из за нея, Monsieur le baron.

о том весеннем недуге, который снова обнаруживался теперь, когда все считали его излеченным; ему из голову не приходило, да и придти не могло, что причиной всему этому были чрезмерные душевные страдания.

Между тем мистрис Брайфорд тщетно искали в Бельпорте. Она еще не возвращалась от маленького наследника Анвик-Галла. Вместо нея, в Бофуа привезла другую сиделку, высокую, худую, черноглазую, проворную Француженку, в черном платье, повидимому, добрую и ловкую, но такую же болтушку как Луиза.