Накануне Мартинова дня.
Часть II.
Глава VIII. Комната больной.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Накануне Мартинова дня. Часть II. Глава VIII. Комната больной. (старая орфография)

VIII. Комната больной.

- Отдерните занавеску, Роза, едва внятно сказала Аделина де-Кастелла. - Солнца нет.

Пусть взглянет на нее читатель, между тем как она лежит на диване. уже несколько недель прошло со времени печального события, но перемены к лучшему в ней незаметно. Лицо исхудало еще более, осунулось, а под глазами образовались темные круги. Опасные симптомы в легких не повторялись: повреждение, казалось, тотчас же прошло само собою, но вместо того открылась лихорадка, сопровождаемая ужасною слабостью. Доктора напрасно задумывались над причиной этой упорной лихорадки, между тем как некоторые из домашних хорошо понимали, что причиной всему была снедавшая ее грусть. Теперь не оставалось более ни малейшого сомнения, что чахотка наложила на нее свою роковую печать, но можно было надеяться, по крайней мере, на задержку развития болезни. Роза и Мери находились при ней безотлучно. Аделина и слышать не хотела об их отъезде. "Пусть мне уступят вас до конца," говорила она, намекая на их родственников, и молодые девушки, повидимому охотно, примирялись с своим положением. Оне постоянно сидели около больной подруга, и хотя французская сиделка все еще оставалась в доме, но её должность при Аделине была почти упразднена; в настоящее время она ухаживала только за больною госпожой де-Бофуа. Синьйор де-Кастелла находился по делам в Париже,-- у него постоянно были там какие-то дела, которых, впрочем, никто не мог хорошенько разобрать. Агнеса де-Бофуа большею частию оставалась подле своей матери. Госпожа де-Кастелла чувствовала себя почти так же дурно, как и Аделина, безпрестанно грустила, сетовала и жаловалась. Она часто навещала свою больную дочь, но долго оставаться у нея не могла, потому что, не умея владеть своими чувствами, скоро впадала в истерику. Самый веселым, разговорчивым и наиболее частым посетителем был отец Марк. Он разказывал Аделине разные занимательные анекдоты о соседях и нередко вызывал улыбку на её уста. О религиозных предметах он никогда с нею не заговаривал, по крайней мере в присутствии молодых девушек, и никогда не намекал ей о близости кончины. Роза значительно исправилась за это время от своего легкомысленного тщеславия, все полюбили ее. Она горько оплакивала теперь свои безполезные и преувеличенные излияния относительно Сары Боклерк. В них, по её убеждению, скрывалась главнейшая причина страданий Аделины; и хотя последняя никогда об этом не упоминала, будучи молчаливее могилы, но тайна её иногда обнаруживалась невольно. Она уже несколько раз впадала в бред - иначе нельзя было назвать ту полудремоту, тот полусон на яву, в продолжение которого она высказывала тяготившия ее мысли. Это обыкновенно случалось в сумерки, но пробуждаясь, Аделина, повидимому, теряла всякое сознание о происшедшем. Читателю, быть-может, случится когда-нибудь видеть подобный случай. Да будет ему известно тогда, что положение больного в высшей степени опасно.

Вместо прежней комнаты, Аделине отвели другую, выходившую окнами на юг. Постель, по заведенному в этой стране обычаю, помещалась в алькове или, лучше сказать, в особенной маленькой спальне с двумя окнами и двумя дверями. За ней находилась большая, веселая комната или, лучше сказать, гостиная, с высоким потолком, большими окнами, с красивым камином и разостланными по блестящему полу яркими турецкими коврами. Диван Аделины стоял прямо против окон; он был легок и свободно поворачивался на колесцах во все стороны; госпожа де-Кастелла сидела в кресле, почти столь же бледная и изнуренная как сама Аделина; Мери Карр работала; Роза разсеянно перелистывала один из красивых альбомов, лежавших на большом круглом столе.

- Отдерните занавеску, Роза, сказала Аделина,-- солнца нет.

Роза исполнила её желание. За час перед тем бледное, туманное солнце, лениво выглянув из-за серых облаков, прямо блеснуло в глаза Аделине, так что нужно было задернуть гардину. Несмотря на слабый блеск лучей, они все еще были слишком ярки для её больных глаз.

Вдумываясь в судьбу Аделины, можно было найдти странное соответствие между её счастием, здоровьем и состоянием погоды. Сырая, бурная и мрачная с весны, во все время её продолжительной болезни и вплоть до приезда в Бофуа,-- погода стала теплою, ясною и очаровательною с той минуты, как начались отношения с Фредериком Сент-Джоном; но как скоро с отъездом его кончилась эта любовь, и Аделина заболела,-- погода опять переменилась, и снова наступили холодные, сырые, мрачные дни. Читатель знает уже, что с тех пор прошло несколько недель, но погода оставалась такою же мрачною, и не было надежды на перемену, по крайней мере до начала зимы. Какой-то суеверный страх закрадывался в душу Мери Карр, когда, сидя в темные вечера у постели Аделины, она прислушивалась к стонам и завыванию ветра. Сильно бушевал он вокруг не защищенного замка, обрывая последние листья с полунагих деревьев, и в стонах его как будто слышался погребальный звон по умиравшей девушке. Подруги с содраганием посматривали на небо, жалуясь на эту скучную, мрачную погоду, и всею душой призывая перемену; но оне забывали, что самый очаровательный летний день, самое яркое небо не могли бы оживить дом, из которого улетела радость, или успокоить сердце, покинутое надеждой. Все это лишь мечта воображения, скажут читатели! Какое отношение имеет погода к нашим житейским треволнениям? Конечно, никакого. А между тем это был замечательный год; зима, лето и опять зима; не было ни весны, ни осени.

Покамест Роза отдергивала занавеску, напевая веселый мотив, так как веселость была её неразлучным спутником, Аделина встала с дивана и пересела в спокойное кресло подле камина.

- Мамаша, сказала она, посмотрев на болезненно-апатичное лицо госпожи де-Кастелла,-- почему бы вам не пойдти погулять? Сегодня нет дождя, а свежий воздух оживил бы вас.

- О, Аделина, со вздохом проговорила несчастная мать,-- ничто не оживит меня, пока ты будешь в таком положении.

- Опять, с упреком заметила Роза.-- Вы на нее смотрите в мрачном свете! Аделина с каждым днем становится крепче и здоровее.

Это было отчасти справедливо. Но на долго ли? Быть-может, сама Роза в глубине души своей сознавала всю непрочность этой перемены. Госпожа де-Кастелла порывисто встала и вышла из комнаты, а Роза выразительно пожала прелестными плечиками. Иногда она сознавалась Мери Карр, что охотно побила бы госпожу де-Кастелла за подобные выходки. Но в настоящую минуту ограничилась только тем, что выместила свой гнев на подушке Аделины, начав безпощадно колотить ее, будто бы для того, чтобы сделать ее мягче и покойнее.

- Я вам подушку оправляю, Аделина.

- Не нужно, милая Роза. Мне и так хорошо. Но все-таки благодарю вас.

- Мне хотелось бы, чтобы вы попробовали этого желе; оно превкусное.

- Бог с ним, охоты никакой нет, равнодушно отвечала она.

- Не почитать ли вам? спросила Роза.

Такою была она постоянно: тиха, покорна, благодарна за все заботы о ней, но без малейшого участия к чему-либо земному. О Сент-Джоне не было никаких слухов; в какой части света находился он, знал ли он о положении Аделины, никто не мог этого сказать. Все предполагали, что он был в Лондоне, а Аделина ни на минуту в этом не сомневалась. И в продолжение всего этого времени ни единой строки от него, ни малейшого воспоминания!

Роза подошла к столу, и пересмотрев лежавшия на нем книги, выбрала стихотворения Теннисона.

- Нет, не ту, быстро сказала Аделина, слегка краснея,-- что-нибудь другое.

Еще бы! Разумеется, не ту. Эта книга была его подарком, и он имел обыкновение читать ей из нея вслух. Могла ли она переносить теперь это чтение из других уст?

Роза попробовала взять Беранже.

- Нет, и это не годится, сказала она. - Вы насмеялись бы над моим французским выговором!

- Но ваш выговор вовсе не дурен, Роза.

- В разговоре, может-быть, еще сойдет с рук. Но читать вслух стихи на каком бы то ни было языке, кроме своего собственного.... Это что такое! сказала Роза, прерывая свою речь, и раскрывая новую книжку, которую, впрочем также скоро и закрыла. То были Рейнские Пилигримы Бульвера.

- Все равно, прочтите хоть это, сказала Аделина.

- Нет, коротко отвечала Роза, не то пожимая плечами, не то содрагаясь.

Аделина протянула к ней руки, и притянув ее к себе, прошептала ей на ухо:

- Вы боитесь, читая о Гертруде, напомнить мне о моем собственном положении, Роза. Но между нами нет другого сходства, прибавила она с горькою улыбкой,-- кроме недуга и близкой смерти. Её судьбе можно было бы позавидовать.

- А мне очень нравится, сказала Аделина. - Особенно там есть один разказ, который я могла бы слушать бесконечно. Я позабыла его заглавие, но он начинается так: "Небесные Ангелы настраивали свои арфы, и...."

- Знаю, знаю, перебила Роза, быстро переворачивая страницы,-- вот он. "Душа в чистилище, или любовь сильнее смерти." Это разказ о постоянстве женской любви.

- И о её награде, со вздохом произнесла Аделина. - Прочтите его. Он не велик.

Роза начала читать. Трудно было бы определить, слушала ли ее Аделина: она молча сидела в своем кресле, закрыв лицо рукой; даже когда чтение кончилось, она продолжала сидеть в таком же положении, не сделав ни малейшого замечания, покамест не вошла сиделка, чтобы дать лекарство.

- Я там пока не нужна, сказала она с развязностью, свойственною всем французским слугам, но которая, впрочем, никогда не доходит до фамилиарности,-- так я посижу немного здесь.

- Подвинь диван к огню, няня, сказала Аделина.

Диван подвинули, и Аделина легла на него. Роза начала читать другой разказ и прочитала до самых сумерок.

- Не развести ли пожарче огонь, Аделина, и не кончить ли нам этот разказ теперь? или подождать пока принесут свечи?

Ответа не последовало. Мери Карр потихоньку подкралась к Аделине и увидала, что она спит. Сном, впрочем, нельзя было назвать это безпокойное дремотное состояние. Молодым девушкам часто приходило в голову, не дает ли ей этот доктор из Одеска опиума, который поддерживает в ней лихорадочный бред? Дрожащий огонь камина причудливо играл на лице Аделины, озаряя её очаровательную красоту и мертвенную бледность. Роза закрыла книгу, а Мери отошла от дивана, и став у окна, смотрела в темную ночь. Сиделка, убаюканная монотонными и непонятными звуками иностранного языка, заснула было под шумок, но вдруг очнулась, и выступив вперед, произнесла шепотом:

- Mesdemoiselles, я пойду вниз за дровами. Если барышня проснется и потребует чего-нибудь прежде чем я успею возвратиться, то потрудитесь позвонить.

- Ну, теперь она закатится на целый час! воскликнула Роза, обращаясь к Мери Карр, между тем как сиделка тихо вышла из комнаты: - вот увидите. Я в первый раз встречаю такую болтушку. Не странно ли это, Мери, что от мистера Сент-Джона до сих пор нет писем?

- Ничуть не странно; я вовсе и не думаю об этом. Эти летния проказы давно миновали; Аделина была бы гораздо счастливее, еслиб их вовсе не было. Оставляя в стороне эти идеальные бредни и смотря на дело с простой, здравой точки зрения.... я скажу вам, что мне весьма странно, как это родные Аделины не употребят более энергичных мер для её развлечения. К чему они держат ее наверху, в этой гостиной или, лучше сказать, спальне, вместо того чтобы свести ее вниз и поставить лицом к лицу с обыденною жизнию.

- Да некому заняться этим, сказала Роза. - Старая мадам де-Бофуа больна; Агнеса ухаживает за своею матерью; что же касается до госпожи де-Кастелла, вы сами видите, на что она годна. По моему мнению, если вам угодно знать его, Аделине здесь гораздо лучше нежели внизу. Там все напоминало бы ей о прошедшем; и притом в эту ужасную погоду комнаты внизу похожи на мрачные кельи. Как бы я желала, чтобы господин де-Кастелла вернулся поскорее!

- Мне кажется, вам без конца придется желать этого, возразила Мери. - Знаете ли, что я думаю, Роза? Он уехал именно потому, что ему тяжело видеть Аделину.

- Они ее убили сообща, заметила Роза.

- Нет, не убили, а только ускорили её конец. Этот исход был, повидимому, неизбежен. Вопрос заключался только во времени: немного раньше, немного позже.

- Еслибы господин де-Кастелла...

Мери-Карр жестом остановила свою собеседницу, потому что в эту минуту Аделина зашевелилась и начала бредить. Отвернувшись от темного окна, у которого оне вели свою тихую беседу, молодые девушки затаили дыхание и стали прислушиваться. Ясно раздавался этот бред в тишине комнаты:

был так взбешен и горд в этот ужасный день, но еслиб он любил.... никогда не вспомнит обо мне добровольно во всю свою жизнь! Не уверяйте меня, что он не говорил этого: я сама слышала. Не это ли новая комната, которую он пристроил в замке Вефере? Кто приказал ее выстроить? Его там не было. Где же картины? Ах, как мало! Послушайте! Послушайте! Роза, видите, вон он, идет сюда. О! Не пускайте ко мне де-ла-Шасса! Папаша, не могу я за него выйдти! ужь разсветает, а он не идет. Кто говорит, что он не идет? Отец Марк? А, вот и он! Он идет, идет! Фредерик, Фредерик, милый Фредерик! Зачем вы меня удерживаете и не пускаете к нему? А это кто крадется за ним? Какая красавица! Ах! (и в комнате раздался слабый крик.) Это она, это Сара Боклерк. О жестокий! жестокий! Променять меня на нее! Он сказал, что я буду его женой. Это что? Мои письма к нему, которые он бросил мне в лицо с язвительною насмешкой и презрением? Что это он читает Саре Боклерк? Свои письма ко мне? О, сжалься! Сжалься!

Эти отрывочные фразы произносились с большими промежутками, и многия из них были так безсвязны, что в них нельзя было отыскать смысла. На последнем слове в комнату вошла сиделка, нагруженная дровами. Она воздержалась на этот раз от продолжительной болтовни, но по несчастию, одно из принесенных ею полен скатилось на пол, и стук этот разбудил Аделину. Слезы градом струились по дицу Розы. Действуя под увлечением минуты, она, с свою обычною неосмотрительностию, подбежала к дивану и рыдая припала к подушке Аделины.

- О, Аделина, проговорила она,-- зачем было принимать это так близко к сердцу. Если для любви вашей наступил конец,-- я не знаю и не хочу знать, что было тому причиной,-- но если действительно все кончено между вами с мистером Сент-Джоном, то он поступил благородно, возвратив назад ваши письма. В самом деле он всегда поступал как честный и благородный человек. Другой на его месте удержал бы ваши письма у себя, хвастал бы ими, показывал бы их в обществе. О, еслиб я могла получить назад все свои любовные записочки! вдруг воскликнула Роза, безцеремонно переходя от дел Аделины к своим собственным сердечным делам:-- то-то-бы набралась их куча!

- Что вы хотите сказать этим? спросила Аделина, тревожно приподнимаясь с дивана.-- Разве я проговорилась во сне?

- Немного, лишь несколько слов, пояснила Мери Карр, выступая вперед и говоря тихим спокойным тоном, в противоположность разгоряченному тону Розы.-- Но ведь вам все ясно, Аделина, прошептала она.-- Мы знаем, что у вас с мистером Сент-Джоном вышла ссора, что он уехал отсюда в негодовании, и что с тех пор вы стали молчаливы и грустны не от одной только болезни. Эта внутренняя тоска снедает вас незаметно. Еслибы вы успокоились душою, время, быть-может, залечило бы ваши легкия, но теперь вы сами отнимаете у себя всякую надежду на выздоровление.

- Для меня нет надежды, отвечала она,-- ты это знаешь, Мери. Будь я даже попрежнему счастлива, осуществись мои мечты и выдь я замуж за мистера Сент-Джона, мне и тогда не пришлось бы жить долго; нет.

Мери Карр знала это, но она все еще старалась ее утешить.

- Впрочем, я должна была предвидеть все случившееся, с улыбкой сказала Аделина, пытаясь обратить этот разговор в шутку. То была первая невынужденная улыбка на её устах. - Помните ваше замечание, Роза, в этот достопамятный вечер на Новый год, когда у вас танцовали? Вы говорили, что французские ноготки предсказывают мне смерть и несчастную любовь!

- Какой вздор! рыдая сказала Роза.-- Стало-быть, я была дура, дважды дура; да я и не помню этого.

Но Роза слишком хорошо помнила, как Аделина смеялась тогда над её словами, будучи в полном блеске своей красоты и торжества. Роскошное лето её счастия миновало, и мечты её поблекли теперь, как цветы от зимняго холода!

Теперь уже не оставалось ни малейшого сомнения: по приговору докторов, она умирала от чахотки, но истинная причина её болезни скрывалась в сердце. Тоска грызла его день и ночь; какие же легкия могли бы устоять против этого разрушительного влияния?

Тяжело продолжать эту часть разказа, и приятнее было бы сразу перейдти к концу. Никому не весело читать однообразную повесть последних дней умирающей: в ней так мало событий, так мало интереса. Аделине становилось то лучше, то хуже; доктора продолжала свои визиты и совещания, меняли лекарства: пилюли на микстуру, микстуру на пилюли; и так шли дни за днями. Впрочем, все эти средства прописывались только английским доктором. Французы не любят прибегать к ним. Они не предпишут вам ни одного приема там, где Англичанин готов задушить вас лекарствами. И это совершенно справедливо. Чего, чего не надает вам Англичанин? И пилюль, и порошков, и микстур, по крайней мере пятьсот разных средств, между тем как Француз не даст ничего. Последний не скупится только на теплые ванны и диету. За то он слишком злоупотребляет ланцетом, пиявками и всякого рода кровопусканиями. В первый год пребывания Элеоноры Сеймур (если читатель еще не за был её) в пансионе M-me de-Nino, между воспитанницами появилась какая-то простудная лихорадка, вследствие чего и послали за домовым доктором, тем самым Дорре, который лечил теперь Аделину де-Кастелла. У пяти или шести младших девочек, сверх того, показалась накожная сыпь. Господин доктор объявил, что у них, вероятно, откроется корь или скарлатина, а до произнесения окончательного приговора велел положить их в постель и дать им сахарной воды. Потом он послал за остальными воспитанницами и каждой из них по очереди пустил кровь. {Истинный факт во всех его подробностях. Прим. авт.} "Просто предохранительная мера", сказал он M-me de-Nino.

Впрочем, если непременно нужно продолжать это грустное повествование о последних днях Аделины, воспользуемся лучше некоторыми извлечениями из дневника Мери Карр. Хорошо что она вела его; иначе, нам мало пришлось бы разказать читателю о первой половине заключительного акта этой трагедии.

Между прочим не лишнее будет упомянуть здесь, что Аделиной овладело безумное желание вернуться в Бельпорт. Сначала все противились этому, говоря, что в приморском городе холод гораздо чувствительнее нежели в Бофуа, и что путешествие зимой может повредить ей. Но одно обстоятельство сильно говорило в её пользу: в Бельпорте жили её доктора. Здоровье её видимо поправилось, так что синьйор де-Кастелла, вернувшись домой, с удивлением заметил эту перемену. Он, вероятно, не ожидал её.

Отрывок из дневника Мери Карр.

"Что ей так хочется возвратиться в Бельпорт? В ней разгорелось какое-то лихорадочное нетерпение, которое не ускользает даже от господина и госпожи де-Кастелла. Роза сейчас предлагала мне держать пари на пару перчаток, что все это непременно кончится нашею поездкой. Дай Бог! Этот дом, повидимому, обречен на всевозможные болезни. Госпожа де-Бофуа до сих пор не поправляется, а у одного из слуг сделалась желудочная лихорадка.

"Бельпорт! Бельпорт! Вот её единственное желание в жизни, вот о чем она ежедневно молит Бога. Не думает ли она услышать там о нем, или даже увидеть его? Наконец, не хочет ли она проститься с этим местом и в то же время с своими воспоминаниями? Как она попривалась! Она сходит теперь вниз и одевается попрежнему. Только волосы её собраны в одну косу под хорошеньким кружевным чепчиком: Французы так любят держать голову в тепле! Иногда она набрасывает на себя легкую кашемировую шаль, ту самую, которая была на ней в ночь её неудавшагося побега с мистером Сент-Джоном. "Желала бы я знать, думает ли она иногда об этом?" спросила я вчера у Розы. "Что вы за ослик!" любезно отвечала Роза, как будто она не думает об этой злополучной ночи ежечасно, ежеминутно!

"Теперь мы знаем, что мистер Сент-Джон в Лондоне. Просматривая Times, который аккуратно доставляется сюда к старой M-me де-Бофуа, я нашла его имя между именами других лиц, присутствовавших на каком-то митинге: Фредерик Сент-Джон, сквайр из замка Вефера. Я сунула газету в руки Аделины, указав ей на список имен, а сама вышла из комнаты. Когда я снова вернулась, журнал уже был на столе, а она сама лежала в кресле, опустив лицо в подушку.

"Неужели это заметное улучшение в её здоровье будет обманчиво? Быть-может, оно и не было бы обманчиво, еслибы не тревожная, вечно волнующаяся душа: повидимому, все тихо и спокойно, а внутри её все так и кипит. Прежней слабости нет и следа, кашель почти совершенно прошел. Но она попрежнему равнодушна, апатична, погружена в самое себя. Эту томную апатию, это полнейшее равнодушие к жизни и её интересам родные объясняют физическою слабостию; они не противодействуют ей никакими возбуждающими средствами, и Аделина безпрепятственно предается своему горю."

"Стоявшее в последние дни вёдро дало нам возможность исполнить желание Аделины, и вот мы опять в Бельпорте. Теперь, когда переезд совершился благополучно, мы все чрезвычайно довольны, что она ближе к докторам. Перемена воздуха для нея очевидно полезна: здоровье её улучшается с каждым днем. Но надолго ли? Роза снова ужь предается своей необузданной веселости и хочет служить молебен в благодарность за то, что разсталась с старым мрачным замком и его привидениями.

"Аделине устроили спальню в нижнем этаже, в задней гостиной. Так оно и лучше, ей можно теперь выходить к нам в переднюю гостиную, не подвергаясь холодному воздуху на лестнице. А если она опять сляжет, что, повидимому, неизбежно, то комната эта будет гораздо удобнее для прислуги, да и во многих других отношениях ей тут лучше."

"Сегодня была у вас M-me de-Nino с двумя из старших воспитанниц. Аделина много разспрашивала о пансионе и в ней, кажется, пробудилось неподдельное участие. Перебывало много знакомых, так что сравнительно с мрачным уединением Бофуа, здесь у вас каждый день походит на приемный. Доктора, очевидно, не находят в этом ничего вредного, иначе они запретили бы это. Но мне кажется, что для Аделины это даже полезно: ей некогда слишком задумываться о прошедшем. Горе свое она тщательно скрывает до сих пор и никогда не упоминает о нем ни единым словом. Имя мистера Сент-Джона при ней никто не произносит, так что все события последних шести месяцев можно принять за сон.

"Люди толкуют иногда о красоте чахоточных, но посмотрели бы они на Аделину де-Кастелла. Почти все видимые признаки болезни исчезли перед концом, они, вероятно, снова вернутся, но в настоящую минуту от них не осталось и следа. Никогда не была она так прекрасна, как теперь; конечно, это хрупкая, тленная красота, но в женщине она имеет особенную прелесть. Очаровательные контуры её лица, тихая грусть её томных, карих глаз, прозрачный румянец нежных щек более чем когда-либо влекут к себе взоры. Посетители смотрят на нее с изумлением, почти не доверяя её недавней болезни, и находят, что она быстро поправляется. А между тем энергии все нет как нет: то же равнодушие, та же безжизненность, сидит она или лежит, держа в своих трепетных, горячих руках какую-нибудь Английскую газету, и напрасно отыскивая все то же необретаемое имя.

"Вчера, когда Роза читала ей стихотворение Шеллея, ей подали письмо из Англии. Судя по почерку, оно было от мистрис Дарлинг. Аделина, вспыхнув от нетерпения, быстро взглянула на Розу, делая ей знак, чтоб она поскорее прочитала письмо. Госпожа де-Кастелла с аристократическим удивлением смотрит на это очевидное волнение, всякий раз как приходят письма к Розе. Но мы понимаем это: Роза всегда читает Аделине свои письма; Дарлинги находятся теперь в Лондоне, у них есть общие знакомые с мистером Сент-Джоном, и Аделина надеется услыхать его имя в этих письмах.

"-- Письмо подождет, сказала Роза, наскоро пробежав его глазами; она положила его подле себя и снова взялась за книгу.

Еще люблю, не веруя в любовь,

И грезами не прочь упиться вновь,

Но сладкий сон бежит усталых вежд;

Проснусь в слезах, а день-деньской тоска

Змеею сердце гложет.....

"Я невольно взглянула на Аделину: так шли к ней эти стихи. Роза тоже остановилась, и взор её обратился в ту же сторону. Глаза Аделины встретились с нашими. Вероятно, всякому случалось пережить хоть одну из таких неловких минут. Аделина вспыхнула, потому что в стихах было много правды.

Проснусь в слезах, а день-деньской тоска

Змеею сердце гложет....

"Увы! Увы!

"Роза получила дурные известия о своем семействе. С одного взгляда смекнула она в чем дело и отложила письмо в сторону, не желая поразить Аделину неприятною новостью. В самом деле Роза стала теперь гораздо осторожнее прежнего. Бедный ребенок, наследник Анвик-Галла, жизнь которого обезпечивала столько земных благ его матери, умер с неделю тому назад. По её собственному выражению, Роза впала теперь в меланхолию. Вопервых, ей жаль ребенка: она видела его только один раз в жизни, нынешним летом в Бельпорте, но искренно к нему привязалась. Вовторых, потеря эта сильно разстроит её мать; страх за жизнь мальчика, повадимому, неотступно преследовал мистрис Дарлинг в последнее время. Втретьих, Розе приказано облечься в траур. Итак сегодня она грустит и горюет, а завтра будет злиться как оса. Если Роза ненавидит что-либо в этом мире, так это черную шляпку.

"Аделина стояла сегодня у камина, когда к ней вошел английский доктор. Его поразила счастливая перемена в её лице.

"-- Да вы нас просто надуваете, сказал он.-- Мы еще попируем у вас на свадьбе.

"-- Или на похоронах, доктор, спокойно отвечала Аделина.

"-- Я говорю что думаю, сказал он сериозно. - Теперь есть надежда на ваше выздоровление. Еслибы только можно было перевезти вас на юг!

"-- Аделина, воскликнула я, когда он вышел, и мы остались вдвоем,-- вы слышали, что он сказал? Эти слова можно ценить на вес золота.

меня надеждой, настоящею или ложною - для него все равно; это их ремесло. Но в душе он вполне убежден, что я должна умереть.

"-- С каким спокойствием вы это говорите! можно подумать, что вы жаждете смерти!

"-- Нет, но и жизнью я не дорожу.

"--

"-- Жизнь завсегда потеряла для меня свою прелесть, Мери. А еще недавно в ней было столько очарования!

"-- О, лучше бы вам никогда не встречаться с Фредериком Сент-Джоном! невольно воскликнула я, не думая о том что говорю.

"-- Не говорите этого! Он был мне послан для моего блага.

"Рыдания заглушали её голос. Я была потрясена до глубины души. Это было в ней первое сильное проявление горя с тех пор как она заболела.

"-- О, Аделина, не пытайтесь обмануть меня, проговорила я нерешительно, не зная что сказать ей и страшно негодуя на самое себя.-- Что разумеете вы под этими словами, что мистер Сент-Джон был послан для вашего блага?

"-- Все: и отчаяние, и уважение, и сердечную истому, испытанные мною в эта ужасные дни, в эти ужасные ночи, сказала она.-- Моему горю нет конца: это одно вечное, несмолкаемое терзание.

"-- Как вы должны ненавидеть мистера Сент-Джона!

"-- Его ненавидеть! О, Мери! Хоть раз бы еще склонить усталую голову на груди его, шепнуть ему, что я все простила, услыхать от него словечко любви, как в старину, добиться его прощенья,-- вот что ни днем, ни ночью не дает мне покоя, хоть и знаю, что этому не бывать никогда.

"-- Вы крепко его любили, Аделина?

"-- Крепко ли! Я иногда спрашиваю себя, любил ли кто-нибудь так как я.-- А теперь он у ног другой женщины!

"-- Я понимаю, как горька должна быть эта мысль!

"-- Нет, вы не можете понять этого. - Еслиб я могла обнажить перед вами мое сердце, так что вы увидали бы сокрытые в нем терзания, они показались бы и вам, и ему невообразимым, немыслимым безумием.

"-- Да, да, для моего блага! Теперь я это вижу. Иначе могла ли бы я примириться со смертию? Во мне всегда были зародыши чахотки, сказала она после минутного молчания.-- Вы, пансионерки, бывало говорили мне, что я наследовала все характеристическия черты Английской нации; вероятно в числе их и чахотку.

"Мисс де-Бофуа приехала сюда дня на два, и вчера у нас был преприятный маленький вечер. В избытке радости от заметного улучшения в здоровье Аделины, тетушка Агнеса нарядилась в великолепное шелковое платье канареечного цвета, с богатою отделкой, и ковыляя, спустилась вниз, бедняжка! Но как бы вы думала, кто явился после чаю? Monsieur le Comte Le Coq de-Monty! Он приехал в Бельпорт по делам к суб-префекту и весьма некстати спросил, имеем ли мы какие-нибудь известия о мистере Сент-Джоне. Пока мы собиралась отвечать ему, Роза, всегда находчивая и бойкая, уклончиво отвечала, что мистер Сент-Джон в Англии и живет в замке Вефер. Лицо Аделины в эту минуту было обращено в другую сторону, но прочие члены семьи нахмурились. Де-Монти совершенно наивно, но весьма невпопад, начал восхвалять мистера Сент-Джона, говоря, что никогда не встречал человека более привлекательного; а такая похвала Англичанину из уст Француза что-нибудь да значит.

апатии.

"-- Да, наша семья красива, отвечала она. - Посмотрите как хорош папаша! Я наследовала его черты.

"И при этом ни малейшого признака польщенного самолюбия. Оно исчезло вместе с Фредериком Сент-Джоном.

"Я согласилась с нею, что синьйор де-Кастелла чрезвычайно красив, но при этом заметила, что она гораздо красивее его.

"-- Вся разница в цвете лица, отвечала Аделина. - Папаша бледен, даже несколько желт, а у меня цвет лица мамаши, которая, вероятно, обязана им своему Английскому происхождению; у Француженки трудно встретить такой чудный цвет лица, ослепительно свежий и в то же время нежный.

"-- Было время, когда вы сознавали свою красоту, Аделина; а теперь выказываете к ней какое-то странное равнодушие.

"-- Я пережила много чувств, Мери, некогда весьма сильных. Еще бы мне-то быть тщеславной!

"-- Пережили? Довольно странное выражение для девушки ваших лет.

"-- Но это невозможно, Аделина!

"-- Читали вы когда-нибудь, как волосы седеют в одну ночь? прошептала она;-- то же самое случилось и с моими чувствами. Они мгновенно поблекли. Я жила в таком упоении, что вся земля казалась мне чудным раем, а вдруг настало пробуждение. Оно-то и состарило мое сердце на целый век.

"-- Я не могу этого понять, сказала я.-- И действительно не могу понять.

"-- Надеюсь, что вам и не придется понимать это, Мери. Один опыт мог бы вразумить вас; никакия опасения, никакие доводы не в состоянии этого сделать.

"-- Нет, прошептала она, едва внятно,-- но когда я узнала о его прежней любви.

"-- Мне кажется, это только игра воображения, Аделина, сказала я, решившись спорить с ней для её собственного блага.-- Мог ли он в одно и тоже время думать о вас и о Саре Боклерк? Ведь не мог же он любить вас обеих разом.

"-- Конечно, не мог, сказала она, смущаясь и краснея.-- Но он любил ее прежде чем узнал меня, и теперь он опять с нею. Разве вы не можете вывести из этого своих заключений?

"-- Но из того что вы говорите вовсе не следует, чтоб он был теперь с нею. Мы еще не знаем где он в настоящую минуту. Хороша ли была ваша сестра, Аделина? спросила я.

"-- И она тоже умерла от чахотки. Что за коварная болезнь! В иных семействах она делается как бы наследственною!

"-- Что это вам пришло в голову, Мери? Мария умерла от скарлатнны. Она была очень слабого сложения, и доктора боялись чтобы в ней не развилась в последствии чахотка. Не-знаю, что подало повод к подобному мнению: быть-может, её нежная, хрупкая красота.

"-- Если чахотка любит выбирать свои жертвы между красавицами, смесь заметила я,-- то не вздумалось бы ей когда-нибудь похитит Розу.

"-- Розу! отвечала Аделина, и даже на её устах появилась улыбка:-- если Розе суждено быть когда-нибудь похищенною, так это четвероместною свадебною каретой с белыми бантами.

доктора говорят, что зимой это немыслимо. Она умерла бы на дороге. Зачем было не воспользоваться вовремя чудною, летнею погодой! Зачем? Зачем? Зачем? Многих преследуют в жизни эти неотступные вопросы, подобно тому как они будут преследовать, быть-может, господина и госпожу де-Кастелла."