Накануне Мартинова дня.
Часть II.
Глава XI. Секрет Луизы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Накануне Мартинова дня. Часть II. Глава XI. Секрет Луизы. (старая орфография)

XI. Секрет Луизы.

Стоило только взглянуть на комнату Аделины, чтоб узнать в ней гостиную, лишь на время преобразованную в спальню. Под был устлан роскошным ковром; диван и кресла, с изящною резьбой, обтянуты набивным пунцовым бархатом; белые кисейные драпировки богатого рисунка, сверху отороченные пунцовым бархатом, укреплены на окнах золотыми багетами, а по стенам висели изящные картавы. Одна кровать была здесь не у места,-- простая французская кровать из красного дерева без занавесей. Она стояла в углу между двумя дверями, из которых одна отворялась в корридор, а другая вела в соседнюю гостиную, большую, великолепную комнату, меблированную в одинаковом вкусе с временною спальней Аделины.

Сама Аделина лежала теперь на кушетке, придвинутой к огню, бледная, изнуренная, едва переводя дыхание и очевидно доживая свои последние дни. Её большие черные глаза, еще сохранившие прежнее грустное выражение, пристально смотрели на огонь, с тем упорным, сосредоточенным вниманием, которое всегда обличает глубокую задумчивость. Сиделка расположилась подле дивана, а горничная Луиза поправляла подушки на постели. Вся семья была внизу за обедом!

- А где же другая подушка? спросила Луиза.

- Она под барышней, отвечала сиделка.-- Вы ужь погодите ее доставать, покамест мы не уложим барышню в постель.

- Я хоть сейчас лягу, перебила Аделина.-- Я что-то устала, да к тому же вы столько накутали на меня, что и просто задыхаюсь. Дрова так и пышут жаром.

- Не прикажете ли отодвинуть немного, mademoiselle?

- Нет, отвечала Аделина,-- переведите меня лучше на постель. Скоро ужь семь.

Сиделка позвала к себе на помощь Луизу, и покамест оне раздевала Аделину, она вдруг упала навзвичь без чувств и движения. - Ей дурно, вскрикнула Луиза.

- Это предсмертный припадок, прошептала сиделка.

Луиза пришла в страшное негодование, а задаваясь слезами, стала упрекать сиделку за её жестокосердые слова. Но сиделка была права.

- Вы лучше позовите её родителей, mademoiselle Луиза, наставала сиделка,-- да пошлите за докторами, хотя по правде сказать, они ужь не могут помочь ей, бедняжке.

- С ней не обморок, прошептала Луиза. - Она в памяти.

- Да я и говорила, что это не обморок, коротко отвечала сиделка.-- Мне это чаще приходилось видеть чем вам. Впрочем, она еще оправится немного от этого припадка.

Никто не ложился спать в эту ночь в доме синьйора де-Кастелла: все плакали, волновались, приходили в отчаяние. По временам вся семья сходилась в гостиной, а Мери Карр до сих пор не может равнодушно вспомнить об этом ужасном времена. Живо представляется ей неестественное молчание, царствовавшее в комнате Аделины; чайные чашки и блюдца, не убиравшияся со стола, потому что чай делали по нескольку раз за ночь; две восковые свечи, горевшия под абажурами; непроницаемо-суровое лицо синьйора де-Кастелла; отчаяние его жены; полуотворенная дверь, которая вела в комнату Аделины; не ясные тихо двигавшияся фигуры сиделки и Луизы, и - самое ужасное воспоминание! - слабые стоны и тяжелое дыхание умирающей, отчетливо слышные в тишине ночи.

Рано по утру Аделина пожелала видеть отца; он пробыл с ней около двадцати минут наедине. Что произошло между ними во время этого свидания, никто не мог сказать. Просила ли она его прощения в том, что вопреки его желанию полюбила человека, которого, быть-может, не должна была любить, или он умолял ее простить его за причиненные ей страдания, этого никто никогда не узнает. Синьйор да-Кастелла вернулся в кабинет свойственною ему, ровною, величественною походкой, но когда он проходил через гостиную, на лице его заметны были следы сильного волнения. Думая что Аделина одна, Мери Карр отворила было дверь, разделявшую обе комнаты, и таком образом услыхала кое-что из её разговора с отцом. Аделина сильно рыдала. Она в последний раз слушала из уст горячо-любимого отца слова страстной нежности, которых он никогда не решился бы сказать ей в присутствии третьяго лица или при менее важных обстоятельствах; но когда в этих мнимо-холодных натурах заговорит гнев, или нежность, или какая-либо другая страсть, то вырывается из их души бурным, неудержимым потоком. Собрав последние остатки сил, Аделина нежно прижала к себе отца, и стала уверять его, как дорог был он её сердцу, гораздо дороже нежели он предполагал. Тут только синьйор де-Кастелла дал ей свое согласие (к сожалению слишком поздно) открыть Фредерику Сент-Джону настоящую причину его отказа.

Время шло. Сиделка в двадцатый раз поправляла сбивавшияся подушки, когда Сусанна позвала ее обедать, а сама на это время, по обыкновению, заняла её место. Госпожа де-Кастелла, изнуренная горем и слезами, только что удалилась в свою комнату, чтобы не много отдохнуть. Почти не чувствуя страданий, Аделина находилась однако в каком-то тоскливом состоянии, которое часто испытывают умирающие. Когда она не была в забытьи, она ни на минуту не оставалась спокойною, так что подушки и простыни её были в постоянном безпорядке. Не успела сиделка выйдти из комнаты, как мисс Карр должна была снова нагнуться над нею, чтобы поправить их.

- Кто там? глухо спросила Аделина, легка лицом к стене, но чувствуя, подобно всем опасно больным, малейшую разницу в прикосновении.

- Это я... Мери. Сиделка ушла обедать.

- Мне весь день хотелось, Мери, поговорить с вами. Но я... все ждала.

Она не могла сказать двух слов, не задыхаясь.

- Что же вы хотели сказать мне, дорогая Аделина?

- Есть ли еще кто-нибудь в комнате?

- Кроме Суссааны, никого.

- Скажите ей чтоб она вышла, я хочу остаться наедине с вами.

- Но она не понимает по-Английски.

- Нет, мне нужно быть с вами наедине, повторила Аделина.-- Сусанна.

Горничная подошла к постели.

- Поверните меня, Сусанна, у меня нет сил.

Оне повернули ее, с большим трудом, не имея привычки обращаться с больными. Аделина лежала, едва переводя дыхание и смотря им в глаза. Сусанна отерла холодный пот на её бледном лбу и свои собственные слезы.

- Оставьте нас, Сусаяна. Мне нужно поговорить с mademoiselle Карр.

- Побудьте в соседней комнате, Сусанна, прошептала мисс Карр горничной. Читатель, быть-может, найдет это странным, но как ни любила Мери Карр Аделину, ей все-таки страшно было оставаться с ней наедине. Она не пыталась анализировать это ощущение, но, вероятно, оно происходило от того непонятного ужаса, который невольно наводит на молодую душу вид покойника или умирающого.

- Я хочу дать вам одно поручение, Мери, сказала она прерывающимся голосом. - Обещаете ли вы мне исполнить его свято?

- Верно и свято.

- Это поручение - к нему.

- К мистеру Сент-Джону?

- Да.

Протянув свою белую исхудалую руку, она показала на свой пюпитр, стоявший на одном из инкрустованных столов, и объяснила Мери где найдти ключ.

- В пюпитре на правой стороне есть потайная пружина, продолжала она;-- пожмите ее.

- Цветы бросьте в огонь, прошептала Аделина,-- остальное положите в пакет и запечатайте.

- Как истерты письма, Аделина! воскликнула Мери.-- Можно подумать, что им лет двадцать.

- Да, пока не слегла в постель, я носила их здесь, сказала она, указывая на грудь.-- Это его письма.

- Не хотите ли прочесть еще раз, прежде нежели я их запечатаю? спросила мисс Карр.

Аделина отвечала отрицательным жестом.

- Уже несколько недель как я их не читала, с трудом проговорила она.-- Я не решалась в последнее время шевелить чувства, которые она возбуждают во мне; меня должны занимать теперь более сериозные мысли. В последнее время я всячески старалась гнать от себя эти мирския ощущения, не думать о нем, но все напрасно. Быть-может, грешно любить подобное себе существо так, как я любила его; вам говорят, что такая любовь должна принадлежать лишь одному Творцу. Но несмотря на это, я спрашивала себя иногда, в чем же тут грех и как избежать его, когда мы не сами вложили себе в сердца эту странную силу любви? Другие, может-быть, умеют владеть своими чувствами, а я напрасно боролась. Днем и ночью, на яву и но сне, он всегда был передо мною, беззаветно наполняя собой все существо мое. Изменить или умерить это чувство было не в моей власти; и пыталась, во не нашла в себе силы; чего не дала бы я, с тех пор как он уехал, чтобы забыть все: и его, и мое горе, и наконец самое себя! Да простит мне Бог это прегрешение вместе со многими другими.

- Стало-быть, вы не станете перечитывать эти письма? снова спросила ее мисс Карр, которой тяжело было слушать её прерывистое призвание.

- Нет; на это, по крайней мере, у меня хватит силы конец мой близок.

Масс Карр поспешно вложила письма в пакет и собиралась его запечатать.

- Не этою печатью, сказала ей Аделина.-- Возьмите мою собственную маленькую печать с начальными буквами моего имени. Как вы думаете, Мери, в состоянии ли я буду сама надписать адрес?

- Вам писать адрес! с удивлением воскликнула мисс Карр. - Но как же это сделать?

- Еслибы вы могли приподнять и подержать меня немного, это продолжилось бы не более минуты. Мне хочется самой написать адрес.

- Так я лучше позову Сусанну.

Просьба её была исполнена с большим трудом. Мери Карр дрожала от волнения, опасаясь, чтоб это усилие не повредило Аделине, но не могла отказать её умоляющим взорам. Она приподняла ее и поддерживала до тех пор, пока не написан был адрес Фредерику Сент-Джону, без прибавления мистеру или эсквайру. В этом дрожащем, угловатом почерке никто не узнал бы руки Аделины. Мери опять уложила ее в постель, и тогда Аделина объяснила ей в нескольких словах тайную причину своей размолвки с Сент-Джоном, прося ее открыть ему все.

- Скажите, что я возвращаю ему все, кроме этого кольца, которое будет похоронено вместе со мною. Скажите, что я никогда не снимала его с моей руки, с тех пор как он сам мне надел его.

- Какое кольцо! с удивлением и даже с любопытством воскликнула Мери Карр, несмотря на всю важность этой минуты. - Ведь этим кольцом вы обручались с де-ла-Шассом, продолжила она, смотря на простое золотое кольцо едва державшееся на исхудалом пальце Аделины при помощи снурочка.

Она слабо покачала головой.

- Ужь он поймет.

- Не сказать ли еще чего, Аделина?

- Скажите, что и за гробом я останусь так же верна ему, как была при жизни. Более ничего.

- Почему вы не написали ему в последний раз? спросила Мери Карр.

- Это могло бы быть неприятно ему. Ведь он теперь с другою,

Время близилось к вечеру. По одну сторону камина дремала сиделка; по другую молча качалась взад и вперед Луиза, сидя на круглых креслах. Мери Карр стояла перед окном, небрежно облокотившись на каминную полку, а полусонная Роза Дарлинг сидела на низенькой скамеечке, припав годовой к постели Аделины. В соседней комнате слышен был шепот господина де-Кастелла, который разговаривал с одним из докторов. Аделина в эту минуту была спокойна и, казалось, дремала.

- Скажите, шепотом спросила Луиза сиделку,-- правда ли, что сегодня утром барышня спрашивала у старого доктора N. сколько часов ей остается жить?

Сиделка утвердительно кивнула головой.

- Chère enfant! проговорила Луиза сквозь слезы.-- Что ж он ей отвечал?

- Да что отвечать? возразила сиделка; - он знает не больше нас.

- А вы что думаете?

Сиделка покачала головой, встала с своего кресла, а подойдя к постели, нагнулась над Аделиной, которая лежала лицом к стене.

- Она, кажется, спит, няня, спросонья заметила Роза, а снова закрыла глаза.

- Кажется, что спит, mademoiselle; я не могу хорошенько разсмотреть её лица; оно закрыто одеялом. Но еслаб она не спала, то не лежала бы так смирно.

- Что же такое?

Но Луиза остановилась, замолчала и отерла свои глаза, почти не высыхавшие в продолжение последних двух недель.

- Вы, кажется, хотели что-то сказать, заметила сиделка.

- Ужь и сама не знаю, разсуждала Луиза вслух. - Может-быт, это и не правда, а если действительно вздор, так я, конечно, не желала бы разглашать его. Лучше промолчу.

Самым действительным средством выпытать секрет Луизы было не показывать на малейшого любопытства к её словам. Сиделка знала это и потому не сказала ни слова. Через несколько минут Луиза опять заговорила.

- Но ведь какой же может быть вред от этого, если мы поговорим промежь себя. Мне сказала об этом Сусанна, а она, вероятно, слышала от самой госпожи. Она говорит.... да вы точно уверены, что барышня заснула? вдруг спросила Луиза, оглянувшись на постель.

- Она крепко спит, повторила сиделка; - иначе она не была бы так спокойна.

Тогда Луиза начала свой разказ каким-то особенным таинственным шепотом, который как нельзя более гармонировал с содержанием разказа и самою обстановкой, возбуждая невольный страх и трепет.

- Сусанна говорит, что mademoiselle после своей смерти будет выставлена.

- Что? с ужасом воскликнула сиделка.

- Qu'elle sera exposée après sa mort.

(Я предпочитаю привести эту фразу на том языке, на каком она была сказана.)

- Что это значит? спросила Роза, выходя из дремоты.

- Я говорю, что когда mademoiselle Аделина умрет, ее выставят для приема посетителей.

- Луиза, да объясните же мне, что это значить! - настаивала Роза, широко раскрывая глаза.

Но Мери Карр уже поняла все, потому что ей более нежели Розе известны были французские обычаи и нравы; случайно посмотрев на большое трюмо, она увидала, что лицо её бледнее смерти.

- Я знаю, что в Англии не держатся этого обычая, mademoiselle, прошептала сиделка, обращаясь к Розе. - Да и здесь также он почти что вышел из моды. Редко, редко где случится видеть прием покойника. Но я слышала от моей матушки, сударыня, она была вместе и акушерка, и сиделка, что прежде почти все молодые девушки знатных фамилий принимали посетителей после своей смерти. Даже и мне пришлось видеть на своем веку несколько подобных великолепных приемов.

- Нет, нет, дрожа проговорила Мери Карр,-- не говорите об этом.

- Что с вами, mademoiselle, спросила сиделка, с участием смотря на испуганное лицо мисс Карр.-- Вы нездоровы?

- Мне дурно, тихо отвечала Мери Карр. - Я не в силах преодолеть этого чувства. Вы говорите о таких вещах.

- Да объясните же мне наконец, о чем вы говорите, нетерпеливо перебила Роза.-- Что все это значит?

- Я сейчас разкажу вам один пример, mademoiselle, который объяснит вам все, сказала сиделка.-- Тетка моя служила экономкой у госпожи Марсак. Госпожа эта была вдовая, с тремя детьми, жившая в большом старом замке недалеко от вашей деревни. Старшая mademoiselle Марсак вышла замуж за офицера и уехала с ним Бог весть куда, только очень далеко, потому что это было во время Наполеона, когда мы воевали почти с целою Европой. Единственный сын госпожи Марсак, бывший капитаном в том же полку, также находился в отсутствии. Только одна mademoiselle Эмма оставалась дома, и мать не чаяла в ней души. То-то красавица была! свежая как роза! Всякий поручился бы своею головой, что она проживет долго. Ан нет! Бедняжка вдруг заболела. Одни говорили, что это простуда, другие утверждали, что она покушала чего-то вредного, только у нея сделалось внутри воспаление, и через неделю она умерла. Госпожа Марсак чуть с ума не сошла от горя, а тетка моя говорила, что тяжело было слышать как она кричала и плакала ночью, моля Пресвятую Деву взять ее вместе с дочерью. Но рано по утру в замок приехала сестра госпожи Марсак и приказала выставить тело бедной mademoiselle Эммы.

- Продолжайте, продолжайте, умоляла Роза, щека которой побледнела теперь почти так же как у Мери Карр.

- Я была тогда еще очень маленькою девочкой, сударыня, ведь это было в 1812 году; тетка вдруг неожиданно потребовала меня в замок. госпожа Марсак не могла держать много слуг, средства-то её были не велики. Кроме моей тетки и старого садовника, у ней была еще одна горничная, так что и я была не лишнею. Клянусь честию, сударыня! мне никогда этого не позабыть: я в жизнь не видывала ничего подобного. На покойницу надели, будто на невесту, богатое белое платье, цветы, бриллианты, белые перчатки и белые атласные башмаки. Потом ее поставили стоймя в конце большого зала, и все соседи на несколько мил в окружности, как богатые, так и бедные, которым удалось только получить доступ в замок, пришли поклониться её телу. Тетка толкнула меня в комнату, а я оставалась там минут пять. Странно было так глядеть! На одном конце комнаты стояла разодетая покойница, а с другого входили посетители, также разодетые в наилучшия платья, но большею частию бледные и дрожавшие от страха. Вдоль комнаты поставлен был большой длинный стол; они огибали его, с поклоном проходили мимо покойницы и молча удалялись. Мне кажется, сударыня, не хорошо сделала моя тетка, показав мне, пятилетней девочке, такое страшное зрелище; но она всегда баловала меня, и думала доставить мне этим большое удовольствие. Я едва могла одолеть свой страх, оставаясь в одной комнате с умершею, и вероятно была так же бледна и испугана, как теперь mademoiselle Мери. Долго после того боялась я входить в темную комнату а в продолжение нескольких лет сряду не могла сладить с этим чувством. Хотя с тех пор мне приходилось видеть много подобных зрелищ, однако ни одно не врезалось в моей памяти так, как это. Впрочем нельзя сказать, чтоб я долго смотрела на него в то время: я только раз и взглянула на тот конец комнаты, где выставлено было венчальное платье. .

- Но для чего одевают их в венчальное платье? задыхаясь, спросила Роза.

- А в знак того, что оне Христовы невесты. По крайней мере я всегда так объясняла себе это, mademoiselle Роза, отвечала сиделка.

- Первый покойник, которого мне случилось видеть, перебила Луиза, завидуя сиделке, не перестававшей говорить все время,-- был один молодой священник в Гиени. Постойте, он, кажется, еще не был настоящим священником, а только готовился к этому званию. Его звали Теодор Борн. Он умер от боли в руке, а тело его было выставлено для торжественного приема. Кроме его, я видела еще двух покойниц: сестру графа Плесси, старую девицу лет сорока, да еще одну молодую девушку, здешнюю горожанку, дочь мебельного торговца, который продавал и отпускал на прокат мебель и нажил себе кучу денег. Ужь и разодели же ее бедняжку! Она была единственная дочь у родителей, а она не пожалела денег чтоб убрать её тело. На ней надета была настоящая брюссельская вуаль; а платье её было убрано брюссельскими кружевами и букетами из флер д'оранжа, перевязанными белыми атласными бантиками. Так как лавка их находилась против самого рывка, то она выставили тело у окна, лицом к площади {Истинный факт.}. День пришелся базарный, площадь была битком набита народом, а целые толпы собралась посмотреть на покойницу. А погода-то была какая сырая, ужас! Многия дети была перепуганы этим зрелищем.

Сусанне вот на разу не приходилось видеть этого обычая, до тех пор пока она не приехала сюда; она говорит, что у них под Парижем ничего подобного и не слыхивали; по крайней мере она не слыхала. Так вот этот-то Теодор Борн...

В эту минуту Аделина пошевельнулась. Язык Луизы так и замер, как бы простреленный насквозь, а сиделка бросилась к постели. Больная проснулась и попросила пить.

Между тем как сиделка принимала от нея чай и чайную ложку, доктор Дорре, все время сидевший в соседней комнате, пришел еще раз взглянуть на Аделину перед своим отъездом. Она была в полной памяти и, сказала ему, что чувствует себя хорошо. Пока он уходил, а сиделка провожала его с лестницы, Аделина протянула руку. Мери Карр, которая стояла подле её постели. Голос её был очень слаб, так что Мери должна была наклониться над нею, чтобы разслышать её слова.

- Я.... я не спала, когда Луиза рассказывала. Я слышала все. Мери! не давайте им этого делать.

Мери Карр была в отчаянии. Она не знала что ей сказать.

- Я.... я уверена, что ничего не сделают против вашего желания, Аделина, проговорила она, запинаясь.-- Луиза, вероятно, ошибается. Не поговорить ли мне с госпожой де-Кастелла?

- Нет, не теперь. Когда я умру, и вы увидите что начинаются приготовления, тогда поговорите мамаше.

- Не огорчайтесь этим, Аделина, продолжила Мери, мысленно посылая Луизу в преисподнюю за то, что она подняла этот неуместный разговор в присутствии Аделины.-- Поверьте, что малейшее желание ваше будет свято исполнено.

- Это вовсе не огорчает меня, слабо отвечала она. - Но я желала бы, чтобы после смерти меня оставили в покое.

Госпожа де-Кастелла сошла было вниз, к дочери, но вскоре опять удалилась к себе на верх, потому что её истерическия рыдания безпокоили Аделину; Агнеса де-Бофуа осталась с сестрой и убеждала ее не покидать своей комнаты. В доме с минуты на минуту ожидали приезда старой госпожи де-Бофуа, и около пяти часов господин де-Кастелла отправился встречать ее на станцию железной дороги. Роза и Мери пили чай в гостиной, когда старый слуга Сильва подал им на подносе письмо.

- Pour mademoiselle Rose Darling, отвечал старик.

Роза, сидевшая перед камином протянув ноги на решетку, лениво взяла письмо, и не повернув головы, даже не взглянув на адрес, бросила его на стол.

- Что за скучная эта Марианна! Конца нет её письмам; и ничего в них нет, кроме скучных нотаций. Если оне думают, что я стану отвечать им на все эти разглагольствия, то оне очень ошибутся. Я и за деньги-то не стала бы это делать.

- Это не её почерк, сказала Мери Карр.

- Не её? (И Роза соблаговолила томно взглянуть на письмо.) Это что значит! Письмо, кажется, от Франка! воскликнула она, вырывая его из рук Мери. - О чем это он может писать мне? Ужь не умерла ли бабушка и не оставила ли нам всем наследства! Нет, печать красная.

И распечатав письмо, она быстро пробежала его содержание.

- Боже праведный! Как странно! Мери! Мери!

Мисс Карр посмотрела на нее с удивлением. Роза, в течение целого дня бледная от волнения и безсонной ночи, вдруг зарделась ярким румянцем.

- Он едет сюда, в Бельпорт. Как все это странно, Мери! Неужели тайное, неведомое сочувствие влечет его сюда в эту минуту?

- Кого? вашего брата?

- Вот еще! Неужели вы думаете, что его приезд мог бы взволновать меня таким образом? Какой вы глупыш, Мери Карр! Слушайте:

"Милая Роза, дорогая наша почтенная бабушка (да хранят ее святые ангелы, хотя её продолжительное существование начинает заедать наш собственный век) дала мне по приезде моем в Лондон, дня два тому назад, одно поручение, касающееся до тебя. Она сработала, или купила, одним словом, приготовила для тебя великолепный подарок; но я решительно не знаю дать ли ему название кошелька или мешка, так как, по моим неразумным понятиям, он слишком велик для первого и слишком мал для последняго. Великолепная штука, я тебе скажу, вся расшитая серебряным бисером и блестящими шелками, и снабженная Этот подарок, как водится, упакованный для отправки и адресованный на имя госпожи de Nino с передачей тебе, привезен был мною в Лондон с тем, чтобы передать его твоей бывшей пансионской подруге, мисс Сингльтон, которая должна была возвратиться в Бельпорт. Ты, милая сестрица, нередко честила меня замечанием, что у меня в голове ничего не держится; и действительно, бабушкино поручение, вместе с мешком, совершенно из нея выскользнуло. Укладываясь сегодня утром пред отъездом в очаровательную Ирландию, в которую я направляю теперь свой полет, я случайно напал на эту злополучную посылку. Что было делать? Я кликнул кэб и поскакал к мисс Сингльтон, не переставая проклинать свою забывчивость. Но все было напрасно. Мисс Сингльтон и архидиакон уже уехали в Бельпорт. Возвращаясь назад по улице Брук-Стрит, я спрашивал себя, как мне поступить с деньгами, и кто из моих рыжих ирландских друзей возьмется доставить тебе этот мешочек, как вдруг натыкаюсь на Фреда Сент-Джона, или лучше сказать, он наткнулся на меня.

"-- Скажите, где вы пропадали? спросил я.

"-- Жил в замке Вефер почти целый месяц, а завтра уезжаю в Париж. Нет ли поручений?

"-- Непременно найдутся, если только дорога ваша лежит через Бельпорт. И тут я вручил ему злополучную посылку и разказал её историю.

"Одним словом, Роза, ты можешь быть уверена, что скоро получишь свой мешок целым и невредимым, хотя трудно определить когда именно, потому что неакуратность и изменчивость Сент-Джона вошли в пословицу.

выздоровления.

"Твой любящий брат, милая Роза,

- Какое известие для Аделины! не мешайте мне теперь, Мери Карр.

- Роза, с укором сказала мисс Карр,-- не годится и говорить ей об этом.

- Аделина покорилась теперь своей участи. Дайте ей умереть спокойно. Известие о нем только взволнует и растревожит ее.

- Перестаньте, пожалуста. Пустите меня! сказала Роза, вырываясь из рук Мери.

- Роза, вы поступаете весьма неблагоразумно. Её предсмертные страдания уже начались, и все земное теперь ей чуждо.

- Вы этих вещей не понимаете, возразила Роза с презрительною улыбкой,-- да и где вам понять их? Разве не жаждала она видеть его в продолжение нескольких месяцев сряду? Разве его холодное равнодушие, его молчание и отсутствие не ускорили её смерти? А вы хотите скрыть от нея теперь, что он едет сюда! Нет, Мери, говорю вам, что это утешит ее в последнюю минуту.

этот последний час бледные щеки Аделины покрылись ярким румянцем. Какой безумно-жадный взгляд устремила она на Розу!

- Теперь ужь поздно, со вздохом прошептала она,-- слишком поздно; меня ужь не будет тогда на свете. Вот, еслиб он приехал деньком пораньше!

Глаза её снова закрылись, и она замолчала. Потом через несколько минут она обратилась к мисс Карр.

- Мери, помните, что говорила сегодня Луиза?

- Да, да. Помню.

Роза с жаром выразила свое согласие, прежде нежели Мери Карр успела выговорить слово.

- Да еслиб его и не было здесь, не все ли равно, думаю я, для чего противоречить мамаше, что мне от этого? Еслиб у меня самой была дочь и также умерла бы, может-быть, и и захотела бы того же. Не мешайте мамаше. Но вы приведете его?

- О да, дорогая Аделина, воскликнула Роза,-- если только его можно будет найдти. Обещаю вам это торжественно.

- А теперь, дорогие друзья моей. юности, Роза, Мери, прошептала она, протягивая им руки,-- мне остается сказать вам последнее прости. Все кругом меня подергивается туманом. Еслибы знали вы, как я благодарна вам за ваши попечения! Будете ли вы вспоминать обо мне, когда я умру?

- Не забывайте, особенно вы, Роза, что здешняя жизнь непродолжительна, но есть другая, вечная. Старайтесь наследовать ее. Поцелуйте же меня в последний раз.

Оне склонились над нею по очереди, и с скорбию в сердце, обливаясь слезами, дали ей последнее целование.

Едва успела она произнести эти слова, последния, которые оне слышали от нея, как Луиза с торжественною важностью в лице широко растворила двери в корридор и что-то таинственно прошептала сиделке. Та вскочила, отодвинула назад свой стул и молча упада на колени.

- Разве вы не понимаете? поспешно отвечала Мери, увлекая за собой Розу и скрываясь в гостиную.

Оттуда, через полуотворенную дверь, оне увидали священников в белых одеждах, входивших на лестницу; впереди их несли серебряное распятие и тело Господне, благоговейно скрытое от взоров. Луиза, подобно сиделке, опустилась на колена в корридоре, и священники торжественно прошли мимо нея в комнату Аделины, не оборачиваясь ни направо, ни налево. По обряду римско-католической церкви они пришли напутствовать ее к смерти и в последний раз причастить святых тайн.