Под осенней звездой.
Глава XXV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Под осенней звездой. Глава XXV. (старая орфография)

XXV.

Меня ожидало удивительное известие: Фалькенберг нанялся к капитану в работники. Это решение моего товарища разрушило все наши планы, и я оставался один. Я ничего не понимал во всем этом. Но ведь я мог обдумать положение вещей на следующий день.

Было уже два часа ночи, а я все еще лежал с открытыми глазами, дрожал и думал, - и во все эти долгие часы я никак не мог согреться. Но вот, наконец, я почувствовал, что по моим жилам разливается тепло, и через несколько времени я лежал в сильнейшем жару... Как она боялась вчера, она не решилась даже остановиться на дороге, чтобы поесть, а зашла в избу... и во весь долгий путь она ни разу не подняла на меня глаз...

Вдруг я прихожу на мгновение в полное сознание и соображаю, что могу сказать что-нибудь в бреду и разбудить Фалькенберга. Я судорожно сжимаю зубы и вскакиваю с постели. Снова натянув на себя свое мокрое платье, я ощупью спускаюсь с лестницы и бросаюсь опрометью бежать через поля. Через несколько времени мое платье начинает согревать меня. Я бегу по направлению к лесу, где мы работали. С моего лица катятся капли пота и дождя, лишь бы мне достать пилу, тогда я изгоню из своего тела лихорадку работой, - это старое, хорошо испытанное мною средство. Пилы нет, но зато я нахожу мой топор, который я сам спрятал в субботу вечером, - и я начинаю рубить. Тьма такая, что я почти ничего не вижу; но я изредка ощупываю рукой зарубленное место на стволе, и мне удается срубить несколько деревьев. Пот льется с меня градом.

Когда я почувствовал себя достаточно утомленным, я спрятал топор на старое место. Начало светать, и я побежал домой.

- Где ты был?-- спросил Фалькенберг.

Я не хотел, чтоб он узнал о моей простуде, так как он мог бы проговориться об этом в кухне, а потому я пробормотал, что и сам не знаю, куда ходил.

- Ты, верно, был у Рённауг, - сказал Фалькенберг.

Я ответил, что действительно был у Рённауг, раз он отгадал.

- Отгадать это вовсе не трудно, - заметил он.-- Но что касается до меня, то я уже ни к кому больше не пойду.

- Так ты, значит, женишься на Эмме!

- Да, это дело налаживается. Досадно, что и тебе нельзя здесь остаться. Тогда и ты, пожалуй, мог бы жениться на одной из остальных.

И он продолжал дальше говорить на эту тему и сказал, что я, может быть, и мог бы жениться на одной из других девушек, но что у капитана не было больше никакой работы для меня. Мне не надо даже на следующий день итти в лес... Я слушал Фалькенберга, но слова его доносились до меня откуда-то издалека, из-за целого моря сна, которое надвигалось на меня.

Когда я проснулся наследующее утро, то лихорадки у меня уже больше не было, я чувствовал только некоторую истому; тем не менее, я приготовился идти в лес.

- Тебе незачем надевать на себя больше платье, в котором ты ходишь на работу в лес. Ведь я уже сказал тебе это.

- И то правда! Но я все таки надену рабочее платье, так как другое совсем мокрое.

Фалькенберг чувствует себя немного смущенным вследствие своей измены; но он извиняется тем, будто бы думал, что я наймусь к священнику.

- Так ты, значит, не пойдешь на работу в горы?-- спросил. я.

- Гм... Нет из этого ничего не выйдет. О, нет! Ты и сам понимаешь, что я устал, наконец, таскаться с одного места на другое. А лучше, чем здесь, мне нигде не будет.

Я делаю вид, что это меня совсем не трогает, и выказываю вдруг большой интерес к Петру:-- самое ужасное это то, что беднягу выбрасывают на улицу.

- Выбрасывают, нечего сказать! - воскликнул Фалькенберг.-- Когда он пролежит здесь больным ровно столько недель, сколько полагается по закону, то он отправится домой. Ведь у его отца есть свой двор с землей.

Потом Фалькенберг объявил мне совсем чистосердечно, что чувствует себя не в своей тарелке с тех пор, как решил покинуть меня. Если бы но Эмма, то он наплевал бы на капитана.

- Вот, посмотри-ка, это я отдаю тебе.

- Что это такое?

При этих словах он протянул мне бумаги и ключ для настраивания.

Но так как я не обладаю хорошим слухом Фалькенберга, то эти вещи для меня безполезны, и я объявляю, что чувствую себя более способным настроить точильный камень, нежели фортепиано.

Фалькенберг расхохотался и, повидимому, почувствовал некоторое облегчение, видя меня таким веселым до самого конца.

Фалькенберг ушел. Мне нечего было делать, а потому я лег одетый на кровать и стал думать. Как бы то ни было, но работа наша была окончена, и мы ушли бы отсюда во всяком случае. Не мог же я разсчитывать остаться здесь на вечные времена. Одно не входило в наши разсчеты, - это то, что Фалькенберг остался. Если бы на мою долю выпало получить его место, то я работал бы за двоих! Нельзя ли подкупить Фалькенберга, чтобы он отказался от места? Уж если говорить всю правду, то мне казалось, что я подмечал у капитана некоторое недовольство по поводу того, что у него на дворе есть работник, который носит одну с ним фамилию. Очевидно, я ошибался.

Я думал и ломал себе голову. А ведь я был хорошим работником, насколько я знаю. И я никогда не воровал у капитана ни одной минуты для работы над моим изобретением.

Я снова погрузился в дремоту. Меня разбудили шаги на лестнице. Прежде чем я как следует успел встать с кровати, в дверях очутился капитан.

- Лежите, лежите, - сказал он ласково и хотел уже уходить.-- А впрочем, раз я уже вас разбудил, то мы можем, пожалуй, свести наши счеты?

- Благодарю вас. Как вам угодно.

- Вот видите ли, мы оба, как ваш товарищ, так и я, думали, что вы найметесь к священнику, а потому... А теперь и хорошей погоде настал конец, так что в лесу работать невозможно, да там и немного осталось несрубленных деревьев. Да, что я хотел сказать? Вот видите ли, я разсчитался с вашим товарищем, а что касается до вас, то я не знаю?...

- Я удовлетворюсь той же платой, конечно.

- Мы решили с вашим товарищем, что ваша поденная плата должна быть немного больше.

Об этом Фалькенберг не упомянул мне ни единым словом; по всей вероятности, сам капитан придумал это.

- У нас с товарищем было уговорено, что мы будем получать поровну, - заметил я.

- Но ведь вы руководили работой. Конечно, вы должны получить по пятидесяти эрэ лишних в день.

Так как я убедился, что мои возражения не послужат ни к чему, то я предоставил капитану произнести разсчет, как он хотел, и принял деньги. При этом я заметил, что получил больше, чем ожидал.

Капитан ответил:

- Очень рад. Я просил бы вас принять также и вот это свидетельство о вашей работе.

И он протянул мне бумагу.

Он был справедливый и честный человек. Если он не упоминал о водопроводной работе весною, то он, конечно, имел на то свои причины, и я не хотел надоедать ему вопросами.

Он спросил:

- Так вы отправляетесь на железнодорожные работы?

- Нет, я еще не решил.

- Ну, да, конечно.. Благодарю вас за приятную компанию.

И он направился к двери. А я, осел этакий, не мог дольше сдерживать себя и спросил:

- Право, не знаю, мы посмотрим. Я... Это будет зависеть... Но если вы будете в этих краях... Я что вы собираетесь делать с вашей машиной?

- Если бы вы разрешили оставить ее пока здесь...

- Само собою разумеется.

Когда капитан ушел, я опустился на кровать. Итак, все кончено! И слава Богу! Теперь девять часов, она встала, она ходит в том доме, который я вижу из этого окна. Надо будет поскорее убраться отсюда.

Я вытащил свой мешок и начал укладывать в него свои вещи. Потом я натянул поверх блузы свою мокрую куртку и был готов. Однако, я снова опустился на кровать.

Вошла Эмма и сказала:

- Милости просим завтракать!

К моему ужасу она держала на руке мое одеяло.

- Барыня просила узнать, не твое ли это одеяло.

Эмма ушла с одеялом.

Конечно, я не мог признать одеяла. Чтобы ему провалиться, этому одеялу!... Не пойти ли мне завтракать? Я мог бы заодно поблагодарить и проститься. В этом не было бы ничего странного.

Снова вошла Эмма с аккуратно сложенным одеялом в руках. Она положила его на перекладину и сказала:

- Если ты не придешь сейчас, то кофе остынет.

- Барыня велела мне оставить его здесь.

- Может быть, это одеяло Фалькенберга. - пробормотал я.

Эмма спросила:

- Так ты уходишь теперь?

- Ишь ты?-- сказала Эмма, сверкнув глазами.

Я пошел за Эммой на кухню. В то время, как я сидел за столом, я увидел в окно капитана, который шел в лес. Я обрадовался, что он ушел; быть может, барыня выйдет теперь на кухню.

Я поел и встал из-за стола. Уйти мне, не попрощавшись с ней? Конечно! Я прощаюсь со служанками и говорю несколько слов каждой из них.

- Я хотел бы также попрощаться и с барыней, но...

Эмма пошла в комнаты и через мгновение возвратилась.

- У барыни болит голова, и она легла на диван. Но она просила кланяться.

- Добро пожаловать опять!-- сказали все девушки, когда я уходил.

Я взял под мышку мешок и ушел со двора. Но вдруг я вспомнил, что Фалькенберг, быть может, будет искать топор, который я спрятал в лесу, и не найдет его. Я возвратился на двор, постучал в окно кухни и сказал про топор.