Под осенней звездой.
Глава XXVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Под осенней звездой. Глава XXVI. (старая орфография)

XXVI.

Я пробродил вокруг Эвербё весь день, заходил в несколько дворов и спрашивал работы. Я бродил, как неспокойный дух, без цели, без смысла. Погода была холодная и сырая, и только безостановочная ходьба согревала меня несколько.

Под вечер я пробрался в лес капитана, где я работал. Я не слышал ударов топора, значит, Фалькенберг уже ушел домой. Я нашел деревья, которые я срубил ночью, и расхохотился над безобразными пнями которыми я украсил лес. Фалькенберг, конечно, заметил эту варварскую работу и поломал себе голову над тем, кто произвел это опустошение в лесу. Чего доброго, Фалькенберг подумал, что это дело лешого, а потому он и удрал домой, пока еще было светло. Ха-ха-ха!

Моя веселость была не особенно хорошого свойства; она была последствием лихорадки и слабости, которая осталась после лихорадки. Да и веселость моя вскоре перешла в грусть. Здесь, в этом месте, она стояла однажды со своей подругой; оне пришли к нам в лес и разговаривали с нами.

Когда стало довольно темно, я направился к усадьбе. Не переночевать ли мне еще сегодня на чердаке? Завтра, когда у нея пройдет головная боль, она, быть может, выйдет ко мне. Я шел до тех пор, пока не увидал свет в окнах; потом я повернул назад. Пожалуй, еще слишком рано.

Проходит некоторое время, мне кажется, что прошло два часа; я почередно хожу и сижу, потом я снова направляюсь к усадьбе. Собственно говоря, я отлично мог бы пойти на чердак и переночевать там, посмел бы только этот несчастный Фалькенберг хоть пикнут! Нет, теперь я знаю, что я сделаю: я спрячу свой мешок в лесу, а потом пойду на чердак и притворюсь, как если бы я там забыл что-нибудь.

Я снова возвращаюсь в лес.

Но едва я успеваю спрятать мешок, как для меня становится ясным, что мне нет никакого дела ни до Фалькенберга, ни до чердака, ни до постели. Я осел и дурак, и меня ничуть не занимает вопрос о ночлеге, я хочу видеть только одного человека и затем покинуть двор и все эти места и деревню.-- Милостивый государь, - обращаюсь я к самому себе, - не вы ли искали тихой жизни и здравых людей, чтобы обрести душевный мир?

Я снова вытаскиваю свой мешок, взваливаю его себе на спину и в третий раз направляюсь к усадьбе. Я делаю крюк, чтобы обойти людскую, и подхожу к главному зданию с южной стороны. В комнатах свет.

Хотя и темно, но я снимаю со спины мешок, чтобы не походить на нищого, и беру его под мышку и затем осторожно подхожу к дому. В нескольких шагах от него я останавливаюсь, снимаю фуражку и стою перед окном навытяжку. Внутри никого не видно, не промелькнет ни одной тени; в столовой темно, время ужина уже прошло. Должно быть, уже поздно, - думаю я.

Теперь она легла. Спокойной мни!

Спокойной ночи навсегда!

Конечно, я не возвращусь сюда весною. Этого еще недоставало!

Выйдя на шоссе, я снова взваливаю себе мешок на спину и отправляюсь в путь.

Утром я иду дальше. Ночь я провел на одном сеновале, и мне было очень холодно, так как у меня не было одеяла. К тому же я должен был отправиться в путь на разсвете, в самое холодное время, чтобы не быть застигнутым на чужом сеновале.

еще на деревьях остались желтые листья, а березы усыпаны сережками, на которых дрожат дождевые капли. От времени до времени на такую березу опускается с полдюжины маленьких птичек, и оне клюют сережки, а потом оне летят или к камню, или к какому-нибудь твердому стволу и очищают свои клювики от клейкого вещества. Оне ничего друг другу не уступают, оне преследуют друг друга, гоняются друг за другом, несмотря на то, что в их распоряжении целые миллионы таких сережек. Та птица, которую преследуют, и не думает защищаться, а старается только спастись. Если маленькая птичка с азартом нападает на большую, то эта последняя сейчас же уступает ей; даже большой дрозд и не думает сопротивляться воробью, а бросается скорее в сторону. Это, вероятно, происходит оттого, что энергия нападающого наводит страх, думаю я.

Неприятное чувство хюлода и тоскливое состояние которые овладевали мною с утра, мало-по-малу проходят; меня занимает все, что встречается мне по дороге, и мысли мои перебегают с одного предмета на другой. Больше всего забавляют меня птицы. Кроме того, немало радовало меня также и то, что карман у меня полон денег.

Фалькенберг случайно упомянул мне накануне, где находится дом Петра, и я направился туда. Получит какую-нибудь работу на этом маленьком дворе я не разсчитывал, но так как я был богат, то работа не очень-то занимала мои мысли. Петр должен был на этих же днях возвратиться домой, и он, быть может, мог порассказать что-нибудь.

Я подогнал так, что пришел к дому Петра вечером. Я передал хозяевам поклоны от сына и сообщил, что ему гораздо лучше, и что он скоро возвратится домой. А потом я попросил разрешения переночевать.