Редактор Линге.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Редактор Линге. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

Илэн выступил как политический писатель анонимно, от лица редакции. Его статья об унии привлекла всеобщее внимание. Опять взгляды всей страны были устремлены на газету Линге. В особенности взволновалась Христиания, а редактор "Норвежца" прямо спрашивал всех встречных, что это значит,

"Новости", которые с тех пор, как оне существуют, никогда не обнаруживали колебания, "Новости", которые из году в год в продолжение двадцати лет так ненавидели унию и это презренное братство! "Новости", нападавшия даже на его величество. "Новости", редактор которых пламенно, с убеждением поклонялся Гамбетте, Кастелару, Улканову и печатал хвалебные стихи польскому возстанию и бразильскому спору, каждый день, всю свою жизнь писал статьи, строчки, сентенции всегда в духе левой и только в этом направлении,-- и вдруг "Новости" изменили. Покажите нам человека, посмеющого взять на себя ответственность за ту радикальную перемену в унии, о которой идет речь; мы решаемся утверждать, что такого человека не существует!

Вот в каких выражениях это было сказано.

Илэн писал это, имея вполне определенное намерение; его старая любовь к правой, его врожденные консервативные склонности сказались в этой статье; к его собственному удивлению оказалось, что влияние Бондезена не проникло в глубину его души. Статья эта была произведением консерватора, которому дан был случай обратиться к свободомыслящей публике.

Публика никак не могла понять этого странного маневра "Новостей". Консервативные газеты воспользовались этим: вот теперь обнаруживается, что даже сами "Новости" находят политику левой черезчур крайней; оне считали невозможным взять на себя ответственность за нарушение самых святых интересов своего отечества! Но различные люди, понимавшие это в глубине души, знали, что это лишь шутка со стороны Линге, шутка, которую не нужно принимать всерьез. Нет, на это нужно смотреть, как на шутку; нет, с Линге ведь далеко не зайдешь,-- он был неуязвим для своих врагов! Разумеется, он поспешил немного с этой статьей, посланной со стороны,-- да, со стороны,-- статья была скверная, и ясно было, что она "случайная", так что газета не должна была нести за нее никакой ответственности.

Когда Бондезен узнал от своего друга, кто был автором статьи, он разсердился сначала, что все его старания обратить Илэна остались без результата; но потом он обрадовался тому, что статья, действительно, была случайная. Разумеется, он знал это,-- это по всему было видно: что касается политики, его нельзя было надуть так легко. Илэн ведь и не воображает, что точка зрения его и "Новостей" одинакова. Конечно, он ученый, умеет обращаться с лупой и находить микробов в сыре, но изменить старую политику "Новостей", политику, которой оне были верны двадцать лет,-- нет, этого он не может. Никто этому и не поверит.

Бондезен объявил это матери Илэна и его сестрам и не скрывал, что в вопросах политики он совсем не согласен с Фредриком. Софи сказала:

- Хойбро говорил, что ожидал этого, ожидал этой проделки "Новостей". Он вчера это сказал.

- Да,-- сказал Бондезен и пожал плечами,-- нет ничего такого, чего Хойбро не знал бы и давно уже не ожидал.

Это было рано утром; молодые девушки в утренних туалетах сидели и работали. В печке трещал огонь; Фредрик еще не вставал.

Бондезен продолжал:

- Я встретил вчера Хойбро, но мне он ничего не сказал. Такия вещи он говорит только дамам!

- А почему же и не говорить этого дамам?-- возразила сердито Софи.

Она часто переносила злые насмешки Бондезена, но на этот раз она больше не хочет. Он был радикал, у него были постоянно слова о свободе на устах, он всегда ратовал за избирательные права для женщин, но в душе он был того мнения, что женщина ниже мужчины; женщина - человек, она составляет одну половину человечества, но мужчине она не равна, нет. Софи была готова выпустить когти. Но Бондезен уклонялся. Он сказал только, что Хойбро со всей своей мудростью обращается к дамам; он подтвердил только факт, больше ничего. Сам же Хойбро не сказал ему ни слова, напротив, он как-то избегал его.

И это было, действительно, правда: Хойбро начал избегать всех на улице. На нем не было даже пальто, часы его тоже "исчезли". Он не хотел, чтобы кто-нибудь говорил на улице с ним, с человеком, не имевшим даже пальто зимой. Он не мерз; казалось, в нем самом находился источник тепла, когда он возвращался из банка, согнувшись с высматривающим взором. Но вид у него был нехороший; он чувствовал себя плохо, он сам это сознавал. Через несколько месяцев придет весна; может быть, ему удастся еще и до весны выкупить свое пальто,-- в этом не было ничего невозможного. Одно было ясно,-- он не мерз, ему было хорошо.

- Что, Хойбро уже ушел в банк? - спрашивает Бондезен.

- Он сейчас уходит,-- отвечает Шарлотта. В прихожей раздались шаги Хойбро.

Он предпочитал выходить раньше, чем это нужно было, чтобы никого не встречать на лестнице.

Бондезен распахнул дверь и позвал его. Он ответил, что ему нужно уходить; но когда поднялась Шарлотта и кивнула ему, он подошел к двери и любезно поздоровался.

- Они так давно его не видели, почему он стал так чуждаться их?

Хойбро разсмеялся. Нет, он совсем не чуждается, но у него есть работа; в данное время он заинтересован кое-чем очень важным.

- Скажите мне,-- сказал Бондезен,-- каково ваше мнение по поводу статьи об унии в "Новостях"?

- Я ничего не могу сказать.

- Да, я слышал.

- Но, может быть, вы не читали статьи,-- ведь вы вообще не читаете "Новостей"?

- Нет, эту статью я читал.

- Вот как! Но неужели вы думаете, что "Новости" разделяют взгляд этого сотрудника?

- Этого я не знаю.

- Но вчера вы ведь сказали, что вы ждали этого колебания от "Новостей?"

Хойбро начинает припоминать и отвечает:

- Да, я сказал вчера фрёкен Софи кое-что в этом роде. Но я выразился не совсем ясно. Я вообще ничего не ждал от "Новостей", я не умею изследовать сердца и печени; но я хотел сказать, что даже этот маневр "Новостей" меня не удивил.

- Вы насквозь видите Линге,-- сказал Бондезен. - Вы знакомы с ним?

На это Хойбро ничего не ответил. Это его разсердило, и он обратился к дамам.

Но Бондезен повторил свои вопрос и пристально посмотрел на него.

- Вам это очень хочется знать?-- возразил Хойбро. - Право, не понимаю, почему. - Но вдруг краска залила его лицо и он прибавил: - Вы такой радикал, принадлежащий к непоколебимой партии, каково-то вам теперь, когда вы видите такую политику "Новостей"?

- Нет, я не могу сказать, чтобы это отняло у меня сон...

Хойбро перебил его горячо.

- Нет, вот именно это и есть выгодная сторона в вас и в подобных вам. Вы умеете как-то очень быстро найтись в обстоятельствах, соответствующих перемене убеждений. Вы не теряете головы, вы не краснеете от стыда или гнева; вы принимаете эту перемену, осматриваетесь и понемножку успокаиваетесь. И понемножку вы начинаете приобретать новые убеждения, такия же искренния и долговечные, как и прежния ваши. И это называется быть современным.

Как грубо и некрасиво все это было сказано! Хойбро сам сознавал, что он придал всему этому черезчур большое значение, что он был невежлив, он чувствовал себя неловко, глаза всех были обращены на него, и он опустил голову.

Но Бондезен разозлился.-- Ведь речь идет совсем не о нем и ему подобных, они начали говорить о Линге.

Как и прежде, когда с ним обращались резко, Хойбро и на этот раз вспыхнул, заложил руки в карманы и начал бегать взад и вперед по комнате фру Илэн. Он совсем забыл, где находился.

- Вы хотите слышать мое мнение о Линге, никому не навязываемое,-- сказал он.-- Бог знает, почему именно вы хотите это знать. Я скажу вам в двух словах, что я думаю: Лииге - это студент из крестьян; для него оказалось вредно, что он был пересажен в чуждую для него землю и атмосферу; это просто ротозей из деревни, который очень хочет разыгрывать свободомыслящого человека и столичного джентльмзна; но для этого он не рожден. Этому человеку не достает культурности, в нем много лживости. Точнее,-- это просто плут, который никогда не дорастет до своего призвания. Вот мое мнение.

Бондезен широко раскрыл глаза. Гнев его исчез, он пристально смотрел на Хойбро и произнес с трудом:

- Но с психологической точки зрения Линге совсем другой, я хочу сказать, психологически...

- С психологической точки зрения! Это человек, лишенный всякой психологии. Скажите лучше, что все, что он делает, он делает под впечатлением минутного вдохновения, из-за мелочной разсчетливости, или из-за того и другого вместе; скажите лучше, что все это он делает, чтоб быть на устах у всей Христиании и сделаться бедовым редактором на своем маленьком клочке бумаги; прибавьте к этому - он крестьянин в душе, он дрожит за лишния несколько сот крон годового дохода,-- и вот вам весь человек со всей его психологией.

Бондезен успокоился; он находит, что это начинает становиться интересным. Просто забавно было его слушать! Он ответил:

- Да, мы теперь опять возвращаемся к удивительным преимуществам всей вашей партии; вам трудно понять, что кто-нибудь может быть кровно оскорблен, когда видит, что обманут в своих самых идеальных надеждах каким-нибудь человеком или делом, обманут грязными проделками спекулянта, в данном случае редактора. Я хочу вам сказать кое-что: знаете ли вы, что Линге был мне дорог, что я любил Линге? Тайно я писал негодующия письма тем, кто ругал его в газетах; клянусь вам, что я был самим преданным его другом. Когда я услышал, что один человек, один высокопоставленный военный говорил частным образом, что напрасно правая не купила Линге для государственного суда, что Линге можно подкупить, я написал этому высокопоставленному военному письмо, разбил его по пунктам, назвал его безчестным и лжецом, и под этим я подписал свое имя и свой адрес... Это было тогда, когда я мало знал Линге... Почему я на него зол? Верьте мне, я не зол на него; он мне настолько стал безразличен, что я даже не беру его газеты в руки. Я вспоминаю его потому, что он существует и успешно продолжает свою вредную деятельность. Публика находит, что он издает очень занимательную газету. Почитайте, поизучайте ее, посмотрите, как этот маленький, пустой человечек, без убеждений, но с нахальством,-- как этот человек, повинующийся лишь своим страстишкам,-- посмотрите, как он держит себя безобидно, и как говорят с ним люди на улице - посмотрите только, как он пишет и о чем он пишет. Он потирает себе руки от удовольствия, когда оказывается в состоянии погубить какого-нибудь несчастного нуждающагося агента; он снимает с него маску, и он в восторге, что никакой другой газете до него не удалось поймать этого преступника. Ничего лучшого его уважаемые читатели не могут требовать... Дело в том, что человек этот исковеркан. Если ему удается выкинуть какую-нибудь проделку или штуку, при чем весь мир указывает на него, как на ловкого молодца, и этим он приобретет несколько лишних крон от подписчиков,-- он доволен. Он блаженствует от такой пустяшной проделки, он посмеивается и радуется, что он первый сообщил тысяче людей новость о пожаре в Миосе. Когда в Драммене бывает народное собрание, он требует, чтоб телеграфная станция была открыта "за наш счет", пока не кончится собрание. На собрании объявляется, что сделал Линге, читают вслух его телеграмму, умиляются, что Линге приказал телеграфу работать "за наш счет" А сколько будет ему стоить этот неслыханный поступок? Полчаса стоят целые семьдесят пять ёр. Весь расход - не меньше семидесяти пяти ёр и не превышает четырех крон пятидесяти ёр. Ну да, а есть ли для Линге какая-нибудь личная выгода в том, что его телеграмму читают и рекламируют? Непосредственно, может быть, и нет; я не знаю. Но я знаю, что такая телеграмма не была бы прочтена, если б она была получена из какой-нибудь другой газеты, напр. из "Норвежца". Линге уничтожил в людях всякое чувство скромности; своими непрестанными рыночными выкрикиваниями ему удалось устранить врожденный страх перед безстыдством. А после этого он иронизирует над собой и своим образом действий, безстыдно и плоско смеясь: "Новости" интервюировали подводную лодку и воздушный корабль, "Новости" - самая сведущая газета во всех утках.

Хойбро остановился на минутку, и Бондезен говорит:

- Я не буду пускаться с вами в спор; вы уже черезчур унизили деятельность Линге. Это просто смешно. Разве, например, не имеет значения, что "Новости" обвинили Ларса Офтедаль в таких преступных действиях?

- Но, Боже мой, какая же заслуга! Сообщить в газете о скандале - только для того, чтобы заполучить нескольких подписчиков.

- Да разве только из-за этого?

- Разумеется, иначе он обратился бы с этим в полицию, и это был единственный правильный путь.

- Да, но ведь, слава Богу, это лицо было низвержено, а я всегда смотрю на результат. Агент Иензен в Осло ведет запрещенную торговлю материями; "Новости" узнают это, оне отправляются к нему и требуют его паспорт,-- он отказывается; "Новости" выступают с несколькими статьями,и три недели спустя агенту пришлось собрать свой товар и переселиться в Америку.

- Вот опять результат! Да, еще новое доказательство жадности Линге до новых подписчиков. Этот человек в роли представителя прессы старается проникнуть даже в частные квартиры, чтобы выспрашивать и экзаменовать. Он говорит: "Будьте так добры показать мне ваши бумаги!" Клянусь Богом и всеми святыми, я спустил бы этого молодца с лестницы, если б он пришел ко мне, даже если б я был виновен в незаконной торговле материями...

- Да, берегитесь, он может притти в один прекрасный день.

- Тогда я сумею сказать ему: добро пожаловать... Он черезчур мало одарен, чтоб решиться на смелый поступок; он никогда не выплывает, если не разсчивает, что можно спрятаться. Он любит темные дороги, все тайное и скрытое; поцелуй в углу, тайное пожатие руки, легкое головокружение,-- и все это под предлогом, что он хочет оздоровлять общество. Пусть, все люди видят это, и через короткие промежутки он начинает выставлять...

Звонок.

Софи идет открывать и возвращается с новым номером "Новостей". Бондезен набрасывается на него с обычным интересом.

В этом номере Линге вполне ясно и определенно поднял свой флаг. Редакция разъясняет отношение газеты к статье об унии, привлекшей всеобщее внимание: были высказаны сомнения по поводу того, была ли эта статья написана от редакции, или она была случайная, прислана кем-нибудь со стороны. Чтобы выяснить все эти достоуважаемые сомнения, Линге сообщает читателям, что статья "Новостей" - их собственная личная точка зрения, и всю ответственность за нее газета берет на себя.

Бондезен прочел это с широко раскрытым ртом, молча,-- его волновали самые противоположные чувства. Вот несправедливость! А он бил кулаком по столу и так ошибался! Он швырнул Хойбро газету, не говоря ни слова.

Хойбро бросается в глаза статья о какой-то гадалке в Кампене, которую накрыл человек от "Новостей"; она проделывала всякие фокусы на картах или на кофейной гуще за стаканчик вина или чашку кофе от соседей. Она просто дурачила людей! Она водила их за нос! Побольше школ! Побольше просвещения!

Наконец, он дошел и до статьи редактора. Он прочел ее так же, как и все остальное, не обнаруживая никакого удивления, и сказал, окончив ее:

- Ну вот,-- вы сами видите.

- Да,-- сказал Бондезен,-- я вижу.

Пауза.

- Но все-таки никто не должен говорить, что Линге незначительний человек, как вы утверждаете,-- продолжал Бондезен.-- Я все-таки разсчитываю на него. Нужно нечто большее, чтоб потрясти веру!

- Даже если Линге перейдет к правой?

- Да, чорт с ним, что он делает,-- если даже он и получит звание камергера.

Пауза.

Он встал, чтобы итти.

Но Бондезену явилась вдруг мысль, тонкая, остроумная мысль.

этим способом хочет проникнуть в правую, чтоб заставить ее читать его и понемножку и постепенно впустить яд левых в эту партию?

- Во-первых,-- возразил Хойбро,-- во- первых, я надеюсь, к чести правой, что их убеждения не настолько жалки, чтоб старания "Новостей" могли их поколебать. На такую жалкую удочку эта партия со своим старым образованием и прозорливостью не попадется. Во-вторых, что касается Линге, то вы ошибаетесь. Зачем его подозревать в этом, и зачем он стал бы рисковать? Ведь все, что он делает, он делает для того, чтоб привлечь внимание, произвести шум и заманить этим любопытных подписчиков. Человек этот не стал бы терпеть подозрений, если б он действительно их не заслуживал. Для этого он недостаточно великодушен. Если бы поводом было - совращать членов правой, то он не мог бы молчать об этом, он давно разболтал бы и выдал эту тайну и рассказал бы нам о ней крупным шрифтом вот здесь, на первой странице. Но, может быть, ему нравится, что вы и другие считаете его за такого непроницаемого человека.

- Ну к чему эта шутка? Я все время ведь вам не отвечал, хотя вы задевали меня лично...

Хойбро кивнул головой и сказал:

- Вас, как представителя норвежекого радикализма.

- Да, да, из нас никто не перевернет мира,-- говорит он.-- Откровенно говоря, когда я читаю это заявление Линге и вижу его доводы, то, несмотря на все, я все-таки восхищаюсь им. Сам чорт ему не брат! Его противники среди левых, его конкуренты думают, что вот-вот они накрыли его, но он опять вынырнет. Чорть возьми!

- Есть два сорта людей, которьте пробиваются в жизни, и в каждом деле они на высоте своего призвания,-- возражает Хойбро.-- Это:-- чистые сердцем - они пробиваются, они не всегда бывают практичны, но нравственно они всегда правы сами перед собой. А потом - нравственно испорченные, нахалы, потерявшие всякую способность чувствовать угрызения совести. Они могут выпрямиться, если даже их согнуть в три погибели.

Но теперь Бондезен находит, что эти постоянные ответы в виде обвинений черезчур близко касаются его и унижают его. Он говорит вызывающим голосом:

- Ну, об этом не будем лучше говорить; двумя-тремя утверждениями нельзя убедить взрослых людей. Но как бы то ни было, если такой человек, как Линге, колеблется в своей до сих пор последовательной политике, то это является каждому из нас - ведь мы дети в сравнении с ним - как бы предложением обдумать хорошенько этот вопрос. Доводы Линге поражают меня, я просто понять не могу, что эти простые вещи до сих пор не приходили мне в голову. Оне кажутся мне такими ясными.

- Я этого именно и ждал! - сказал он.

- Да, но заметьте, я предоставляю самому разсмотреть все эти доводы. Я...

- Да, да, сделайте это! Ха-ха-ха! Это именно то, что я сказал,-- это преимущество некоторых людей,-- что они могут так ловко обращаться со своими убеждениями. Такие сомнительные поступки не заставляют их бледнеть, не лишают их сна и аппетита. Они меняют все, осматриваются и потом остаются там. Ах, да!

До этой минуты девушки не говорили ни слова. Шарлотта взглянула на Бондезена; потом и она начала смеяться и сказала:

Бондезен вдруг вспыхнул, губы его задрожали.

- Мне совершенно безразлично, что говорил господин Хойбро, и что бы он ни говорил, я не нуждаюсь в том, чтобы ты была свидетельницей: в этом деле ты ничего не смыслишь..

Какая опрометчивость, как он мог так проболтаться! Шарлотта низко опустила голову над работой; вскоре после этого она опять посмотрела на него, но ничего не могла сказать ему. Она пристально посмотрела на Бондезена.

- Что ты хочешь сказать? - спросил Бондезен, все еще возбужденный.

"ты".

Бондезен смущен на одно мгновение, он извиняется, но вдруг им снова овладевает гнев. Он выдает тайну, уничтожая этим всякое возражение, которое он должен был бы на это сделать; он обращается к Хойбро и говорит:

- Я хочу обратить ваше внимание на то, что фрёкэн ничего не хотела дать мне понять. Мы говорим друг другу "ты".

Хойбро побледнел, но поклонился и попрссил извинения. Он посмотрел на Шарлотту; взгляд, который она бросила Бондезену, выражал большую радость. Так странно она смотрела на него, вся сияющая. Хойбро не мог понять этого. Ну, а впрочем, это совсем его не касалось! Итак, они, значит, говорили друг другу "ты".

Бондезен остался.