Редактор Линге.
Глава XVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Редактор Линге. Глава XVII. (старая орфография)

XVII.

Когда Хойбро вечером пришел домой, в прихожей встретила его фру Илэн, грустная, разстроенная, и рассказала ему, что случилось с Фредриком. Теперь у него нет другой дороги, кроме Америки; если он продаст все свои книги и свой рабочий стол, может быть, ему хватит денег на дорогу. Во всяком случае, он не может обратиться ни к кому из своих родственников, на это он ни за что не соглашался; впрочем, это ни к чему бы и не привело. С тех пор, как Фредрик сделался сотрудником "Новостей", все Илэны относились к нему очень холодно... Между прочим, теперь она может вернуть ему её большой и запоздавший долг,-- полтораста крон; да, да, нельзя сказать, чтобы это было своевременно, это дело так затянулось, пусть он простит ей...

- Но разве она может обойтись без этих денег, теперь, когда произошли такия грустные перемены в их обстоятельствах?

- Да, она получила эти деньги именно с этой целью, эти деньги дала ей Шарлотта. Шарлотта скопила их... да, она сберегла их. Бедная Шарлотта, она такая добрая. Как только она узнала, что её мать должна Хойбро деньги, она тотчас же сказала: "Это не может продолжаться ни минуты больше". И она сделала то, что хотела. Бог знает, что сделалось с Шарлоттой,-- ей пришлось так много пережить за эту зиму; она никогда ничего не говорила, но мать все замечала. Фру Илэн была не слепая: вот уже давно, как Андрэ Бондезен перестал бывать в доме, а это что-нибудь да значит; у них верно что-нибудь случилось. Ей так жалко было ее.

Шарлотта бросилась ей на шею и сказала, что если б были деньги, она тоже уехала бы в Америку; но денег у нея не было.

Все это фру Илэн рассказывала тихим, таинственным голосом, чтобы дочери из соседней комнаты не слышали ее. Потом она сунула ему в руку деньги. Хойбро прекрасно понимал, откуда эти деньги,-- это залог, полученный за велосипед. Он отказывался, не хотел брать этих денег,-- пусть оне останутся у Шарлотты, и она употребит их на путешествие.

Но фру Илэн покачала головой.-- Нет, ей было поручено отдать ему эти деньги; Шарлотта отошлет ее обратно, если она вернется с ними к ней. Так что - пожалуйста!

Хойбро торопливо вошел в свою комнату и в страшном возбуждении бросился в качалку. Ну, слава Богу, теперь он может заплатить свой долг в банке. Завтра же утром он выкупит вексель, как только пробьет 9 часов, прежде чем придет директор. Итак, значит - еще одна ночь, одна единственная ночь; в эту ночь он будет спать таким счастливым... Но удастся ли ему сомкнуть глаза на радостях?

Как он страдал всю эту зиму, не видя нигде спасения. Впрочем, теперь он написал эту брошюру, которая понемногу распродавалась; но выгоды ему от этого никакой не было. Он подарил рукопись первому попавшемуся издателю и был рад, что даром ее напечатали. Так проходили дни, а срок уплаты все приближался.

Сегодня вечером он вернулся домой, чтобы еще раз подумать обо всем этом, сесть в кресло и подумать, каким образом он достанет эти деньги. Напрасно он был у двух-трех своих товарищей и просил о помощи; может быть, он встретит какого-нибудь доброго человека, который сделает это для него; в этом не было ведь ничего невозможного, если хорошенько подумать. Вот он сел бы здесь, на этот самый стул, он не зажигал бы лампы, вот как сейчас, и стал бы думать целые часы об этом. А теперь деньги у него в руке. Обе большие кредитки пахнут мускусом; он пощупал их пальцами - он не ошибается,-- оне у него в руке. Разве это не странно?

Он не мог сидеть спокойно, он встал посреди темной комнаты и улыбнулся; вдруг услыхав шаги в передней, он поспешно открыл дверь и выглянул. Обыкновенно он сидел тихо, задерживал дыхание, когда прислушивался,-- но теперь он радостно отворил дверь, без всякого намерения кого-либо встретить.

- Добрый вечер! - сказал кто-то.

- Добрый вечер, фрёкен Шарлотта! - отвечал он и остановился в дверях; в его комнате все еще было темно.

- Вы так поздно уходите? - спросила она.

- Ухожу ли я? Нет. Я думал, что это ваш брат вернулся домой и хотел с ним поздороваться.

- Мой брат у себя в комнате,-- сказала она,-- позвать вам его?

- Нет, зачем; я хотел только... Нет, ничего, серьезного ничего.

Они стояли друг против друга. Она заглянула в его темную комнату и сказала:

- Разве у вас сегодня нет лампы?

- Что вы, лампа есть! Я сейчас ее...

Он старался ее зажечь торопливыми, неверными движениями; они продолжали между тем разговаривать. Наконец, она вошла в комнату и затворила за собой дверь. Они оба сели.

- Мне нужно кое о чем попросить вас,-- сказала она.

- Меня? Что-нибудь такое, чего я не знаю! А я хотел вас поблагодарить...

- Простите меня, я нехорошо вела себя по отношению к вам.

- Ах, пустяки, зачем ей просить прощения, может быть даже в этом был виноват он сам.

Он возразил:

- Вы можете обращаться со мной, как вам угодно. Впрочем, вы были такой, как всегда... да, да, я хочу сказать...

- Нет, я все-таки надеюсь, что это не так,-- сказала она смеясь. Потом она прибавила очень серьезным голосом: - Я не знаю, я была такой раздражительной, совсем больной от злости. Вы заметили?

- Нет.

- Да, это было так. Но я никогда не буду больше такой, Хойбро. Это не давало мне покоя; я хотела в тот же вечер попросить у вас прощения, но когда постучала в вашу дверь, вы мне не ответили.

- Так это, значит, были вы! Я это предчувствовал, но у меня не хватало смелости смотреть на вас, посмотреть вам в глаза. Иногда человек делает такия вещи, что приходится опускать глаза. Но вы, ведь, не можете стать на место этого человека. Вы - нет.

- О, нет, я могу стать на его место. Есть скрытые грехи, заставляющие опускать глаза.

Он принял это за полуответ, за предложение продолжать:

- Ну, и что же дальше?

Она хочет показать, что может понять и простить. Он приготовился рассказать ей свой грех, свой обман, свой подлог; ему нужны были деньги, чтобы заплатить пари, пари на честное слово, он принес документ и получил под него деньги.

Он начал:

- Это случилось так...

Но она опять перебила его:

- Нет, нет, нет! Вы ничего не должны мне рассказывать! Мы ничего не будем друг другу рассказывать, не правда ли? Нет, милый мой, не будем грустить хоть сегодня вечером, а то мне право нехорошо. Я больше не в состоянии...

Она сделала большое усилие, чтобы не расплакаться.

Он был так поражен, что не мог дальше продолжать, и не сказал больше ни слова. Одну минуту он думал о том, что надо поблагодарить ее за деньги; но она перебивала его, когда он начинал. Может быть, было бы неделикатно с его стороны напомнить ей о бедности её матери и о ломбарде, о велосипеде. Он молчал.

Она стала разспрашивать его о старых портретах, стоявших у него на столе, о его родителях, о его сестре, о которых она никогда раньше не упоминала. Она обрадовалась и удивилась, когда он показал ей портрет своей сестры.

- Вы сегодня вечером такая добрая,-- сказал он,-- могу ли я вам показать последнее письмо из дому? Правда, оно не совсем грамотно написано!

Она взяла письмо и прочла его с неподдельной радостью. Какие здравые и твердые убеждения, какая любовь! Им обоим очень понравилось заключение, где старый отец, вообще никогда не шутивший, наставил целый ряд знаков и написал: - Прилагаю при сем несколько дюжин знаков, которые ты можешь разместить в письме.

О, да, это, действительно, прямая, наивная и сильная душа.

Они начали говорить о Фредрике. Он решился искать счастья в Америке и уже начал продавать свои книги; у него не мало книг.

Оне могут покрыть расходы по путешествию. Она с удовольствием проводила бы его, если б у нея были на это средства; с улыбкой, казавшейся почти вздохом, она рассказала ему, как она просила сегодня у Бога денег на путешествие,-- хотя и не достойна его помощи.

- Нет, вам не нужно,-- сказал Хойбро неосторожно.-- Вы не должны ехать с ним.

- Почему нет? Ах, нет, мне так бы этого хотелось; здесь я даже самой себе в тягость.

- Но никому другому вы не в тягость. Многим будет тяжело, если вы уедете.

- Кому я нужна?

Ему больше всех; ему - днем и ночью, но он сказал:

- Раз вы спрашиваете: Андрэ Бондезену, например.

Она сжала руки и крикнула резким голосом: "Нет!" побледнев от волнения. Потом она коротко и насмешливо улыбнулась.

- Я не хочу даже, чтобы он вспоминал обо мне. - Она перешла опять в прежний тон и сказала:-- Но, ведь, мы хотели быть веселыми сегодня.

- Да, будем веселыми,-- сказал также и он.

Но у нея не выходил из головы вопрос об Андрэ Бондезене; она опять начала говорить о нем. - Он сделал ей столько зла, сколько вообще человек может сделать. Однако, они не будут больше говорить об этом; они будут веселы.

- Ведь вы его любили,-- сказал Хойбро,-- и потом...

- Я хочу вам сказать одну вещь, но вы мне не поверите, нет, вы мне не поверите, даже если б это было моим последним словом в этой жизни. Я никогда его не любила. Это так же верно, как то, что вы сейчас видите меня здесь. Дай Бог, чтобы вы поняли, что я хочу сказать; но вы верно не понимаете. Я его не любила. Но один вечер я была в него влюблена, и в этот вечер я... случилось... Но я никогда его не любила, я была влюблена в него только один вечер. И все время, с самого того вечера, я знала, что не люблю его, хотя заставляла себя верить, что люблю. Я внушала себе, что люблю его.

Хойбро почувствовал сильную тайную радость, его лщо горело, и он не старался этого скрыть. Да, вот так постоянно, один строит свое счастье на чужом несчастьи. Его любопытство было возбуждено, ему хотелось говорить, узнать побольше, но она протянула руку к нему, почти касаясь пальцами его волос, и сказала с грустным взглядом:

- Да, милый, давайте говорить о чем-нибудь другом.

Как-то невольно она провела рукой по его волосам. Он вздрогнул с ною до головы и взял её руку.

- Я буду тосковать по вас, если вы уедете,-- сказал он ей почти шопотом.

- Да, вы, может быт,-- сказала она тихо.-- Но вы должны знать, что я не стою этого.

- Как, вы не стоите?!

Он подошел к ней ближе, стал на колени около её стула и взял обе её руки. Она не препятствовала и, улыбясь, шепнула:

- Нет, никого не слышно, никто не войдет. Я так счастлив в эту минуту, как никогда в моей жизни, никогда. Посмотрите, я держу Ваши ручки, знаете ли вы это?

- Да!

В прихожей раздались щаги. Кто-то из комнаты вошел в кухню. Шарлотта вскочила, но сейчас же опять села. Хойбро опять взял её. руки и начал их целовать; он ласкал эти худые белые руки, которые мысленно так часто целовал; теперь он сжимал их горячо и радостно. И он говорил, шептал, надеялся, что это не сон, просил позволения любить так, как всегда любил. Никто, никто не подозревал, как его сердце тосковало по ней всю эту зиму. На это она отвечала:

- Вы говорите, что счастливы, Хойбро; но завтра вы этого не повторите.

- И завтра, и всегда, если вы мне это разрешите! Скажите мне,-- могу ли я? Вы одна можете это решить, вы одна. Почему не завтра? Да, именно завтра, вот именно завтра. Потому что завтра я покончу с одним очень неприятным делом, давившим меня, и если вы разрешите мне увидеть вас завтра вечером, я кое о чем буду просить вас, умолять вас на коленях, Шарлотта.

Вдруг Шарлотта поднялась и отстранила его обеими руками.

- Нет, нет, довольно, Бога ради! Теперь мне нужно итти. Благодарю, благодарю за этот вечер! Хойбро, вы ни о чем не должны просить меня на коленях. Нет! Я отвечу вам - "нет". Вы не должны этого делать, слышите? А то я отвечу вам: "нет"! Мне нужно итти...

- Вы ответите мне "нет"? Я держал ваши руки, я целовал их и, несмотря на все это, вы мне скажете "нет"? Нет, послушайте меня, послушайте только, неужели вы никогда этого не захотите, нет, никогда? Дайте мне хоть каплю надежды, назначьте долгий, долгий срок, испытайте меня; заставьте меня долго, долго ждать; я могу ждать долго, если у меня будет надежда.

Опять раздались шаги в прихожей, они замолчали, но шаги замерли в комнате, все спять утихло.

Шарлотта положила руку на ручку двери, она стояла стройная и гордая, её щеки горели, грудь поднималась и опускалась.

- Я люблю вас,-- сказала она спокойно,-- да, люблю; и все-таки я говорю "нет".

Они посмотрели друг на друга.

- Вы любите меня? Да? Любите? Правда? Ну, тогда вы говорите "нет" не навсегда? Зачем? Скажите мне!

Она быстро подошла к нему, взяла его голову обеими руками и поцеловала его в губы. Потом вскрикнула, закрыла лицо руками и бросилась к двери.

Но он крикнул ей вслед, не соблюдая осторожности:

- Шарлотта, почему же ты уходишь от меня?

- Потому,-- сказала она хриплым шопотом,-- потому что я не чистая женщина. Я не чиста, нет!

Она все еще продолжала закрывать лицо руками. Потом сделала несколько шагов в прихожей, открыла дверь в крмнату и исчезла...

Хойбро затворил свою дверь и остановился посреди комнаты. Не чистая? Что это означало? Шарлотта не чистая? Она его поцеловала, действительно, поцеловала, он все еще это чувствовал. А почему она сказала, что она не чистая?

Как это может быть, Шарлотта - не чистая? Да, ну так что же, если и так? Она поцеловала его, она его любит; разве она не сказала прямо, что она его любит? Зачем она сказала, что она не чистая, ведь не в этом дело, раз она его любит. Кто после этого был чист? Ведь сам же он не был чист, он был даже преступником, обманщиком, и только завтра он будет в состоянии заплатить по векселям...

Он смотрит на деньги на столе,-- большие кредитки лежат на своих прежних местах. Да, завтра же он обратится к Шарлотте со своей большой просьбой. Она - не чистая? Ах, во всяком случае чище, чем он, чище, чем кто-либо; и он станет перед ней на колени. Нет,-- она любит его, она его поцеловала.

В голове закружились воспоминания, дикая радость охватила его, он продолжает стоять среди комнаты. На ней было утреннее платье, это легкое платье, сквозь которое просвечивал корсет; руки были открыты почти до локтей, настолько коротки были рукава. Но у нея замечательно красивые руки. А что, если кто-нибудь целовал эти руки; Да, что тогда? Разумеется, другие целовали ее! ведь она сама сказала, что она - не чистая. Эти руки обнимали шею другого,-- другого, раз она не чистая! Нет, она невинна, и он любит ее.

Лампа преспокойно стояла на столе. Её свет проходил ровно и светло сквозь абажур, и она продолжала гореть, как будто ничего не случилось с ним, стоявшим в раздумьи посреди комнаты.

ласки с ласками другого.

Все глубже и глубже углублялся он в свои мысли. Нет, неужели она не была невинна? Он вспомнил, что он встретил ее перед дверью Бондезена и видал их обоих в отдаленных частях города. И это она, которой он молился каждый день, каждый час, с тех пор, как в первый раз увидел ее! Она придет к нему, уже испытанная, ко всему привыкшая, она будет нежна с ним, как была с другими, будет обнимать его своими опытными руками. И потом всю жизнь жить и сознавать, что это именно так! Он не может, нет, это немыслимо; лучше наложить на себя руки.

А лампа все горела и горела.

Часы проходили за часами; он был то в восторге, что Шарлотта его любит, то в ужасном отчаянии.

Нет, это немыслимо, он прекрасно сознавал, что он этого не выдержит. Было бы лучше, если б она совершила убийство, кражу, только не это.

Лампа выгорела и начала мигать; он ее потушил. Лег на постель совсем одетый, с широко раскрытыми глазами. Поцелуй Шарлотты горел на его губах. Она просила у Бога денег на путешествие! Она не была испорченной, и он любит ее не так, как любят люди; но разве это могло помочь делу? Всю свою жизнь сознавать!

Когда наступило утро, и его гардины не могли дольше задерживать света, его глаза отяжелели как свинец и закрылись; он крепко заснул и проснулся только тогда, когда кто-то постучал к нему в дверь.

* * *

Вошел Фредрик Илэн.

- Десять часов? Нет, я не свободен.

Хойбро вскочил.

- Мне отказали в "Новостях", вот почему я ещи дома.

- Да, я слышал.

- Да,

- Ах да, но...

- В этом нельзя больше сомневаться.

Пауза.

- Вы одеты; вы, верно, рано встали и хотели еще поспать немного? - сказал Илэн.

- Да, это тоже случалось со мной не раз. Что я хотел сказать? - вы, ведь, написали брошюру? А сегодня вы опять упомянуты в "Новостях".

- Вот как?

Пока Хойбро мылся, Илэн пошел за листком. Собственно говоря, это была такая же заметка, как и в прошлый раз, только более сильная, обвинение в не совсем безупречном образе жизни было подчеркнуто. Речь шла не о "говорят, что", а как будто Бог и весь мир уже знали обо всем. В этом неспускании глаз, в этом повторении изо дня в день, все в более сильных выражениях - в этом сказывался Линге. Хойбро прочел вещь с интересом, но когда он кончил ее, то не сказал ни слова.

- Что вы на это скажете, как вы это находите?

Так случилось и со мной: я застал Линге врасплох и написал о нем брошюру, и Линге губит меня.

- Да, и что можно на это ответить? Н-да!...

Когда Илэн ушел, Хойбро несколько раз ударил себя по лбу, ходя взад и вперед по комнате. Каждый раз, как он подходил к двери, он останавливался на минутку и прислушивался к шагам, но ничего не было слышно. Может быть, Шарлотта еще и не встал;, может быть, она уже вышла. Сжимая руки, он тосковал по ней и шопотом звал ее. И он все ходил и ходил взад и вперед по комнате. "Новости" опять нападали на него, оне нахально нападали на его образ жизни, как будто знали каждое малейшее пятно на нем.

Вот здесь на столе лежат деньги; ему стоит только сбегать в банк и заплатить по векселю; через полчаса все будет приведено в порядок, честь будет спасена, а намеки "Новостей" будут уничтожены навсегда.

А что же дальше? А Шарлотта, это грешное и дорогое дитя? Вдруг он подошел к столу и сложил поспешно деньги. Затем взял конверт, вложил в него деньги и прилагаемую карточку, на которой прощался и благодарил за все свою возлюбленную; он написал адрес Шарлотты и сжег все свои остальные бумаги. Стол убрал, все в порядке. Деньги для путешествия Шарлотты лежат посреди комнаты на темном ковре, для того, чтобы оне сейчас же были замечены.

все перекосилось, хотя он старался улыбнуться. Она кланяется ему, потому что он остановился и смотрит наверх, она отдернула занавеску и подошла близко к окну. Он опять кланяется.

Полчаса спустя Хойбро явился в полицию.