Новая земля (Новь). Заключение.
Глава IX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Новая земля (Новь). Заключение. Глава IX. (старая орфография)

IX.

Наступил сентябрь месяц. погода была прохладная, небо далеко и чистое; в городе не было ни пыли, ни грязи, город был красив; на горах вокруг не лежало еще снегу.

События в городе сменялись; с неделю говорили о смерти Олэ; выстрел там внизу, в конторе молодого купца, не пробудил громкого эха. Только Тидеману одному тяжело было это забыть.

У Тидемана было много дела. Ему пришлось первые недели помогать отцу Олэ, старик все еще не хотел удалиться от дел, он взял в компанионы своего первого приказчика и продолжал спокойно дело; горе его не сломало. Старый Генрихсен знал, что теперь ему нужно работать, никто не мог заменить его.

И Тидеман был в непрестанной деятельности. Теперь его рожь начинала исчезать; он продавал целыми партиями и по более высокой цене; рожь к зиме повышалась в цене и его убыток уменьшался. Последние дни ему пришлось вернуть одного своего бывшого конторщика; он нагрузил свой последний деготь, завтра он должен был тронуться в путь.

Он кончил всю свою работу, бумаги были выданы и застрахованы; дело было кончено. Прежде чем приняться за новое дело, он закурил сигару и задумался.

Было послеобеденное время, часов около четырех. Он вынул из-за уха перо, положил его на стол, подошел к окну и начал смотреть. Пока он так стоял, кто-то постучался и вошла его жена. Она поклонилась и спросила, не мешает ли она? У нея есть маленькое дело...

На лице у нея была вуаль.

Тидеман отбросил в сторону сигару. В продолжение многих недель он не видел своей жены, многих долгих недель; как-то вечером, когда он блуждал по улицам, ему показалось. по гордой походке дамы, что это она; но это была не она. Он следил некоторое время за дамой, пока он не убедился, что ошибся; нет, это не была его жена. Её нигде не было видно. Он никогда, никогда не имел ничего против того, чтобы она приходила к нему, и она знала это и, тем не менее, она не приходила. Итак, значит она забыла должно быть совершенно и его и детей. А когда дома ему казалось черезчур пусто и он прокрадывался тихо к крепости, иногда случалось, что он видел свет в её окнах, но часто бывало совсем темно, во всяком случае, ее он никогда не видел. В продолжение всех этих недель ему даже не удалось видет её тень на гардине. Куда она пропала? Он дважды посылал ей денег, чтобы хоть слово услыхать от нея.

Теперь же она стояла перед ним, в нескольких шагах от него. Почти безсознательно он сделать свое обычное движение, как-будто застегивает свой сюртук.

"Это ты Ханка?" сказал он.

"Да, это я, ответила она тихо. Я принесла... я хотела..."И вдруг она начала рыться в своих карманах, она достала сверток кредитных бумажек, много денег, и положила их перед ним на бюро. Её руки так дрожали, что они смяли деньги, несколько бумажек упали на пол, она нагнулась, подняла их и заговорила взволновано: "Милый, возьми это, не говори нет! Милый Андрей, если б ты только знал, как я прошу тебя об этом. Это деньги, которые я истратила для... которые я истратила недостойным образом; позволь мне не говорить, на что я их истратила, это черезчур недостойно. Их должно было быт больше, но я не могла дольше ждать; гораздо больше денег, еще столько же, но у меня не хватило терпения ждать. Возьми пока это. Будь так добр. Остальное отдам тебе позже, со временем; но сегодня я должна была придти..."

Он перебил ее с отчаянием.

"Нет, Ханка, неужели ты не можешь... Ты постоянно возвращаешься к деньгам? К чему ты копишь деньги для меня. Я не понимаю, как это может тебе доставлять удовольствие; у меня достаточно денег, дела идут хорошо, очень хорошо, мне ничего не нужно".

"Но эти деньги, это совсем другое дело, сказала она сдавленным голосом, я даю их тебе ради самой себя. Я их получила от тебя, ты мне помогал, ты всегда мне посылал черезчур много и я могла откладывать часть. Если бы у меня не было этой маленькой радости, о которой я могла бы думать, я бы не выдержала; я пересчитывала кредитки каждый вечер, и все думала, когда их будут достаточно. Осталась не половина, я высчитала; осталась еще четверть. Ты получишь это позже. Сделай мне удовольствие, возьми это! Ты не знаешь, как мне стыдно".

И вдруг Тидеману стало ясно, почему она именно эти деньги хотела ему отдать; он взял их и поблагодарил. Он ничего другого не мог вывести как только то, что здесь много денег, действительно много денег. Но не вредит ли она себе этим? Можно ли ей верит? Он возьмет эти деньги от нея в долг очень охотно и с благодарностью; она всегда может. получить их обратно, а пока пусть оне останутся у него. Во всяком случае это настоящее благодеяние, что она помогла ему именно теперь, потому что ему действительно могут понадобиться деньги, немного денег, если сказать по правде...

Он не показал и виду, что понял, он следил за нею и увидал, что она вздрогнула от радости; глаза её блестели через вуаль, она сказала: "Нет, это правда? Бог мой, ты делаешь меня просто... Спасибо, что ты берешь их".

Этот голос, этот голос, таким он слышал его в те счастливые дни, когда она желала его поблагодарить за что-нибудь! Он дошел до своего бюро и снова повернул назад, смущенный её близостью, её фигурой, её блестящим взглядом. Он посмотрел в землю.

"Как ты поживаешь?" сказала она, "а дети?"

"О, очень хорошо, дети выросли из своих платьев, нам всем очень хорошо. А ты?"

"Я абсолютно про вас ничего не слыхала. Я все ждала когда кончу с деньгами, с последней четвертью; я могла это переносить, пока Олэ был в живых, Олэ рассказывал мне про вас всех, я не раз мучила его, но последнее время я не имела даже его, мне не к кому было обращаться, и я потеряла всякое терпение. Еще вчера я была здесь перед домом; но я не вошла, я вернулась обратно"...

Должен ли он попросить ее подняться к детям?

"Ты ведь на минутку поднимешься наверх, Ханка?" сказал он. "Ты этим доставишь всем нам удовольствие. Я не знаю, все ли там в порядке наверху, но"...

"Ах да, благодарю тебя, если можно. Я хотела просить тебя об этом, узнают ли они меня? Я слышу их; они все бегают... да, да, еще раз тысячу спасибо за сегодня!" Она протянула ему руку.

Он взял ее и сказал:

"Я сейчас приду туда, мне здесь нечего делать! Ты, может быть, побудешь немного, но я только не знаю, все ли там наверху... Вот ключ от входной двери, тебе не надо будет звонить. Но берегись детских башмаков, когда ты их возьмешь на руки. Да, не смейся этому; кто знает, надеты ли на них новые башмаки сегодня?"

и она ждала, ждала, когда их будет достаточно. Мог ли он это подумать! Но он ничего и не подозревал, так он был глуп. Она носила старое платье, она продала кольцо, а он ничего не думал. Как тяготели над ней эти деньги. Она не хотела прийти раньше, чем у нея будет для этого предлог, и ни разу, ни разу до сих пор у нея не было достаточно денег...

Тидеман снова подошел к своему столу, но он не мог работать. Вот здесь она стояла, на ней сегодня было бархатное черное платье; но лица её он не видел, а только немножко шею, маленькую полоску шеи. Теперь она была наверху. Кто знает, может ли он теперь подняться. Детей больше не было слышно, они больше не бегали, вероятно они сидели с ней. Вот было бы хорошо, если б на них были надеты красные платья?

Странно взволнованный он поднялся по лестнице и у двери прихожей он постучался, как будто он не у себя дома. Его жена встала, как только увидела его.

Она сняла вуаль и сильно покраснела. Теперь он понял. почему она носила вуаль; она не напрасно тосковала и молча страдала там, внизу, в её комнате около крепости; её лицо носило резкие следы её одиночества, и это все сделалось в этот короткий промежуток, с тех пор, как умер Олэ. Иоханна и Ида стояли около нея и держались за её платье, оне не совсем узнали ее, оне смотрели удивленно друг на друга и молчали.

"Оне не узнают меня", сказала фру Ханка и села, "я спросила их".

"Нет, я тебя знаю", сказала Иоханна... И с этими словами она взобралась к матери на руки; Ида сделала тоже самое.

Тидеман, тронутый, посмотрел на них.

"Вы не должны лазить, дети", сказал он, "дайте покой вашей маме".

также булавка на груди у матери и это также было поводом к разговорам. Вот оне обе лежали на коленях у матери и положили ручки на её грудь.

"Ты должна их пустить на пол, когда устанешь", сказал Тидеман.

"Нет, нет, оставь их", сказала она.

Они начали говорит об Олэ, они вспоминали Агату: Тидеман ообирался ее отыскать; Олэ просил его об этом; её судьба интересовала его, он не забыл ее.

В это время вошла няня, чтобы увести детей; им пора была кушать и потом ложиться спать.

постельки, вот одеяла и крошечные белые подушечки, вот книги с картинами, игрушки. Когда она уложила детей в постельку, она должна была петь им песенку, иначе оне не хотели спать, каждая держала по руке и все хотели выскочить из постели и опять болтать.

Тидеман посмотрел на них некоторое время, потом быстро повернулся и вышел. Через полчаса Ханка вышла в гостиную,

"Теперь они заснули", сказала она.

"Я хотел тебя просить... У нас здесь довольно своеобразно", сказал Тидеман, "мы сами ведем своего рода хозяйство; если бы ты захотела здесь пообедать... Я не знаю, что они там приготовили в кухне; но мне кажется"...

Она посмотрела на него, смутившись, как девочка и сказала: "Благодарю, да".

"Андрей, я пришла сегодня не для того, чтобы все уладить; ты не должен этого думать. Я просто не могла дольше выдержать, пока я не увижу кого-либо из вас".

"Я этого и не думал!" сказал он; "я только радовался, что ты пришла. Ведь и дети не хотели тебя отпускать".

"Я ни одной минутки не собиралась просит тебя о том, о чем я просила тебя раньше; нет, все это миновало, я сама это знаю. И я бы не могла даже вернуться, каждый раз, когда ты смотришь на меня... когда ты только кланяешься мне, я вся вздрагиваю. Я знаю, для нас обоих это было бы невыносимо. Но, может быть, я могла бы в среднюю комнату приходит, в среднюю комнату"...

Тидеман опустил голову, его тайная надежда исчезла. Она не хотела больше возвращаться, все исчезло. Эти месяцы сделали то, что она смотрела теперь на вещи другими глазами, она тогда любила его; но целая вечность прошла с тех пор, как она сама это сказала, - в тот вечер, когда она уходила.

"Проходи, Ханка, приходи часто, каждый день", сказал он. "Ты ведь приходишь не ко мне, а"...

Она смотрела в землю.

"Нет, к тебе. К сожалению к тебе. Я до сих пор никогда не знала, что это значить быть кем-нибудь всецело увлеченной. Я не двигаюсь без того, чтобы не думать о тебе; я вижу тебя везде, где бы я ни ехала или стояла. С той летней поездки на катере я как бы ослеплена тобой, да, я не должна была бы все это говорит, но как часто, когда я сидела одна там, внизу, в своей комнате, и... я прижимала руки к себе, когда я думала о тебе. Правда, я ничего подобного никогда еще не испытывала, нет, все время шло очень плохо, пока ты не потерял своих денег; но вот тогда ты как-то сразу сделался совсем другим человеком, ты высоко поднялся над всеми другими, я никогда не забуду, как ты стоял у руля и управлял им, я забывала тебя прежде, я забывала самое себя; это было так давно, мне кажется, что это было много лет тому назад, но тогда ты не был такой, как теперь, Андрей, теперь я не могла бы тебя забыть. Я была счастлива, когда встречала тебя хот на улице, и я чаще видела тебя, нежели это ты думаешь. Как-то раз мы встретились с тобой в магазине, ты, может быть, не помнишь этого, но я хорошо помню, ты поднял мне сверток; я так смутилась, что я даже не знаю, как я добралась до дому, а ты ведь мне не сказал ни слова. Ах да, тяжело наказана, но"...

"Но, Ханка, ведь не все же исчезло", перебил ее Тидеман.

"Да, но... ты больше не можешь меня любить. Нет, не говори, я не хочу, нет, милый Андрей, я не хочу. Да, если б я любила тебя меньше.... может быть, если б я любила тебя меньше. Ты не можешь забыть всего, что было, это невозможно".

Она взялась за шляпу и пальто.

"Не уходи, не уходи!" сказал он умоляющим голосом. "Я ничего не помню, что было, ничего, я сам был виноват в том, что ты ушла; послушай меня. Мысль о тебе никогда не покидала меня, прошло так много времени с того дня, когда я был счастлив, так много лет. Ты помнишь, как было в начале, в начале - здесь? Мы были всегда вместе, мы одни выезжали с тобой, мы бывали у наших знакомых, принимали гостей у себя и радовались этому и во всех комнатах у нас был свет. Но вечером мы шли в твою комнату, нам надоедали все другие и мы хотели быт одни. Ты тогда говорила, что тебе хочется выпить со мной стаканчик и смеялась и пила со мной, несмотря на то, что так уставала, что едва могла раздеться. Ах нет, Ханка! Это было три года тому назад, а может быть и четыре... И теперь все так же, все как прежде в твоей комнате; хочешь посмотреть? Поверь мне, мы ничего там не тронули, а если ты хочешь там остаться... А знаешь, что касается меня, мне придется сегодня ночью поработать в конторе; там внизу, по всей вероятности, уже лежит целая куча писем, а средняя комната осталась совсем такой, какой ты ее оставила, можешь в этом убедиться".

Он открыл дверь, она пошла вслед за ним, там горел огонь; увидя это, она вошла. Нет, раз он этого хочет, если он хочет... Она опять здесь может остаться, он так сказал, он берет ее обратно. Она стояла, задыхаясь от радости, она ничего не могла говорить; их глаза встретились, он притянул ее к себе и поцеловал ее, как в первый раз, как тогда, три года тому назад. Она закрыла глаза, и в то же самое мгновение он почувствовал, что её руки обнимают его.