Бенони.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бенони. Глава II. (старая орфография)

II.

Если досточтимому пастору соседняго прихода, господину Якову Барфоду, случалось вызвать кого-нибудь к себе по делу,-- оставалось только идти. В контору пастора надо было проходить через две двери, так народ снимал шапки еще в промежутке между первою и второю.

Пастор вызвал Бонони.

"Вот тебе за твой длинный язык!" испугался Бенони. "Пастор услыхал, чем я тут похваляюсь, и теперь хочет разорить, погубить меня". Но делать нечего,-- коли вызывает, надо идти. Бенони снял шапку перед второй дверью и вошел.

Но пастор не был на этот раз грозен. Напротив, он попросил Бенони об одной услуге.

- Видишь эти песцовые шкурки? - сказал он.-- Оне лежат у меня с начала зимы. Никак не удается сбыть их здесь. Отнеси-ка их к Макку в Сирилунд.

У Бенони сразу отлегло на сердце, и он принялся тараторить:

- Это я непременно сделаю. Сегодня же вечером, в шесть часов.

- Скажи Макку от меня, что песец теперь в цене от восьми до десяти специй-далеров.

А Бенони на радостях опять затараторил: - Десять специй-далеров? Скажите - двадцать! Вам не зачем отдавать их за безценок; с какой стати?

- И потом принесешь мне деньги, Бенони.

- С первой же почтой. Провалиться мне греш... Принесу и выложу чистоганом вам на стол.

Переваливая через гору домой, Бенонк не чувствовал ни голода, ни усталости,-- так он был доволен собой и жизнью.

Шутка-ли, сам пастор начал пользоваться его услугами; так сказать - включил его в свой семейный круг! Когда-нибудь и фрокен Роза сделает еще шаг к нему.

В самом деле, он получил за шкурки по десяти далеров и доставил деньги в целости. Но пастора на этот раз не было дома; Бенони застал одну пасторшу, и пришлось ему отсчитать бумажки ей. Его угостили за хлопоты кофеем и прибавили еще на чаёк.

Бенони вернулся к себе домой; голова у него так и работала. Пора было фрёкен Розе решиться на что-нибудь! Дело шло к весне; откладывать не время.

И он сел за письмо пасторской дочке. Вышло хорошо. В конце-концов он напрямик просил ее не погнушаться им окончательно. И подписался: "с глубочайшим почтением Бенони Гартвигсен, понятой".

Он сам отнес письмо...

Но жизнь перестала баловать Бенони. Его похвальбы и безсовестные выдумки за рождественской чаркой дошлитаки до соседняго прихода и до самой пасторской дочки. Настали черные дни.

Пастор опять вызвал Бенони. Бенони разоделся, как у него вошло за последнее время в привычку: в две куртки, одну поверх другой, чтобы можно было распахнуть верхнюю. н рубашку надел самую лучшую ситцевую.

"Вот и ответ на мое письмо", подумал он. "Пастор хочет знать мои намерения; он прав; мало ли на свете негодных соблазнителей и обманщиков; только я-то не таковский!"

Все-таки у него щемило сердце. Добравшись до пасторского дома, он и зашел сперва на кухню поразведать; авось, по лицам, узнает кое-что.

- Пастор хочет поговорить с тобой,-- сказали девушки.

Ну, да бояться ему все-таки нечего; самое большее - получит отказ. А от этого он сам хуже не станет. Да и не так уж он гонится за пасторской дочкой!

"Верно, попросту попросит меня опять услужить",-- думал он, шагая в контору.

Пастор и его дочка были там, когда Бенони вошел. На поклон его никто не ответил. Пастор только протянул ему бумагу и сказал:

- Читай!

Затем пастор принялся шагать по комнате. Роза между тем стояла, выпрямясь, у стола,-- высокая и словно немая.

Бенони стал читать. Это было заявление Бенони Гартвигсена о том, что он, распространявший позорящия честь выдумки о себе и фрёкен Розе Барфод, сим публично отрекается от них и объявляет все это наглою ложью.

Бенони дали достаточно времени на чтение. Наконец, пастор, раздраженный его долгим молчанием и видом его все сильнее и сильнее трясущихся рук, спросил:-- Все еще не прочел?

- Прочел,-- глухо ответил Бенони.

- Что скажешь на это?

Бенони пробормотал, запинаясь:-- Видно, уж так. Что поделаешь?..-- И покрутил головой.

А пастор сказал:-- Садись и подпиши заявление.

Бенони положил шапку на пол; весь съежась, подошел к столу и подписался, не забыв обычного длинного росчерка.

- Теперь эта бумага будет отослана ленеману твоего прихода для прочтения народу с церковного холма,-- сказал пастор.

Голова у Бенони стала такая тяжелая, словно налитая свинцом, и он только проговорил: - Видно, уж так.

Роза все это время стояла у стола,-- высокая, словно немая...

Жизнь перестала баловать! Веяло весною. Вороны уже начали таскать сухия ветки в гнезда; но где радость и песни, где улыбки и вся прелесть жизни? И что за дело теперь Бенони до богатого улова сельдей? У него были небольшие доли в трех неводах, захвативших косяки сельдей, и он уже так живо представлял себе, как это пригодится ему с Розой... Какой жалкий дурак он был!

С горя он на целые сутки залег в постель и только глядел, как входила и выходила его старая работница. Когда она спрашивала его - не болен ли он, Бенони говорил: да, болен, а когда она спрашивала - не лучше ли ему, он соглашался и с этим: да, лучше.

Пролежал он и еще день. Пришла суббота, и явился разсыльный с пакетом от ленемана.

Работница подошла к его постели: - Пришли от ленемана с пакетом.

Бенони ответил:-- Хорошо. Положи пакет там.

"Это объявления, которые надо будет прочесть завтра утром", подумал Бенони. Пролежал еще с час, потом вдруг вскочил и вскрыл пакет: аукционы... сбежавшие арестанты... налоги... и - его собственное заявление, Бенони обеими руками схватился за голову.

Так ему самому придется завтра утром прочесть это с церковного холма, объявить во всеуслышание о собственном позоре!

Он стиснул зубы и сказал себе:-- Да, да, Бенони!

ему в лицо!

Он собрался домой в подавленном настроении, отказался от всякой компании и направил свой путь через лес и болото, чтобы побыть одному. Увы, в последний раз довелось Бенони отказаться от предложенной компании,-- больше его не удостаивали такой чести.

Скоро открылось, что Бенони утаил бумагу. В следующее воскресенье ленеман надел фуражку с золотым кантом и сам прочел заявление в присутствии массы народа.

Дело было неслыханное в приходе, и в воздухе гул стоял от разговоров - от берега до самых скал. Бенони пал; он снял с себя и сумку со львом, отнеся почту в последний раз. Теперь он ни к чему больше не годился на Божьем свете.

Целую неделю бродил он подле своего дома и все думал и тужил. Вечером пришел "нотбас" - староста неводной артели - и выложил Бенони его долю.-- Спасибо,-- сказал Бенони. На следующий день вечером пришел другой нотбас Норум, который захватил большой косяк сельдей в бухте против самого дома Бенони. От него Бенони получил за свои три небольшие доли в неводе, да крупную береговую долю, как хозяин берега.-- Спасибо,-- сказал Бенони. Ему было все равно; он ни на что теперь не годился.