Бенони.
Глава XIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бенони. Глава XIII. (старая орфография)

XIII.

На другое утро молодой Аренцен снова предложил захватить с собой письмо к Бенони, но Роза отказалась:-- Нет, ты попросту оставишь его у себя.

- Да,-- согласился он.-- А ты и в самом деле написала?

- В самом деле? Разумеется.

- Но посылать его все-таки не следует. Нельзя выдавать против себя такие документы.

- Поди ты с твоими разсуждениями! Письмо будет послано.

Когда служба в церкви отошла, и молодой Аренцен успел хорошенько показаться всем на церковном холме, было уже поздно отправляться восвояси, и пришлось ему согласиться еще раз переночевать у пастора. Зато Роза пообещала сопровождать его на другой день в Сирилунд.

В понедельник утром они и отправились в путь, запасшись сумкой со съестным и дорожной фляжкой. Роза взяла с собой и свое письмо к Бенони. Она все еще твердо намеревалась сдать его на почту.

Когда они дошли до селенья, Роза свернула по направлению к Сирилундской усадьбе, а молодой Аренцен в кистерское жилище. Они окончательно поладили. Перед тем, как разстаться, Роза потребовала, чтобы он назначил срок, когда они повенчаются; он ответил, что пусть она сама назначит, и она предложила двенадцатое июня - когда кончается сушка трески. На том и порешили...

В недолгом времени рыбаки вернулись с Лофотенских промыслов, а за ними и Бенони и другие шкипера с гружеными судами. Треску сразу отправили к сушильным площадкам на берегу, где ее сначала промывали, а потом сушили на скалах.

С последним почтовым пароходом прибыл еще диковинный господин, иностранец в клетчатом костюме и с большим складным удилищем, которое можно было разбирать на части и опять собирать. Это был англичанин, по имени Гью Тревельян, а лет ему могло быть от сорока до пятидесяти. Он сейчас же отправился к скалам, где сушили треску, и наблюдал там за промываньем рыбы два дня под ряд, с ранняго утра до поздняго вечера. Он не говорил ни слова и никому не мешал. Арн Сушильщик, поставленный надсмотрщиком, подошел к англичанину, поздоровался и спросил, что он за человек. Но англичанин как будто и не заметил его. С иностранцем был парнишка, который таскал за ним чемоданчик, за что получил новенький далер. Об эту пору парнишка готов был свалиться с ног от голода,-- целый день ничего не ел; Арн Сушильщик дал ему перекусить из своей котомки и стал разспрашивать - что это за господин?

- Не знаю,-- ответил парнишка,-- когда приказывает что-нибудь, так говорит словно мой меньшой братишка, а когда я спрошу его - не из чужих ли он краев, то ничего не говорит.

- Не из комедиантов ли, вот какие по ярмаркам бродят? - высказал догадку Арн Сушильщик...

Англичанин стоял, опираясь на сложенное удилище, покуривал трубку и смотрел на работу. При этом он то и дело открывал свой чемоданчик и потягивал из бутылки. Батюшки, как он тянул! И глаза у него при этом становились такие неподвижные... За день он выпил две бутылки, и под конец стал время от времени присаживаться на камни,-- ноги у него подкашивались. Через два дня, когда промывка кончилась, диковинный Гью Тревельян взял с собой парнишку и пошел. По дороге он останавливался там-и-сям, заглядывал вниз в обрывы и подымал камешки, которые взвешивал на руке прежде, чем бросить. Возле дома Бенони он опять весьма тщательно осмотрел горы и заставил парнишку отломить ему несколько камешков, которые сунул в чемодан. Затем он пожелал пройти в соседний приход, и парнишка повел его по общественному лесу, через кряж, за что получил два далера. Там англичанин составил свое удилище и принялся удить лососей в большой реке. Удилище было с колесиком, на которое наматывалась леса и вытягивала рыбу из воды. Вечером он зашел в ближайший крестьянский двор и попросил позволения попользоваться плитой, сам сварил себе рыбу и съел ее. После того пришел к хозяевам с горстью серебряных монет расплатиться. И хозяин двора, Марелиус из Торпельвикена, заключил с иностранцем условие на свободную рыбную ловлю в течение всего лета за что выручил целую кучу серебра,-- англичанин не скупился. Летом англичанину приходили письма, а на адресе стояло и "Hon." и "Sir", так что он, видимое дело, был не из простых. Поселился он неподалеку от двора Марелиуса, в маленькой хижине, выселив её бедных хозяев за хорошую плату. Целых два месяца англичанин воздерживался; потом послал за водкой в Сирилунд и здорово пил две недели, потом опять крепился до самой осени. Но молчаливым как был, так и остался.

Вот единственное необыкновенное событие, которое случилось в тех краях, а то все шло своим порядком, как всегда: Маккова треска сохла помаленьку, женщины и дети, занимавшияся сушкой, получали свою поденщину, и в рыбачьих хижинах появлялись монеты в большое подспорье бедным людям...

А Роза то гостила в Сирилунде, то жила дома, но часто гуляла со своим женихом, молодым Аренценом. Письмо к Бенони осталось не отосланным. Правда, сгоряча Роза твердо решила сдать письмо на почту, но понемногу жар её остывал, и письмо залежалось; наконец, она взяла и спрятала его. Все-таки, пожалуй, Николай был прав, говоря, что не следует отправлять таких писем. И в конце концов она даже перестала чувствовать себя такой виноватой: что-же, пусть теперь Бенони понесет свой крест, как она несла свой четырнадцать лет; такова жизнь! Но крестному отцу Макку Роза не раз порывалась признаться во всем, да он и слушать не хотел.-- Я в этих делах ничего не смыслю,-- говорил он, отмахиваясь. А, небось, батюшка крестный смыслил тогда, когда сосватал ее за Бенони? Да чего там! Макк-то уж наверно сам догадался обо всем. Все селение только об этом и толковало; осторожный намек лопаря Гильберта разросся в целый поток сплетен. Да Роза ничего и не имела против того, чтобы люди узнали все; таким образом, сама она была избавлена от всяких объяснений.

Но, навещая Сирилунд, Роза не всегда чувствовала себя спокойной,-- когда-нибудь да должен был наступить расчет.

Бенони же, как только вернулся домой, заторопился перевезти в свой дом клавесин и рабочий столик. Макк только поставил условием, чтобы перевозка состоялась попозже вечером. В остальном Макк оказался сговорчив и не заломил цены, назначив за эти наследственные сокровища, которым в сущности цены не было, всего триста далеров.

Но Бенони попятился даже перед такой суммой, сказав, что у него не наберется столько наличных. Макк только вскинул голову и сказал:-- Милейший Гартвигсен, у нас с тобой ведь свои счеты... Ах, да, кстати: ты купил столовое серебро, позаботился насчет этого?

- А серебра не купил? Чем же она будет есть у тебя? - спросил Макк.

Бенони взялся за свою гриву и не знал, что сказать в свое оправдание.

Макк продолжал: - Конечно, можно обойтись и тем, что у тебя есть; и Роза, верно, не отказалась бы поесть и роговой ложкой в случае нужды. Но дело-то в том - разве ты, Гартвигсен, такой уж бедняк, чтобы предложить ей роговые ложки и железные вилки?

- Я, по-правде сказать, не подумал об этом,-- пробормотал Бенони обезкураженный.

И Макк объявил коротко и решительно: - Я уступлю тебе кое-что из своего серебра. - Потом, взяв гусиное перо, начал высчитывать что-то.

Бенони поблагодарил за помощь, за то, что Макк вывел его из неприятного затруднения. Да и что ни говори, хорошо иметь в доме собственное серебро к свадьбе...-- Но не надо лишняго,-- сказал он Макку,-- чтобы не выше моих средств... ежели вы это сейчас высчитываете.

- Я не насчитаю лишняго на такого бедняка, как ты,-- сказал Макк, желая польстить ему.-- Но стыдно тебе представляться! Итак, за сто далеров ты можешь иметь самое необходимое...

- Тогда выйдет уже четыре сотни? - спросил Бенони.-- У меня нет таких денег.

Макк принялся писать.

- Вы только не вычитайте этих четырех сотен из пяти тысяч! - закричал Бенони.-- Запишите отдельно. Я заплачу вам при первой возможности.

- Хорошо...

Теперь Бенони стал обладателем многих драгоценностей, и ему было и диковинно и приятно поглядывать на них, расхаживая по горнице. Одну из ложек и одну из вилок, которые показались ему красивее других, он отложил для Розы,-- она будет ими кушать каждый день, и их не надо мешать с другими. Он примерил их - как они подойдут к ротику Розы - и завернул особо. О, ей будет такой сюрприз! Но дни шли, а Роза все не приходила; он написал ей, но она все-таки не пришла. Тогда он стал задумываться. Да и не мог он, наконец, не услыхать, что рассказывали люди про пасторскую Розу и молодого Аренцена. Но он не хотел верить этому. Нет, это все пустые сплетни, подлая клевета! Тем не менее в сердце его разросталась тревога. Разве он не приготовил для нея все - и дом, и музыку и серебро? Даже голуби были на месте, разгуливали по двору, взлетали на воздух и широкими кругами спускались на голубятню. Презабавные животные эти "чистые" голуби! Мели хвостами, как настоящие танцоры в хороводе! А когда все птицы усаживались на крыше сарая, то им ничего не стоило в своей невинности отделать всю стенку...

Но дни шли...

Однажды после обеда Бенони, расхаживавший взад и вперед по дороге к дому кистера, встретил Розу.

Да, Бенони потянуло прогуляться. Было так тепло; весь лед сошел; фьорд сверкал зеркальной синевой; прилетели перелетные птицы; сороки кокетливо попрыгивали, вертя хвостами не хуже трясогузок, лопотали и стрекотали день-деньской. Да, пришла весна! А Бенони столько наслышался пересудов о своем сердечном дружке Розе... Но целую неделю все крепился и только сегодня пошел.

При встрече оба немножко побледнели. Она сразу заметила толстое золотое кольцо у него на правой руке.

- А, и ты гуляешь,-- сказал Бенони, поздоровавшись и взяв ее за руку.

- Да. А ты каким молодцом смотришь после Лофотенской поездки,-- сказала она, чтобы задобрить его немножко. Голос её слегка дрожал.

- Ты находишь? - и Бенони готов был забыть обо всем, наплевать на все сплетни. Разве Роза, его сердечный дружок, не была тут с ним? Он обхватил её талию и хотел поцеловать...

- Нет,-- сказала она, уклоняясь.

- Нет, нет,-- ответила она.

Он нахмурился и с горечью проговорил: - я не буду клянчить у тебя милости.

Молчание.

Она стояла, понурив голову. Он все смотрел на нее и готовился...

- Я ждал от тебя хоть пары слов на Лофотенах,-- сказал он.

- Да...-- робко отозвалась Роза.

- И с тех пор, как я вернулся домой, ты не показалась ни разу.

- Я не удивляюсь, что ты так говоришь,-- только и сказала она.

- Что же мне теперь думать? Или между нами все кончено?

- Боюсь, что так.

- Я слыхал что-то насчет этого,-- сказал он, кивнув головой и не подымая никакой истории.-- Так ты забыла, что обещала мне?

- Я помню, но...

- Ты забыла, что я уже отчеркнул в календаре?

- Как? Что такое отчеркнул?.. Ах, да! - догадалась она.

- Я отчеркнул день, который ты сама назначила.

Она медленно покачала головой, давая понять, как это все ужасно.

- День нашей свадьбы,-- продолжал он мучить ее.

Тогда она сделала шага два по дороге и заговорила: - Что мне отвечать? Верно, мы не пара... Не знаю. Конечно, не годится так поступать, как я... Но сделанного не воротишь. Подумай, что было бы с нами... Ради Бога, Бенони, забудь обо всем!

- Да, ты гладко говоришь,-- сказал он. - Где мне за тобой угнаться. Но люди говорят, что тебя берет Николай Аренцен?

Она ничего на это не ответила.

- Да, мы давно с ним знакомы. С самого детства,-- ответила она.

коли у нея такия губы!

От волнения его собственные губы раскрылись, и блеснули желтые моржевые клыки.

- Да, да, Николай первый взял тебя, так пусть возьмет и последний,-- сказал он, желая показать, что ему все равно.

- Да,-- тихо ответила она и почувствовала облегчение. Теперь дело было сделано и разговорам конец.

- Небось, ему, Николаю, не приходилось отъезжать от тебя ни с чем,-- продолжал Бенони, разгорячаясь.

- Так люди говорят. А тогда плевать мне на всю твою важность! Ступай и милуйся со своим любовником!

Она глядела на него во все глаза, как будто не понимая. Прошла минута; затем вдруг лицо её исказилось, и глаза заметали искры.

Бенони увидел, что он наделал, и немножко смутился.-- Так люди говорят. Я не знаю. Мое дело сторона.

- Ты с ума сошел!-- проговорила она.

- Чорт знает, как тебя это задело! Неужто ты думаешь, я такая свинья? Но мне попросту не в моготу стоять тут и миндальничать с тобой. И ты, небось, не глядишь на мое бедное сердце, а только слышишь, что я мелю. А на это нечего обращать внимание,-- пытался он утешить ее.

Она стихла. Голова её поникла, и две крупные слезы потекли по её носу и упали на грудь. Вдруг она вытянула руку и, не глядя на Бенони, сказала:-- Прощай. - Затем быстро сделала несколько шагов вперед, но опять обернулась! - Не верь этому.

- Чему не верить? Нет, я-то не верю, и никогда не верил. Но ты все только о себе думаешь, а нисколько не думаешь о том, каково теперь придется мне; как я проживу всю долгую жизнь. Я не человек больше.

- Я очень виновата перед тобой, я знаю.

Не получая ответа, он снова разсердился, да и самолюбие брало свое. - Ну, да ладно, как-нибудь справимся!

Она снова сделала несколько шагов и обернулась.

- А то... ты знаешь что,-- я верну тебе.

- Не безпокойся. Что твое, то твое. А я с Божьей помощью не нуждаюсь в этом.

Она только покачала головой и пошла.