Бенони.
Глава XX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бенони. Глава XX. (старая орфография)

XX.

В Сирилунде колют свиней. Полугодовик уже заколот и шпарится в кипятке; очередь за годовиком, пестрым чудовищем с железным кольцом в рыле. Делом заняты несколько работников и работниц: старший работник колет, Свен Дозорный и Оле Человечек помогают ему, а кухарка и Брамапутра бегают взад и вперед за кипятком. От скотницы мало толку: она только ходит да заливается горькими слезами, оплакивая животных. Каждый год та же история!

Работник немножко побаивается крупного годовалого борова. Свен Дозорный советовал пристрелить его, как делают все добрые люди, но ключница раз на всегда запретила это,-- она не хотела, чтобы кровь пропадала.

- Ну, пойдем, возьмемся за него,-- говорит работник, набираясь храбрости.

- Да, да,-- отвечают Свен Дозорный и Оле Человечек.

Они оставляют женщин шпарить тушу полугодовика и выдергивать из него щетину, под карканье и стрекотанье ворон и сорок, тучей вьющихся над их головами.

Трое мужчин направляются к свиному закутку. Боров подымает кверху свой пятачок и, похрюкивая, глядит на них. Они приготовляют веревку с петлей, чтобы захлестнуть ему передния ноги; скотница выманивает борова на двор, показывая ему корытце с кормом. Боров идет довольно охотно, вопросительно похрюкивая. Старший работник кричит Брамапутре, чтобы она приготовила лоханку для крови. Тихо, то и дело приостанавливаясь, подвигается шествие к дровням, на которых колют свиней. Вот и дошли. Но тут кухарка вдруг бросает свою возню с полугодовиком и убегает в кухню,-- она не выносит вида крови. В догонку ей сыплются крепкия словца. Брамапутра остается держать лохань, куда всыпана пригоршня соли. Все готово.

Боров то похрюкивает, то прислушивается и усиленно моргает, словно пытаясь понять, что говорят эти люди. Скотнице велено держаться подле него, чтобы успокоить животное, но она ничего не видит от слез и, вдруг пускается бежать со всех ног, вся перегнувшись вперед и жалобно голося на весь двор. С боровом сразу не стало слада,-- он рванулся за нею. - Хоть корытце-то поставь, чертова ослица! - гремит старший работник; он и без того был разстроен. Но скотница ничего не слышит.

Боров подымает визг. Веревка, захлестнувшись вокруг его ног, мешает ему бежать за скотницей и корытцем. Чего понадобилось этим людям с их веревкою? Боров визжит изо всех сил, и старшему работнику приходится криком отдавать приказания: - Не, выпускай веревки, чорт подери!.. Ах ты, чтоб тебе! Вырвался! У, сатана! - шипит он на Оле Человечка, который не удержал в руках веревки. Боров скачками бросается по двору, Свен Дозорный перехватывает его и затягивает петлю. Мощная туша опрокидывается и тянет за собой и Свена... Каким-то чудом он остается на ногах.

Старший работник, взбешенный, зловещий, откладывает длинный нож и подходит к Оле Человечку:-- Ты что, на ворон зазевался?

- А тебе какое дело? Твои что ли вороны?

- А, ты так-то? - старший работник окончательно выходит из себя. Даром что ли он выбирал себе помощников для этой отчаянной работы? Он пошел к Свену Дозорному и сказал:-- Тебе придется помочь мне заколоть сегодня парочку поросят. И Оле Человечку он сказал:-- И тебе тоже.

Теперь он трижды тихонько тычет кулаком в воздухе и спрашивает тоном храбреца:-- Видал это?

Но Оле Человечек только посмеивается и продолжает свое:-- Сороки - и те не твои.

- Так вот я и всажу его тебе прямо в физию,-- говорит старший работник, потрясая кулаком, если ты выпустишь еще раз.

- Поди ты! Давай мне нож, я сам заколю!

- Ты?

Но вот Свен Дозорный тащит на веревке борова; тот продолжает визжать и упирается изо всех сил. Тогда Оле Человечек плюет сперва на одну ладонь, потом на другую и снова берется за веревку. А Свен Дозорный, приготовив вторую петлю захлестнуть борову рыло, выжидает удобную минуту...

- Берегись! - крикнула Брамапутра... Она знает, что это дело опасное: боров, того гляди, распорет клыком руку смельчака.

- Да замолчишь ты, наконец!..-- предостерегает ее старший работник, даже подпрыгивая от бешенства.

Брамапутра глядит на него: - У, злющий какой! Уж я тебя не поцелую! - говорит она.

Глазки Оле Человечка становятся такие маленькие и колючие...-- Я тебе заткну глотку!-- грозит он.

Но вот Свену Дозорному удается набросить первую петлю и стянуть борову рыло, а затем он с быстротой молнии обматывает его еще и еще. Теперь животное неопасно, и можно с ним справиться. Визги заглушены, и боров тяжело дышит; рыло туго стянуто веревкой. Затем борова хватают за все четыре ноги и валят на дровни. Нервы у всех натянуты до крайности, и люди проявляют излишнюю жестокость и грубость в своем обращении с животным, которое безпомощно валяется на дровнях. Старший работник помахивает ножом и прицеливается.

- Не говори ему под руку! - предостерегает Брамапутра и уже начинает размешивать соль в лоханке. Соль так и скрипит под мешалкой.

Вот нож вонзается; работник дважды ударяет по рукоятке, чтобы прорезать толстую кожу, а затем уже лезвие мягко входит в жирную глотку по самую рукоятку.

Сначала боров как будто ничего не понимает и лежит словно в раздумье... Но вдруг догадывается, что его убили, и принимается испускать глухие взвизги, пока не выбивается из сил. Кровь все время хлещет из его глотки в лохань, где Брамапутра безпрерывно размешивает ее с солью...

- А легкая смерть быть убитым,-- задумчиво говорит Свен Дозорный.

- Ты пробовал что ли?

- Дело одной минуты и для того, кто колет и для того, кто умирает...

После обеда Свен Дозорный отпросился, чтобы пойти к Бенони вычистить трубу. Он вооружился длинной метлой из березовых прутьев и метелкой из можжевельника на толстой проволоке.

Бенони был дома. Чистка трубы была попросту одной из его смешных затей, и расчитана единственно на то, чтобы показать людям, как много работает у него печная труба; вечно, дескать, у него плита топится.

- Большое тебе спасибо за то, что захотел услужить мне,-- сказал Бенони и поднес Свену стаканчик. Они продолжали оставаться приятелями, так как Свен Дозорный всегда был так учтив в обхождении. Он и теперь ответил:-- Стыдно было бы мне не услужить Гартвигсену такой безделицей.

Он зашел в кухню, убрал с плиты все сковородки и котелки и затем полез на крышу. Бенони вышел за ним и остался стоять внизу, разговаривая со Свеном.-- Какова сажа? Жирная?

- Как раз,-- ответил Свен,-- жирная, блестящая!

- Это все чад от жареного,-- сказал Бенони.-- Я говорил своей работнице, что уж больно жирно мы живем, можно бы обойтись и без этого, но...

- Да, сговоришься с бабьем, как же! - со смехом отозвался Свен.

- Что поделаешь? Бедняга уж привыкла к такой жизни у меня в доме,-- постарался Бенони извинить работницу.-- Так ты говоришь: сажа черная, жирная?

- Черней и жирней я и не видывал.

Бенони был чрезвычайно доволен этим и так рад опять побыть со своим старым приятелем с "Фунтуса" и лова с неводом. И он старался задержать Свена подольше на крыше, чтобы люди, проходившие в Сирилундскую лавку и обратно, хорошенько обратили на него внимание.

- Я хочу купить у тебя твой алмаз,-- сказал Бенони.

- Это уж совсем лишнее. На что он вам?

- Пусть себе лежит у меня. Мало ли у меня всяких сокровищ? И все прибавляется. Скоро от полу до крыши хватит.

Свен Дозорный сказал на это, что если бы, напротив, Гартвигсен одолжил ему под алмаз несколько далеров на время нужды...

- Какой нужды?

- Да вот, ежели нам с Эллен доведется жениться.

- В каморке,-- когда Фредрик Менза помрет.

- Ты говорил с Макком насчет этого?

- Да, Эллен говорила с ним. Он хотел подумать.

И Бенони подумал и сказал: - Я куплю у тебя алмаз и заплачу чистоганом. Не зачем тебе входить в долги из-за каких-то двух-трех далеров.

Готовясь слезть с крыши, Свен Дозорный огляделся кругом и сказал:-- Вон адвокат опять в погребок направился.

- Да что ты?

- Повадился частенько. Не к добру это.

Бенони вспомнилась Роза и то время, когда он был её женихом; он покачал головой и сказал:-- Да, да, Роза,-- муж твой, конечно, зашибает большие деньги, но...

Свень Дозорный не благоволил к адвокату Аренцену и не согласился насчет больших денег.-- Вот что я вам скажу, Гартвигсен,-- много ли он в сущности зарабатывает? Есть у него кое-какие делишки, и получает он от них кое-что. Но ведь теперь ему и расходы предстоят не малые. Когда отец его помрет, ему уж нельзя будет жить на даровщинку в кистерском доме; придется нанимать или самому строить дом. Да, вдобавок, у него мать на руках!

Бенони под разными предлогами удержал Свена Дозорпого на крыше до тех пор, пока адвокат опять не показался на дороге.

- Как он, тверд на ногах? - спросил Бенони Свена.

- Ничего себе, тверд; небось, человек привычный,-- ответил Свен Дозорный.

Он спустился с крыши и принялся выгребать сажу в самой кухне. Бенони все время был тут же.

- Мне пришел на ум звонок у постели Макка,-- начал он снова.-- Ты говоришь: шнурок серебряный с бархатом?

- Шелковый с серебром. А ручка обшита красным бархатом.

- Как по-твоему, Макк продаст его?

- Во-от? Вы бы купили?

- Мне бы надо обзавестись звонком,-- ответил Бенони.-- А мне не охота покупать простого, дешевого. Значит, лежишь себе в постели и звонишь?

- Вот-вот; лежишь в постели и дергаешь раз или два, как вздумается. Только не обязательно ложиться в постель каждый раз, как захочешь позвонить,-- добавил, смеясь, весельчак Свен Дозорный; ему бы все шутить да балагурить, беззаботной головушке!

- Я обзаведусь таким звонком в Бергене,-- серьезно сказал Бенони.-- Я не постою за несколькими далерами; я люблю, чтобы у меня в доме были всякия такия вещи...

Увы, не всегда-то Бенони был так самоуверен. В тихия долгия ночи он не раз лежал без сна, мучась сомнениями насчет своего положения. Что в сущности есть у него? Кроме тех пяти тысяч, которые выманил у него этот мошенник Макк, у него оставался только дом с пристройкой да большой сарай; самый невод скоро потеряет всякую цену. Не больно-то сладко было засыпать с такими мыслями...

По воскресеньям Бенони одевался по-праздничному и отправлялся в церковь. Он все надеялся встретить у церкви известную особу, поэтому каждый раз и наряжался в две куртки и высокие сапоги со сборами и невиданными лакированными бураками. Но в одно из воскресений он пришел домой из церкви необычайно мрачный. Арн Сушильщик вернулся из Бергена на "Фунтусе" и совершил эту поездку не хуже Бенони, с такой же удачей. Скоро этот удивительный рейс в Берген всем будет нипочем! и "Фунтус" вернулся с грузом товаров для лавки, как всегда, да еще привез огромный ящик, который едва подняли восемь человек. Это была новая музыка, купленная Макком. Бенони даже рот разинул, когда услыхал про эту музыку и новенькое блестящее серебро, тоже выписанное Макком из Бергена. Откуда брались деньги у этого банкрота-мошенника? Инструмент поставили у Макка в большой горнице, и Роза испробовала его: тихонько перебрала кончиками пальцев клавиши, залилась слезами и убежала,-- такой чудный звук был у новой музыки...

которого подлежит обложению налогом.

Бенони, прочитав список, побледнел, и ему показалось, что все смотрят на него с состраданием. Но он только засмеялся и сказал:-- Отлично, что отделался от налога! - а у самого сосало под ложечкой, так он был разстроен. По дороге домой он решил отыскать податного комиссара и поговорить с ним по-приятельски, посмеяться и хорошенько пожать ему руку за то, что тот освободил его от налога, ха-ха!

Дорогой его догнал Арон из Гопана. Бенони нахмурил брови; несколько месяцев тому назад только люди состоятельные позволяли себе догонять по дороге Бенони Гартвигсена и составлять ему компанию. Арон почтительно приветствовал Бенони:-- Мир вам,-- а Бенони небрежно бросил ему:-- Здравствуй! - знай, дескать, разницу.

Арон заговорил, как полагалось, сначала о погоде, а затем перешел к делу: не подаст ли ему Гартвигсен совет - как ему быть?

- Насчет чего?

Да насчет тяжбы. Адвокат Аренцен уже отобрал у Арона одну корову, и другая была отписана на него. Но насчет этой второй коровы жена Арона прямо заявила, что не выпустит её со двора живою.

- Где мне подавать тебе советы,-- сказал Бенони, уничижая себя до крайности.-- Ты сам сегодня видел список; я теперь человек неимущий,-- хе-хе!

- Вот так диво! Да кто ж у нас тогда имущий?-- И Арон перешел к тому - не купит для Гартвигсен у него его горы?

- Почему ты это мне предлагаешь?

- А то кому же? Я иду к тому, кто в силах. Я уже говорил насчет этих благодатных гор с адвокатом,-- он не в силах. Я говорил насчет них с самим Макком,-- и тот не в силах.

Бенони, услыхав это, сказал:-- Я подумаю. А ты говорил со смотрителем маяка?

- Вы один у нас человек в силе.

- Да, да,-- сказал Бенони, наскоро обдумав дело,-- мне денег не жаль, я не таковский. Так и быть куплю твои горы.

- Ох, по гроб жизни буду вам обязан.

- Заходи ко мне завтра поутру,-- сказал Бенони коротко, на манер Макка, и кивнул Арону, тоже по Макковски.

На другой день Бенони опять поговорил со смотрителем, к великой гордости и радости этого отжившого человека: его мнению придают хоть какое-нибудь значение! Во всяком случае эти горы, по которым он ходил, которые разглядывал годами, перейдут теперь в другия руки,-- хоть какая-нибудь перемена; значит, его мысль все-таки не пропала совсем безследно! Смотритель советовал не жалеть денег на этот участок с горами,-- он стоит по меньшей мере тысяч десять.

Но и Арон из Гопана и Бенони оба были люди со смыслом, понимавшие, что смотритель заговаривается. Бенони, напротив, был верен себе и вовсе не на ветер покупал эти горы: насчет руды и серебра он не знал толку, но, приложив немножко труда и денег, можно было устроить тут, вдоль берега и общественного леса, отличные площадки для сушки трески. Ведь, может статься, ему когда-нибудь доведется самому стать скупщиком на Лофотенах; вот площадки ему и пригодятся.

Он оговорился с Ароном, что покупает у него весь участок с небольшим перелеском за сто далеров. Купчую составил писарь ленемана.

Но, когда дошло до расплаты и надо было выложить на стол денежки, Бенони до такой степени вошел в роль благодетеля и опекуна Арона, что сказал:-- Смотри, чтобы эти деньги не пошли адвокату на кистерский двор! Понимаешь? Не по карману тебе это.

- Во сколько оценена корова?

Бенони отсчитал двенадцать далеров и отдал Арону:-- Вот, это Николаю. И тяжбе конец.-- Затем он отсчитал еще восемьдесят восемь, завернул в бумажку и сказал:

- А это,-- это не для Николая.

- Покажи же теперь, как ты держишь слово!

О, как было приятно говорить таким властным тоном, по-Макковски, и внушать к себе почтение! Пусть теперь Арон разнесет по околотку, что такое сделал и что сказал Бенони Гартвигсен...

Писарь ленемана захватил с собою купчую, чтобы послать ее судье для скрепления.