Роза.
Глава III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роза. Глава III. (старая орфография)

III.

Стали прибывать домой рыбаки с Лофотен на больших судах и лодках; с бухты неслись песни и крики; солнце сияло; пришла весна. Гартвигсен сначала ходил в глубокой задумчивости, но, когда пришли суда, он совсем захлопотался с рыбой, и на душе у него, как видно, полегчало. Розы я не встречал больше.

Зато я познакомился с интересным субъектом, смотрителем маяка. Звали его Шёнинг, и когда-то он был капитаном корабля. Я встретил его раз после обеда, гуляя по прибрежным утесам, куда пришел посмотреть на птиц. Он сидел себе на камне без всякого дела. Когда я подошел, он долго разсматривал меня, как чужого человека, а я в свою очередь разглядывал его.

- Вы что тут? - спросил он.

- Хожу да на птиц смотрю,-- ответил я.-- Не дозволено разве?

Он ничего не сказал, и я прошел дальше. Когда я вернулся, он все сидел на том же месте.

- Раз птицы сели на яйца, нельзя мешать им,-- сказал он.-- Чего вы тут расхаживаете?

Я в свою очередь спросил:-- А вы чего тут сидите?

- Эх, молодой человек! - сказал он, подымая кверху ладонь.-- Чего я тут сижу? Я сижу да иду в ногу с своей жизнью. Так то!

Видно, я улыбнулся на это, потому что он тоже улыбнулся какою-то бледной, увядшей улыбкой и продолжал:

- Я сказал себе сегодня: ну, покажи же, что начинаешь играть роль в комедии собственной жизни. Ладно, ответил я себе и вот уселся тут.

Какой чудак! Я еще не знал смотрителя и подумал, что он просто шутит.

- Это вы живете у Гартвигсена? - спросил он затем.

- Да.

- Ну, так вы не кланяйтесь ему от меня.

- Вы его не долюбливаете?

- Да. Эти несметные богатства под нашими ногами принадлежали когда-то ему. Вы стоите сейчас на серебре, которому цена миллион, и все это принадлежало Гартвигсену. А он взял да продал все и стал ничтожеством.

- Разве Гартвигсен не богатый человек?

- Нет. Если ему вздумается раскошелиться на приличную одежду, так останется как раз на кашу; вот и все.

- Так это вы открыли эти богатства и все-таки не пожелали сами купить их за безценок? - спросил я.

- На что мне богатства? - ответил он.-- Обе мои дочери хорошо пристроены замуж, а сын мой Эйнар скоро умрет. Что же до нас с женой, то нам не съесть больше того, что мы едим. По вашему, верно, я необычайно глуп?

- Нет, вы наверно умнее, чем я могу судить с виду.

- Именно! - сказал смотритель.-- И кроме того: с жизнью надо поступать, как с женщиной. Не полагается разве ухаживать за женщиной и уступать ей во всем? Надо уступать, уступать и отказываться от всяких благ.

В бухте показался почтовый пароход; на пристани собралось много народа, а в Сирилунде да и на пристани были подняты флаги. На пароходе играл оркестр немецких музыкантов; медные трубы их так и сверкали на солнце. Я различил на пристани Макка, его ключницу, Гартвигсена и Розу, но они не махали никому платками, и с парохода никто не махал им.

- В честь кого же эти флаги? - спросил я смотрителя.

Я пошел, а он остался сидеть, погруженный в свои мысли. Верно, ему наскучили мои разспросы и я сам. Да, вот уж подлинно: все уступал да уступал и дал жизни провести себя за нос! думал я. Два раза я оглядывался на него; он все сидел, не двигаясь с места, сгорбившись в своей серой куртке и в измятой шляпе, со свисшими на все стороны полями.

Я направился к пристани и узнал, что с парохода должна была высадиться дочь Макка. Она была замужем за финским бароном и минувшей зимой овдовела, оставшись с двумя детьми.

Вдруг Роза принялась махать платком, и какая-то дама на пароходе замахала в ответ. Макк этим не занимался, но очень заботливо кричал гребцам почтовой лодки, направлявшейся к пароходу:-- Постарайтесь благополучно высадить баронессу с детьми!

Стоя на пристани, я смотрел на Гартвигсена и на Розу и невольно дивился, как это она была его невестой, а вышла замуж за другого. Гартвигсен был такой высокий, крепкий мужчина, с умным и добрым лицом, к тому же человек богатый и готовый всякому помочь в нужде, так что нельзя было сказать про него ничего худого. Что же могла иметь против него Роза? На висках у него, правда, уже пробивалась седина, но волос была целая копна, и когда он смеялся, то показывал полный рот крупных и крепких желтоватых зубов. Верно, у Розы были какие-нибудь внутренния побуждения, скрытые от глаз других.

никакой радости при свидании. Но когда баронесса заговорила с Розой, то несколько оживилась, и в голосе её послышались красивые, бархатистые грудные ноты.

Почтовая лодка доставила с парохода на берег еще одного приезжого господина. Когда он высадился, обнаружилось, что он совсем пьян и вряд ли в состоянии различать что-либо. И Макк, и Гартвигсен раскланялись с ним, а он едва мог кивнуть в ответ, не говоря уже о том, чтобы приподнять шапочку. Я узнал, что он был англичанин, сэр Гью Тревельян, приезжавший сюда каждый год ловить лососей в большой реке соседняго прихода. Этот самый господин и купил у Гартвигсена его серебряные горы за крупную сумму. Он взял себе носильщика и ушел с пристани.

Я держался в сторонке, как чужой всем;. я не хотел никому мешать; но, когда Макк со своей компанией направился к усадьбе, я поплелся за ними. У поворота к дому Гартвигсена, баронесса остановилась поговорить с ним, сняла при этом перчатку и протянула руку также мне. Рука была длинная, тонкая, а пожатие удивительно мягкое.

Попозже вечером я увидал на песчаной отмели бухты двух девочек баронессы. Оне стояли, нагнувшись и опираясь руками о коленки, и что-то разглядывали на песке. Дети были здоровенькия, свеженькия, но так близоруки, что не могли ничего разглядеть, не пригнувшись к самой земле. А разглядывали они мертвую морскую звезду, и я порассказал им кое-что про это редкое созданьице, которого оне раньше не видывали. Потом я прошелся с девочками вдоль скал, называя им имена разных птиц и показывая водоросли. Все было для них ново.