Роза.
Глава XXVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роза. Глава XXVIII. (старая орфография)

XXVIII.

Подошла Пасха; с Лофотен пришло на побывку домой несколько лодок. Рыбаки привезли свежей рыбы; улов был в этом году обильный, и все с надеждой смотрели на будущее.

Сегодня 16 апреля, ровно год, как я пришел сюда. Весь день просидел я в своей комнате, много думал и вспоминал свое прошлое. Когда показалось полуденное солнце, мне захотелось начать новую картину, написать вид, который открывался из моего окна: на переднем плане поля, потом часть мельницы и за нею кряж; все в снегу и залитое солнцем. Вот и будет чем заняться на Пасхе, когда время потянется уж черезчур медленно. Но только глазам достанется.

Девочки уже заранее принялись выпрашивать у матери желтый шелковый платок, чтобы посмотреть в пасхальное утро, как солнышко будет играть от радости, что Христос воскрес. В Финляндии солнышко играло. И девочки обещали мне придти с платком, чтобы и я посмотрел. Премилые оне были; и никогда мы не ссорились, исключая одного раза летом, когда оне испортили цветы, которые я нарвал для одного человека. Потом я разсудил, что, пожалуй, и к лучшему, что цветы были испорчены и не годились для подарка,-- Бог весть! А с тех пор мы всегда были друзьями. По осени девочки повадились было покидать меня_; предпочитая ходить с Иенсом Папашей, но скоро опять вернулись ко мне, и зимой я часто катался с ними на санках и на лыжах. Оне также частенько забегали в мою комнату и всегда предварительно стучали в дверь; если-же редкий раз забывали, то сейчас-же опять выбегали и проделывали это. Я от них не видел ничего, кроме радости. И я с своей стороны старался отплатить им, чем мог; оне постоянно приходили не в урочные часы слушать мои сказки, и я не отказывал им, только выпрашивал себе отсрочку, если бывал занят писанием картины.

Как только Пасха кончилась, Гартвигсен отправился с одной из лодок на Лофотены. Следовало, вероятно, немножко присмотреть за шкиперами, которые скупали там рыбу. Дело-то у Гартвигсена было крупное.

Четыре дня спустя, он вернулся обратно, и вернулся таким гоголем, как никогда: он нанял себе пароход, целый корабль. Он сам стоял на мостике, вместо лоцмана, рядом со шкипером и командовал рулевому. Дело было днем, и мы все вышли на пристань посмотреть на корабль. Тут Гартвигсен скомандовал:-- Спускай! - и якорь громыхнулся на дно.

Так вот оно, то великое событие, о котором он так долго пускал темные намеки: Сирилундский богач Гартвич нанял себе пароход, чтобы вернуться с Лофотен домой! Он все еще стоял на мостике и словно не замечал никого из нас на пристани; но я-то полагаю,-- он отлично видел всех и весь расплывался от удовольствия. Потом он высадился на берег вместе со шкипером. Мы поклонились; Гартвигсен сиял чисто юношеской радостью и гордостью. И затем господа прошли.

Потом оказалось, однако, что пароход нужен был Гартвигсену не только, чтобы прокатиться домой с Лофотен; он предназначен был отвести его сына для крещения. Вот в чем заключалось самое-то событие; все остальное было ничто в сравнении с этим. Ребенка должен был крестить отец Розы, пастор соседняго прихода, а туда было несколько часов пути. Так вот Гартвигсен, верно, и хотел доставить Розе удовольствие такой небывалой поездкой на пароходе.

В обеденное время Гартвигсен явился в Сирилунд; ему надо было поговорить и с Макком, и с баронессой, так что он прошел в большую горницу. Явился-же он просить Макка с дочерью в крестные. Ах, этот Макк! Его можно было ненавидеть до смерти, но он для всех оставался здесь самою важною и знатною персоною. Макк сразу поблагодарил и ответил, что сочтет за честь; то же самое сказала баронесса.

- Как-же его назовут? - спросила она.

Тут Гартвигсен немножко замялся и ответил:

- Еще не решено. Но супруга моя, верно, приищет имячко своему принцу. Она зовет его принцем.

Дело-то было в том, что Гартвигсену хотелось назвать своего сына Фердинандом в честь Макка. Но Петрина, бывшая горничная, вышедшая замуж за Крючкодела, опередила Гартвигсена: еще на Пасхе окрестила своего сына, дав ему от чистого сердца имя Фердинанда. Люди было дивились, что Макк не запретил ей этого, но они забывали что за человек был Макк.-- Сделай одолжение! - сказал он ей.

Прежде, чем уйти, Гартвигсен пригласил и меня поехать с ними завтра на крестины и потом отпировать у его тестя и тещи. Но я поблагодарил и отказался по той-же причине, как некогда прежде: за неимением приличной одежды для такого торжества.

- У него нет фрака. Он скорее умрет, чем появится без фрака₅ - со смехом сказала баронесса.

- В таких понятиях меня воспитали в моей доброй семье,-- ответил я.

Макк кивнул и поддержал меня. И для меня этот кивок и пара слов Макка значили куда больше, чем смех баронессы. Вскоре, впрочем, и она сказала:-- Конечно, вы правы.

И вот, весь дом Гартвигсена и сирилундские господа собрались в путь. Баронесса порешила взять с собой и девочек, и те просто сияли от восторга. Марту тоже брали на крестины, и отец её Стен Приказчик весьма гордился этим; Гартвигсен-же нагрузил на пароход всякого рода запасов и вина, и лакомств, чтобы не вводить в расходы по угощению своих тестя и тещу.

Пароход задымил и отошел.

Вернулся он через два дня и благополучно доставил обратно всех своих пассажиров. Все обошлось хорошо. Мальчика окрестили Августом, по отцу Розы. Пароход остался в гавани до следующого дня, и я успел побывать на нем. Гартвигсен осматривал на нем все уголки и приговаривал:-- Да, да, кончится, пожалуй, тем, что я таки куплю его.-- Но как-то раз, уже после того, как пароход ушел, явился в лавку смотритель Шёнинг и спросил:

- Это что за пароходик прибегал тут раза два? - На нем возили крестить сына Гартвигсена,-- ответил я.-- И как этот человек из кожи лезет, чтобы растрясти свои гроши! - Кончится, пожалуй, тем, что Гартвигсен купит пароход,-- сказал я, но смотритель покачал головой и возразил:-- Пусть-бы лучше кашей запасся.

Но, кажется, Гартвигсен и не думал больше разыгрывать из себя богача, который сорит деньгами зря. Правда, он шибко хвастался великим событием, которое устроил, но уже перестал оказывать кредит всем и каждому и в лавке, и на пристани. Я раз сам слышал, как он ответил одной бедной женщине, которая просила отпустить ей кое-что в долг из лавки:-- Насчет кофею и прочого, а также насчет всяких материй, ты поди потолкуй с моей супругой.-- У меня не было никаких общих дел с Гартвигсеном и Розой, но все-таки я порадовался за них, услыхав это. Гартвигсен, конечно, все еще был очень богатый человек, и Роза, верно, сумеет отвадить его выставляться со своим богатством на посмешище. Оно к тому и шло.

Вот только эта злополучная баронесса Эдварда! От нечего делать она опять принялась за Гартвигсена. Право, и смеяться, и плакать было впору, глядя на нее. Она ловила его то на пристани, то на мельнице, встречала на дороге и примазывалась к нему; но Гартвигсену, очевидно, надоели её выспренния речи, в которых он ни аза не понимал, и он старался поскорее отделаться от нея. Так продолжалось несколько времени, зима уже подходила к концу, а баронесса все не унималась, но еще пуще распалялась желанием вскружить Гартвигсену голову. Он, однако, не поддавался. Должно быть, Роза успела приобрести на него прочное влияние.

- Выпишите опять Мункена Вендта! - сказала мне однажды баронесса.

- Я сам скоро отправлюсь к нему,-- ответил я.

- Так вы уходите от нас? - только и сказала она и опять пошла ловить Гартвигсена.

сохранял свою благую стойкость. Баронесса-же отзывалась о Розе:-- Какая она стала наседка, обзаведясь мужем и ребенком!

Да, порою эта мудреная дама держала себя отнюдь не по барски, не похоже на баронессу.

Какая разница была между нею и её отцом! Этот человек никогда и ни в чем себе не изменял, никогда не ронял своего достоинства. Теперь вот пришла к нему старуха Малене, мать Николая Аренцена, по важному делу. Она принесла в платке всю ту кучу кредиток, которые ей достались от сына, и, крепко держа узелок обеими руками, заявила, что принесла деньги на хранение Макку. Тот и глазом не сморгнул, но ответил:-- Совершенно правильно; давай свои деньги мне, и будешь помаленьку забирать у меня товаром - что понадобится.-- Он занес сумму в книгу и кивнул старухе.-- А то оне мне спать не давали! - сказала она.-- Теперь можешь себе спать спокойно,-- ответил Макк. Когда Гартвигсен узнал об этой афере, он всплеснул руками и сказал: - Нет, неужто он теперь в третий раз угобзится этими деньгами!

Раз баронесса попросила меня пойти с нею в коморку к Фредрику Мензе.-- Прямо безобразие, он там валяется,-- сказала она,-- непременно надо прибрать его немножко.-- Сначала я было не понял, почему она зовет именно меня, но подумал, что, верно, на баронессу опять нашла полоса набожности, и она хочет сделать доброе дело. Я и пошел с нею.

Старик лежал в коморке один одинешенек; Петрина ушла с ребенком. Воздух был спертый и невыносимый; стены и пол около постели были загажены до нельзя. Баронесса распахнула окно, чтобы было чем дышать. Затем свернула бумажный картуз, заглянула в него и сказала: - я не была-бы дочерью торговца, еслиб не сумела свернуть картуза.-- Старик, заслышав чужой голос, отвечал громким: "тпру-тпру!" Он, верно, принял нас за лошадей. А баронесса принялась осматривать его и обирать с него насекомых в бумажный картуз..

слегка почесала его, а он хотел помочь и ловил пальцами воздух.

- Подержите-ка теперь картуз! - сказала мне баронесса.

Она взяла гребень и принялась вычесывать голову старика. Уф, какая э.то была ужасная работа и какой требовала осторожности! Худе всего было то, что старик не хотел лежать смирно. Бедняжка Фредрик Менза был совсем заброшен; некому было почесать его; теперь-же Господь послал ему такую отраду. И он облизывался и причмокивал от удовольствия, приговаривая:-- Ту-ту! - Баронесса добросовестнейшим образом чесала его и собирала насекомых в картуз; о, невозможно было проявить больше усердия.

- Ну, хватит-ли теперь? - спросила она и заглянула в картуз.

- Хватит-ли? - спросил я.

И она вдруг принялась старательно прочесывать старику волосы ряд за рядом, глубоко забирая гребнем и не отряхая его. Я следил и собирал, что мог, с подушки. Старик гоготал от пущого удовольствия и, как пьяный, махал руками. - Ту-ту-ту! - бормотал он и мотал головою, и опять гоготал. Но вдруг веселое лицо его все передернулось, и он закричал:-- Чорт!

- Верно, ему больно,-- сказал я.

- Ну вот еще! - ответила баронесса и продолжала свое дело.

Тогда Фредрик Менза принялся плеваться да так, что со стены потекло, и отрапортовал целую уйму проклятий. Жутко было слушать. Я не мог дольше выдержать и сказал: - Однако, ему теперь наверно больно.

Фредрика Мензы. Потом попалась ей навстречу Петрина, которой она сказала:-- Ты изволь прибирать Фредрика Мензу, если желаешь оставаться жить тут.-- Я и то стараюсь,-- захныкала Петрина,-- да просто сил никаких нет содержать его в чистоте. Он хватает себя за всякия места и день-деньской мажется всякой едой. Хоть бы Господь прибрал его! Вчера мы сменили ему рубаху, а сегодня опять глаза-бы не глядели.-- Возьми в лавке холста,-- сказала баронесса, и нашей ему рубах; и ты должна мыть и чесать его каждый день и сменять на нем белье сколько-бы раз ни приходилось. Помни-же! - сказала она и кивнула.

Баронесса была молодец распорядиться; не хуже отца. К сожалению, после того, что обнаружилось впоследствии, я имел повод сильно заподозрить баронессу с её бумажным картузом, в который она собирала насекомых. Но я ценил её доверие,-- она и не заикалась о том, чтобы я молчал,-- и потому я был нем.

Несколько дней спустя, мы с баронессой стояли на дворе и разговаривали; в это время мимо проходил Гартвигсен.

- Как-то вы тут отделались? - спросил он.-- У нас в доме скоро житья не будет.

- Ну?

- А мы ничего такого не заполучили,-- отозвалась баронесса.

- Вот как? - сказал он. - Да мне-то еще спола-горя, а вот супруга моя обмывает весь дом сверху до низу и плачет.

Баронесса взяла Гартвигсена за руку и увлекла с собой по двору. Я просто не знал, что и подумать. Вдруг я услыхал слова баронессы:-- Хороша-же хозяйка Роза, что даже не может вывести грязи в доме! - и затем они еще порядочно прогуляли вместе, но кончилось дело, как и всегда, тем, что Гартвигсен раскланялся и пошел домой.

Бедная заблудшая баронесса Эдварда!