Фауст (отрывок)

Часть первая, сцена "Кабинет", стх. 221 - стх. 276

Часть первая, сцена "Вальпургская ночь" сп. 78 - стх. 117

Часть первая, сцена "Ночь" стх. 335 - стх. 431

Часть первая, сцена "Темница" стх. 161 - стх. 208

Часть первая, сцена "Комната Гретхен."

Песня Миньоны

ФАУСТ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Хочу я чувственностью жить

И ей залить огонь страстей мне сердце жгущих;

Пускай во мраке чар могучих,

Свершатся чудеса тобой;

Спеши низринуться со мной

В бушующее жизни море,

Случайностей безумных в ураган;

И пусть в них - наслажденье, горе,

Успех, несчастие, действительность, обман

Сменяются друг другом, как попало!

Мне деятельности малой - мало:

Мужаем духом мы - в большой.

Что ни придумал бы ум прихотливый твой --

Из благ ты на-лету любое выбирай,

И чуть которое прельстить тебя съумело --

Бери, хватать лишь только успевай.

Ужь не о благах речь. Хочу тревог, волнений;

Хочу мучительных, не кротких наслаждений:

Позора, зависти живительных досад;

Любви, чтоб ревности в ней были желчь и яд.

От жажды исцелясь познаний,

Пусть буду жертвой я всех зол и всех страданий.

Что людям всем в удел дано,

То должен я узнать, то быть моим должно;

Хочу я, чтоб мой дух ничто не устрашало;

Чтоб высь и глубь - чтоб все ему доступным стало;

Чтоб он вместил в себе все блого и все зло;

Чтоб безгранично

И с человечеством всем - я один сравнился,

И так бы с ним и сокрушился.

С тех пор как этот я жую ломоть --

Прошли века; его жует

От колыбели до могилы

И человеческий весь род:

И истощаются напрасно только силы*

Мне, духу верь: то все обширное - оно

Единому лишь Богу суждено.

Он - в вечном свете пребывает;

Нас - мрак подземный окружает;

В вас - ночь меняется со днем!

Но я - хочу!

Не вдруг.... повремени.... потом!

А дело длится.

Я думал мой советь тебя поукротил!

Но помогу тебе еще другим советом:

Ты б дружбу свел с каким нибудь поэтом!

Пускай бы он в эфиры воспарил,

И светозарною почтив тебя хвалою,

Возможными дарами наградил:

Льва мужеством, оленя быстротою,

И юга страстью огневой,

И севера терпеньем;

И пусть бы изумил тебя соединеньем

Душевной доблести с душевной чернотой.

Пускай бы показал и большее искусство:

Тебя - в ком юное кипит и пышет чувство --

Но цифрам, старчески-разсудливо влюбил!

Но признаюсь, когда б и впрямь такое

Где было чудо неземное --

С ним встретиться я б любопытен был!

Я б Микрокозма

О, я несчастный! где жь мое призванье?

И кто же, кто же я такой,

Коль человечества венца не достигаю,

К которому души все силы устремляю?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Lass in den Tiefen der Sinnlichkeit

Uns glühende Leidenschaften stillen!

In undurchdrung'nen Zauberhüllen

Sei jedes Wunder gleich bereit!

Stürzen wir uns in das Rauschen der Zeit,

Ins Rollen der Begebenheit!

Da mag denn Schmerz und Genuss

Gelingen und Verdruss,

Nur rastlos belhätigt sich der Mann.

Euch ist kein Mass und Ziel gesetzt.

Beliebt's euch überall zu nasehen,

Im Fliehen etwas zu erhaschen,

Bekomm' euch wohl, was euch ergötzt.

Nur greift mir zu, und seyd nicht blöde!

Du hörest ja, von Freud' ist nicht die Rede.

Dem Taumel weih' ich mich, dem schmerzlichsten Genuss,

Verliebtem Hass, erquickendem Verdruss.

Mein Busen, der vom Wissensdrang geheilt ist,

Soll keinen Schmerzen künftig sich verschliessen,

Und was der ganzen Menschheit zugetheilt ist,

Will ich in meinem innern Selbst geniessen,

Mit meinem Geist das Höchst' und Tiefste greifen,

Ihr Wohl und Weh auf meinen Busen häufen,

Und so mein eigen Selbst zu ihrem Selbst erweitern.

Und wie sie selbst am End' auch ich zerscheitern.

О, glaube mir, der manche tausend Jahre

An dieser harten Speise kaut,

Dass von der Wiege bis zur Bahre

Kein Mensch den alten Sauerteig verdaut!

Glaub' unser einem, dieses Ganze

Ist nur für einen Gott gemacht!

Er findet sich in einem ew'gen Glanze,

Uns bat er in die Finsterniss gebracht,

Und euch taugt einzig Tag und Nacht.

Allein ich will!

Das lässt sich hören!

Doch vor einem ist mir bang;

Die Zeit ist kurz, die Kunst ist lang.

Ich dacht, ihr liesset euch belehren.

Associirt euch mit einem Poeten,

Lasst den Herrn in Gedanken schweifen,

Und alle edlen Qualitäten

äufen:

Des Löwen Muth,

Des Hirsches Schnelligkeit,

Des Italieners feurig Blut,

Des Nordens Dankbarkeit!

Lasst ibn auch das Geheimniss finden,

Grossmuth und Arglist zu verbinden,

Und euch, mit warmen Jugendtrieben,

Auf einem Phne zu verlieben!

Möchte selbst solch einen Herren kennen;

Würd' ihn Herrn Mikrokosmus nennen.

Was bin ich denn, wenn es nicht möglich ist

Der Menschheit Krone zu erringen,

Nach der sich alle Sinne dringen?

Душевной доблести с душевной чернотой.

Пускай бы показал и большее искусство:

Тебя - в ком юное кипит и пышет чувство --

Но цифрам, старчески-разсудливо влюбил!

Но признаюсь, когда б и впрямь такое

С ним встретиться я б любопытен был!

Я б Микрокозма дал ему названье.

О, я несчастный! где жь мое призванье?

И кто же, кто же я такой,

Коль человечества венца не достигаю,

К которому души все силы устремляю?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ФАУСТ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дай-ка руку, что бояться!

Виден ужь, в огне, чертог,

Где духов подземных бог.

Здесь свет печальный и туманный,

Как будто свет денницы ранний

Блуждает среди скал, стремнин

И в самой глубине пучин!

Здесь пар какой-то над землею!

Здесь пахнет серой и смолою!

Из кущей, сквозь туман болот,

Я вижу пламен показался;

Вот тонкой он струей поднялся,

Вот он ключем могучим бьет.

Здесь - он на нити разделился.

По всей долине разлился;

Там - в ток один соединился

И вихрем к облакам взвился.

Вот искры вдруг на землю спали

Горящим, огненным дождем,

Как глазу лишь обнять, устлали....

Но там что? Посмотри, утес

Громадой всей своею, весь -

          Объятый пламенем пылает!

Не правда ль, славно освещает

Хозяин к пиру свой чертог?

Что видишь - кто б то видеть мог!

Но чую ведьмы подлетают,

С гостьми на праздник поспешают.

Уф! ураган завыл какой!

Меня так в спину и толкает.

Держись за скалы! с ног сшибает;

Держись! Не то вон будешь в бездне той.--

С туманом ночной чернее стал мрак;

Шнырянье сов пробужденных?

Скрин той могучей опоры

Сводов вечно-зеленых?

Сень их к земле приникает

С шелестом, будто укоры;

Буря дебелые сучья ломает;

Корчась, наружу лезут коренья:

Царствует всюду хаос разрушенья!

Друг через друга все в бездну несется;

В прах распадается самая бездна:

В воздухе гул раздается

Стопы и вой и шипенье!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

WALPURGISNACHT.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Fasse wacker meinen Zipfel!

Hier ist so ein Mittelgipfel,

Wie im Berg der Mammon glüht

Wie seltsam glimmert durch die (künde

Ein morgenröthlicb trüber Schein!

Und selbst bis in die tiefen Schlünde

Des Abgrunds wittert er hinein.

Da steigt ein Dampf, da ziehen Schwaden,

Hier leuchtet Glutb aus Dunst und Flor,

Dann schleicht sie wie ein zarter Faden,

Dann bricht sie wie ein Quell hervor.

Hier schlingt sie eine ganze Strecke,

Mit hundert Adern, sich durchs Thal

Und hier in der gedrängten Ecke

Vereinzelt sie sich auf einmal.

Da sprühen Funken in der Nähe,

Wie ausgestreuter goldner Sand.

Doch schau'! in ihrer ganzen Höhe

Entzündet sich die Felsenwand.

Herr Mammon prächtig den Palast?

Ein Glück, dass du's gesehen hast;

Ich spüre schon die ungestümen Gäste.

Wie ras't die Windsbraut durch die Luft!

Mit welchen Schlägen trifft er meinen Nacken!

Du musst des Felsens alte Rippen packen;

Sonst stürzt sie dich hinab in dieser Schlünde Gruft.

Ein Nebel verdichtet die Nacht;

Höre, wie's durch die Wälder kracht!

Aufgescheucht fliegen die Eulen.

Hör'! es splittern die Säulen

Ewig grüner Paläste,

Girren und Brecheu der Aeste,

Der Stämme mächtiges Dröhnen,

Der Wurzeln Knarren und Gähnen!

Im fürchterlich verworrenen Falle

Ieber einander krachen sie alle,

übertrümmerten Klüfte,

Zischen und heulen die Lüfte.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ЧАСТЬ 1.

СЦЕНА "НОЧЬ."

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Так солнцу здешнему скажи же ты - прости!

Без робости вели дверям тем отворяться,

В которые никто без робости нейдет.

Теперь-то та минута настает,

Когда и самое докажет дело,

Что может человек смотреть на небо смело;

Отнюдь пред бездной той не трепетать;

Спокойно в тесные врата вступать,

У коих ад всем пламенем пылает,

И этот шаг последний предпринять

С невозмутимой, ясною душою,

Хотя б в ничтожестве пропал он вместе с нею!

Так выходи жь из ветхого гнезда,

Давно забытый мной, бокал заветный!

На пиршествах отцов, в былые времена,

Переходя кругом, блистал ты так приветно

И гостя строгое развеселял чело.

Я помню также время то;

Когда бывало здесь пируем мы с друзьями,

И каждый, взяв тебя, пред всеми объяснял

Замысловатую резьбу твою стихами,

И тут же, вмиг тебя опорожнял.

Теперь я не займусь твоей резьбою,

Другим передавать тебя не стану я.

Вот влага черная, составленная мною --

Ужь не сыскать другой хмельней!

ей,

И с торжествующей душою

Я из тебя последний тост мой пью,

И им приветствую всходящую зарю!

Славное хвалим

Мы Воскресение,

Ада пленение,

Мира спасение!

Хвалим и славим!

Какая песнь мой поражает слух,

Грудь чувством сладостным мне наполняет

И с силою необоримой, вдруг

От уст моих бокал с напитком отклоняет?

Я слышу благовест! То наступает час

Торжественного Воскресенья!

Тот хор - то Ангелов небесный глас,

В ночь смерти и на месте погребенья,

Мы нард и аромат драгой

На Господа возлили;

Мы чистой пеленой

Святого Мертвеца обвили;

Во гробе сложен здесь

Он верных нас руками.

Мы видим, гроб пред нами;

Но где жь Христос?... Христос воскрес, воскресъи

Христос воскресе!

Все в Нем живущие,

Все крест несущие,

В царство грядущее

Дверь вам отверз Он!

О, звуки полные и сладости и силы!

Не мне вас слышать Я - во прахе, грех один!

Сердца бы кроткия достойнее вас были.

Во мне же веры, по несчастью, мало;

И в область ту, отколь впервые для земли

"Спасенье" слово прозвучало,

Я не дерзаю мыслей вознести;

Но этот голос благовестный

Знаком мне с самых юных лет,

И к жизни вновь меня влечет.

В то время поцелуй любви небесной

В святыне празднества ко мне слетал!

С каким тогда благоговеньем

Я ранний благовест внимал!

Молитва мне была чистейшим наслажденьем;

Непостижимому для самого себя,

Но сладкому я чувству предавался:

Спешил в поля, в леса, в долины я;

Горячими слезами заливался,

И слышал, что во мне мир новый создавался!

Великий праздник мне всегда провозвещал,

Что и весны с ним праздник наставал,

Всесильна память тех мгновений!

Небесной песни звук с восторгом слышу я:

Вновь льются слезы, вновь я твой, земля!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"NACHT."

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ja, kehre nur der holden Erdensonne

Entschlossen deinen Rücken zu!

Vermesse dich die Pforten aufzureissen,

Vor denen jeder gern vorüber schleicht

Rier ist es Zeit, durch Thaten zu beweisen_K

Dass Manneswürde nicht der Götterhöhe weicht;

Von jener dunkeln Höhle nicht zu beben,

In der sich Phantasie zu eigner Qual verdammt;

Nach jenem Durchgang hinzustreben,

ölle flammt;

Zu diesem Schritt sich heiter zu entschliessen,

Und wär' es mit Gefahr, ins Nichts dahin zu fliessen.

Nun komm herab, krystallne, reine Schale,

Hervor aus deinem alten Futerale,

An die ich viele Jahre nicht gedacht!

Du glänztest bei der Väter Freudenfeste,

Erheitertest die ernsten Gäste,

Wenn einer dich dem andern zugebracht.

Der vielen Bilder künstlich reiche Pracht.

Des Trinkers Pflicht, sie reimweis' zu erklären,

Auf einen Zug die Höhlung auszuleeren,

Erinnert mich an manche Jugendnacht;

Ich werde jetzt dich keinem Nachbarn reichen,

Ich werde meinen Witz auf deiner Kunst nicht zeigen;

Hier ist ein Saft, der eilig trunken macht,

Mit brauner Flulh erfüllt er deine Höhle;

Den ich bereitet, den ich wähle,

Der letzte Trunk sey nur, mit ganzer Seele,

Als festlich hoher Gruss, dem Morgen zugebracht!

Glockenklang und Chorgeaang.

Christ ist erstanden!

Freude dem Sterblichen,

Den die verderblichen,

Schleichenden, erblichen

Mängel umwanden.

Welch tiefes Summen, welch ein heller Ton

Zieht mit Gewalt daÿ Glas von meinem Munde?

Verkündiget ihr dumpfen Glocken schon

Des Osterfestes erste Feierstunde?

Ihr Chöre, singt ihr schon den tröstlichen Gesang,

Der einst, um Grabesnacht, von Engelslippen klang,

Gewissheit einem neuen Bunde?

Mit Spezereien

Hatten wir Ihn gepflegt;

Wir, seine Treuen,

Tücher und Binden

Reinlich umwanden wir;

Ach! und wir finden

Christ nicht mehr hier.

Christ ist erstanden

Selig der Liebende

Der die betrübende,

Heilsam' und übende

Prüfung bestanden.

Was sucht ihr, mächtig und gelind,

Ihr Himmelstöne, mich am Staube?

Klingt dort umher, wo weiche Menschen sind.

Die Botschaft hör' ich wohl, allein mir fehlt der Glaube;

Das Wunder ist des Glaubens liebstes Kind.

Zu jenen Sphären wag' ich nicht zu streben,

Woher die holde Nachricht tönt;

Und doch, an diesen Klang von Jugend an gewöhnt,

ück mich in das Leben.

Sonst stürzte sich der Himmelsliebe Kuss

An mich herab in ernster Sabbathstille;

Da klang so ahnungsvoll des Glockentones Fülle,

Und ein Gebet war brünstiger Genuss.

Ein unbegreiflich holdes Sehnen

Trieb mich durch Wald und Wiesen hinzugehn,

Und, unter tausend heissen Thränen,

Fühlt' ich mir eine Welt entstehn.

Liess Lied verkündigte der Jugend muntre Spiele,

Der Frühlingsfeier freies Glück;

Erinn'rung hält mich nun, mit kindlichem Gefühle,

Vom letzten, ernsten Schritt zurück.

O, tönet fort, ihr süssen Himmelslieder!

Die Thräne quillt, die Erde bat mich wieder!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ФАУСТ.

ЧАСТЬ I.

"ТЕМНИЦА".

Стх. 16t. - стх. 208.

СЦЕНА "ТЕМНИЦА".

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нам бы ту гору скорей миновать:

Там на горе той. на камне сидит моя мать --

Всю меня дрожь принимает --

Там на горе той, на камне сидит моя мать;

Сидит, головой все качает.

Закрыты глаза и молчит, все молчит:

Здесь как заснула, так ужь и спит.

Для счастья нашего когда-то засыпала,

Но время счастья - миновало!

Напрасны все мои мольбы и убежденья!

Но я решусь на все для твоего спасенья:

Не слушаю тебя и уношу с собой!

На что так стиснул ты меня!....

Когда-то - я была твоя!

Душа моя! Взгляни, ужь день; ты погибаешь!

Да, мой последний день! Мне надо под венец!

А ты - хоть что и знаешь

Про Гретхен - ты молчи 1 Всему конец,

Конец печальный!

Гарланды нет венчальной!

Но ты на пир ко мне пожалуй --

Ты пир увидишь небывалый:

Гостей собралось тьма, но гости все молчат;

Толпы колышатся, как волны;

И улицы и площадь полны:

А тут колокола гудят!

Но вот и руки мне скрутили,

Топор блеснул!.... Под сталью роковой,

Как я, все голову склонили....

Все стихло! мир безмолвствует, как гроб!

Ах, лучше бы на свет мне не родиться!

Скорей! Пора наговориться!

Беда висит над головой,

А вы ведете толк пустой.

Еще лишь миг - и нет спасенья!

Ужь кони не стоят;

Грызут поводья и дрожат --

Копытами рвут землю с нетерпенья;

Смотрите, разсвело!

Кто это из земли выходит, кто?

Ах!... он.... тот самый! Вышли вон:

Как смел прийти за мной - сюда в святыню он?

Спасайся, умоляю.

Суд Божий! к одному тебе я прибегаю.

Я брошу с нею и тебя.

Отец Благий! Спаси меня:

Сошли небесные ты силы,

Чтоб от врагов и бед мне тут защитой были.

О, Гейнрих! Как же страшен ты!

Погибла!

Спасена!

Но ты - ты мой, иди!

Гейнрих! Гейнрих!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Wären wir nur den Berg vorbei!

Da sitzt meine Mutter auf einem Stein;

Es fasst mich kalt beim Schopfe!

Da sitzt meine Mutter auf einem Stein,

Und wackelt mit dem Kopfe;

Sie winkt nicht, sie hickt nicht, der Kopf ist ihr schwer;

Sie schlief so lange, sie wacht nicht mehr.

Sie schlief damit wir uns freuten.

Es waren glückliche Zeiten!

Hilft hier kein Flehen, hilft kein Sagen,

So wag' ich's dich hinwegzutragen.

Lass mich! Nein, ich leide keine Gewalt,

örderisch an!

Sonst hab' ich dir ja alles zu Lieb' gethan.

Der Tag graut! Liebchen I Liebchen!

Tag! Ja es wird Tag! der letzte Tag dringt herein;

Mein Hochzeittag sollt' es seyn!

Sag' niemand, dass du schon bei Gretchen warst.

Weh meinem Kranze! *

Es ist eben geschehn!

Wir werden uns Wiedersehn,

Aber nicht beim Tanze.

Die Menge drangt sich, man hört sie nicht.

Der Platz, die Gassen

Können sie nicht fassen.

Die Glocke ruft, das Stäbchen bricht.

Wie sie mich binden und packen!

Zum Blutstuhl bin ich schon entrückt.

Schon zuckt nach jedem Nacken

Die Schärfe, die nach meinem zuckt.

O, wär' ich nicht geboren!

Auf! oder ihr seyd verloren!

Unnützes Zagen, Zaudern und Plaudern!

Meine Pferde schaudern;

Der Morgen dämmert auf.

Was steigt ans dem Boden herauf?

Der! Der! Schick ihn fort!

Was will er an dem heiligen Ort!

Er will mich!

Du sollst leben!

Gericht Gottes! Dir hab' ich mich übergeben!

Komm! Komm! Ich lasse dich mit ihr im Stich.

Ihr Engel, ihr heiligen Schaaren,

Lagert euch umher, mich zu bewahren!

Heinrich! Mir graut's vor dir.

Sie ist gerichtet!

Ist gerettet!

Her zu mir! (Verschwindet mit Faust)

Heinrich! Heinrich!

ЧАСТЬ I.

СЦЕНА "КОМНАТА ГРЕТХЕН."

Ах, где мой покой?

Ах, что за тоска!

Пропал он, покой мой --

Пропал навсегда!

Не мил мне и свет

И жизнь опостыла:

Не жизнь, а могила!

И что со мной сталось,

Что с бедным умом?

В нем сбилось, смеша лос,

Пошло все вверх дном.

Ах, где мой покой?

Ах, что за тоска!

Пропал он, покой мой --

Пропал навсегда!

В окно ли гляжу я --

Его только жду;

Повсюду брожу я --

Его я ищу.

Как вид благороден!

Какая улыбка!

Всесилен в нем пламень очей;

Он руку мне жал!...

Ах, как же он страстно,

Ах, как же он сладко

Меня цаловал!

Где, где мой покой?

И что за тоска!

Пропал он, покой мой --

Пропал навсегда!

Когда-то мне друга

Увидеть придется?

Душа к нему рвется!...

Ах!... крепко бы к сердцу

Я друга прижала,

И все б целовала,

И так в поцелуях

И жизнь бы скончала!

GRETCHENS STUBE.

Mein Herz ist schwer;

Ich finde sie nimmer

Und nimmermehr.

Wo ich ihn nicht hab'

Ist mir das Grab;

Die ganze Welt

Ist mir vergällt.

Mein armer Kopf

Ist mir verrückt,

Mein armer Sinn

Ist mir zerstückt.

Meine Ruh ist bin,

Mein Herz ist schwer:

Ich finde sie nimmer

Und nimmermehr.

Nach ihm nur schau*

Ich zum Fenster hinaus;

Nach ihm nur geh'

Ich aus dem Haus.

Sein' edle Gestalt,

Seines Mundes Lächeln,

Seiner Augen Gewalt,

Und seiner Rede

Zauberfluss,

Sein Händedruck,

Und ach! sein Kuss!

Meine Ruh ist hin,

Mein Herz ist schwer;

Ich finde sie nimmer

Und nimmermehr.

Mein Busen drängt

Sich nach ihm hin.

Ach, dürft' ich fassen

Und halten ihn!

Und küssen ihn,

So wie ich wollt,

An seinen Küssen

Vergehen sollt'!

ПЕ

ВОЛЬФГАНГА ГЕТЕ.

Ты знаешь ли тот край желанный,

Край, где лимон в лесах цветет;

Где рощи мирт; где лавр ростет,

На померанцах плод багряный

Блестит сквозь темных листьев свод,

Я дышет воздух сладострастно

Под синевою неба ясной --

Ты знаешь ли тот край?

Туда! туда с тобой

Летела б я, о, милый мой!

Ты знаешь ли край вдохновенный?...

Я помню там великолепный дом --

Чертог, гранитными столбами окруженный!

И много было зал в чертоге том --

Блестевших золотом, украшенных резьбою!

Стояли длинные ряды...

И сжалились те статуи над мною: --

"Кто, кто тебя, дитя? - Скажи нам - что с тобою?"--

Ты знаешь тот чертог?

Туда! туда с собой

Зову тебя, о, покровитель мой!

Ты знаешь ли те горы-великаны?...

По их вершинам путь подъоблачный лежит,

И мул, блуждающей ступой, во мгле тумана,

Едва, едва его следит.

На дне их бездн еще живут драконы,

И с громом с их высот утес стремится в волны.

знаешь ты?

Туда бы нам с тобой!...

Тот горний путь - наш путь, отец ты мой!

Kennst du das Land, wo die Citronen bliihn,

Im dunkeln Laub die Gold-Orangen gluhn,

Die Myrte still und hoch der Lorbeer steht --

Kennst du es wohl?

Dahin! Dahin

Möcht' ich mit dir, o, mein Geliebter ziehn.

äulen ruht sein Dach;

Es glänzt der Saal, es schimmert das Gemach,

Und Marmorbilder stehn und sehn mich än: --

"Was hat man dir, du armes Kind, gethan?" --

Kennst du es wohl?

Möcht' ich mit dir, o, mein Beschützer ziehn.

Kennst du den Berg und seinen Wolkensteg?

Das Maulthier sacht im Nebel seinen Weg;

In Höhlen wohnt der Drachen alte Brut;

ürzt der Fels und über ihn die Fluth.

Kennst du ihn wohl?

Dahin! Dahin

Geht unser Weg! o, Vater, lass uns ziehn.