Рейнеке-лис.
Предисловие переводчика

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Рейнеке-лис. Предисловие переводчика (старая орфография)

(Из Гёте.)

Предисловие переводчика.

"Рейнеке-Фукс", нелишним считаем вкратце изложить историю её появления в Германии.

До самого 1709 года, т. е. в-продолжение двух столетий, как поэма эта пользовалась народностию в Германии, была множество раз издаваема, переводима не только с нижне-германского наречия на верхне-германское, но почти на все европейские языки - истинный автор её оставался неизвестен, не смотря на все разъискания германских ученых. Все издания этой поэмы, явившияся с 1522 до половины восьмнадцатого столетия в Германии, Голландии, Англии, Дании и Швеции, не исключая и французских, не носят на себе имени автора. Так-как содержание этой поэмы сатирическое, и сатира её, устремленная на все сословия, в-особенности нападает на пороки сильных, то сначала в упорном умалчивании имени поэта видели благоразумную осторожность с его стороны, боязнь навлечь на себя гонения. И это мнение продолжалось до Ролленгагена, который, в 1596 году, в-предисловии к своим Froschmäussler, называет автором поэмы "Рейнеке-Фукс" Саксонца Николая Баумана. По словам его, Бауман служил советником и секретарем в Юлихе, в герцогской канцелярии, но, оклеветанный в-последствии и впавший в немилость, принужден был с опасностию жизни бежать к мекленбургскому двору, где и вступил в должность секретаря у герцога Магнуса и стал его любимцем. Там-то, в Юлихе, он и написал свою поэмы, "в-следствие собственного опыта", как говорит Ролленгаген. Мнение это было подкреплено ростокским книгопечатником Лудвигом Дицом, издавшим эту поэму в 1522, и знаменитым в то время полигистором и библиофилом Моргофом, и таким-образом сделалось общим до 1709 года, когда впервые произнесено было имя настоящого её автора. Счастие этого открытия принадлежит Фридриху-Августу Гакманну, учителю в Гельмштедте. Ему посчастливилось как-то достать чрезвычайно-редкий и, может-быть, единственный экземпляр самого первого издания поэмы. Он объявил об этом ученому миру в академической ноте, в которой, распространившись о достоинстве поэмы, опровергает мнение Гольдстадта и Моргофа тем, что по доставшемуся ему экземпляру первого издания видно, что настоящий автор её есть Гейнрих фон-Алькмаер, что она впервые явилась в Любеке, в 1498, а не в 1522 году, на нижне-германском наречии, и что Бауман только перепечатал это неизвестное и, вероятно, в самом малом числе экземпляров отпечатанное издание, снабдив его от себя политическими и моральными примечаниями.

Предисловие к своему изданию, Гейнрих фон-Алькмаер начинает следующим образом:

"Встарину, прежде, нежели Бог искупил род человеческий, прежде, нежели Господь наш Спаситель, истинный Бог и человек, в человечестве своем страшную смерть претерпел, из мертвых воскрес и превыше всех небес вознесся, откуда он снова снидет судит живых и мертвых - встарину, повторяю, было много естественно-мудрых мужей, любивших по собственному выбору мудрость и искусства, и называемых философами, что на нашем языке то же означает, что любитель мудрости и искусства. Некоторые из них назывались также поэтами, т. е. стихотворцами и сочинителями историй и приключений, или примеров и басень. Некоторые из них поучали народ добродетели и мудрости и излагали свое учение в книгах и писаниях. Были и другие, переложившие для нас учение свое в стихи и оставившие его нам в примерах и баснях, с тем, чтоб их учение и труд лучше оставались в памяти. Между этими последними нашелся один, написавший на пользу и в назидание людям историю и басню о Рейнеке-Лисе, весьма-занимательную в чтении и в слушании и исполненную мудрости, добрых примеров и назидательности. Читать же учение таких поэтов и не понимать его - значит не приобресть ни пользы, ни выгоды."

Далее, в предисловии своем, он говорит, что он, Гейнрих фон-Алькмаер, учитель и гофмейстер при дворе герцога лотарингского, перевел эту поэму с французского "во славу Божию и в спасительную пользу тех, которые прочтут ее". Для яснейшого же уразумения своей книги, он замечает, что человеческий род разделен на четыре сословия:

Первое сословие состоит из людей, трудящихся в поте лица своего и трудом хлеб свой добывающих, как, напр., крестьяне, служащие, мастеровые и проч. Это сословие находит у автора представителей в зверях трудящихся, как-то: лошади, ослы, лошаки, волы и проч.

Из этого сословия, продолжает автор, происходят остальные три, из которых:

Первое, составляют мещане и купцы, кормящиеся сбытом товара и живущие барышом. С ними автор сравнивает таких зверей, которые живут на всем готовом, приобретаемом ими частию из земли, частию с деревьев и проч., как, напр., белка, заяц, кролик и так далее.

в то время в католическом духовенстве; авторитет папской власти начинал уже падать, в общем мнении росли семена реформы, и католическое духовенство перестало подавать мирянам примеры христианских добродетелей.

Третье и четвертое сословие составляют независимые владельцы и сильные мира сего. Автор представляет их в образе волка, медведя, леопарда и проч. Господ, стоящих на несколько нисшей степени по сану, как на-пример, ленных владельцев и вообще васаллов, поэт сравнивает с лисицей, обезьяной, собакой и проч.; слуг же их, рейтаров и щитоносцев - с маленькими кусающимися зверками, с куницей, горностаем и так далее.

Королю и всем его приспешникам, также некоторым лицам из простого народа, даны в поэме еще особые придаточные названия "ради ритма и для вящшого удовольствия читателей и слушателей", как выражается автор. Так льва-короля называет он Нобелем; ближайшого к нему по сану герцога, князя или барона-медведя - Брауном; волка Изегримом; ли'са, ленного владельца - Рейнеке, лисицу - госпожею Армелиною, барсука Гримбартом, дикую кошку Альзою, кота Гинце, обезьяну Мартыном, козла Германом, козу Метке, барана Беллином, зайца Лампе, осла Больдевином, собаку крупной породы Рином, маленькую собачку Вакерлосом (трусиком), бобра Бокертом и т. д., и т. д.

Заимствовал ли автор точно содержание своей поэмы с французского, как сам признается? - достоверно неизвестно. Вердье в своей французской библиотеке утвердительно говорит, что существует книга под заглавием: "Reynier le renard, histoire très joyeuse et récréative, и прибавляет: contenant 70 Chapitres, imprimée en deux langages, français et bas allemand á Anvers (8) par Christophle Plantin 1566." Но по самому уже году можно предполагать наверно, что эта книга не могла служить оригиналом, а скорее была сама переведена с немецкого. Кроме того, в сочинении аббата Масьё, Histoire de la poësie française, говорится об одном Жокмаре Желе, который в царствование Филиппа-Прекрасного написал роман Du nouveau renard Не говоря уже о народности, которою проникнута вся его поэма, местный колорит служит порукою того, что она скорее создание самостоятельное, чем переводное. Действие в ней происходит частию во Фландрии, частию в смежной с нею Германии. Из Ахена, Гента, Люттиха и всей Фландрии читатель переносится в Юлих, в Арденнский-Лес. Коронование королей происходит в Ахене, а не в Париже, или Реймсе. Все это позволяет заключать, что автор уроженец нидерландский; что если есть на французском языке сказка "О Лисице", то это может служить доказательством разве того только, что предание об одном и том же лице существует иногда у разных народов и каждый воспроизводит его по-свРему, сообразно с своею действительностью.

КАк бы то ни было, но поэма эта с 1522 года начала пользоваться в Германии необыкновенною народностью. Первое издание, как мы уже упомянули, явилось в стихах на нижне-германском (plattdeutsch), или нижне-саксонском языке, и на фризском наречии, под заглавием Rynke de Vos. За этим изданием следовало множество других изданий и переводов. Замечательнейшими между ними считают издание Готшеда в Лейпциге и Амстердаме 1752, с гравюрами, и Сольтау в шуточных стихах (Knittelversen) 1803 года. В 1794 году, Гёте перевел эту поэму на немецкий язык [Кроме того, она переведена почти на все европейские языки и даже на еврейский].

Алькмаер говорит в своем предисловии, со всем простодушием и наивностию того времени, что он написал свою поэму "во славу Божию и в спасительную пользу тех, которые прочтут ее". Очень-вероятно, что он написал ее без всякой другой цели и другого побуждения, кроме внутренней потребности. Но с каким бы намерением ни прикоснулся к чему-нибудь своим художественным смыслом человек гениальный - все выходит у него вечно и необходимо. Что он написал эту поэму спроста, доказывается истинно-античною объективностью его создания. Автора в нем как-будто и не видно; не заметишь ни одного места, ни одной сцены, обработанной им с большею любовью перед прочими: все у него ровно, стройно, все вытекает само из себя, как-будто без его ведома и воли, но в-следствие строгой необходимости раз-завязанных им происшествий. В его создании, как в зеркале, отразились тогдашние нравы, обычаи, тогдашняя мораль. Все сословия нашли у него своих представителей и выразились в полных, человечных характерах. В них наряду с смешною стороною, подмеченною поэтом с поразительною верностью и высказанною им так добродушно-зло, в каждом лице является и искупительный образ человеческого величия, без которого не может быть полон ни один характер. Ибо нет в действительности человека, в котором с какой-нибудь стороны не проявилось бы человеческое достоинство. В этой поэме характеры общечеловеческие, и потому самому вечные. Некоторые его лица до того типичны, что их встречаешь и в нашей действительности, хотя уже под другим лоском, руководимых другими побуждениями. И кАк бы ни изменилось общество, какими бы началами ни управлялось оно, подобные характеры никогда не переведутся. Время изменяет только, облагороживает иногда их страсти, дает им новую пищу - кажется, и изменился человек и все в нем как-то стало иначе, а в сущности он тот же Рейнеке-Лис, надувавший люд в пятнадцатом столетии, тот же Браун-медведь, тот же волк-Изегрим. Этим объясняется народность и то уважение, которым до-сих-пор пользуется эта поэма в Германии.

На первом плане поэмы поставлен герой её, Рейнеке-Лис. Положение его самое затруднительное и щекотливое. Король объявил общий мир и свободный пропуск всем зверям без различия, и большим и малым. Ни одного зверка нельзя тронуть, ни одной птички съесть, а между-тем, Рейнеке по натуре своей не может питаться ни травою, ни плодами - ему надо мяса. Медведь, волк и другие, кто посильнее, безнаказанно грабят и режут - на них никто и жаловаться не смеет, потому-что они сильны, знатны и могучи. Рейнеке - владелец второстепенный; он не взял ни огромным ростом, ни силою мышц. Он не может стащить цыпленка без того, чтоб на него отвсюду не посыпались жалобы и крики негодования. Но за то природа одарила его страшным умом и сангвиническим темпераментом. Очевидно, что при таких обстоятельствах, при такой вопиюще-несправедливой обстановке его жизни, этот ум должен измениться в пронырливость, лукавство, пройдошество, этот темперамент сделаться основанием и средством изобретательной подлости, двуличия и ханжества. Рейнеке понял, что иначе он жить не может, что его задавит первым сосед посильнее, и вот он с полным сознанием, в-следствие необезпеченности своего положения, делается страшным подлецом. Вступив, таким-образом, в борьбу, он более-и-более ожесточается, озлобливается против всех, потому-что и конца ей не видит и наконец подличать становится уже для него потребностию. Сверх-того, сангвинический темперамент безпрестанно побуждает его к удали, к проказам, и он часто без всякой пользы для себя, даже по-большой-части во вред себе делает разные низости из одного только удовольствия делать зло. Трусить он начинает только тогда, когда опасность висит у него на носу; до тех же пор, он храбр до хвастовства, считает весь двор за ничто, говорит, что он всех их там одурачит, в дугу согнет, что ему стРит только явиться и пр. Вообще, блеснуть, пустить пыль в глаза, рисоваться - его страсть. Он иногда рисуется и перед женою. Но когда опасность близка, он упадает духом, им тогда вполне овладевает религиозное чувство, и он спешит поскорее покаяться в грехах, исповедаться. Но это с ним бывает только опасностью. Не успеет он сойдтись с ней лицом-к-лицу, как уже воскресает духом, ум его сильно работает и искусная речь льется у него в собственную защиту. Он не затрудняется в средствах: очернить память отца, оклеветать друзей для него ничего не значит. Но вот еще черта в его характере: он любит лгать и лжет на каждом шагу; но если ему приходится лгать по нужде, ex officio, им овладевает неприятное чувство, похожее на укор собственного сознания. Так, перед самою казнию, увидев возможность избавиться от петли, он говорит сам себе:

"Только ужь лгать мне прийдется, как я не лгал еще с роду!"

что ей труднее не поверить, чем поверить. Он художник по своей натуре, и этот артистический элемент проявляется во всех его проказах и плутнях. Он с самого начала так ведет свои проказы, что непременно к концу разъиграет в каждой из них маленькую драму с заранее-задуманной развязкой и непременно с эффектом. Все его похождения с волком, с медведем, с котом носят на себе этот характер. Даже собравшись умертвить зайца в то время, как заманил его к себе в гости с проводов своих в пиллигримство, он не мог сделать этого просто: ему непременно нужно было среди разговора с женою, так, будто мимоходом, покоситься на зайца и сказать, что вот де-скать король мне дал его на расправу, так я с ним сейчас разделаюсь, и потом уже, когда заяц смутился, растерялся, напасть на него и перекусит ему горло. Чувствуя свое превосходство над всеми со стороны ума и характера, он очень-хорошо знает, что он подлец и почему он подлец; но от частых уверений в своей честности и любви к правде, ему случается иногда самому умилиться и поверить себе, что он честнейший человек в мире, и за правду готов на смерть идти. Когда король не поверил-было сначала его сказке о кладе, он, только-что избавившийся от казни, с петлею еще на шее, обиделся и дерзостью ответил королю на его сомнение.

Но за то в домашней своей жизни, в своем углу, единственном месте, где ему дозволили обстоятельства принимать человеческий образ, каким нежным супругом, каким чадолюбивым отцом является этот отъявленный мошенник, этот всюду безчинствующий плут и мерзавец! Так, в третьей главе он прощается с женою; так, в седьмой, угощая у себя барсука, с отеческим самолюбием хвастается он своими детками, рассказывает их ранние подвиги и потом ночью, томимый страхом, неизвестностью и безсонницей, приходит к жене, просит ее, чтоб она не пугалась, говорит, что ему необходимо снова идти к королю: если она в его отсутствие услышит что про него, то пусть обращает в хорошую сторону и не верит злым слухам. Наконец, Рейнеке глубокий сердцеведец, и - что всего более поражает своею художественностью в поэме - говорит с каждым лицом его же понятиями, его же языком. С медведем, с волком, с бараном, с барсуком особенно - у него своя речь, характер которой вытекает именно из полного сознания, с кем имеет он дело. С королем он говорит несколько торжественно, убедительно и сильно. С королевой он настоящий придворный, как-будто весь свой век жил при дворе, осмеливается даже на любезность, шуточки и потому очень ей нравится.

сгруппированы около главного лица поэмы. Король великодушен и добр, в-следствие сознания своего могущества и силы; но по высоте, недоступности своего положения, он в то же время совершенно не знает людей, весьма-легковерен и безпрестанно вдается в обман. Королева вполне женщина и во всем верна своей женской натуре. Так, на-пример, раз заступившись за Рейнеке, она, не взирая на его измену, не перестает за него заступаться. Характеры медведя, волка, кота, барсука, обезьяны, зайца и прочих зверей все до одного глубоко концепированы и поразительно верны.

Перевод сделан мною по возможности подстрочно. Собственные имена я оставил те же, кроме двух-трех имен, которые вполне переводятся на русский; так, на-пример, Wackerlos (Трусик), Henning (Курогон), и др.