Рейнеке-лис.
Первая песнь

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Рейнеке-лис. Первая песнь (старая орфография)

ПЕРВАЯ ПЕСНЬ.

Троицын день наступил, праздник веселый; оделись

В новую зелень леса, поля запестрели цветами;

На холмах и в долинах, в рощах, лесах и кусточках

Зачали бойкую песнь вновь-ободренные пташки;

Каждая нива дышала сладким цветов ароматом.

Празднично, весело небо и пестро земля красовались.

Нобель, король, двор созывает; и вот все васаллы

Шумно идут на клич; много особ знаменитых

С разных сторон и концов идут по разным дорогам:

Лютке, журавль, и сойка Маркарт, народ все почтенный.

Дело в том, что король с баронами всеми своими

Двор на славу задумал держать, и вот их сзывает

Всех до единого вдруг от мало и до велика.

Всем налицо быть велел! и все же один не явился -

Рейнеке-Лис шельмец! В-следствие разных проделок,

Разных буянств и безчинств, он от двора отстранялся.

Как нечистая совесть света дневного боится,

Так боялся и Лис собранья особ знаменитых.

Все-то с жалобой шли, всех-то обидел разбойник,

Первый волк, Изегрим, жалобу подал; с роднею

Всею своей и друзьями, со всем кумовством и знакомством

Он к королю подступил и молвил правдивое слово:

Мудрый король-государь! вас утруждать я решился.

Мудры вы и велики, даруете каждому право,

Каждому милость: так сжальтесь над бедным васаллом, который

Терпит от Рейнеке-Ли'са всякий срам и безчестье.

Пуще жь всего вы сжальтесь над тем, что безстыдник позорит

Часто супругу мою и всех детей перепортил.

Ах! он их кАлом обмазал, острою нечистью облил,

Так-что трое малюток дома больны слепотою.

Правда, об этих злодействах давно уже мы совещались,

Даже и день был назначен для разсмотренья всех жалоб,

Он и к присяге готов был идти, да вдруг и раздумал,

И в свою крепость скорее убрался. Это известно

Всем почтенным мужам, которые здесь собралися.

О! государь наш, всех притеснений, что плут мне готовит,

Не перечислить в словах многие дни и недели.

Еслиб все полотно, сколько ни делают в Генте,

Обратилось в пергамент, на нем и тогда не упишешь

Только безчестье жены сильно гложет мне сердце;

И отомщу жь за него я - будь ужь там после что будет.

Только-что Изегрим с видом унылым и мрачным окончил,

Подбежала собачка, по имени Трусик, и стала

С королем по-французски бойко, красно изъясняться -

Как все бедняла она и как у ней только остался

Ломтик один колбасы, запрятанный где-то далеко;

Да и тот Лис украл! Тут разсердившись воспрянул

Гинце, кот, и сказал: мудрый король-повелитель,

Кто жь здесь более вас пенять на разбойника в праве,

Я говорю вам, кто жь в этом собраньи, молод ли, стар ли,

Шельмеца не страшится больше, чем вас, государя?

Трусик же вздор говорит все, просто не стоит вниманья,

Много ужь лет протекло с-тех-пор, как это случилось:

Мне, не ему колбаса-то принадлежала; тогда же

С жалобой мне должно было б явиться. Я на охоту,

Помню, пошел раз; да на дороге разсматривать начал

Мельницу ночью, а мельник-то спал; вот я и подтибрил

Колбасу у него, ужь лучше признАюсь, и если

Трусик ею владел, то мне он будь благодарен.

Нам они не помогут: довольно, что зло хоть открыто.

Он убийца и вор! Смело я то подтверждаю;

Знают все здесь, что он способен на всякую пакость.

Все равно для него, еслиб наше дворянство,

Да и сам наш король добра и чести лишились;

Был бы рад тому даже, когда б через это достался

Как-нибудь подлецу ломтик жирной индейки.

Нет, ужь вам разскажу я, как вчера он жестоко

С зайцем Косым поступил; вот сам он стоит перед вами,

Смирный, святой человек! Рейнеке-Лис притворился

Кротким и набожным вдруг, и стал его разным обрядам,

Ну, и всему, поучать, что нужно знать капеллану;

Вот и уселись друг против друга и начали Credo.

Только и тут не оставил старых проказ нечестивец;

Не взирая на мир и всюду пропуск свободный,

Он Косого схватил в острые когти и начал

Мужа святого таскать. По улице тут проходил я;

Слышу - песнь началась, да вдруг и окончилась тут же.

Диво взяло меня; когда жь подошел я поближе,

Ли'са тотчас узнал; за ворот зайца держал он

Не проходил я. Он сам вот здесь на лицо. Посмотрите

Язвы какие на бедном, богобоязливом муже,

Муже, которого, право, грешно обижать понапрасну.

И не-уже-ль, государь, и вы, господа, перенесете,

Что над миром так дерзко стал издеваться разбойник?

О, тогда вы, государь, и ваше потомство упреки

Будете слышать от всех, кто сколько-нибудь любит правду.

Изегрим также тут начал: Все это весьма справедливо;

Нам не дождаться пути от Рейнеке! О, еслиб умер

Он ужь давно. Лучшеб то было для всех мирных граждан;

Если же даром все это пройдет ему, то он скоро

Многих с ума посведет, слово мое помяните!

Гримбарт, ли'сов племянник, слово повел тут и жарко

Дядю стал защищать против всех обвинений.

ДЮ, господин Изегрим! пословица ведь справедлива:

Вражий язык не на пользу. Так дяде речь бранная ваша

В прок не послужит, мы знаем. Но это пустое. Когда-бы

Он был здесь при дворе, да если бы милостью царской

Так же, как вы, наслаждался, то скаяться вам бы пришлося

Как за бранные речи, так и за старые сказки.

Лучше скажите вы нам; ведь многим здесь лицам известно,

КЮк в союз-то вошли вы друг с другом и клятву-то дали

Жить, как товарищам вместе. Это стоит рассказа:

Дядя зимою за вас не мало беды натерпелся.

ехал по улице с возом, рыбой набитым, крестьянин;

Это вы и пронюхай; страшно вам захотелось

С воза товару отведать; а денег-то не было с вами.

Вот и начни вы умаливать дядю; послушался дядя,

Лег на дороге и мертвым прикинулся. Смелую штуку

Дядя съиграл, перед Богом! Чуть не до рыб ему стало.

Вот подъехал крестьянин, видит в рытвине дядю,

Мигом меч вынимает, хочет рубнуть он по дяде;

Но хитрец хоть бы глазом, лежит-себе, будто мертвый;

Поднял крестьянин его, бросил на воз и заране

Мысленно стал веселиться, что штука такая попалась.

Вот что для вас, Изегрим, дядя мой сделал. Крестьянин

Дальше поехал, а Рейнеке с воза сбросил всю рыбу.

Волк же за ними все крался, рыбу путем пожирая,

ехать наскучило дяде; он приподнялся и спрыгнул

С воза тихонько и рыбки тоже задумал покушать.

Треснуть пришлося с натуги. И рыбы ужь не было больше;

Косточки только валялись и другу он их предлагает.

Вот и другая проделка! так, как была, разскажу вам.

Рейнеке где-то проведал, что есть у крестьянина туша

Свежая, жирная; вот он волку о том и промолвись;

Вместе пошли они, дружно условясь добычу и горе

Честно делить пополам. Но на дядину долю

Только опасность досталась; сам и в окошко-то лазил,

Сам с натугой большою волку он сбросил добычу;

Тут, к-несчастью, собаки со всех сторон налетели,

Дядю пронюхали как-то и зло ему шкурку порвали.

Весь израненный он от них убежал и съискавши

Волка, плакаться начал на лютую, горькую участь,

И попросил своей доли. Тот и скажи ему: славный,

Брат-куманёк, я кусочик оставил тебе, ужь спасибо

Скажешь мне за него; кушай себе на здоровье,

Да хорошенько гложи; а жиру-то сколько, дружище!

Ну, и принес он кусочик - распорку из дерева, вот-что!

Туша висела на ней в избе у крестьянина; сам же

Волк все жаркое пожрал, такой ненасытный и алчный.

Сами представьте себе. ДЮ, государь, штук подобных

Будет слишком за сотню, чтС волк смастерил с моим дядей!

Но об них я молчу. Потребуют дядю, так дядя

Сам защитит себя лучше. Но, государь-повелитель,

Я об одном лишь замечу. Все вы слышали вместе,

Вы, государь, и вы, господа, кЮк волк своей речью

Женнину честь неразумно сам поносил и позорил,

Между-тем, как горою стать за нее был бы должен.

Правда, семь лет и побольше, будет тому, как мой дядя

Сердце свое положил к стопам Гиремунды прекрасной;

Ночью то было, средь танцев; волка не было дома.

Я говорю, кЮк все было и мне потом стало известно.

Ласково, вежливо, нежно всегда с ним она обходилась;

Что же в этом худого? Она на него не пеняет,

По добру, по здорову живет - так что же он тАк расходился?

Будь он умнее, смолчал бы об этом и сраму не делал.

Дальше барсук говорил: и вот, хотьбы сказка о зайце -

Только пустые слова! Как-будто учитель не властен

Ученика наказать, если и глуп и ленив он?

Если мальчишек не сечь и шалости даром пройдут им,

Трусик туда же кричит, что вот, у него, за забором,

Ломтик колбаски пропал; ужь лучше б молчал он об этом:

Краденый был ведь кусок, слышали все мы про это;

КЮк привалило, так и ушло; и кЮк же тут станешь

Дяде пенять, что у вора он отнял добычу? Должны же

Люди высшого круга быть и строги и страшны

Всем ворам и воришкам. Даже, еслиб повесил

Трусика он, и тогда бы прав кругом он остался.

Но его отпустил он, пусть славит царя-государя;

Так-как смертью казнить довлеет одним государям.

Только, как он ни бился, сколько заслуг он ни делал,

А благодарности дядя ни от кого здесь не видел.

С самых тех пор, как нам возвестили мир королевский,

Он его и блюдет лишь. Жизнь свою изменил он,

ест только по-разу в день, живет одиноко, как схимник,

Плоть распинает свою, бичует себя ежедневно,

Молится, носит на теле голом своем власяницу

И ужь давно от дичины и пищи мясной отказался,

Как лишь вчера говорил мне знакомый, его посетивший.

ЗЮмок свой Малепартус он покинул и строит

Как побледнел от поста и других воздержаний,

В том вы сами, конечно, взглянув на него, убедитесь.

КЮк же ему повредят наветы врагов его лютых?

Только прийдет он сюда и всех их срамом покроет.

Только-что Гримбард окончил - к общему всех удивленью,

С родом своим появился петух Курогон. На носилках

Без головы и без шеи наседку несли за ним следом,

Звали ее Скороножкой; была она лучшей наседкой.

Ах! и текла её кровь, пролитая Лисом безпутным!

Пусть же король все улышит! Вот, к королю подступает

Храбрый петух Курогон с лицом, омраченным печалью;

Два петуха за ним следом также печальные идут.

Звался Оралом один, и лучше его не нашли бы

Между Парижем и Гентом; другой был немного поменьше,

Именем был Запевало, тоже гладкий парнище;

Оба несли по зажженной свече, и братьями были

Умерщвленной жены, и звали они на убийцу

Все проклятия Неба! Несли же носилки другие

Два петуха помоложе, и вопли их слышались всюду.

И Курогон тут промолвил: с жалобой к вам, государь, мы.

Все от Рейнеке-Ли'са, король-государь наш, мы терпим.

Только зима миновала и рощи, цветы и лужайки

Нас к веселью позвали, стал и я любоваться

Резвым потомством своим, что вдруг меня окружило.

Десять надежных сынков, да дочек с четырнадцать были

Мне утешеньем; жена, наседка чудесная, в лето

Вывела всех их одна и всех возрастила на славу.

Гладкие были такие все и довольные; пищу

В безопасных местах себе они находили.

Двор наш был монастырский, с высокой и крепкой оградой,

Шесть огромных собак жили в дому вместе с нами,

Наших детей полюбили и бдели над ними. Но Ли'са,

Видно, досада схватила, что мы живем понемножку,

Счастливы все и его сетей и проказ избегаем.

Все, бывало, он бродит ночью у стен, да в вороты

В тихомолку глядит; но, к-счатью, собаки узнали,

Он на утёку, но как-то оне его изловили

И, если правду сказать, его потрепали маленько;

Но таки-спасся, шельмец, и нас оставил в покое.

Слушайте жь дальше! не много спустя, он монахом приходит,

Вашу печать на письме; а в письме я читаю,

Что мир прочный зверям и птицам вы объявили.

И говорить он мне начал: будто он в схиму постригся,

Будто дал он обет от всех грехов отмолиться,

Будто он кается в них. Так нХ за чем больше бояться

Всем нам его. Он поклялся от мяса совсем отказаться.

Мне и клобук показал он, дал посмотреть и нарАмник.

Даже свидетельство вынул от одного он приора,

И, чтоб совсем убедить, показывал мне власяницу,

Встал потом и промолвил: Бог да хранит вас, сердечных!

Мне еще много сегодня дел предстоит! Да прочесть мне

Нужно ныньче еще и септы и ноны и веспер.

И, уходя, он молитвы читал, а сам уже думал,

КЮк бы ввести нас в погибель и нас доканать беззащитных.

Я же с радости стал своим говорить о счастливой

Вести в вашем письме, и были все тому рады.

Рейнеке схимником стал, так, стало-быть, нИчего больше

Нам бояться за жизнь. Я вышел со всеми своими

Но мы раскаялись вскоре. Он в кустах притаился;

Прыгнул, разбойник, и, двери нам собой заслоняя,

Лучшого сына схватил и с ним поминайте как звали.

Все погибло для нас с-тех-пор, как нас он отведал -

Начал за нами гоняться и ни собаки, ни люди

Нас не могли защитить от козней его богомерзких.

Так потаскал у меня почти всех детей он, разбойник;

Из двадцати только пять всего у меня и осталось,

Прочих он всех задушил. Сжальтесь над горем несчастных!

Он зарезал вчера лишь дочь мою, только собаки

Тело одно и спасли. Вот оно перед вами!

Он, кровопийца, то сделал... О! будьте к нам милосерды!

Тут промолвил король: ну, что жь ты, Гримбарт, нам скажешь,

Так-то постится твой схимник, так-то он плоть распинает!

Только бы год мне прожить, а он меня не забудет!

Но к-чему тут слова! Внемли, Курогон удрученный:

Бедной дщери твоей отдастся вся честь, что усопшим

Здесь подобает. По ней виргильи петь закажу я,

Тело с честью земле мы все предадим, и ужь после

На совете положим казнь за убийство такое.

Domino placebo хор затянул; литанию запели.

Мог бы я вам рассказать, кто у них лекцию пел там,

Кто респонзы тянул, да долго рассказывать будет.

Тело зарыли в могилу; на ней же поставили славный

Мраморный камень, чудесно отполированный; был он

В виде плиты обтесан и сверху надпись блестела:

"Дочь петуха Курогона, Скороножка-наседка,

Снесшая много яиц и доброй хозяйкой быть тщившись,

Здесь под сим камнем лежит, убитая Рейнеке-Ли'сом!

Свет да узнает, как с нею он поступил, душегубец,

И да оплачет ее". Вот как надпись гласила.

После того сам король всех мудрецов созывает,

Держит с ними совет, как наказать за убийство,

О котором и он и все лишь сейчас услыхали.

И на совете решили: отправить посла к лиходею,

Чтобы он волей-неволей предстал пред царския очи

В первый же день заседанья, когда все чины соберутся.

Браун-медведь был избран послом. К нему обращаясь,

Молвил Нобель-король: смотрите жь, Браун, старайтесь

Мне привести душегубца! Промаха только не дайте:

Будет обманывать, лгать. "Ужь не заботьтесь", ответил

Самонадеянный Браун: "ужь будьте покойны! а если

Он хоть раз меня на смех поднимет, вот, перед Богом!

Пусть провалюся сквозь землю, тАк ему отплачу я,

"