Фауст. Часть вторая. Действие первое. Автор произведения

Фауст лежит, утомленный, на цветущем лугу, в беспокойном сне. Сумерки. Над Фаустом парит хор прелестных малюток-духов.

Пение, сопровождаемое звуками эоловых арф.

В дни, когда весна сияет,

Дождь цветов повсюду льет,

Поле в зелень одевает,

Смертным радости несет, -

Крошек-эльфов дух великий

Всем спешит смягчить печаль:

Свят ли он иль грешник дикий,

Несчастливца эльфам жаль.

Вы, что сюда слетелись в рой свободный,

Исполните долг эльфов благородный:

Смирите в нем свирепый пыл борьбы,

Смягчите боль жестокую упрека,

Изгладьте память ужасов судьбы.

^[82] -

Не медлите ж! Слетясь со всех сторон,

Его склоните нежно к изголовью, -

Росою Леты^[83] брызните с любовью, -

Усталые расправит члены сон,

И день он встретит бодр и укреплен.

Итак, скорее подвиг свой начните:

К святому свету вновь его верните!

Хор эльфов (поодиночке, по два и по нескольку, чередуясь и соединяясь)

Теплый воздух безмятежен,

Тихо в зелени полян,

Сладок запах, и безбрежен

Легкий вечера туман;

Нашепчите ж мир ночлега,

Детским отдыхом маня,

И очам усталым нега

Ночь восходит, рассыпая

Сотни звезд по небесам;

Рой светил горит, мерцая,

Блещет здесь, сияет там;

Спят озер зеркальных воды;

Чисто небо; ночь ясна, -

И над тихим сном природы

Пышно царствует луна.

Пусть текут часы забвенья,

Грусть и радость устраня;

Близко время исцеленья, -

Верь же вновь сиянью дня!

По долине меж холмами

Тихо в зелени дерев,

И сребристыми волнами

Нива зыблет свой посев.

Посмотри: заря ясна!

Слабы цепи усыпленья, -

Сбрось же, сбрось оковы сна!

Меж медлительной толпою

Будь творцом отважных дел!

Всемогущ, кто чист душою,

Восприимчив, быстр и смел.

Чу! Шумят, бушуют Оры^[84]!

Шум их слышат духов хоры;

Новый день увидят взоры.

Чу! Скрипят ворота неба!

Чу! Гремят колеса Феба^[85]!

Сколько шуму вносит свет!

Трубный звук гудит и мчится,

Слепнут очи, слух дивится,

Лишь для смертных шума нет!

Поскорей к цветам спешите,

Скройтесь в листьях, в щели скал,

Чтоб вас шум не оглушал!

Опять ты, жизнь, живой струею льешься,

Приветствуешь вновь утро золотое!

Земля, ты вечно дивной остаешься:

И в эту ночь ты в сладостном покое

Дышала, мне готовя наслажденье,

Внушая мне желанье неземное

И к жизни высшей бодрое стремленье.

Проснулся мир - и в роще воспевает

Хор стоголосый жизни пробужденье.

Туман долины флером одевает,

Но озаряет небо предо мною

И глубь долин. Вот ветка выступает,

Не скрытая таинственною мглою;

За цветом цвет является, ликуя,

И блещет лист трепещущей росою.

О чудный вид! Здесь, как в раю, сижу я!

А там, вверху, зажглися гор вершины,

Вы прежде всех узрели, исполины,

Тот свет, который нам теперь сияет!

Но вот холмы и тихие долины

Веселый луч повсюду озаряет,

И ниже все светлеют очертанья.

Вот солнца диск! Увы, он ослепляет!

Я отвернусь: не вынести сиянья.

Не так ли в нас высокие стремленья -

Лелеют часто гордые желанья

И раскрывают двери исполненья, -

Но сразу мы в испуге отступаем,

Огнем объяты и полны смущенья:

Мы светоч жизни лишь зажечь желаем,

А нас объемлет огненное море.

Любовь тут? Гнев ли? Душно; мы страдаем;

Нам любо, больно в огненном просторе;

Но ищем мы земли - и пред собою

Завесу снова опускаем в горе.

К тебе я, солнце, обращусь спиною:

Теперь смотрю я с радостью живою;

Стремится он, дробящийся, гремучий,

На тысячи потоков разливаясь,

Бросая к небу брызги светлой тучей.

И между брызг как дивно, изгибаясь,

Блистает пышной радуга дугою,

То вся видна, то вновь во мгле теряясь,

И всюду брызжет свежею росою!

Всю нашу жизнь она воспроизводит:

Всмотрись в нее - и ты поймешь душою,

Что жизнь на отблеск радужный походит.

Входит император с блестящей свитой и садится на трон. Справа от него становится астролог.

Привет вам, други! Весь вполне

Вокруг меня мой двор собрался.

Мудрец со мной; куда ж девался

Дурак, мой шут, скажите мне?

Упал при входе и разбился.

Толстяк был поднят, унесен:

Не знаю - пьян иль умер он.

За ним другой - откуда взялся,

Не знаю - быстро протолкался.

Одет был очень пышно он,

Но безобразен и смешон.

Уж он пробрался до чертога,

Но алебарды у порога

Пред ним скрестила стража тут.

Да вот и он, наш смелый шут!

Мефистофель (входя и склоняясь перед троном)

Что ненавистно - и отрадно?

Что всяк и звать и гнать готов?

Что все ругают беспощадно,

Чтоб защищать в конце концов?

Кого ты звать не должен смело?

Что к трону путь найти сумело?

Что гнать само себя могло?

Довольно, шут, слова плести лукаво;

Твои загадки здесь некстати, право;

Загадки любы этим господам:

Им разгадай их; это будет нам

Приятней. Старый шут покинул сцену;

Пожалуй, стань сюда, ему на смену.

Мефистофель становится по левую сторону трона.

Вот шут другой - к другой беде!

Откуда он? Как он вошел?

Приелся прежний. Прежний где?

Тот бочка был, а этот - кол.

Итак, о други дорогие,

Привет! Сошлись передо мной.

Вы под счастливою звездой:

Хотели мы взглянуть на божий свет

Повеселей, от дел освободиться

И маскарадом пышным насладиться.

Помех, казалось, для веселья нет, -

К чему ж сошлись на скучный мы совет?

Сказали вы: «Так надо!» Покоряюсь -

И вот пред вами я теперь являюсь.

Как лик святых сияньем окружен,

Так добродетель высшая венчает

Чело владыки: ею обладает

Лишь он один, и всем он одарен;

Все, что народу нужно, любо, мило,

Нам божество в лице его явило.

Увы! К чему рассудка полнота,

Десницы щедрость, сердца доброта,

Когда кругом все стонет и страдает,

Одна беда другую порождает?

Из этой залы, где стоит твой трон,

Увидишь. Зло за злом распространилось,

И беззаконье тяжкое в закон

В империи повсюду превратилось.

Наглец присваивает жен,

Стада, светильник, крест церковный;

Хвалясь добычею греховной,

Живет без наказанья он.

Истцы стоят в судебном зале,

Судья в высоком кресле ждет;

Но вот преступники восстали -

И наглый заговор растет.

За тех, кто истинно греховен,

Стоит сообщников семья -

И вот невинному «виновен»

Твердит обманутый судья.

И так готово все разбиться:

Все государство гибель ждет.

Где ж чувству чистому развиться,

Что к справедливости ведет?

Готов и честный ниц упасть:

Судья, свою утратив власть,

Примкнет в конце концов к злодеям.

Рассказ мой мрачен, но, поверь,

Еще мрачнее жизнь теперь.

И нам нельзя откладывать решенья!

Средь этой бездны зла и разрушенья

И даже сан небезопасен твой.

Все нынче буйны, удержу не знают,

Теснят друг друга, грабят, убивают,

Не слушают команды никакой.

Упрямый бюргер за стенами

И рыцарь в каменном гнезде

Сидят себе, смеясь над нами,

И нас не слушают нигде.

Наемные роптать солдаты стали:

Упорно платы требуют у нас,

Они бы нас покинули сейчас.

Чего б себе они ни запросили -

Не дать попробуй: будешь сам не рад.

Мы защищать им царство поручили -

Они ж страну разграбить норовят.

Полцарства гибнет; если их оставят

Так буйствовать - пропала вся страна!

Хоть короли кой-где еще и правят,

Но никому опасность не ясна.

К союзникам толкнуться - мало прока;

Обещанных субсидий нет притока:

Казна у нас - пустой водопровод!

В твоих обширных, государь, владеньях,

Какие нынче господа в именьях?

Куда ни глянь, везде живет не тот,

Кто прежде жил; всяк нынче независим;

Мы смотрим, чтоб по вкусу мы пришлись им,

А подчинить ни в чем не можем их.

Что не осталось прав для нас самих;

От разных партий, как бы их ни звали,

Поддержки тоже нет на этот раз.

Хвала и брань бесплодны обе стали,

Бессильна их любовь и злость для нас.

Ни гибеллинов^[86] нет, ни гвельфов нет и следу:

Все спрятались - потребен отдых им.

Кто нынче станет помогать соседу?

Все делом заняты своим;

У золота все двери на запоре, -

Всяк для себя лишь копит: вот в чем горе!

А наш сундук - увы, нет денег в нем!

Беда и у меня: огромны

Издержки наши; как ни экономны,

А тратим мы все больше с каждым днем.

Для поваров, как прежде, нет стеснений:

Бараны, зайцы, кабаны, олени

Индейки, гуси, утки и цыплята -

Доход наш верный: шлют их торовато.

Все это есть; в вине одном нужда:

Где прежде горы полных бочек были

И лучших сборов лучший цвет хранили -

Все до последней капли истребили

Попойки вечные сиятельных господ.

Для них открыл и магистрат подвалы:

И вот звенят их чаши и бокалы;

Все под столом лежат, и пьянство все растет.

Я счет веду: платить за все ведь надо;

И ростовщик нам не дает пощады.

По векселям он вечно заберет

Изрядный куш на много лет вперед.

Давно у нас уж свиньи не жирели,

Заложен каждый пуховик с постели,

И в долг мы каждый подаем обед.

Император (после некоторого размышления, Мефистофелю)

Я? Никогда! Я вижу блеск чудесный,

Тебя и пышный двор. Сомненья неуместны,

Где нерушимо сам монарх царит,

Врагов своих могуществом разит,

Где светлый ум, и доброй воли сила,

И мощный труд царят на благо нам, -

Как может зло и мрак явиться там,

Где блещут эти чудные светила?

Мошенник, плут! Умен, хитер!

Он лжет бесстыдно! С этих пор

Я знаю, что нам предстоит.

А что? Проект он сочинит.

Везде своя нужда: таков уж белый свет!

Здесь-то, другое - там. У нас вот денег нет;

Здесь, на полу, кто находить их будет,

Но мудрость их из-под земли добудет.

В кусках, в монетах золото сверкает;

А кто его из бездны извлекает?

Дух выспренний, природой данный нам.

Природа, дух - таких речей не знают

У христиан; за это ведь сжигают

Безбожников: такая речь вредна!

Природа-грех, а дух есть сатана:

Они лелеют в нас сомненье,

Любимое сил адских порожденье.

Нет, здесь не то! Два рода лишь людей

Имеет государь в империи своей:

То божьих алтарей служители святые

И рыцари. Они хранят нас в бури злые;

Лишь в них себе опору трон найдет.

За то им земли государь дает.

Пустой толпы безумные затеи

Противостать пытаются порой,

Еретики и злые чародеи

Шуту они любезны свыше меры:

Душе преступной всех они милей.

И смеешь дерзкой шуткою своей

Ты омрачать возвышенные сферы!

О, как ученый муж заметен в вас сейчас!

Что осязать нельзя-то далеко для вас;

Что в руки взять нельзя-того для вас и нет,

С чем не согласны вы-то ложь одна и бред,

Что вы не взвесили - за вздор считать должны,

Что не чеканили - в том будто нет цены.

К чему ты эту проповедь читаешь?

Мне надоело это: перестань!

Здесь денег нет, - скорей же их достань;

Словами ж ты беды не уменьшаешь.

Достану больше я, чем кажется вам всем;

Все это хоть легко, но трудно вместе с тем.

Искусство нужно и уменье взяться.

В тот давний век, как массы дикарей

Губили жадно царства и людей,

Напора орд их человек пугался

И укрывать сокровища старался.

То было в мощный Рима век, давно;

Но и теперь немало так зарыто,

И все, что там лежит, в земле сокрыто,

Правительству принадлежать должно.

Да, хоть дурак, а рассудил он здраво!

Конечно, это государя право!

Вам ставит дьявол золотой капкан:

В преступный вас желает ввесть обман.

Чтоб провиант был у меня в запасе,

Я на обман даю свое согласье.

Солдат не спросит, где он деньги взял.

Иль я вам лгу? Что ж сомневаться много?

Вот вам мудрец: спросите астролога;

Как дважды два, он знает день и час.

Скажи, что видно в небесах для нас?

Плуты! Союз уж заключен:

Шут и авгур^[88] взошли на трон.

Вся песня та ж - сюжет избит.

Глупец велит - мудрец гласит.

Астролог (повторяя громко тихий подсказ Мефистофеля)

Как золото, нам Солнце свет свой льет;

Меркурий, вестник радостный, несет

Любовь и милость; благосклонный нам

Бросает взор Венера по утрам

И вечерам; Луны капризен вид;

Юпитер всех ясней всегда сиял;

Сатурн велик, а кажется нам мал.

Хоть, как металл, он низко оценен,

Но - если взвесить - полновесен он.

Да, коль сойдутся Солнца лик с Луной,

Сребро со златом, - это знак благой!

Все явится, что б пожелать ты мог:

Дворцы, сады, балы, румянец щек;

Ученый муж доставит это вам,

Исполнив то, что невозможно нам^[89].

Всю речь вдвойне как будто слышу я,

Однако трудно убедить меня.

Что мелет он

На старый тон?

Врет звездочет!

Алхимик врет!

Сто раз слыхал!

Опять и тут

Обманет плут!

Находке верить ли, не знает

Никто из них; дивятся все:

Один альравнов^[90] вспоминает,

Другой о черном бредит псе.

Тот трусит, тот смеяться хочет;

Но образумьтесь, верьте мне:

Когда в подошве защекочет

У вас иль зазнобит в спине,

То знайте, что на вас влияет

Природа силою своей:

Струя живая возникает

Из глубочайших областей.

Когда мороз знобит вам тело

И не сидится что-то вам^[91],

Вы в землю вкапывайтесь смело

Ух, тяжко! Что-то беспокоит

Меня. Рука, озябнув, ноет.

Мне что-то палец заломило.

А у меня в спине заныло.

По этим признакам, под нами

Лежат сокровища пудами.

Ну, к делу ж! Так ты не уйдешь отсюда!

Правдивость слов своих нам докажи

И нам места сокровищ укажи.

Свой меч и скипетр я сложу покуда

И к делу сам немедля приступлю.

Когда не лжешь, осуществлю я чудо,

А если лжешь, тебя я в ад сошлю.

Туда-то я дорогу твердо знаю.

Конечно, я всего не сосчитаю.

Что там лежит, на свет не выходя.

Златой сосуд порой зацепит плугом;

Порой селитры ищет он простой -

И видит слитки золота. С испугом

И радостью он бедною рукой

Старинные нам открывает своды.

Туда-то, в эти галереи, ходы,

В подземный мир, с киркой проникнуть рад

Искусный муж, преследуя свой клад.

В тех погребах сокровищ чудных груда:

Тарелки, чаши, золотые блюда

Везде рядами пышными стоят;

Что ни бокал - рубинами сверкает;

А из него испить кто пожелает,

Найдет в бочонке старое вино;

А обручи на бочке той старинной -

Поверите ль? - скрепляет камень винный.

А дерево истлело уж давно.

И чем та область мрака не богата!

Да, не одних каменьев там и злата

Но лишь мудрец их вынесет оттуда;

При свете видеть это все не чудо.

А мрак все тайной делает для нас.

К чему нам мрак, к чему нам тайны эти?

Что драгоценно - покажи при свете:

Кто плутовство во мраке уличит?

«Все кошки ночью серы», - говорит

Пословица. Даю приказ тебе я

Доставить те сокровища скорее!

Так сам возьми лопату, бур и лом,

И возвеличен будешь ты трудом,

Причем душою снова ты воспрянешь.

Златой телец предстанет вновь тогда -

И всех, себя и близких, без труда

Вновь украшать алмазами ты станешь,

А камни те, играя и горя,

И красоту возвысят и царя.

Смелей за труд! Скорей за исполненье!

Умерь, монарх, могучее стремленье:

Сперва окончить праздник свой решись!

За много дел ты сразу не берись:

Ведь заслужить сперва должны мы сами

Дары земли достойными делами.

Добра кто хочет, должен добрым быть;

Кто жаждет благ, тот должен дух смирить;

Кто алчет вин, тот у тисков трудися;

Кто ждет чудес, тот верой утвердися.

Прекрасно! Пустим празднества мы в ход,

А там - пускай суровый пост придет.

Итак, повеселей во что бы то ни стало

Отпразднуем теперь мы время карнавала!

Заслуг не видя, не истратит!

Имей вы камень мудрецов -

Для камня мудреца не хватит.

Здесь чего-то опущено к вящему моему сожалению.

Мой старый долг исполнить - представленье

Вам возвестить на предстоящий час -

Препятствует мне смутное волненье -

Влиянье духов; тщетно в этот раз

Чудесному, что ожидает вас,

Старался бы найти я объясненье.

Готовы кресла, стулья всем даны;

Сидит сам император у стены,

Роскошными картинами покрытой

Великих битв эпохи знаменитой;

А позади стоят ряды скамей;

На милое местечко с милым рядом;

Уселись все как следует и ждут.

Готово все: пусть духи к нам идут!

Начнись же, драма, как монарх велит;

Стена, раздвинься: дай на сцену вид!

Препятствий нет: здесь все послушно чарам!

И вот ковер, как скрученный пожаром,

Взвивается; раздвинулась стена,

И сцена нам глубокая открылась;

Волшебным светом зала озарилась -

На авансцену я всхожу.

Мефистофель (показываясь в суфлерской будке)

Должна

Здесь роль моя удаться, нет сомненья:

В подсказках черт - искусник без сравненья.

Так все поймешь, что я тебе шепну.

Вот силою чудесной перед нами

Явился древний храм. Он, как Атлант^[92] -

Державший небо на плечах гигант, -

Велик, массивен; длинными рядами

Стоят колонны крепкие: на них,

Пожалуй, можно возложить хоть гору.

Большому зданью прочную опору

Могла бы пара дать колонн таких.

Вот в чем античность! Это мне не любо:

По мне, все это тяжело и грубо.

Что дико, то за благородство чтут,

Великим - неуклюжее зовут!

Столбов и арок узких сочетанья

Мне более по вкусу бы пришлись:

Свод стрельчатый дух устремляет ввысь.

Почтите данный звездами нам час!

Рассудок пусть нам душу не стесняет:

Пусть свой полет волшебный исполняет

Фантазия, собой пленяя нас!

Пусть видит глаз, что дух желал без меры:

Все это невозможно, и как раз

Поэтому оно достойно веры!

Фауст поднимается на сцену с другой стороны.

Смотрите: вот явился наконец

Он, муж чудесный, в жреческое платье

Одетый; на челе его венец;

Он смелое исполнит предприятье!

Треножник с ним из бездны восстает, -

Я фимиама чувствую куренье…

Благословить великое творенье

Уж он готов, - теперь нас счастье ждет!

Вас, беспредельных, призываю ныне,

И все ж не одинокие! Вкруг вас,

Без жизни, лики жизни бесконечно

Парят и реют; все, что было раз,

Там движется, там есть и будет вечно!

Послушен вам созданий каждый шаг;

Их делите вы в дивном полномочье

Меж дня шатром и темным сводом ночи;

Одни живут средь жизни милых благ,

Других отважный вызывает маг;

Уверенно и щедро мир чудесный

Умеет он призвать пред взор телесный.

Ключом блестящим тронул он слегка

Треножник - вмиг покрыли облака

Всю сцену; ходят, носятся, клубятся,

Сливаются, расходятся, двоятся:

То духов рой. Как их игра чудна!

В движенье этом музыка слышна:

Воздушных звуков смесь и переливы

Звучит триглиф^[93], звучат колонны, свод,

И дивный храм как будто весь поет.

Туман расплылся. Мерными шагами

Вот юноша в пленительной красе

Выходит… Я умолкну: видят все,

Что здесь Парис^[94] прекрасный перед нами!

О, блеск цветущей силы молодой!

Румян, как персик, свеж, хорош собой!

Изящный ротик, пухленькие губы!

Пастух как есть, не принц из высшей сферы!

Чужды ему придворные манеры!

Да, он красив, когда он обнажен;

Он уж лежит! Невежливый какой!

Бранить - мужчин излюбленное дело!

При государе так развлечься смело!

Ведь он один, по пьесе!

И она

Здесь вежливой, приличной быть должна.

Он тихо засыпает.

Натурально

Храпеть начнет: ведь это так реально!

Так вот она! Спокоен я вполне:

Хоть недурна, но вовсе не по мне.

На этот раз - сказать я должен честно -

Мой слаб язык. О, как она прелестна!

Не описала б! Много воспевали

Красу ее, и перед ней едва ли

Способен кто спокойствие сберечь!

Блаженны те, кто ею обладали!

Своими ли глазами вижу я

Тебя, источник красоты волшебный?

Твоя ли жизни полная струя

Влилась мне в душу, как поток целебный?

Мой страшный поиск дивный плод мне дал:

Весь мир мне был ничтожен, непонятен;

Теперь, когда твоим жрецом я стал,

Впервые он мне дорог, благодатен,

Незыблем, прочен! Лучше пусть лишусь

Дыханья жизни, чем теперь решусь

С тобой расстаться? Образ тот туманный,

Что мне в волшебном зеркале сиял, -

Был только отблеск твой непостоянный,

О красоты роскошный идеал!

Тебе всю жизнь, все силы мощной воли,

Мою любовь и нежность отдаю!

Опомнись же, не выходи из роли!

Большого роста, дивно сложена,

Лишь голова мала несоразмерно.

Зато нога: смотрите, как крупна!

Видал принцесс я много: беспримерно

Она прекрасна, с головы до ног!

Ее ни с кем сравнить бы я не мог.

Вот с хитростью лукавой тихо, мерно

Идет к красавцу спящему она.

Как с ним она сравнительно дурна!

Он озарен сиянием богини!

Эндимион^[95]

Вот подошла к нему богиня… вот

Склоняется, его дыханье пьет…

Чу! Поцелуй! Счастливец! Как завидно!

Пред всеми! Ах, как это ей не стыдно!

Ужасный знак любви!

Да замолчи!

Дай призраку свободу, не кричи!

Проснулся он; она отходит… стала…

Глядит назад: я так и ожидала!

Я вижу все; но точно ли она

Елена, в том есть для меня сомненье:

Ведь видимость нас вводит в заблужденье;

Чтоб убедиться, книга мне нужна.

«Она была мила всем старцам в Трое», -

Сказал Гомер. Явление такое

Я сед, а все ж она мила и мне.

Уж он не мальчик: смелою рукою

Берет ее; противиться герою

Она не в силах; вот он наконец

Ее уносит…

Дерзостный глупец,

Назад! Не слышишь? Говорю тебе я!

Твоя ж ведь это глупая затея!

И так ход пьесы нам указывает весь,

Что похищение Елены будет здесь.

Как похищение? Но разве, силы полный,

Я возле не стою, отважен и могуч?

Я разве не держу в руке волшебный ключ,

Который вел меня сквозь мрак, туман и волны,

Сквозь ужасы пустынь? И вот вернулся я, -

Здесь смело с духами мой дух бороться будет

И в двух мирах себе двойную власть добудет!

Прекрасная была когда-то далека,

Недостижима мне - теперь она близка.

За дело же смелей! Мне дивный ключ поможет;

Спасу ее-тогда она моя вдвойне.

Вас, Матери, зову: вы помогите мне!

Кто дивную узнал, жить без нее не может!

Что хочешь сделать ты? Опомнись, Фауст!

С силой

Хватает он ее… Темнеет образ милый…

Вот, вот - он юноши касается ключом…

Беда! Пропали мы, сейчас сразит нас гром!

Громовый взрыв. Фауст падает. Духи исчезают в тумане.

Ну, вот вам и спектакль! Эх, право, предосадно!

Связаться с дураком и сатане накладно!

В настоящем издании из второй части «Фауста» исключен ряд сцен.

Здесь имеется в виду счет времени у древних римлян. Половина суток, от шести часов вечера до шести часов утра, они делили на четыре части, называемые вигилиями. В дальнейшем эти четыре срока названы Гёте условно: Serenade (вечер), Notturno (ночь), Mattutino (рассвет), Reveil (утро).

Лета (греч. миф.) - река забвения в подземном мире; от ее воды души умерших забывали о земных страданиях.

Гибеллины (итал.) - политическая партия сторонников императорской власти в средневековой Италии, враждебная папской партии гвельфов, отстаивавшей светскую власть папы.

Кастелян - В ведении кастеляна в средние века находились охрана замка и хозяйство.

Авгур - в древнем Риме жрец, гадавший по полёту птиц.

Темный смысл предсказания астролога станет понятен, если учесть, что каждая из семи известных в древности планет соответствовала определенному металлу: Солнце - золоту, Меркурий - ртути, Венера - меди, Луна - серебру, Марс - железу, Юпитер - олову, Сатурн - свинцу.

Альравны - уродливые фигурки, которые вырезывались из корня мандрагоры. Этим фигуркам приписывались волшебные свойства. По народному поверью, корень мандрагоры мог выкопать только черный пёс; человек, добывший корень мандрагоры из земли, тотчас же падал мертвым. Альравнами в германской мифологии назывались также злые духи.

По народному поверью, у человека, проходящего по земле, где зарыт клад, щекочет в подошве.

Атлант (греч. миф.) - титан, осуждённый Зевсом поддерживать небесный свод.

Триглиф (греч.) - орнамент в виде разных желобков, располагаемых группами по три под основою крыши в дорических храмах.

Эндимион (греч. миф.) - прекрасный юноша, охотник, возлюбленный Дианы (богини Луны и Охоты).

Дуэнья (исп.) - пожилая дама, сопровождающая девушку и наблюдающая за её поведением.

Автор:	Гёте И. В.
Категория:	Трагедия


Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница