Фауст. Часть вторая. Действие второе. Автор произведения

Когда он ее приподнимает и оглядывается назад, там виден Фауст, распростертый на старинной прадедовской кровати.

Лежи, несчастный! Вновь опутан ты

Любовной крепкой цепью не на шутку!

Кого Елена силой красоты

Сразила, тот надолго чужд рассудку.

Взгляну ли вверх иль вниз, сюда ль, туда ли -

Осталось все, как было, здесь и там;

Цветные стекла лишь мутнее стали

Да паутины больше по углам;

В чернильнице лишь высохли чернила,

Бумага цвет свой в желтый изменила,

На месте даже и перо лежит,

Которым Фауст, душу продавая,

Дал дьяволу свою расписку в том;

Вот даже крови капелька на нем

Еще видна, что выманил тогда я!

Перо такое не дается даром,

Оно приносит радость антикварам.

Вот старый плащ на вешалке старинной,

В котором так напыщенно и чинно

Я городил мальчишке разный вздор,

Который, может быть, долбит он до сих пор.

Опять не прочь я под твоей личиной,

Наряд сурово-теплый, роль сыграть

И, как доцент надутый, смело врать

С серьезною, непогрешимой миной:

Ученым людям это всем дано,

А черт ту роль уж не играл давно.

(Снимает меховой плащ со стены и встряхивает его, причем оттуда вылетают цикады, жуки и разные букашки.)

Патрон дорогой!

Летим мы, жужжим мы,

Знакомы с тобой!

В тиши понемножку

Плодил ты нас, друг, -

И тысячи ныне

Танцуют вокруг!

Коварство таится

В груди у людей:

В одежде их вошек

Откроешь скорей…

Тварь новая! Как я ей рад сердечно!

Да, только сей, так и пожнешь, конечно!

Еще встряхну хламиду - здесь и там

Вновь вылетают из нее букашки;

Летят туда, сюда, по всем углам

Попрятаться спешат мои милашки!

В коробки, что стоят давно в пыли,

В разбитую старинную посуду,

В глазные дыры черепа - повсюду!

Да, где хранится этот жалкий хлам,

Там как не быть сверчкам да червякам!

Ну что ж, покрой еще разок мне плечи, -

Пусть стану я учителем опять!

Но что мне в званье без почетной встречи?

Кто есть здесь, чтоб почтенье мне воздать?

(Тянет за звонок, который издает резкий, пронзительный звон. От этого звона содрогаются стены и распахиваются двери.)

Фамулус^[97] (идет колеблющимися шагами по длинному темному коридору)

Звуки страшные несутся,

Стены, лестницы трясутся!

В пестрых стеклах свет трепещет,

Словно молния там блещет!

Пол дрожит и гнутся доски,

Сверху целый дождь известки!

Двери с крепкими замками

Там - о, ужас! - исполином,

В платье Фауста старинном,

Кто-то встал… глядит, кивает!

Страх колена мне сгибает…

Ждать ли? В бегство ль обратиться?

Боже, что со мной случится?

Войдите! Вас зовут ведь Nicodemus^[98]?

Да, господин, я так зовусь! Oremus^[99]!

Ну, это вздор!

Как рад я, что меня

Вы знаете!

О да, вас помню я!

Вы все студент, хотя и поседелый,

Ученый муж корпит, своим трудом

Весь поглощен, - не может он иначе!

Так понемножку карточный свой дом

Он созидает; да еще притом,

Хотя б владел великим он умом,

Он до конца не справится с задачей.

Но ваш учитель - вот кто молодец!

Почтенный доктор Вагнер, всем известный,

В ученом мире первый он мудрец,

Авторитет имеет повсеместный.

Один в себе вместил все знанья он

И ежедневно мудрость умножает.

Зато его, сойдясь со всех сторон,

Рой жаждущих познанья окружает.

Он с кафедры один свет яркий льет;

Как Петр святой, ключами он владеет^[100].

Что в небесах, что на земле живет -

Все знает он, все объяснить умеет.

Всех мудрецов он славу посрамил,

Он то открыл, что для других есть тайна,

И даже имя Фауста затмил!

Почтенный муж, прошу я извиненья,

Что возразить решусь на ваши мненья.

В нем, право, нет о том и помышленья:

Он скромностью всегда был одарен.

Куда исчез, где находиться может

Великий муж, ума он не приложит:

Все только ждет, чтоб воротился он,

И молится об этом возвращенье,

Как о едином светлом утешенье;

И комната осталась взаперти,

С тех пор как Фауст вдруг исчез нежданно,

И ждет владельца прежнего; сохранно

В ней все - я сам едва посмел войти.

Но что за час чудесной перемены

Несут нам звезды? Даже сами стены

Как будто в страхе: лопнули замки,

А то и вы сюда бы не попали.

Но где же сам учитель ваш? Нельзя ли

Пройти к нему? Быть может, он бы мог

Прийти сюда?

Боюсь я: слишком строг

Его запрет; великим занят делом,

В немой тиши, по месяцам он целым

В своей рабочей комнате сидит.

Из всех ученых был он самым чистым,

А ныне смотрит сущим трубочистом.

Совсем теперь чумазым он глядит:

Глаза его распухли, покраснели

От раздуванья жаркого огня,

А нос, и лоб, и уши почернели;

Щипцами да ретортами звеня,

Он ждет открытия день ото дня.

Его удачу я бы мог ускорить.

Едва успел усесться я - и вот

Уж новый гость, знакомый мне, идет;

Но этот - молодого поколенья

И будет страшно дерзок, без сомненья.

Бакалавр^[101] (шумно приближаясь по коридору)

Двери настежь! Наконец-то

Есть теперь надежде место,

Что людская грудь живая

Здесь не будет, изнывая,

Чахнуть, гибнуть в этой гнили,

Точно заживо в могиле!

Эти стены и строенья

Накренились, ждут паденья;

Прочь уйти, а то, пожалуй,

Быть здесь страшному обвалу.

Дальше я туда ни шагу!

Что-то я теперь узнаю?

Здесь как раз - припоминаю -

Первокурсником невинным

Я внимал урокам длинным,

Бородатым веря слепо,

Вздору радуясь нелепо.

Что из книг старинных брали

И что знали - все мне врали,

Ничему не веря сами,

Жизнь лишь портя пустяками

И себе и мне. Однако -

Кто там в дымке полумрака?

Что я вижу? В том же длинном

Меховом плаще старинном

Он сидит, все тот же самый,

Как расстались с ним тогда мы.

Он тогда хитер был, ловок,

Я ж не мог понять уловок;

На него обрушусь смело!

Почтенный! Если волны мутной Леты

Не все еще понятья и предметы

Из вашей хмурой лысой головы

Умчали, не припомните ли вы

Ученика? Но ныне мыслью вольной

Он перерос лозу науки школьной;

Вы тот же все, каким я видел вас,

Но я совсем другой на этот раз.

Я вас ценил и в прежнем вашем виде.

Я рад, что вас мой звон сюда привлек.

В простой личинке, в нежной хризалиде^[102]

Уж будущий таится мотылек.

Вы в кружевном воротничке ходили

И в локонах кудрявых: как дитя,

Вы в том себе забаву находили;

Косы ж, насколько в силах вспомнить я,

Вы не носили. Ныне же, без лоска,

Резолютивен ваш отважный вид,

Но абсолютность все же вам вредит^[103].

Здесь то же место, ментор мой; но знайте,

Что время ныне стало уж не тем.

Двусмысленных речей не расточайте:

Ведь мы в других условиях совсем.

Легко юнца вам было озадачить,

Над мальчиком наивным свой язык

Потешить: труд был очень невелик;

Теперь никто не смеет нас дурачить.

Когда всю правду скажем мы юнцу,

Не угодим бесперому птенцу;

Впоследствии ж, когда промчатся годы,

На шкуре собственной узнает он невзгоды

И мнит, что сам он до всего дошел,

И говорит: учитель был осел.

И хоть один пример мне укажите:

Какой учитель только правду нам

В лицо открыто скажет, смел и прям?

Один прибавит, а другой убавит,

Тот с важностью, тот в шутках все представит,

А дети - верь подобранным словам.

Что ж, время есть всему: не так давно вы

Еще учились, ныне - вижу сам -

Вы и других учить уже готовы.

Прошло немного месяцев и лет -

И опытом изведали вы свет.

Ах, этот опыт! Дым, туман бесплодный;

Его ведь превосходит дух свободный!

Сознайтесь: то, что знали до сих пор,

Не стоило и знать совсем?

Я сам давно так думаю. Отсталый

Я был глупец и верил в пошлый вздор.

Вот этому я рад: в вас ум я замечаю.

Впервые старика неглупого встречаю!

Искал я клада не жалея рук,

А вырыл кучу мусора простого.

И ваша плешь - сознайтесь, милый друг, -

Ничем не лучше черепа пустого?

Ты, верно, сам, дружок, не сознаешь,

Как груб ты.

Вежлива у немцев только ложь!

Мефистофель (сидя в кресле на колесиках, все время подвигался на авансцену и теперь обращается к партеру)

Ни воздуха, ни света не дают.

Авось меж вами я найду приют?

Я нахожу весьма претенциозным,

Что люди, пережив известный срок,

Хотят быть чем-то, хоть ничем серьезным

Уже не могут быть: их век истек!

Ведь жизнь горит в крови, а в ком кипучей,

Чем в юноше, кровь свежая течет?

Живая кровь в нем силою могучей

Жизнь новую из жизни создает.

Все движется, все в деле оживает;

Кто слаб, тот гибнет, сильный - успевает.

Пока полмира покорили мы,

А вы как жили, старые умы?

Вы думали, судили, размышляли,

Да грезили, да планы составляли

И сочинили только планов тьмы.

Да, старость - просто злая лихорадка,

Как человеку стукнет три десятка,

Его клади сейчас хоть прямо в гроб.

Вас убивать бы, как пора приспела!

На это черт согласен будет смело.

Что черт? Лишь захочу - и черта нет!

Тебе подставит ножку он, мой свет!

Да, вот призванье юности святое!

Мир не существовал, пока он мной

Не создан был; я солнце золотое

Призвал восстать из зыби водяной;

С тех пор как я живу, стал месяц ясный

Вокруг земли свершать свой бег прекрасный;

Сиянье дня мой озаряет путь,

Навстречу мне цветет земная грудь;

Явились звезды в блеске их сиянья!

Не я ли уничтожил мысли гнет,

Сорвал тиски филистерства^[104], свободный,

Я голос духа слушаю природный,

Иду, куда свет внутренний влечет,

Иду, восторга полный! Предо мною

Свет впереди, мрак - за моей спиною!

Иди себе, гордись, оригинал,

И торжествуй в своем восторге шумном!

Что, если бы он истину сознал:

Кто и о чем, нелепом или умном,

В мозгу не появлялось до него?

Но это все нас в ужас не приводит:

Пройдут год, два - изменится оно;

Как ни нелепо наше сусло бродит,

(К молодым зрителям в партере, которые не аплодируют.)

Вы не хотите мне внимать?

Не стану, дети, спорить с вами:

Черт стар, и чтоб его понять,

Фамулус (лат). - ученый служитель при профессоре или лаборатории.

Oremus (лат.) - «Помолимся». Испуганный неожиданным появлением Мефистофеля и тем, что он знает его имя, Фамулус хочет сотворить молитву.

«Как Петр святой, ключами он владеет» - Апостол Пётр, по христианскому преданию, владеет ключом от рая.

Бакалавр - это тот самый ученик, которому Мефистофель в первой части «Фауста» давал коварные наставления. В грубом и самонадеянном молодом человеке нельзя узнать прежнего скромного и наивного юношу.

Эти слова Мефистофеля - пародия на учение философа-идеалиста Фихте, который утверждал, что мир не является объективной реальностью, а только плодом субъективного сознания. На это намекает и игра слов у Гёте: «Резолютивен (то есть чрезмерно решителен) ваш отважный вид, но абсолютность (то есть абсолютный субъективизм) всё же вам вредит».

Филистерство (нем.) - обывательщина, мещанство, пошлость.

Автор:	Гёте И. В.
Категория:	Трагедия


Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница