Ган Исландец.
Часть первая.
Глава XVI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ган Исландец. Часть первая. Глава XVI (старая орфография)

XVI

В 1675 году, то есть за двадцать четыре года до того времени, когда происходят описываемые нами события, вся деревня Токтре весело справляла свадьбу прелестной Люси Пельнир с рослым красивым парнем Кароллем Стадт. Правду сказать, они уже давно полюбили друг друга; и можно ли было не сочувствовать этим юным влюбленным, когда столько пылких желаний, столько мучительных надежд сменялись наконец блаженством!

Уроженцы одной и той же деревни, выросшие вместе на одних и тех же полях, часто в раннем детстве после игры Каролль засыпал на груди Люси, часто в юности после работы Люси отдыхала на руках Каролля. Люси была самая скромная, самая красивая девушка во всей стране, Каролль самый храбрый, самый славный юноша в округе; они любили друг друга и день, когда они впервые полюбили друг друга, соединялся в их воображении с первым днем их жизни.

Но брак их произошел не так легко, как явилась любовь. Тут замешались домашние разсчеты, семейные раздоры, препятствия со стороны родителей; целый год провели они в разлуке, и Каролль сильно тосковал вдали от Люси, а Люси много пролила слез вдали от Каролля, до того счастливого дня, когда они соединились, для того, чтобы отныне если тосковать или плакать, так вместе.

Каролль получил наконец свою Люси, избавил ее от страшной опасности. Однажды услыхал он крики, несшиеся из лесу. Разбойник, наводивший ужас на всех горцев, схватил его Люси и казалось намеревался ее похитить. Каролль отважно напал на это чудовище во образе человеческом, страшный рев которого был подобен реву дикого зверя. Да, он напал на того, на кого еще никто не осмеливался нападать; но любовь придала ему львиную силу. Он освободил свою возлюбленную Люси, возвратил ее отцу, а отец в награду отдал ее ему.

И так вот почему вся деревня праздновала союз этой парочки. Одна лишь Люси казалась мрачной. Правда никогда еще взоры её с большей нежностью не останавливались на её ненаглядном Каролле, но в этих взорах сквозила также печаль, и это обстоятельство среди общого веселья возбуждало удивление.

С минуты на минуту по мере того, как росло счастие её жениха, взоры невесты становились печальнее и озабоченнее.

- О, дорогая Люси, - сказал ей Каролль по окончании свяшенного обряда: - разбойник, появление которого приносит несчастие целой стране, составил мое счастие.

Заметили, что она поникла головой и не отвечала ни слова.

Наступил вечер. Новобрачные остались наедине в своей новой хижине, а танцы и веселье стали еще оживленнее на деревенской площади, как бы торжествуя блаженство супругов.

На следующее утро Каролль Стадт исчез. Несколько слов, написанных его рукою были доставлены отцу Люси Пельнир охотником Кольских гор, который встретил его до разсвета, блуждающим по берегу залива. Старый Вилль Пельнир показал записку пастору и синдику, от вчерашняго празднества осталось только уныние и угрюмое отчаяние Люси.

Эта таинственная катастрофа опечалила всю деревню, но тщетно пытались разгадать её тайну. Молитвы за упокой души Каролля огласили своды той самой церкви, где несколько дней тому назад он сам молил Всевышняго о своем счастии. Никто не знал, что привязывало к жизни вдову Стадт, но в конце девятого месяца её уединения и траура она родила сына и в тот же день деревня Голин погребена была под осколками скалы, высившейся над её хижинами.

Рождение сына не разсеяло мрачного горя матери. Жилль Стадт ничуть не походил на Каролля. Его суровое детство казалось предвещало жизнь еще более суровую. Несколько раз малорослый дикарь, в котором горцы, видевшие его издали, признавали знаменитого Гана Исландца, посещал уединенную хижину вдовы Каролля, и проходившие мимо нея в то время слышали стоны женщины, прерываемые рычанием тигра. На целые месяцы уводил этот дикарь с собой Жилля, потом снова возвращал его матери, еще более диким, еще более мрачным.

Вдова Стадт питала к своему ребенку странную смесь ужаса и нежности. Иной раз она сжимала его в своих материнских объятиях, как единственное существо, привязывавшее ее к жизни; другой раз она с отвращением отталкивала его от себя, призывая Каролля, своего дорогого Каролля. Никто в мире не знал какие муки испытывало её бедное сердце.

Жиллю исполнилось двадцать три года. Он увидал Гут Стерсен и влюбился в нее до безумия. Гут Стерсен была богата, он беден. Тогда отправился он в Рераасс, чтобы сделаться рудокопом и разбогатеть. С тех пор мать ничего не слыхала о нем.

Раз ночью сидела она за прялкой, доставлявшей ей пропитание, у едва мерцавшого ночника в хижине, стены которой - немые свидетели таинственной брачной ночи, - так же состарились, как и Люси в уединении и печали. С тревогой думала она о своем сыне, хотя его присутствие, столь сильно желанное, напомнит ей, а быть может и причинит новые огорчения. Эта бедная мать любила своего сына, несмотря на всю черствость его натуры. Да и могла ли она не любить его, вынеся для него столько страшных мучений!..

Поднявшись с своего места, она достала из старого шкафа распятие, заржавевшее в пыли. Одно мгновение она смотрела на него с мольбой, потом вдруг с ужасом отбросила от себя:

- Молиться! - прошептала она: - Как будто я могу молиться!... Несчастная! Ты можешь молиться только аду! Аду принадлежит твоя душа!

Она погрузилась в мрачное раздумье, как вдруг ктото постучал в дверь.

Это обстоятельство не часто случалось с вдовой Стадт, так как уже с давних пор, благодаря странному образу её жизни, в деревне Токтре сложилось мнение, что она знается с нечистой силой. Оттого никто не подходил к её хижине. Странные предразсудки того века и невежественной страны! Своими несчастиями она составила себе славу колдуньи, подобно тому, как смотритель Спладгеста прослыл колдуном за свою ученость!

- Неужели это вернулся мой сын? Неужели это Жилль! - вскричала она, бросаясь к двери.

Увы! Надежда её не сбылась. На пороге двери стоял малорослый отшельник, одетый в грубую шерстяную рясу с опущенным на лицо капюшоном, из под которого виднелась только черная борода.

- Святой отец, - спросила вдова: - что вам нужно здесь? Вы не знаете в какое жилище вы забрели.

- Неужели! - возразил хриплый, слишком знакомый голос.

- О!.. - вскричала вдова и закрыла лицо руками.

- Это что такое? - закричал малорослый: - В двадцать четыре года ты не привыкла к мужу, на которого должна будешь смотреть всю вечность?

- Вечность!.. - пробормотала она с ужасом.

- Слушай, Люси Пельнир, я принес тебе вести о твоем сыне.

- О моем сыне! Где же он? Зачем он не пришел сам?..

- Он не может.

- Но говорите же, - вскричала она: - благодарю вас, увы! Вы тоже можете принести мне радость!

- Я действительно принес тебе радостную весть, - продолжал малорослый глухим голосом: - ты слабая женщина и я изумляюсь как могла ты произвести на свет такого сына! Радуйся же! Ты опасалась, что твой сын пойдет по моим следам: теперь не бойся этого.

- Как! - вскричала мать, вне себя от восторга: - Мой сын, мой возлюбленный Жилль переменился?

С мрачной усмешкой смотрел отшельник на её радость.

- О, он совсем переменился, - сказал он.

- Так зачем же он не спешит в мои объятия? Где вы видели его? Что он делает?

- Он спит.

Увлеченная радостью, вдова не примечала ни зловещого взора, ни страшной насмешки слов малорослого.

- Зачем же вы не разбудили его, зачем не сказали ему: Жилль, иди к твоей матери?

- Он крепко спит.

- О! Когда же он придет? Скажите мне, умоляю вас, скоро ли я увижу его?

Ложный отшельник вытащил из под полы рясы чашу странного фасона.

- Ну, вдова, - сказал он: - пей за скорое возвращение твоего сына!

Мать вскрикнула от ужаса. Это был человеческий череп. В страхе отступила она и не могла выговорить слова.

- Нет, нет! - закричал вдруг малорослый страшным голосом: - не отвращай твоих взоров, смотри. Ты спрашивала скоро ли вернется твой сын?.. Смотри, говорю тебе! Вот все, что от него осталось.

При красноватом свете ночника он поднес к помертвевшим губам матери голый, высохший череп её сына.

Столько уже бедствий истерзали душу несчастной женщины, что это новое горе не могло ее доконать. Она устремила на свирепого отшельника пристальный, тупой взгляд.

- Умирай, если хочешь!.. Но, Люси Пельнир, вспомни Токтрейский лес, вспомни день, когда демон, завладев твоим телом, отдал душу твою аду! Я демон, Люси, а ты моя супруга на веки! Теперь умирай, если хочешь!

В этой стране предразсудков и суеверий, существовало поверие, что нечистая сила является иногда в людской среде, чтобы сеять в ней преступления и бедствия. Такою ужасною славою пользовался один из знаменитых разбойников, Ган Исландец. Было также поверие, что женщина, сделавшаяся, чрез обольщение-ли, или насильно, жертвою этого демона в образе человеческом, непреложно обрекается за это несчастие делить с ним проклятие.

События, о которых отшельник напомнил вдове, казалось возбудили в ней мысль об этом.

- Увы! - сказала она печально: - я не могу даже избавиться от существования!... Но в чем виновата я? Возлюбленный Каролль, тебе известно, что я невинна. Что может сделать слабая девушка против насилия демона!

Глаза её сверкали безумием, безсвязные слова казалось происходили от конвульсивного подергивания губ.

- Да, Каролль, - продолжала она: - с того дня я лишилась чистоты и невинности, а демон еще спрашивает меня, помню ли я этот страшный день?. . Дорогой Каролль, я никогда не изменяла тебе; ты пришел слишком поздно; я была его прежде, чем стала твоею, увы!... Увы!. И за это я обречена на вечные мучения. Нет, я не соединюсь с тобой, с тобой, которого оплакиваю. Что принесет мне смерть? Я пойду за этим чудовищем в мир подобных ему существ, в мир окаянных грешников! Но что сделала я? Мои несчастия в этой жизни вменятся мне в преступления в жизни будущей.

Малорослый отшельник смотрел на нее с торжествующим победоносным видом...

- Ах! - вдруг вскричала она, обращаясь к нему: - О! Скажите мне, не страшное ли это сновидение, которое нагнало на меня ваше присутствие? Вам известно, что со дня моего падения, все роковые ночи, когда дух ваш посещал меня, отмечены для меня нечистыми помыслами, страшными снами, ужасающими видениями.

- Опомнись, женщина. Что ты не спишь, это так же верно, как верно то, что Жилль умер.

Воспоминание о прежних бедствиях как бы подавило в матери впечатление нового горя; последния слова снова вернули ее к действительности.

- Мой сын! О! Мой сын: - вскричала она с таким выражением, которое тронуло бы всякое другое существо, кроме злодея, слушавшого ее: - Нет, он вернется, он не умер! Не может быть, чтобы он умер.

- Ну, иди спроси Рераасския скалы, которые задавили его, спроси Дронтгеймский залив, который принял его тело.

Мать упала на колени, застонав:

- Боже! Великий Боже!

- Молчи, раба ада!

Несчастная умолкла. Он продолжал:

- Не сомневайся в смерти твоего сына. Он наказан за то, в чем провинился его отец. Он допустил, чтобы взгляд женщины смягчил его гранитное сердце. Я, я обладал тобой, но никогда не любил тебя. Злая судьба твоего Каролля перешла на него... Наш сын был обманут невестой, ради которой пожертвовал своей жизнью.

- Умер! - прошептала она: - умер! Так это правда?.. О, Жилль! Плод моего несчастия, зачатый в ужасе, рожденный в скорбях! В младенчестве ты терзал мою грудь; в детстве никогда не отвечал ты на мои ласки и объятия; все время ты избегал и отталкивал твою мать, твою одинокую, покинутую всеми мать! Ты старался заставить меня забыть прошлые бедствия, только причиняя мне новые огорчения; ты покинул меня для демона, виновника твоего рождения и моего вдовства; никогда, в течение долгих лет, Жилль, ты ничем не порадовал меня; а между тем теперь твоя смерть причиняет мне невыносимые муки, воспоминание о тебе кажется мне чарующим утешением!..

Голос её порвался. Она горько зарыдала, закрыв голову черным шерстяным покрывалом.

- Слабая, малодушная женщина! - пробормотал отшельник: - Подави свою скорбь, - закричал он громким голосом: - я уже утешился в своей. Слушай, Люси Пельнир, пока ты оплакиваешь своего сына, я уже начал мстить за него. Его невеста изменила ему для какого то солдата Мункгольмского гарнизона. Весь полк погибнет от моей руки... Смотри, Люси Пельнир.

Оттянув рукава своей рясы, он протянул вдове свои безобразные окровавленные руки.

Потом вдруг как бы пораженный каким-то воспоминанием, он спросил:

Вдова молчала, подавленная поразившим ее несчастием.

- Ну! - продолжал он с диким хохотом: - Нема и недвижима! Так ты и не женского отродья! Люси Пельнир! - тряхнул он её руку, чтобы заставить слушать себя: - разве мой гонец не принес тебе запечатанную железную шкатулку?

- А! Презренный! - закричал малорослый: - Презренный обманщик! Ну, Спиагудри, дорого же ты поплатишься за это золото!

Сбросив с себя рясу отшельника, он выбежал из хижины с воем гиены, почуявшей труп.