Бездна.
Глава IX

IX

На следующее утро Дюрталь проснулся, как и заснул, думая о ней. Он перебирал эпизоды, пережевывал предположения, приводил доказательства; он снова ставил себе вопрос: "Почему, когда я бывал у нее, она не показывала, что я ей нравлюсь? Никогда ни одного взгляда, ни одного слова, которые бы побудили меня на попытку сближения, придали мне смелости, зачем эта переписка? Ведь было так легко устроить, чтобы я пришел обедать, так просто подготовить случай, который свел бы нас у нее, или на нейтральной почве".

И он ответил себе: "Это было бы слишком по-обывательски! Она, быть может, опытна в таких вещах; она знает, что неизвестное будоражит человеческий ум и захотела зажечь лихорадкой мою душу, сделать ее беззащитной, прежде чем под своим настоящим именем начать наступление".

Если это так, надо признать, что она хитра на удивление. Но может быть, она, в конце концов, просто экзальтированный романтик или актриса; ее забавляет устраивать маленькие приключения, окружать обычные блюда возбуждающими аппетит соленьями.

А Шантелув, муж? Дюрталь подумал о нем теперь. Он, наверное, следит за женой, неосторожность которой облегчает ему слежку. И потом, как устроится она, чтобы прийти вечером, в девять часов, тогда как гораздо удобней, по-видимому, под предлогом прогулки в магазины или посещения ванн, навестить любовника после полудня или утром?

Этот новый вопрос остался без ответа; но понемногу он перестал и спрашивать себя; увлечение этой женщиной повергло его снова в то состояние, которое он испытал, когда страстно призывал незнакомку, представив ее себе по письмам.

Та совсем исчезла, он не помнил даже ее лица; госпожа Шантелув, какой она была на самом деле, не сливаясь ни с кем, не заимствуя чужих черт, захватила его целиком, раскаляла добела его мозг и чувства. Он безумно желал ее, ожидая обещанного завтра. "А если она не придет?" - спросил он себя. Мороз пробежал у него по коже при мысли, что ей не удастся ускользнуть из дому или что она захочет заставить себя ждать, чтобы возбудить сильнее.

"Следует успокоиться", - сказал он себе. Эта душевная пляска св. Витта вызывала беспокоящую его потерю сил. Он боялся, что, после лихорадочного возбуждения этих ночей, он в надлежащий момент окажется рыцарем печального образа!

"Не надо больше думать об этом", - продолжал он, отправляясь к Каре, где должен был обедать с астрологом Жевинже и Дез Эрми.

- Это отвлечет мои мысли, - бормотал он, поднимаясь ощупью в темноте на башню. Дез Эрми, услышав, что он идет, открыл дверь и бросил во мрак винтовой лестницы немного света.

Дюрталь, добравшись до площадки, увидел приятеля без сюртука, в одном жилете, завернутого в передник.

- Как видишь, я в жару творчества!

Он стерег кипящую на очаге кастрюльку, поглядывая на свои часы, повешенные на гвоздик, как манометр. Взгляд у него был быстрый и уверенный, как у механика следящего за машиной.

- Ну, - сказал он, приподнимая крышку, - смотри.

Дюрталь нагнулся и, сквозь облако пара, заметил на мелких волнах в горшке мокрую тряпку.

- Это и есть жиго?

- Да, голубчик, оно зашито в холст так плотно, что воздух туда не проникает. Оно парится в этом славном бурлящем наваре, куда я подбросил вместе с горстью сена, головки чесноку, кружки моркови, луку, мускатного ореха, лаврового листу и тимьяна! Ты мне скажешь свое мнение о нем, если... Жевинже не слишком заставит ждать себя, потому что жиго по-английски не выносит пережаривания.

Подошла жена Каре.

- Войдите, муж дома.

Дюрталь нашел его за уборкой книг. Они пожали друг другу руки; Дюрталь принялся наудачу перелистывать лежавшие на столе обтертые от пыли томы.

- Это технические сочинения, - спросил он, - о металле и отливке колоколов или об относящейся к ним части богослужения?

отливки колоколов уже три века, как в упадке; это основывается на том, что, особенно в Средние века, верующие, бросая в сплав драгоценности и благородные металлы, изменяли его состав; или на том, может быть, что литейщики не молятся больше святому Антонию Великому, пока бронза кипит в тигле. Не знаю, но колокола теперь все-таки работаются грубо; в их голосах нет личной души, их звуки одинаковы; они, словно безразличные и покорные наемники, тогда как прежде они были похожи на старых слуг, принадлежавших к семье, разделяющих с ней горе и радости. Но что до этого за дело духовенству и пастве? Преданные помощники культа ныне не представляют больше символов!

А в этом все. Несколько минут назад вы спросили, рассматриваются ли в этих книгах колокола с точки зрения богослужения; да, в большинстве подробно объяснено значение каждой их составной части; толкования просты и мало разнообразятся, в общем.

- А! Но каковы они?

- О! Если вам интересно, я в нескольких словах их вам изложу.

Согласно Гийому Дюран, твердость металла означает силу проповедника; удар языком о края выражает мысль, что проповедник должен бичевать сам себя, чтобы исправить свои собственные пороки, прежде чем упрекать других за их грехи. Баран или деревянная балка, к которой подвешивается колокол, самой формой своей представляет крест Христов, а веревка, которой некогда его раскачивали, аллегорически изображает знание писания, которое вытекает из самой тайны Креста.

Более древние знатоки литургии открывают нам почти такие же символы. Жан Белет, живший в XII веке, объявляет также, что колокол есть образ проповедника, но прибавляет, что его качания, когда он приведен в движение, учат, что священник должен то повышать, то понижать речь свою с целью сделать ее доступней толпам. Для Гуго де Сен-Виктора язык колокола есть язык священнослужителя, толкаясь о два края чаши он возвещает истины Ветхого и Нового заветов; наконец, если обратимся к древнейшему, быть может, из знатоков литургии, Амаларию Фортунату, мы найдем просто, что тело колокола означает уста проповедника, а ударник - язык его.

- Но, - сказал немного разочарованный Дюрталь, - это не... как бы сказать... неглубоко.

Дверь открылась.

- Как дела? - сказал Каре, пожимая руку Жевинже и знакомя его с Дюрталем.

Пока жена звонаря кончала накрывать на стол, Дюрталь рассматривал вновь прибывшего.

Это был маленький человек в черной мягкой фетровой шляпе, завернутый в синюю суконную накидку с капюшоном, как кондуктор омнибуса.

Его голова, вытянутая в длину, имела форму яйца. Гладкий, словно вылощенный череп, казалось, нарастал поверх волос, падавших на шею, жестких, похожих на волокна сухого кокоса; нос был искривлен, ноздри широкими камерами раскрывались над беззубым ртом, спрятанным в густых усах цвета перца с солью, такого же цвета была и бородка, удлинявшая короткий подбородок; при первом взгляде он вызывал мысль об рабочем-художнике, о гравере по дереву или о раскрасчике священных картин и благочестивых статуй; но если присмотреться дольше, понаблюдать его круглые серые глаза, очень сближенные у переносицы, почти косые, прислушаться к торжественному голосу, вглядеться в чересчур вежливые манеры, то приходилось спросить себя, из какой совсем особенной ризницы вышел этот человек.

Он разделся и оказался в черном сюртуке плотника, столяра. Золотая цепочка с передвижной пряжкой надетая на шею, терялась, извиваясь, в оттопыренном кармане старого жилета; но когда Жевинже показал свои руки, которые он любезно выставил, усевшись, и положил их на колени, Дюрталь смутился.

Толстые, огромные, испещренные рыжими пятнами, оканчивающиеся молочного цвета коротко обрезанными ногтями, они были унизаны громадными перстнями, камни которых занимали целый сустав.

При взгляде Дюрталя, уставившегося на его пальцы, он улыбнулся:

- Вы рассматриваете, сударь, эти драгоценные безделушки. Они составлены из трех металлов: золота, платины и серебра. На этом вот перстне - Скорпион, под знаком которого я родился; тот, с двумя соединенными треугольниками, один вершиной вверх, другой - вниз, представляет собой макрокосм, печать Соломона, великий знак; а вот этот маленький, - продолжал он, показывая дамское колечко с крошечным сафиром между двумя розочками, - это сувенир одной дамы, гороскоп которой мне очень хотелось составить.

- А! - произнес Дюрталь, немного удивленный его самодовольством.

- Обед готов, - сообщила жена звонаря.

Дез Эрми, освобожденный от передника, в своем плотно облегающем стан шевиотовом костюме, менее обыкновенного бледный, со щеками, порозовевшими от огня очага, придвигал стулья.

Каре подал суп и все замолчали, зачерпывая с краю тарелки менее горячую жидкость; потом мамаша Каре поднесла Дез Эрми знаменитое жиго, чтобы он его нарезал.

Оно было великолепного красного цвета, сочилось под ножом крупными каплями. Все пришли в восторг, попробовав плотное мясо, ароматизированное пюре из тертой репы, подслащенное белым соусом с каперсами.

также быть полезным Дюрталю, навел разговор на гороскопы.

Тогда Жевинже мог развернуться. Обычным самодовольным тоном, он заговорил о своих огромных работах, о шестимесячных вычислениях, необходимых для составления каждого гороскопа, об изумлении людей, которым он объявлял, что подобная работа не оплачивается назначаемой им ценой, пятьюстами франков.

- Но я не могу, однако, отдавать мои познания за гроши, - заключил он.

- Теперь сомневаются в астрологии, которую почитала древность, - снова начал он после небольшого молчания. - В Средние века она была тоже как бы святой. Взгляните, хотя бы, на портал собора Парижской Богоматери; три двери, которые археологи, не искушенные в христианской и оккультной символике, обозначают именами врат Суда, врат Богородицы, врат св. Анны или св. Марселя, изображают в действительности мистику, астрологию, алхимию, три величайшие науки средневековья. Теперь находятся люди, которые говорят: "Уверены ли вы, что светила имеют влияние на судьбу человека?" Но, господа, не входя в подробности, открываемые только адептам, почему это духовное влияние более странно, чем телесное влияние некоторых планет, Луны, например, которое они оказывают на органы женщины и мужчины?

Вы доктор, Дез Эрми, вам должно быть известно, что доктор Джилпин и Джексон на Ямайке, доктор Балфур в Восточной Индии установили влияние созвездий на человеческое здоровье. При изменениях Луны растет количество больных: острые пароксизмы лихорадки согласованы с фазами нашего спутника. Наконец, существуют же лунатики: убедитесь-ка в деревнях, когда больше всего сумасшедших! Но к чему служит желание уверить неверующих? - прибавил он с удрученным видом, разглядывая свои кольца.

- Мне кажется, однако, что астрология снова возрождается, - сказал Дюрталь, - два астролога, составляющих гороскопы, публикуются теперь рядом с секретными средствами на четвертой странице газет.

- Какой позор! Они не знают даже азбуки этой науки; это простые мошенники, желающие заработать таким образом; зачем и говорить о них, раз они не существуют! Впрочем, нельзя не сказать, что только в Америке и в Англии умеют установить план при рождении и построить гороскоп.

- Я очень опасаюсь, - сказал Дез Эрми, - что не только так называемые астрологи, но и все маги, все теософы, все оккультисты и каббалисты нашего времени ровно ничего не знают, те, кого я знаю, без сомнения полнейшие невежды и неоспоримые болваны.

- Это сущая правда, господа! Эти люди, по большей части, старые неудачники, фельетонисты и молодчики, желающие использовать в свою пользу вкусы публики, которую раздражает позитивизм! Они заимствуют у Элифаса Леви, грабят Фабра д'Оливе, пишут трактаты без всякого смысла, объяснить которые они и сами не в состоянии. Просто подумать нельзя без жалости!

- Тем более что они выставляют на посмешище науки, которые под грудами хлама, содержат, конечно, незамеченные истины, - сказал Дюрталь.

- Еще печальней то, - добавил Дез Эрми, - что, кроме простофиль и дураков, эти маленькие секты укрывают также ужасных шарлатанов и невероятных хвастунов.

- Пеладан, между прочим. Кто не знает этого горе-мага, этого паяца с Юга! - воскликнул Дюрталь.

- О! Этот...

- В общем же, господа, все эти люди не в состоянии добиться на практике какого бы то ни было эффекта; единственный в наш век, кто, не будучи ни святым, ни сатанистом, проник в тайну, - это Уильям Крукс.

И так как Дюрталь сомневался, казалось, в истинности явлений, сообщаемых англичанином, и объявил, что никакой теорией нельзя их объяснить, то Жевинже впал в пафос:

- Позвольте, господа, мы можем выбирать между различными, и смею сказать, очень определенными доктринами. Призрак или состоит из комбинации флюида, выделенного медиумом, находящемся в трансе и флюида присутствующих лиц, или в воздухе существуют бесплотные существа, изначальные, как их называют, которые проявляют себя при условиях приблизительно известных, или же, наконец, и это чистая спиритическая теория, явления вызываются вызванными духами мертвых.

- Я знаю это, - сказал Дюрталь, - и это внушает мне ужас. Я знаю также, что существует индусское верование в переселение душ, блуждающих после смерти. Эти невоплощенные души бродят до тех пор пока не воплотятся снова, и переходят из аватара в аватар до полной чистоты. Так вот, с меня довольно жить один раз; я предпочитаю ничто, дыру, всем этим метаморфозам, это меня больше утешает! Что же касается вызывания мертвых, то одна мысль о том, что лавочник с угла может заставить душу Гюго, Бальзака, Бодлера с собой разговаривать, вывела бы меня из себя, если бы я ей поверил. А! Нет, как ни отвратителен материализм, он все-таки менее подл!

- Спиритизм есть, под другим именем, та же древняя некромантия, вызывание духов, осужденная и проклятая церковью, - сказал Каре.

Жевинже взглянул на свои перстни, потом осушил стакан.

- Во всяком случае, - сказал он, - вы согласитесь, конечно, что эти теории небезнадежны, особенно теория изначальностей, которая, если исключить сатанизм, кажется самой правдоподобной и ясной. Пространство населено микробами; удивительно ли, что оно через край полно также духами и лярвами? Вода, уксус изобилуют крохотными животными, которых нам показывает микроскоп; почему же воздух, недоступный зрению и инструментам человека, не мог бы, как и другие стихии, кишмя кишеть более или менее телесными существами, более или менее созревшими зародышами!

- Может быть, потому кошки и смотрят вдруг с любопытством в пустоту и следят глазами за тем, чего мы видеть не можем, - заметила жена Каре.

- Друзья мои, - сказал звонарь, - вы забыли одну только доктрину, - единственную - доктрину церкви, приписывающей все эти необъяснимые явления сатане. Католицизм давно уже их знает. Ему нет надобности услышать о первых проявлениях духов, случившихся в 1847 г., насколько помню, в Соединенных Штатах, в семье Фокс, чтобы декретировать, что стучащие духи исходят от дьявола. Они бывали во все времена. Подтверждение вы найдете у св. Августина, которому пришлось послать священника, чтобы прекратить в приходе Иппон шумы, перевертывание вещей и мебели, сходные с теми, которые отмечает спиритизм. Так же и во времена Теодориха св. Цезарий освободил дом от посещавших его лемуров. Есть, знаете ли, два только царства - Божие царство и царство Диавола. А так как Бог далек от грязных интриг, то все они, оккультисты и спириты, волею или неволей отдаются дьяволу.

- Это не мешает, - возразил Жевинже, - спиритизму выполнить огромную задачу. Он овладел порогом неизвестности, разбил врата святилища. В сверхъестественном он совершил революцию, подобную той, которую в земном порядке произвел во Франции 1789 год. Он демократизировал искусство вызывания, он открыл целую новую дорогу; ему не хватало только знающих вождей, и он наугад, без знания, двигал духов добрых и злых; отныне в нем есть все; если можно так выразиться, в нем путаница тайны.

- Самое грустное во всем этом, - молвил, смеясь, Дез Эрми, - что ничего не видно. Я знаю, что бывали удачные опыты, но все те, при которых я присутствую, затягиваются и не удаются.

- Это неудивительно, - ответил астролог, намазывая на хлеб кисло-сладкое апельсинное желе, - первый закон, с которым надо считаться в магии и спиритизме, есть удаление неверующих, так как часто их флюид борется с флюидом ясновидящей или медиума.

- Но как же тогда убедиться в реальности явлений? - сказал Дюрталь.

Каре поднялся.

- Я через десять минут вернусь к вам. - Он надел свой широкий плащ, и звук его шагов затих на лестнице башни.

- Действительно, уже без четверти восемь, - пробормотал Дюрталь, взглянув на часы. На минуту в комнате воцарилось молчание. После общего отказа взять еще десерта, госпожа Каре сняла скатерть и покрыла стол клеенкой. Астролог вертел на пальцах свои перстни, Дюрталь катал шарик из хлебного мякиша, Дез Эрми, склонившись набок, вытаскивал из тесного кармана японский кисет и крутил папиросы.

Потом, когда жена звонаря пожелала сотрапезникам доброй ночи и удалилась в свою комнату, Дез Эрми принес спиртовую лампочку и кофейник.

- Не помочь ли тебе? - предложил Дюрталь.

- Да, если ты пожелаешь найти маленькие стаканчики и откупорить бутылки с ликерами, ты мне сделаешь одолжение.

Открывая шкаф, Дюрталь закачался, ошеломленный ударами колокола, потрясшими стены и с грохотом ворвавшимися в комнату.

- Если есть в комнате духи, они должно быть, совсем расплющены, - сказал он, ставя на стол маленькие стаканчики.

- Колокол рассеивает призраки и отгоняет демонов, - менторским тоном ответил Жевинже, набивая трубку.

- Послушай, - сказал Дез Эрми Дюрталю, - лей понемногу горячую воду на ситечко, а мне надо подбавить дров в печку; здесь холодает, у меня ноги замерзли.

Каре вернулся, задул фонарь.

- Колокол был в голосе сегодня, погода сухая, - он высвободился из своего шерстяного капюшона и пальто.

- Как он тебе нравится? - спросил Дез Эрми, тихонько обращаясь к Дюрталю, указывая на астролога, скрывшегося в дыму своей трубки.

- В состоянии покоя он имеет вид старой совы, а когда говорит, напоминает мне красноречивого и унылого репетитора.

- Один, - заметил Дез Эрми Каре показавшему над его стаканом кофе кусок сахара.

- Да, я погружен сейчас с этим человеком в убийства и разврат сатанизма.

- А, кстати! - воскликнул Дез Эрми. - Мы даже прибегнем по этому поводу к вашей высокой образованности. Только Вы можете дать моему другу разъяснения по наиболее темному вопросу сатанизма.

- По какому именно?

- Об инкубате и суккубате. Жевинже не сразу ответил.

- Это серьезней, - сказал он, наконец. - Мы здесь касаемся сюжета на другой лад, нежели спиритиз, опасного. Но вы уже изучали этот вопрос?

- Еще бы, лучше всего он знает, что мнения расходятся. Дель Рио, Боден, например, считают инкубов демонами мужского рода, соединяющимися с женщинами, а суккубов - демонами женского рода, которые занимаются делами плоти с мужчиной.

По их теории, инкуб берет семя, которое человек теряет во сне, и им пользуется. Так что сами собой являются два вопроса: во-первых, может ли родиться от такого союза ребенок; доктора Церкви считали такое рождение возможным и утверждали даже, что дети, рожденные таким образом, тяжелее других и, что они могут довести до истощения трех кормилиц, не пополнев сами; второй: как определить, кто является отцом ребенка - демон ли, соединившийся с женщиной или мужчина, семя которого было взято при этом. На это св. Фома отвечает, пользуясь весьма тонкими аргументами, что истинный отец есть не инкуб, а мужчина.

- По мнию Синистрари д'Амено, - заметил Дюренталь, - инкубы и суккубы не совсем демоны, но, скорее, духи животных, промежуточных между демоном и ангелом, из породы сатиров или фавнов, как их почитали язычники; что-то вроде домовых или кобольдов, каких заклинали в Средние века. Синистрари добавляет, что им незачем брать семя спящего человека, так как они сами обладают половыми органами и одарены способностью воспроизведения...

- Да, и больше нет ничего, - сказал Жевинже. - Геррес, такой сведущий и точный, быстро минует в своей "Мистике" этот вопрос, пренебрегает им даже, как это делает Церковь, впрочем, которая молчит, потому что не любит обсуждать этот вопрос и плохо смотрит на священника, им занятого.

- Простите, - вставил Каре, всегда готовый защищать Церковь, - она без обиняков высказалась против этих мерзостей. Существование инкубов и суккубов признано св. Августином, св. Фомой, св. Бонавентурой, Дени ля Шартрё, папой Иннокентием VIII и многими другими. Вопрос этот твердо разрешен и каждый католик принужден этому верить; он затрагивается и в Житиях Святых, если я не ошибаюсь; в легенде о святом Ипполите, Иаков Ворагинский рассказывает, как один священник, искушаемый нагим суккубом, бросил ему на голову свою епитрахиль, и перед ним оказался труп какой-то женщины, которую дьявол оживил, дабы соблазнить его.

- Да, - сказал Жевинже, глаза которого искрились, - Церковь признает суккубат, я с этим согласен; но дайте мне договорить, и вы увидите, что мое замечание имело свои основания.

- Вы, господа, хорошо знаете, - продолжал он, обращаясь к Дез Эрми и Дюрталю, - то, чему учат книги; но за сто лет все изменилось и если факты, которые я вам открою, превосходно известны Папской Курии, то большинство духовенства их совершенно не знает и, во всяком случае, ни в какой книге вы их не найдете.

В настоящее время не пустующее место инкубов и суккубов занимают чаще вызванные мертвецы, чем демоны. Иначе говоря, некогда, в случае суккубата, живое существо, которое ему подвергалось, было одержимо. При вызывании мертвых, которое к чертам демонизма прибавляет ужасные плотские черты вампиризма, нет больше одержимости в точном смысле слова, но это еще хуже. Церковь не знала более, что делать; надо было или молчать, или открыть, что вызывание мертвых, запрещенное еще Моисеем, возможно, а это признание было опасно, потому что делало доступным массам знание актов, которые теперь, благодаря тому, что спиритизм, сам того не зная, наметил дорогу, производятся несравненно легче, чем прежде.

Итак, Церковь промолчала. А Риму небезызвестно, однако, какое ужасающее развитие получил в наши дни в монастырях инкубат.

- Это доказывает, что воздержание в одиночестве трудно выносимо, - заметил Дез Эрми.

- Это доказывает скорее, что души слабы и не умеют более молиться, - сказал Каре.

- Как бы то ни было, но, чтобы вполне ознакомить вас, господа, с этой областью, я должен разделить существа, постигнутые инкубатом и суккубатом, на два класса.

Первый состоит из лиц, отдавшихся по доброй воле и непосредственно под власть духов. Такие лица довольно редки; все они кончают самоубийством или иной насильственной смертью.

Второй состоит из лиц, которых путем наговора подвергли посещению злых духов. Они чрезвычайно многочисленны, особенно в монастырях, которые осаждаются демоническими обществами. Обыкновенно жертвы кончают безумием. Дома сумасшедших через край полны ими. Врачи, даже большинство священников не сомневаются в причинах их безумия, но эти случаи излечимы. Один известный мне экзорцист спас многих порченых, которые бы без него рычали под секущими струями душей. Существуют окуривания, обдувания, заговоры, которые пишутся на листках нетронутого, трижды освященного пергамента и носятся в виде амулетов, они почти всегда избавляют в конце концов больного.

- Один вопрос, - спросил Дез Эрми, - принимает ли женщина посещение инкуба во сне или во время бодрствования?

Если, наоборот, женщина является жертвой колдовства, грех совершается или во время ее сна, или же когда она совершенно разбужена, но тогда она находится в состоянии каталепсии, мешающем ей защищаться. Могущественнейший из заклинателей нашего времени, лучше всех разработавший эту область, доктор теологии Иоганнес, говорил мне, что ему удавалось спасать верующих, которых без отдыха и перерыва в течение двух-трех дней насиловали инкубы.

- Да, я его знаю, этого священника, - сказал Дез Эрми.

- И акт происходит так же, как и в действительности? - спросил Дюрталь.

- И да и нет. Меня останавливает гнусность деталей, - сказал, немного покраснев, Жевинже. - Вы можете себе представить, господа, как должны сокращать жизнь подобные поступки, во всех смыслах умножающиеся.

- И вы уверены, что подобные факты существуют?

- Вполне.

- Но, послушайте, наконец, есть ли у вас доказательства? - рискнул Дюрталь.

Жевинже помолчал, потом:

- Дело слишком важно и я слишком много сказал, чтобы не пойти до конца. Я не галлюцинат и не сумасшедший. Так вот, господа, однажды я ночевал в комнате, где жил опаснейший из учителей современного сатанизма...

- Каноник Докр? - бросил Дез Эрми.

- Да, и я не спал, было светло, клянусь вам, что суккуб явился, волнующий и ощутимый, настойчивый. По счастью, я вспомнил избавляющие формулы, что не помешало... Наконец, я поспешил в тот же день к доктору Иоганнесу, о котором уже говорил вам. Он тотчас же и навсегда, надеюсь, освободил меня от наговора.

- Если бы я не боялся быть нескромным, я бы спросил, каков был суккуб, нападение которого вы отбили?

- Ну, он был как все нагие женщины, - сказал, запинаясь, астролог.

- Занятно было бы, если бы он потребовал от нее в подарок ее перчатки, - сказал себе Дюрталь, закусывая губы.

- Известно ли вам, что сталось с этим ужасным Докром? - спросил Дез Эрми.

- Нет, благодарю Бога, он, вероятно, где-нибудь на юге, в окрестностях Рима, где он жил когда-то.

- Но что же он делает, этот аббат? - справился Дюрталь.

- Что делает! Он вызывает дьявола, кормит белых мышей облатками, которые освящает; его кощунственная ярость так сильна, что на подошвах ног он татуировал изображение Креста, чтобы всегда иметь возможность топтать Спасителя!

- Ну, - пробормотал Каре, кустистые усы которого встали дыбом, а большие глаза горели, - ну, если бы этот чудовищный священник был здесь, в комнате, клянусь вам, я не отнесся бы с почтением к его ногам, но головой заставил бы его пересчитать ступеньки лестницы.

- А черная месса? - продолжал Дез Эрми.

человека, который насылает болезни на расстоянии и убивает медленно, не оставляя никаких следов яда, могущих обнаружиться при вскрытии?

- Современный Жиль де Ре, - заметил Дюрталь.

- Да, не такой дикий, менее откровенный, более лицемерный в своей жестокости. Этот не зарежет; он ограничится, конечно, тем, что нашлет порчу или внушит человеку самоубийство; так как, по-видимому, он весьма силен во внушении, - сказал Дез Эрми.

- Мог бы он внушить своей жертве, чтобы она пила понемногу указанный им яд, который симулировал бы фазы болезни? - спросил Дюрталь.

- Даже современные медики, ломящиеся в открытую дверь, и те признают полную возможность подобных явлений. Опыты Бонн, Льежуа, Льебо и Бернгейма убедительны; можно даже заставить совершить убийство и лицо, которому внушат желание преступления, не будет даже знать об этом.

- Я вот о чем думаю, - обронил Каре, размышлявший, не слушая разговора о гипнозе. - Я думаю об инквизиции; для ее существования имелись причины, ведь она одна могла бы достать этого падшего священника, извергнутого церковью.

-- Тем более, - сказал Дез Эрми, улыбнувшись по-своему, уголком губ, - что жестокость инквизиторов слишком преувеличена. Без сомнения, благожелательный Боден говорит о введении под ногти колдунов длинных игл, что, по его словам, представляет лучшую из пыток; он превозносит также казнь посредством сожжения, считая ее утонченнейшей из смертей, но все это единственно с целью отвратить волшебников от их дурной жизни и спасти их душу. Затем Дель Рио заявляет, что не надо допрашивать бесноватых после того, как они поели, чтобы их не вырвало. Он беспокоился об их желудках, славный человек. Не он ли также приказывает не повторять пытку дважды в день, чтобы дать боли и страху улечься... Признайте, что он был все-таки деликатен, этот добрый иезуит.

- Докр, - продолжал Жевинже, не слушая того, что говорил Дез Эрми, - единственный человек, нашедший древние тайны и добившийся на деле результатов. Он посильнее, прошу поверить этому, чем негодяи и проныры, о которых мы говорили. Впрочем, они-то знают ужасного каноника, потому что он наслал на некоторых из них тяжелые воспаления глаз, не поддающиеся лечению окулистов. Они дрожат поэтому, когда при них произносят имя Докра.

- Но как же мог дойти до этого священник?

- Шантелув! - воскликнул Дюрталь.

- Да, он и его жена часто бывали у Докра прежде; но надеюсь, что они давно уже прекратили всякие сношения с этим чудовищем.

Дюрталь не слушал больше. Госпожа Шантелув знала каноника Докра. Так не была ли она сатанисткой? Но нет, у нее совсем не вид одержимой. Этот астролог, положительно, дал маху. Ах! А ее глаза, такие странные глаза, похожие на тяжелые тучи, полные отсветов.

Она вернулась, она снова захватила его всего, как перед приходом на башню. "Но разве я пришла бы, если бы не любила вас?" Он слышал еще эту фразу, которую она произнесла с нежным выражением голоса, с насмешливым и ласковым лицом.

Выйдя на улицу, они пожали руку Жевинже, который жил на другом берегу, и сделали несколько шагов.

- Так что же, заинтересовал тебя астролог? - спросил Дез Эрми.

- Он не совсем в своем уме, правда?

- Не в своем уме? Гм...

- Все неправдоподобно, - кротко заметил Дез Эрми, подымая воротник пальто. - Признаюсь однако, - продолжал он, - что Жевинже изумляет меня, уверяя, что его посетил суккуб. Его собственная вера не подлежит сомнению, я его знаю, он тщеславен и педант, но лгать не станет. Я знаю, черт возьми, что в Сальпетриере подобные случаи нередки и не оставляются без внимания. Женщины, больные истеро-эпилепсией, среди бела дня видят рядом с собой призраки, общаются с ними, находясь в каталептическом состоянии, и каждую ночь спят с видениями, точь-в-точь похожими на флюидические существа инкубата; но эти женщины - истеро-эпилептички, а Жевинже, которого мне случалось лечить, этим не страдает.

исцеленных в Сен-Медаре, симптомы большой истерии, свойственные ей общие судороги, параличи, летаргии, все, вплоть до пресловутой дуги.

Ну, так что же все это доказывает? Что демономанки эти были истеро-эпилептичками? Разумеется, наблюдения доктора Рише, весьма сведущего в этой области, вполне убедительны; но почему же это исключает одержимость? Из того факта, что многие больные в Сальпетриере, будучи истеричными, не одержимы, следует ли, что другие женщины, больные той же болезнью, также не одержимы? И потом, надо еще доказать, что все демономанки истеричны, а это совершенно неверно, потому что демономанками бывают, сами того не сознавая, женщины спокойные, с твердым умом.

Допуская даже, что это последнее положение окажется неверно, надо еще разрешить неразрешимый вопрос: одержима ли женщина потому, что она истеричка, или она становится истеричной потому, что она одержима? Только Церковь может на него ответить, наука молчит.

болезнь и каковы ее причины. Да, без сомнения, Шарко очень хорошо определяет фазы припадка, отмечает нелогичные и внушенные страстью позы, клоунские движения; он открывает истерогенные зоны, может, искусно воздействуя на яичники, ускорять или тормозить припадки, но когда надо их предупредить, узнать их источники и причины, вылечить их - дело меняется. Все бессильно перед этой необъяснимой, ошеломляющей болезнью, допускающей самые различные толкования, ни одно из которых, однако, невозможно объявить истинным, потому что в дело замешана душа, душа, находящаяся не в ладах с телом, душа, опрокинутая расстроенными нервами.

Все это видишь ли, старина, неразгаданная тайна, и разум спотыкается в потемках, как только захочет двинуться с места.

- Что ж, - сказал Дюрталь, дошедший до своей двери. - Раз все имеет основания и нет ничего достоверного, пусть будет суккубат, в конце концов, это литературней и чище.