Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита.
Глава XIV, в которой Мартин прощается с владычицею своего сердца и поручает её покровительству одного смиренного смертного, которого будущность он намерен устроить.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита. Глава XIV, в которой Мартин прощается с владычицею своего сердца и поручает её покровительству одного смиренного смертного, которого будущность он намерен устроить. (старая орфография)

Глава XIV, в которой Мартин прощается с владычицею своего сердца и поручает её покровительству одного смиренного смертного, которого будущность он намерен устроить.

Письмо было вскоре кончено, запечатано и вручено Марку Тэпли для немедленного доставления. Он исполнил свое посольство так удачно, что возвратился с ответом в ту же ночь. Марк пришел к жилищу старого Чодзльвита и, послав наверх письмо Мартина, завернутое в собственное его рукописное, прошение, заключавшееся в том, чтоб молодая мисс с своей стороны попросила старого Чодзльвита принять Марка Тэпли к себе в услужение; далее он рассказывал, что она сама в больших тороплх сбежала к нему и сказала, что встретит его молодого барина в Сент-Джемском Парке, в восемь часов завтрашняго утра. Новый господин и новый слуга сговорились между собою, что Марк должен рано утром дождаться около отеля и проводить Мери на место свидания; потом, когда это было устроено, Мартин снова взял перо и написал другое послание, которого содержание читатель вскоре узнает.

Мартин поднялся до разсвета и пришел в парк. Утро было холодное, сырое и зловещее; облака были так же грязны, как земля, и перспектива каждой улицы и аллеи задергивалась на близком разстоянии туманом, как грязным занавесом. Он бесился на судьбу и погоду, но в скором времени увидел свою возлюбленную и поспешил к ней. Оруженосец её, мистер Тэпли, тотчас же приотстал, прислонился к дереву и принялся с сосредоточенным вниманием разсматривать туманные облака.

-- Милый Мартин!

-- Милая Мери! - Больше они не нашли сказать друг другу ничего, хотя Мартин и взял её руку, и они прошли раз шесть взад и вперед по одной короткой, уединенной аллее.

-- Если в тебе есть какая-нибудь перемена после нашей разлуки, - сказал, наконец, Мартин, глядя на нее с гордым восхищением: - то я нахожу тебя теперь прекраснее, нежели когда-нибудь!

Еслиб Мери принадлежала к числу обыкновенных молодых девушек, то опровергла бы такое замечание самым интересным и кокетливым образом. Но она была воспитана в суровой школе; душа её окрепла среди нужды и огорчений, приучивших ее к постоянству, самоотвержению, твердости и преданности. Судьба не лелеяла и не баловала ес; привязанность её к любимому человеку были чистая, глубокая и полная. Она видела в нем человека, который для нея лишился дома и богатства, и стал скитальцем; а потому она считала священным долгом внушать ему бодрость и надежду, уверенная вполне, что никакия искушения не заставят ее сделаться недостойною его любви.

-- Что сделалось с тобою, Мартин? - отвечала она. - Ты кажешься более задумчивым и безпокойным, нежели был прежде.

-- О, что до этого, милый друг, тут почему удивляться, - возразил Мартин, обхватив её стан; он сперва оглянулся, не замечает ли кто за ними, но увидел, что Марк разсматривает туман тщательнее прежнего. - Жизнь моя, особенно в последнее время, была очень тяжка.

-- Знаю, знаю. Я никогда не переставала думать о тебе...

-- Надеюсь и уверен; я претерпел многое и считаю себя в праве ожидать такого вознаграждения.

-- Жалкое вознаграждение! - сказала Мери с грустною улыбкой. - Ты дорого заплатил за мое бедное сердце; но оно твое и всегда будет неизменно твоим.

-- Я в этом уверен, иначе не поставил бы себя в теперешнее положение. Не говори, Мери, что бедное сердце, потому что я убежден в совершенно противном. Теперь, милая Мери, я сообщу тебе свое намерение, которое удивит тебя, но на которое я решился для тебя же. - Я... прибавил он с разстановкою, глядя ей в глаза: - я еду за границу.

-- За границу, Мартин!

-- Только в Америку... Вот ты уже и упала духом!

-- Это от горестной мысли, что ты решаешься ехать туда для меня. Не хочу стараться отговорить тебя; но тебе придется переплыть через широкий океан, в далекую, далекую сторону; болезни и нужда горьки и дома, но на чужбине оне ужасны! Обдумал ли ты все это?

-- Обдумал ли! - вскричал Мартин со всегдашнею своею запальчивостью. - Что мне остается делать? Неужели умирать с голоду здесь? Или приниматься за ремесло поденьщика или носильщика, для приобретения насущного хлеба? Полно, полно! - прибавил он более кротким голосом. - Не унывай, не опускай головы, потому что теперь мне необходимо ободрение, которое может доставить только твое милое лицо. Ну, вот хорошо! Теперь ты снова оправилась.

-- Я стараюсь оправиться, - отвечала она, улыбаясь сквозь слезы.

-- Стараться и сделать для тебя одно и то же. Разве я этого не знаю? - вскричал Мартин весела. - Вот так! Теперь я разскажу тебе свои воздушные замки, Мери. Видишь ли, - продолжал он, играя её маленькою ручкой: - дома я не мог выбраться вперед - этому помешал тот, кого я не хочу называть, чтоб не огорчить тебя; да и мне оно было бы неприятно. Не говорил ли он чего-нибудь об одном из моих родственников, которого имя Пекснифф? Отвечай только на мой вопрос, без дальних распространений.

-- Я, к удивлению своему, слыхала, что это человек лучших свойств, нежели сначала думали.

-- Что, вероятно, мы познакомимся с ним короче, если не посетим его и не останемся жить с ним и, кажется, с его дочерьми. Ведь у него есть дочери, мой друг?

-- Целая пара. Драгоценная пара! Алмазы лучшей воды!

-- О, ты шутишь!

-- Есть шутки, в которых много серьезного и которые заключают в себе вовсе нешуточное отвращение. Послушай, Мери, что бы ни случилось и в каких бы тесных сношениях вам ни пришлось быть с его семейством, помни одно и не забывай об этом никогда, хотя бы даже наружность и противоречила моим словам: - Пекснифф мерзавец.

-- Неужели?

-- Мерзавец на словах, в делах, во всем; мерзавец с верхняго волоска головы до самого нижняго атома пятки. О дочерях его скажу только, что оне дочери почтительные и стараются следовать своему отцу. Все это отступление от главного пункта, но оно приведет меня к делу.

Он приостановился, чтоб еще раз взглянуть ей в глаза; потом, убедившись, что вблизи нет никого, и что Марк неутомимо наблюдает туман, он не только взглянул на её губки, но даже горячо поцеловал их.

-- И так, Мери, я отправляюсь в Америку с большими надеждами устроиться и возвратиться на родину в скором времени. Долго ли я буду в отсутствии - неизвестно; но я уверен, что недолго. Положись в этом на меня.

-- А между тем, милый Мартин...

-- Об этом ты сейчас узнаешь. Вот, смотри.

Он вынул из кармана написанное накануне второе письмо, продолжал:

-- В доме этого негодяя, то есть Пексниффа, живет одно странное, простодушное, оригинальное существо, которого имя Пинч - не забудь, Мери. Он очень добр и честен, исполнен усердия и сердечно мне предан - что я современем надеюсь вознаградить, обезпечив его жизнь так или иначе.

-- Ты все также добр, Мартин!

-- О, об этом не стоит говорить! Он очень благодарен и готов мне служить, этого довольно. Я раз решился рассказать Пинчу свою историю, и все, что касается до меня и тебя. Это его очень заинтересовало, потому что он тебя знает! Не удивляйся, хотя оно тебе и к лицу, но ты слышала его игру на органе в той деревенской церкви; он видел, что ты его слушаешь, и видь твой вдохновил его еще больше!

-- Так это он играл на органе? Я ему очень благодарна.

-- Да, он; и ничего за это не берет. Удивительный простак! Совершенный ребенок, но предоброе творение, уверяю тебя.

-- Я в этом уверена, - отвечала Мери очень серьезно.

-- О, без сомнения, - возразил Мартин со своею всегдашнею небрежностью. - Ну, вот... Но я лучше прочитаю тебе письмо, которое хочу сегодня же отправить к Пинчу по почте.

Мартин прочитал ей письмо со множеством замечаний, пояснений и отступлений; сущность письма заключалась в следующем: молодой Чодзльвит уведомлял Тома о том, что он едет в Америку и будет адресовать письма к нему на имя мистриссь Люпен в "Синий Дракон"; что с ним отправляется Марк Тэпли, на которого он случайно наткнулся в Лондоне и который настоятельно желает быть под его покровительством; он просил Тома быть особенно попечительным о Мери, которая будет жить вместе с его дедом у Пексниффа и к которой письма будут также пересылаться через него, Пинча, и что он вполне полагается на его благоразумие и скромность; наконец, он возвращает ему с благодарностью золотую монету, которою Том ссудил его на разставаньи. Последнее Мартин не дочитал до конца, а поспешно спрятав письмо в карман, вскричал: - "Ну, это пустяки - тут больше ничего нет!"

В это время подошел Марк Тэпли и заметил, что в городе бьют часы.

-- Да, это правда; очень благодарна, - сказала Мери. - Через минуту я буду готова. Милый Мартин, нам остается очень мало времени; многое хотелось бы мне сказать, но это останется до минуты нашего следующого благополучного свидания. Дай Бог, чтоб оно настало скоро и было счастливо! Но на этот счет я не опасаюсь.

-- Чего опасаться! Что значит несколько месяцев? Что значит целый год? Когда я весело возвращусь назач, проложив себе в свете новую дорогу, оглянусь на теперешнее наше разставанье, немудрено, что оно мне покажется горестным. Но теперь! Клянусь, я не желал бы более благоприятных предзнаменований, потому что тогда я бы чувствовал менее склонности к этой поездке и не видел бы в гей такой необходимости.

-- Правда, правда. Когда же ты едешь?

-- Сегодня вечером, в Ливерпуль. Через три дня отходит оттуда судно. Через месяц или меньше мы будем там. А что такое месяц! Сколько месяцев прошло с нашей последней разлуки?

-- Они долги, когда на них оглянешься, то в сущности ничего! - отвечала Мери, стараясь казаться веселою.

-- Разумеется, ничего! Мне предстоит перемена места, перемена людей, обычаев, перемена забот и ожиданий! Время будет лететь! Я могу перенести все, лишь бы только быть в безпрестанной деятельности, Мери.

Огорчилась ли она таким забвением о её собственных чувствах? - Нет! Она видели только мужественный и отважный дух человека, который для нея бросает все и пренебрегает трудами и опасностями, чтоб доставить ей спокойствие и счастие. Сердце, в котором нет эгоизма, не хочет признавать отвратительное присутствие его в других.

-- Прошло четверть часа! - закричал им Марк.

-- Сию минуту, - сказала Мери. - Еще одно должна я сообщить тебе, милый Мартин. За несколько минут ты желал, чтоб я только отвечала на один твой вопрос; но ты должен узнать, что после той разлуки, которой я была несчастною причиной, он ни разу не произносил твоего имени и всегда был со мною ласков попрежнему.

-- Благодарю его за последнее и больше ни за что. Подумав хорошенько, я могу благодарить его и за первое, потому что не ожидаю и не хочу, чтоб он снова произнес мое имя. Может быть, оно впоследствии будет с упреком упомянуто в его завещании. Пусть будет так, если ему угодно!

-- Мартин, если ты когда-нибудь, в спокойный час, у зимняго огонька или на летнем воздухе, или слушая нежную музыку, или вспомнив о смерти, о родине, о детстве... если в такия минуты, хоть раз в месяц, хоть раз в год, подумаешь о нем или о тех, кто тебя обидел, я уверена, ты в душе простишь их!

-- Еслиб я считал это возможным, Мери, то решился бы не думать о нем в такое время, чтоб после не стыдиться своей слабости. Я родился не для того, чтоб быть игрушкою чьей бы то ни было, а тем меньше его: вся моя юность была пожертвована его воле и прихотям - этого довольно. Он запретил тебе говорить обо мне, неправда ли? Итак, милый друг, в первом письме, которое ты напишешь мне по почте в Нью-Иоркь, и во всех остальных, которые перешлешь через Пинча, помни, что он для нас не существует, что он для нас умер. Теперь - Бог с тобою!

-- Еще вопрос, Мартин: запасся ли ты деньгами для путешествия?

-- Запасся ли? Вот вопрос! Как же я бы решился идти в море без денег?

-- Но довольно ли их у тебя?

-- Больше, чем довольно. В двадцать раз больше. Полные карманы!

-- Проходит полчаса! - закричал Марк Тэпли.

-- Прощай, друг мой, будь счастлив! - воскликнула Мери дрожащим голосом.

прощальный знак рукою. Он бросился к ней, но она удвоила шаги, и мистер Тэпли последовал за нею.

Когда он возвратился в комнату Мартина, то нашел его сидящого в грустном раздумьи перед запыленною решеткою камина.

-- Что, Марк?

-- Что, сударь! Я проводил молодую даму до дому. Она посылает вам тьму нежных желаний и это - подавая ему кольцо - на память.

Это верно он ей подарил.

Странная непонятливость Мартина в этом случае без труда объяснилась Марку, который с тех пор вполне понял главную отличительную черту его характера.

-- Она стоит всех моих пожертвований, - сказал Мартин вполголоса: - вполне стоит. Никакия богатства (тут он провел себе но подбородку и задумался), никакия богатства не могли бы вознаградить за потерю такого сердца. Не говоря уже о том, что, приобретя её привязанность, я следовал влечению своих собственных желаний и разстроил эгоистические замыслы других, не имевших права думать за меня. Она совершенно достойна - больше нежели достойна - всех пожертвований, какие я сделал. Да, без сомнения.

Эти размышления могли достичь, а могли и не достичь ушей Марка. Как бы то ни было, он не спускал глаз с Мартина и смотрел на него с самым значительным выражением лица. Потом, когда молодой человек встал и взглянул на него, он вдруг отвернулся, как-будто забыл о каком-то необходимом приготовлении к путешествию, и улыбнулся как-то особенно странно, между тем, как губы его, казалось, хотели выговорить:,"Весело!"