Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита.
Глава XXV, касается некоторых профессий и снабжает читателя драгоценными советами насчет ухаживанья за больными.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита. Глава XXV, касается некоторых профессий и снабжает читателя драгоценными советами насчет ухаживанья за больными. (старая орфография)

Глава XXV, касается некоторых профессий и снабжает читателя драгоценными советами насчет ухаживанья за больными.

Мистер Моульд был окружен своими пенатами; он наслаждался семейным счастием. День был знойный, окно отворено, ноги мистера Moульда покоились на подоконнике, а спина прислонялась к ставню. На сияющую голову его был наброшен платок, чтоб защитить лысину от мух. Комната благоухала запахом превосходно составленного пунша, стакан которого стоял на круглом столике под самою рукою мистера Моульда.

Глубоко в Сити, в пределах Чипсайда, находилось заведение похоронного подрядчика. Комната мистрисс Моульд и дочерей находилась позади лавки и выглядывала окнами на кладбище, маленькое и тенистое. В этом-то внутреннем покое сидел теперь безмятежный мистер Моульд.

Спутница его жизни и две дочери окружали его. Дочери были девицы пухленькия, жирненькия и краснощекия, а мистрисс Моульд еще пухлее, свежее и жирнее их. Мистер Моульд глядел с нежностью на свою супругу, помощницу его по части приготовления пунша, как и во всем другом. Дочери пользовались также кроткими взглядами отца и улыбались ему как херувимчики. Запасы мистера Моульда были так изобильны, что даже в комнате его супруги, даже в этом семейном святилище, стоял огромный комод красного дерева, в ящиках которого хранились саваны, мантии и другия принадлежности похорон. Но хотя обе мисс Моульд и были воспитаны в тени этого комода, отрочество их и цветущая юность нисколько не омрачались от такого соседства. С самого нежного возраста, оне играли принадлежностями смерти и похорон, и даже сами шивали некоторые вещи.

В доме мистера Моульда только смутно слышался шум деятельности огромной столицы, которыи жужжал то сильнее, то слабее, то вовсе прерывался. Дневной свет приходил к нему через кладбище, а из отдаленной мастерской гробовщика долетал до него мелодический стук молотков, сколачивавших гробы, - стук, наводивший сладкую дремоту и способствовавший пищеварению.

-- Совершенно как жужжание насекомых, - сказал мистер Моульд, закрыв глаза в сладостной неге. - Это напоминает шум оживленной природы земледельческих округов. Точно как будто долбит дятел.

-- Дятел долбит дуплистый вяз, - заметила мистрисс Моульд, намекая словами баллады на род дерева, из которого обыкновению делаются гробы.

-- Ха, ха, прекрасно милая! Дуплистый вяз, а? Очень хорошо, и в газетах не найдешь подобного замечания.

Мистрисс Моульд, поощренная таким образом, хлебнула пунша и передала его дочерям, которые почтительно последовали её примеру.

-- Дуплистый вяз, ха, ха! - продолжал мистер Моульд: - и очень дуплист, разумеется!..

В это мгновение кто то постучался в двери.

-- Это наверно Тэккер, - сказала мистрисс Моульд. - Я узнаю его по сопению. Войди, Тэккер.

-- Извините сударыня, - сказал Тэккер, приотворив двери: - я думал, что хозяин наш здесь.

-- Ну, он здесь! - кричал Моульд.

-- О, я вас и не разглядел, сударь. Ведь, вы верно не захотите подрядиться поставить простой деревянный гроб с оловянною дощечкой и на паре?

-- Я и в так и говорил, сухарь.

-- Пусть адресуются к кому нибудь другому. Удивляюсь, как у них достает духа обращаться с такою дрянью ко мне! Для кого же это?

-- Дли зятя церковного сторожа, сударь.

-- Ну, еще, пожалуй, если тесть последует за ним в своей треугольной шляпе; хоть оно и низко, но будет смотреть несколько официальнее.

-- Мистрисс Гемп внизу, сударь.

-- Позови ее сюда. Ну, что, мистрисс Гемп?

Мистрисс Гемп остановилась в дверях и принялась отвешивать приседания супруге похоронного подрядчика. Появление её разнесло по комнатам особенного рода спиртуозные ароматы. Она не отвечала на вопрос мистера Моульда, а все приседала перед мистрисс Моульд, воздевь очи и руки кверху, как будто благодаря Провидение за цветущее здоровье своей покровительницы. Она была одета опрятно, но просто, в платье, в котором мистер Пекснифф имел случай видеть ее.

-- Есть такия благополучные творения, для которых время пятится назад, - сказала она. - Вы из их числа, мистрисс Моульд, потому что всегда молоды и никогда не постареете. Какое удовольствие видеть ваших милых дочек, которых я знала, когда еще ни один зубок не прорезался в их хорошеньких ротиках. Ах, какие миленькия! Я помню, как оне там в лавке играли, бывало, в похороны! Но это время уже прошло, мистер Моульд, не правда ли?

-- Все на свете меняется, мистрисс Гемп! - отозвался подрядчик.

-- Многое еще будет перемен впереди, сударь, - отвечала мистрисс Гемп. - Молодые девицы с такими личиками думают уже о чем нибудь другом, а не об игре в похороны, не так ли, сударь?

-- Право, не знаю, мистрисс Гемп, - отвечал Моульд с усмешкою.

-- О, да, сударь, вы это знаете! - продолжала мистрисс Гемп. - И ваша прекрасная супруга знает, да и я знаю, хотя мне Богь и не дал дочерей. А в газетах есть кое-что другое, кроме рождений и похорон, мистер Моульд, не правда ли?

Мистер Моульд мигнул в это время своей супруге, которую посадил к себе на колени, и сказал: - конечно, мистрисс Гемп, много другого, без сомнения. Клянусь жизнью, моя милая, а ведь мистрисс Гемп, право, говорит недурно, а?

-- Там говорят о свадьбах, не правда ли, сударь? - сказала мистрисс Гемп, между тем, как обе дочери покраснели и хихикали. - Бог с ними! Ведь и оне об этом знают. Да и вы знали эти вещи, мистер Моульд, да и мистрисс Моульд знала о них, когда вы оба были в их летах! Но по моему, вы все теперь одних лет. Что до вас, сударь, и до мистрисс Моульд, еслиб у вас даже были внуки...

-- О, вздор, пустяки, мистрисс Гемп! - возразил похоронный подрядчик. - Чертовски ловко, однако... капитально! - шепнул он своей супруге. - Послушай, мой друг, - продолжал он громко: - по моему можно попотчивать мистрисс Гемп стаканом рома. Сядьте, мистрисс Гемп, возьмите стул.

Мистрисс Гемп заняла стул, ближайший к дверям. Устремив глаза в потолок, она притворилась совершенно нечувствительною к тому, что для нея готовится стакан пунша; наконец, когда одна из молодых девиц принесла ей пунш, она изъявила величайшее удивление.

-- Ах, мистрисс Моульд, - сказала она: - я употребляю его не иначе, как когда бываю нездорова и когда нахожу, что моя полбутылка портера ложится тяжело на грудь! Мне и мистрисс Гаррис советует употреблять ром только как лекарство - не иначе! Лучшого счастья желаю всем присутствующим! продолжала она, привстав с своего места, и, осушив стакан без дальних предисловий, отерла себе губы шалью.

-- Так что же у вас нового, мистрисс Гемп? - спросил опять Моульд. - Что делает мистер Чоффи?

-- Мистер Чоффи, сударь, таков же, как всегда: не лучше и не хуже. Я считаю, что тот джентльмен поступил очень великодушно, когда написал к вам: "пусть печется о нем мистрисс Гемп до моего возвращения домой"; но он, вообще, поступает чрезвычайно великодушно. Таких джентльменов, как он, немного на свете.

-- А вот, сударь; благодарю за то, что спросили. Есть, сударь, один джентльмен у Булля в Гольборне, который захворал и слег в постель. Они наняли к нему женщину, которая сидит там днем, а ночью не может, потому что она занята в других местах; ее зовут мистрисс Приг. А потому она и говорит им, чтоб послали за мною. Мой хозяин передал мне их приглашение, но я без вас не согласилась и ни за что не соглашусь, сударь.

-- Им нужно вас для ночного сидения?

-- С восьми часов вечера до восьми утра, сударь.

-- А потом назад? а?

-- Потом на все время к мистеру Чоффи. Он такой смирный и спит все это время. Я женщина бедная, сударь. Богатые люди ездят на верблюдах, но им не пройти сквозь игольное ушко. Я на это надеюсь, сударь.

-- Что-ж, мистрисс Гемп, пожалуй, я не скажу об этом ни слова мистеру Чодзльвиту, когда он возвратится, если он не спросит напрямик.

-- Я думаю то же самое, сударь. А предполагая, что джентльмен умрет, я могла бы взять свободу сказать, что знаю одного прекраснейшого похоронного подрядчика, сударь...

-- Конечно, мистрисс Гемп, конечно. Дайте ка мистрисс Гемп несколько моих карточек.

Мистрисс Гемп приняла карточки и поднялась, чтоб уйти.

-- Желаю всякого счастия вашему счастливому семейству, - сказала она. - Еслиб я была на месте мистера Моульда, сударыня, то была бы очень ревнива; а еслиб была на месте мистрисс Моульд, то была бы столько же ревнива.

-- Та, та, та! Ступайте, мистрисс Гемп, перестаньте! - кричал восхищенный Моульд.

-- А что до молодых девиц, - продолжала она, приседая: - так ужь я не знаю, как оне вышли такими, когда их воспитывали такие молодые родители!

-- Вздор, вздор! Ступайте, мистрисс Гемп! - кричал Моульд; но в полноте восторга он ущипнул свою супругу.

-- Преостроумная женщина! - сказал он, когда мистрисс Гемп вышла. - И очень наблюдательная - право, такая женщина, что почти можно решиться похоронить ее даром, и похоронить порядочно!

Мистрисс Моульд и дочери её были с ним совершенно согласны. Предмет этих замечаний вышел между тем на улицу; там мистрисс Гемп почувствовала такое неудобство от действия свежого воздуха, что должна была на несколько минут приостановиться и прислониться к стене. Даже после такой предосторожности, она продолжала свой путь весьма неровными шагами. Несмотря на то, она не сбивалась с дороги, и пришла прямо в дом Энтони Чодзльвига и сына, и легла спать. Отдохновение её продолжалось до семи часов вечера; тогда, убедив старого Чоффи лечь в постель, она отправилась по новому приглашению, зашед наперед домой за узлом с припасами, необходимыми во время ночного бдения при больном. Она пришла к Буллю в Тольборн ровно в восемь часов.

Войдя на двор, мистрисс Гемп приостановилась, потому что трактирщик, трактирщица и служанка стояли на пороге и с жаром разговаривали с каким то молодым джентльменом, который, по видимому, или сейчас только прибыл, или сейчас собирался отправиться. Первые слова, дошедшия до слуха мистрисс Гемп, очевидно, касались больного, и она прислушалась со вниманием.

-- Так ему не лучше? - заметил джентльмен.

-- Хуже! - отвечал хозяин.

-- Гораздо хуже, - присовокупила хозяйка.

-- Бедняк! - сказал джентльмен. - Жаль, очень жаль. Хуже всего, что я не знаю, где живут его друзья и родственники; известно мне только, что не в Лондоне.

Трактирщик, трактирщица и служанка переглядывались между собою.

-- Видите, - продолжал джентльмен: как я вам вчера еще говорил, я действительно знаю о нем весьма мало. Некогда мы были школьными товарищами; но с тех пор я видел его только два раза. В обоих случаях это было, когда я приезжал на неделю из Уильтшира в Лондон на детские праздники... Потом я совершенно потерял его из вида. Письмо с моим именем и адресом, которое вы нашли на столе и которое научило вас обратиться ко мне, послано ему в ответ на другое письмо, которое он писал ко мне из этого дома в тот самый день, когда захворал. Вот и письмо.

Хозяин прочитал его, хозяйка также, а горничная успела кой-что пробежать, остальное же решилась выдумать.

-- У него очень мало багажа, говорите вы? - спросил джентльмен, который был не иной кто, как наш старый приятель Джон Вестлок.

-- Ничего, кроме чемодана, да и в нем очень немного, - отвечал трактирщик.

-- В кошельке несколько фунтов, однако?

-- Да, сударь. Я запечатал кошелек, записав, сколько там было, и положил его в шкатулку.

-- Хорошо, - сказал Джон. - Доктор говорит, что горячка должна идти своим путем, и что теперь нельзя делать ничего более, как давать питье регулярно, и тщательно смотреть за ним. Надобно ждать, покуда он не приидет в себя. Не придумаете ли вы чего-нибудь лучшого?

-- Н... нет, - возразил трактирщик: - кроме...

-- Что-ж, - проговорил хозяин: - ведь и это не худо знать.

-- И очень не худо, - заметила хозяйка.

-- Да и слуг не надобно забывать, присовокупила служанка умильным шопотом.

-- Все это очень основательно, согласен, - сказал Джон Вестлок. - Как бы то ни было, у вас есть его деньги на первый случай; а я охотно возьму на себя плату доктору и сиделкам.

-- Ах! - воскликнула мистрисс Гемп. - Настоящий джентльмен.

Восторг её был выражен так громко, что все обернулись. Мистрисс Гемп сочла за нужное двинуться вперед и рекомендоваться.

-- Ночная сиделка, - объявила она: - из Кингсгет-Стрита, хорошо известная дневной сиделке, мистрисс Приг, добрейшему существу. Каково теперь бедному джентльмену? Мы уже не в первый разь сменяемся с мистрисс Приг, сударыня (она присела перед трактирщицей): - и часто помогали там, где другим не удавалось. Мы берем недорого, принимая в расчет тяжелую должность, сударь, - прибавила она, адресуясь к Джону.

Полагая, что все предварительные церемонии уже кончены, мистрисс Гемп присела всем присутствующим и попросила, чтоб ей показали комнату больного. Служанка повела ее по лабиринту коридоров и лестниц на самый верх, и, показав одинокую дверь в самом конце одной галлереи, объявила, что больной там. После чего она убежала назад сколько возможно поспешнее.

Мистрисс Гемп прошла галлерею, сильно разгорячившись, потому что тащила свой узел по лестнице, и постучалась в дверь, которую ей тотчас отворила мистрисс Приг, совершенно готовая уйти и ждавшая себе смены с большим нетерпением. Мистрисс Приг была одной конструкции с мистрисс Гемп, но не была так жирна; голос у нея басистый, как мужской, и порядочная борода.

-- Я только заходила за своими вещами. После чего мистрисс Гемп начала разспрашивать шопотом о состоянии больного.

-- О, - отвечала та громко: - он спокоен, но без разсудка,

-- Нет ли чего-нибудь особенного?

-- Маринованная семга отличная. Напитки хорошие.

Мистрисс Гемп обнаружила большое удовольствие.

-- Лекарства и все прочее на полках и в ящиках, - продолжала мистрисс Приг скороговоркою. - Он выпил свою бурду в последний раз в семь часов. Кресла здесь довольно жестки: вам понадобится его подушка.

Мистрисс Гемп поблагодарила се, пожелала доброй ночи и проводила за двери, после чего заперла комнату извнутри, подняла свой узел и, обойдя поставленные перед дверью ширмы, вошла к больному.

-- Немножко скучно, но не так дурно, - заметила мистрисс Гемп. Потом попробовала кресла и с негодованием объявила их жесткими, как кирпич; после чего принялась пересматривать стклянки с лекарствами, банки, чашки и, кончив обзор, сняла шляпу и подошла к кровати пациента.

То был молодой человек недурной наружности, смуглый, с длинными черными волосами, которые казались еще чернее от белизны белья. Глаза его были полуоткрыты, и он безпрерывно перекачивал голову со стороны на сторону, не шевелясь почти нисколько всем телом. Он не произносил слов, ко по временам выражал нетерпение или усталость, а иногда удивление; между тем, голова его продолжала неугомонно, не останавливаясь ни на мгновение, метаться но сторонам.

Мистрисс Гемп понюхала табаку и разсматривала его с видом знатока, наклонив голову несколько на сторону. Потом ей пришло на ум воспоминание о другой, ужасной отрасли её ремесла: наклонившись к больному, она укладывала его блуждавшия руки вдоль бедр, чтоб видеть, каково он будет смотреть покойником. Как ни отвратительна была такая мысль, женщина эта продолжала удовлетворять своему любопытству,

-- Ах, какой бы это был славненький труп! - сказала мистрисс Гемп, отходя от кровати.

Потом он развязала свой узел, зажгла свечу, развела в камине огонь и поставила чайник, чтоб доставить себе комфорт на ночь. Приготовления эти заняли столько времени, что пора было подумать об ужине, а потому она позвонила.

-- Я думаю, молодая женщина, - сказала мистрисс Гемп с добросердечным выражением вошедшей служанке: - что мне не мешало бы съесть кусочек маринованной семги, с хорошенькой веткой укропа и с перцем. Да еще, милая, кусок свежого хлеба с маслом и сыра, а если есть в доме огурцы, то нельзя ли принести также огурец, потому что огурцы полезны в комнате больного. Может быть, найдете брайтонский типпер - это пиво доктора всегда советуют употреблять тем, кто хочет проводить ночи без сна. Между тем, если я позвоню в другой раз, то принеси мне джину и воды, не больше, как на шиллинг - уж это моя порция!

Заказан все это, мистрисс Гемп сказала служанке, что будет ждать ее у дверей, чтоб не безпокоить больного, а потому советует ей поторопиться.

Принесли поднос со всем потребованным, не исключая огурца, и сиделка принялась наслаждаться.

Поужинав весьма плотно, и оказав должное внимание брайтонскому пиву и грогу, она влила лекарство в рот больного, стиснув ему наперед горло, чтоб заставить разинуть рот.

-- Ах Боже мой, я чуть не забыла о подушке, - сказала мистрисс Гемп, вытаскивая ее из-под головы бедного страдальца. - Ну, теперь ему будет гораздо спокойнее! Надобно и мне доставить себе побольше комфорта.

С этою целью она устроила себе из двух кресел временную постель, вытащила из узла желтый ночной чепчик необъятной величины, кофту и какой то кафтан. Нарядившись в ночной костюм, она навязала себе кафтан рукавами вокруг шеи, зажгла ночник и расположилась спать. Комнатка сделалась страшною, темною и как будто наполненною неясными призраками. Отдаленный шум улиц замолк. Настало мертвое безмолвие ночи.

Тяжелый час! Тогда блуждающий ум носится мрачно в прошедшем и не может отстать от горького настоящого! Он ищет минутного покоя среди давно забытых воспоминаний детства и везде находит только страх и отчаяние. Тяжкий, тяжкий час! Что в сравнении с тобою скитальчество Каина!

иногда он со страхом ждал ответа на свои несвязные речи, как будто постель его была окружена толпою невидимых собеседников. Он, казалось, отвечал на их слова и потом сам предлагал им вопросы.

Мистрисс Гемп проснулась и села на своем ложе.

-- Ну, это что? Замолчи! - кричала она резким голосом. - Перестань шуметь!

Не было заметно ни малейшей перемены в лице больного; голова его не переставала мотаться, и он дико продолжал бредить.

-- Ах ты, Боже мой! - воскликнула мистрисс Гемп, вылезая и вздрагивая от нетерпения. - Мне показалось, что я заснула приятно. Сам чорт в этой ночи... Как холодно вдругь сделалось!

-- Не пей так много! - кричал больной. - Ты разоришь нас всех. Разве ты не видишь, что фонтан понижается? Посмотри на заметку, где была сверкающая вода сейчас только!

-- Да, сверкающая вода! - заметила мистрисс Гемп. - Я думаю, что мне не помешает чашка чаю. Желала бы, чтоб ты перестал шуметь!

Он расхохотался; продолжительный смех его кончился тяжким стенанием. Потом он вдруг остановился и с бешенством принялся считать

-- Один... два... три... четыре... пять... шесть.

-- Неужели ты не замолчишь, молодой человек? А скоро ли у меня закипит в чайнике вода?

В ожидании этого она уселась подле камина, разсуждая между чем насчет бреда молодого страдальца и отвечая на его вопросы.

-- Все это составит пятьсот двадцать один; все они одеты одинаково, у всех лица одинаково искривлены - у всех, которые вошли в окно и вышли в двери!.. - кричал он в мучительном безпокойстве. - Смотри сюда! Пятьсот двадцать два, двадцать три, двадцать четыре. Видишь ли их?

-- Как не видеть, - сказала мистрисс Гемп: - вся эта ватага с номерами на спине, не так ли?..

-- Дотронься до меня, чтоб я был умерен, что не сплю! Дотронься!

-- Пятьсот двадцать восемь, пятьсот двадцать девять, пятьсот тридцать - смотри!

-- Ну, что там еще?

-- Они идут по четыре в ряд, рука об руку. Что там на рукаве у каждого и на флаге?..

-- Вероятно, пауки.

-- А тебе бы хотелось, чтоб креп принимали внутрь? - возразила мистрисс Гемп. - Ну, ну, полно шуметь!

В это время, огонь начал согревать комнату, мистрисс Гемп замолчала и вздремнула. Но вдруг она пробудилась от крика, огласившого всю комнату знакомым ей именем:

-- Чодзльвит!

Звук этот раздался так явственно и был исполнен такого мучительного волнения, что она вскочила с ужасом и бросилась к дверям. Она вообразила, что коридор полон народа и что в городе пожар. Но, выглянув туда, она не увидела ни живой души; открыла окно - все тихо, ночь темная, видны одне только крыши, да трубы. Подходя снова к камину, она посмотрела на больного все тот же, но теперь он молчит.

Она понюхала табаку, приготовила себе чай, намаслила хлеб и уселась за стол, лицом к огню.

Но вдруг снова, голосом еще страшнее торо, который разбудил ее, кто-то вскрикнул:

-- Чодзльвить! Джонс! Нет!..

Мистрисс Гемп уронила чашку и быстро обернулась: - то кричал больной.

Мистрисс Приг сменила ее пунктуально, проведя спокойною ночь у другого больного. Вестлок пришел в то же время, но его не впустили, объявив, что болезнь заразительна. Явился и доктор. Он важно покачал головою - больше он ничего не мог сделать.

-- Какова была ночь, а?

-- Безпокойна, сударь, - отвечала мистрисс Гемп.

-- Бреду много?

-- Без всякой связи, вероятно?

-- О, сударь, Бог с вами! Пустая болтовня.

-- Ну, - сказал доктор: - надобно, чтоб ему было спокойно; держите комнату чище и прохладнее. Давайте ему питье и хорошенько смотрите за ним. Вот и все!

-- Покуда я и мистрисс Приг будем ходить за ним, все будет хорошо, сударь, не боитесь.

-- Ровно ничего, моя милая. Он только надоедает своей болтовней и все врет какие то имена. Но на это нечего смотреть.

-- О, разумеется! У меня и без него есть о чем думать.

-- Я сегодня вечером наверстаю вчерашнее, моя милая: прииду раньше срока. Но, Бетси Приг - что за огурцы!