Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита.
Глава XXVII, показывающая, что старые друзья являются иногда с новыми лицами, что люди бывают склонны кусаться, и что кусающиеся бывают иногда сами укушены.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита. Глава XXVII, показывающая, что старые друзья являются иногда с новыми лицами, что люди бывают склонны кусаться, и что кусающиеся бывают иногда сами укушены. (старая орфография)

Глава XXVII, показывающая, что старые друзья являются иногда с новыми лицами, что люди бывают склонны кусаться, и что кусающиеся бывают иногда сами укушены.

Мистер Бэйли-Младший, - потому что под этим данным ему у Тоджерса в шутку прозвищем он выступил на новое поприще жизни - мистер Бэйли-Младший, только что достаточно заметный взору любопытства, безпечно смотрел на человечество из под кожаного передника кабриолета своего господина и тихо проезжался взад и вперед по улице Палль-Малль, около полудня, в ожидании своего "губернатора". Лошадь знаменитой породы, имевшая Кеприкорна племянником, а Каулифдоуэра братом, величаво кусала удила, так что морда и грудь её были покрыты пеною. Щегольская с пластинками сбруи из патентованной кожи блистала на солнце; пешеходы удивлялись; мистер Бэйли смотрел на них снисходительно, но казался совершенно безчувственным.

Мистер Бэйли имел высокое мнение о достоинствах брата Каулифдоуэра, но никогда не высказывал ему этого. Напротив, он имел обычай, когда правил конем, обращаться к нему в непочтительных, если не обидных выражениях, причем или подергивал возками или щелкал бичом, так что проделки его не раз оканчивались въездом в какую-нибудь лавку или в такия места, куда бы ему не хотелось попасть.

Теперь мистер Бэйли был в духе и потому особенно забавлялся своим катаньем. Он путал женщин, дразнил мальчишек, отпускал остроты возничим фур с угольями и тому подобное. Но вдруг кто-то позвал его из одного дома в Палль-Малль. Он быстро подъехал, вдруг осадил коня и соскочил на землю. Минуты с две продержал он под уздцы дядю Кеприкорна, причем каждое движение головы коня и каждое фырканье его ноздрей удаляло от земли ноги малорослого грума; наконец, два джентльмена сели в кабриолет, один из них взял возжи, и экипаж поехал шибкою рысью, так как Бэйли стоило величайшого труда занести свою короткую ногу на железную подножку и усесться на предназначенное ему позади седалище.

"Губернатор" Бэйли-Младшого вполне оправдывал его энтузиазм. На голове его, на щеках, над верхнею губою и на подбородке был целый мир черных, блестящих волос. Платье его было сшито по новейшей моде и из самых дорогих материалов; дорогия цепочки и бриллианты сверкали на груди; пальцы едва сгибались от богатых перстней; солнечный свет отражался, как в зеркале, на его шляпе и лакированных сапогах. А между тем, несмотря на перемену имени и костюма, все таки это был Тигг. Хотя он уже был не Монтегю Тигг, но Тигг Монтегю, а все таки Тигг, тот же сатанинский, лихой, воинственный Тигг. Настоящий металл Тигга виднелся сквозь позолоту, лак и новую обделку.

Подле него сидел улыбающийся джентльмен с деловою физиономиею, которого он называл Дэвидом. Неужели Дэвид из под "Золотых Шаров", Дэвид-ростовщик, Дэвид-ветошникь? Не может быть! Он самый. Да!

-- Жалованье секретаря, - так как контора теперь уже устроена, - будет состоять из восьми сот фунтов стерлингов с квартирою, отоплением и освещением. Кроме того, двадцать пять паев. Довольно ли этого? - сказал мистер Монтегю.

Дэвид улыбнулся и кивнул головою.

-- А если довольны, Дэвид, то я сегодня же предложу это в комитете, как председатель.

Секретарь снова улыбнулся и даже засмеялся.

-- Капитальная идея! - сказал он, потирая нос углом своего секретарского портфеля.

-- Что такое капитальная идея?

-- Англо-Бенгальское...

-- Англо-Бенгальское Общество Застрахования Жизни и Займов, конечно, дело капитальное; надеюсь, Дэвид.

-- Капитальное... в одном смысле! - вскричал со смехом секретарь.

-- В единственном важном, - заметил председатель: - что составляет нумер первый.

-- А по следующему объявлению, какой же будет выплаченный капитал?

-- Цифра два и столько нулей, сколько типографщик сумеет вместить за нею в одну строку.

При этом ответе, оба хохотали долго и усердно.

-- Скажите гений, Дэвид, гений.

-- Клянусь душою, вы точно гений. Я всегда знал в вас дар говорливости, но не подозревал и половины того, что вы в сущности.

-- Я возвышаюсь с обстоятельствами, Дэвид. Это уже само по себе доказывает гениальность.

-- Ха, ха! - воскликнул секретарь, фамильярно взяв его за руку: - когда я посмотрю на вас и подумаю о вашем имении в Бенгалии, которое... ха, ха, ха!

Полувысказанная идея секретаря казалась не менее забавною самому председателю, потому что он от души разсмеялся.

--...Которое удовлетворяет всем притязаниям компании, когда погляжу на вас и вспомню об этом, я готов умереть со смеха!

-- А ведь идея блестящая - моя идея! - сказал Тигг.

-- Нет, нет, моя! - возразил Дэвид. - Разве я не сказал, что сберег несколько фунтов?

-- Вы сказали. А разве я не сказал, что добыл несколько фунтов?

-- Конечно, сказали; но сила не в том. А кто сказал, что если мы сложим деньги, то можем устроить контору и ослепить глаза?

-- А кто сказал, что если мы устроим контору в пышном размере, то можем сделать это вовсе без денег? Будьте разсудительны, способны и справедливы - кому принадлежала эта вещь?

-- Ну, тут вы, конечно, имели преимущество надо мною, - сознался Дэвид. - Но я не ставлю себя наравне с вами, а мне еще только хочется доказать, что и я тут что-нибудь да значу.

-- Без сомнения, и премного. Вы превосходно устроили деловую часть страхового общества во всем, что касается цифр, книг, циркуляров, объявлений и тому подобного - никто этого и не оспаривает, но художественная часть, Дэвид? Но изобретательная и художественная часть?..

-- Принадлежит, безспорно, вам. Но с таким роскошным житьем, с таким наружным великолепием, ваша часть чертовски отрадна.

-- Служит ли она англо-бенгальскому делу?

-- Да.

-- Могли ли бы вы взять ее на себя?

-- Ха, ха! Так будьте довольны вашим положением и вашими выгодами, любезнейший, да благословляйте день нашего знакомства

Из этого разговора видно, что оба они пустились в предприятие обширных размеров, и что адресовались публике из крепкой позиции людей, которым нечего терять, а много можно приобрести; видно также, что основанное на таких великих началах общество благоденствовало.

Англо-Бенгальское Общество Застрахования Жизни и Займов открылось в одно утро не затеею, находящеюся в младенчестве, но прямо взрослою компанией, которая действует самостоятельно и ведет дела направо и налево. Отделение великого общества находилось в Вест-Энде, в бель-этаже, над магазином какого то портного, а главная контора была в Сити, в одной новой улице, где занимало весь верхний этаж обширного дома. Залы конторы блестели зеркальными стеклами; проволочные шторы украшали окна, и в каждом была надпись "Англо-Бенгальское". Над дверьми была огромная вывеска, гласившая: "Контора Англо-Бенгальского Общества Застрахования Жизни и Займов"; на самой двери была та же надпись на медной дощечке, всегда ярко вычищенной. Внутри, залы конторы были отделаны совершенно наново, в лучшем вкусе, с отличною мебелью, обоями, занавесами. На столах лежали огромные деловые книги в зеленом переплете с красными корешками, календари, указатели, протоколы; тут были и ящики для писем, и машинки, чтоб взвешивать их, и целые ряды пожарных инструментов на случай несчастий; не было недостатка и в железных сундуках для хранении капиталов. Везде были стенные часы и мраморные камины. Надписи: "Англо-Бенгальское" и проч. были вырезаны же на угольных ящиках у каминов и везде повторялись, на всех предметах часто, что от них рябило в глазах. Этими словами начинались все циркуляры и объявления, в которых некто Дэвид Кримпль, эсквайр, секретарь и резидент директор общества, излагал публике все выгоды сношений с "Англо-Бенгальским Страховым Обществом", доказывая как нельзя основательнее, что никто тут может рисковать, кроме самого "Общества".

Скажем мимоходом, что настоящее имя этого джентльмена было просто Кримп, но что он несколько изменил его со вступлением в обязанности секретаря.

Но, еслиб, несмотря на все эти доказательства и подтверждения, нашелся человек, который решился бы усомниться в Англо-Бенгальским Обществе, или в именах списка директоров, то ему стоило только взглянуть на привратника или швейцара конторы. То было по-истине существо удивительное, в обширнейшем красном жилете и коротком светло-коричневом фраке с металлическими пуговицами, имевшими надпись, красовавшуюся на всех вещах конторы. Один взгляд на этого придверника убедил бы скептиков лучше всего писанного и печатного. Между им и директорами не существовало никаких откровенностей; никто не знал откуда он взялся, и никто об этом не спрашивал. Это таинственное существо, основывая все притязания на своей наружности, явилось для занятия вакантного места и получило его немедленно на весьма выгодных условиях. Он знал, что никто не может носить величавее его такого неизмеримого красного жилета, а потому предложил себя смело и быль принят. Наружность его внушала невольную доверчивость; но главное заключалось в его красном жилете, без которого Англо-Бенгальское Общество Застрахования Жизни и Займов, вероятно, не имело бы такого успеха.

Соперничествовавшия конторы хотели переманить его к себе, но он оставался верным Англо-Бенгальской. Был ли он хитрым, глубокомысленным плутом или первостепенным простяком - этого никто не мог проникнуть; но, повидимому, он веровал в Англо-Бенгальское Общество, всегда казался погруженным в размышление, озабоченным и серьезным.

Когда подъехал кабриолет, он выбежал на улицу с непокрытою головою и громко закричал: "Посторонитесь, посторонитесь! Место господину председателю!" к удивлению всех присутствующих, которых внимание неминуемо обращалось на Англо-Бенгальское. Мистер Тигг выскочил грациозно из кабриолета, сопровождаемый в почтительном отдалении секретарем общества, и поднялся по лестнице, предшествуемый придверником, который кричал: "Позвольте, позвольте! Председатель джентльмены!" Таким же образом швейцар провел его через главную контору, в которой несколько свежих клиентов хлопотало о своих делах, в святилище, названное "залою заседания", которого двери немедленно затворились за великим капиталистом.

Зала эта была украшена турецким ковром во весь пол, письменными столами, софами, мягкими креслами и большим портретом Тигга Монтегю; эсквайра, в качестве председателя. Чернильницы, бронзовые колокольчики, перья и все письменные принадлежности были самые лучшия, самые дорогия и самые щегольския. Председатель величаво развалился в своих креслах, по правую руку сел секретарь, а сторож в торжественном красном жилете установился неподвижно за седалищем мистера Тигга Монтегю.

-- Боллеми! - сказал мистер Тигг.

-- Сэр!

-- Скажи медику, что я желаю его видеть.

Боллеми прокашлялся, поспешил в контору и возгласил громко: "Господин председатель комитета желает видеть медицинского чиновника! Позвольте, позвольте" Он вскоре возвратился с требуемым джентльменом. Когда двери залы комитета отворились, несколько человек простодушных клиентов вытянуло шеи, поднялось на ципочки и старалось заглянуть в таинственную залу.

-- Джоблинг, почтеннейший! - сказал председатель: - здоровы ли вы? Боллеми, можешь выйти. Кримпль, не оставляйте нас. Очень рад видеть вас, Джоблинг.

-- Как вы себя чувствуете, мистер Монтегю? - сказал медик, опускаясь в кресла и вынимая золотую табакерку. Несколько утомлены занятиями, а? Если так, отдохните. Совсем здоровы? А? Так позавтракайте. В это время дня очень полезно подкреплять гастрические соки завтраком, мистер Монтегю.

Медик, тот же самый, который проводил бедного Энтони Чодзльвита до кладбища и который потом лечил пациента мистрисс Гемп в Булле, улыбался очень нежно и мимоходом заметил, что он сам имеет привычку завтракать в этот самый час.

-- Боллеми! - сказал председатель, позвонив в колокольчик.

-- Сэр!

-- Завтрак.

-- Не для меня, надеюсь? - сказал доктор. - Но вы сами сознаетесь, мистер Монтегю, что в настоящее время дня завтрак чрезвычайно полезен для здоровья. Мы таки знаем некоторые тайны природы, сударь; мы этому учимся в унверситетахь.

-- Позвольте, позвольте! - возглашал Боллеми за дверьми: - позвольте; это завтрак в зале комитета!

-- А, - сказал весело доктор, прерванный на весьма занимательном месте своего разсуждения: - вот, мистер Монтегю, является то, чем, действительно, застраховывается жизнь!

Вошел человек с подносом, покрытым белоснежною салфеткой; когда ее откинули присутствующие увидели двух жареных холодных каплунов, несколько экземпляров заливной дичи и отличный салат. Явился другой слуга с бутылкою превосходной мадеры и бутылкою шампанского.

Завтрак был сервирован на самую роскошную ногу, с изобилием в хрустале, серебре и фарфоре. Доктор занялся им особенно ревностно, так что лицо ею постепенно озарялось новым блеском и свежим румянцем.

Мистер Джоблинг пользовался большим уважением в некоторых кварталах Сити. Подбородок его возвещал глубокомыслие, а голос внушал пациентам необычайного доверенность. Шейный платок и жабо его были всегда белее снега; платье лоснилось удивительно; золотая цепочка часов, украшенная огромными печатками, принадлежала к числу самых тяжеловесных. Никто лучше его не умел покачивать головою, потирать руки; никто так утешительно не говорил "а!", когда пациенты рассказывали подробности своих недугов. Он имел всегда в запасе свежие анекдоты, которых действие на больных было несомненно. Особенно его любили женщины за нежное участие и чувствительную заботливость, с которыми он около них старался.

По сношениям своим с торговцами и их семействами, мистер Джоблинг был именно такой медик, какого требовалось для Англо-Бенгальского Общества. Но он быль до крайности осторожен и не старался сближаться с компанией более, как по званию чиновника, получающого за труды свои жалованье, и хорошее жалованье, надобно отдать справедливость Англо-Бенгальскому Обществу.

Если кто-нибудь разспрашивал его о делах Англо-Бенгальского Общества, он отвечал: "Почтенный сэр, сведения мои на этот счет весьма ограничены. Я медик его за известную ежемесячную плату, не больше! Я стараюсь заслужить свое жалованье и получаю его очень регулярно, а потому не должен говорить об этом обществе ничего, кроме хорошого". Если его спрашивали о капиталах, он отвечал: "Ведь я тут не имею паев, следственно любопытство могло бы с моей стороны показаться неприличным и неделикатным; а деликатность должна быть первою принадлежностью медика". Если его спрашивали о председателе, он говорит: "А! Вы не знаете мистера Монтегю? Очень жаль. Настоящий джентльмен во всех отношениях. Говорят, что у него в Индии большое имение. Он живет очень роскошно; дом великолепно отделан, мебель и все, что там есть, все самое дорогое, новомодное, щегольское. Если вы желаете войти с компанией в деловые сношения, можете быть уверены, я засвидетельствую, что вы пользуетесь отличным здоровьем. Я очень хорошо понимаю человеческия комплекции: будьте уверены, что ваша теперешняя маленькая болезнь принесет нашему здоровью больше пользы, чем целая аптека лекарств", и тому подобное, и все оставались от него в восторге.

-- Вам, доктор, следует за комиссию за четыре страховые контракта и один заем, а? - сказал ему Кримпль, пересматривая принесенные после окончания завтрака бумаги.

-- Джоблинг, любезный друг, желаю вам долголетия! - сказал Тигг.

-- Нет, нет, вздор! - возразил доктор. - Я, право, не должен воспользоваться вашею платою за комиссию. Я не рекомендую сюда никого; я говорю только, что знаю. Больше ничего. Никак не иначе.

Тут он прихлебнул вина и начал расхваливать его качества.

-- А, говоря о вине, - продолжал доктор:--я не могу не вспомнить о рюмке очаровательнейшого легкого портвейна, какого мне в жизнь свою не случалось пить - это было на однех похоронах. Вы не видали и не знаете этого джентльмена, мистер Монтегю, нет? (Доктор подал ему карточку).

-- Надеюсь, что он не похоронен? - сказал Тигг, взглянув на карточку. - Если он похоронен, то нам не желательно пользоваться его обществом.

-- Ха, ха! Нет еще, - возразил доктор. - Но он играл весьма почетную роль при том случае.

-- О, - сказал Тигг, поглаживая усы: - помню. Однако, нет... Он здесь не был.

В это время, вошел Боллеми и подал доктору карточку.

-- Только заговори о ком-нибудь... - заметил доктор, вставая.

-- И он явится, а? - сказал Тигг. - Боллеми, сними все со стола и вынеси в другия двери. - Мистер Кримпль, за дело.

-- Вы меня до крайности обяжете, - отвечал Тигг, снисходительно улыбаясь.

Доктор вышел и вскоре язвился с мистером Джонсом Чодзльвитом.

-- Мистер Монтегю, - сказал Джоблинг: - позвольте представить вам моего друга, мистера Чодзльвита. Мистер Чодзльвит, - наш председатель... Странно, как силен бывает пример, - продолжал доктор, оглядываясь с улыбкою. - Я сказал теперь наш председатель! Почему я говорю наш председатель? Потому что, знаете, он вовсе не мой председатель: я не имею с Англо-Бенгальским ничего общого, кроме того, что за определенную плату даю ему свое мнение, как медик, точно так же, как делаю это ежедневно с каким нибудь Джеком Ноксом или Томом Стайльзомь. Зачем же я говорю наш председатель? А просто потому, что слышу ежедневно безпрестанные повторения этой фразы. Вот образец подражательности человека. Мистер Кримпль, вы не нюхаете табаку? Напрасно. Вам бы это было полезно.

Пока доктор разсуждал о силе примера и нюхал табак, Джонс уселся подле стола и чувствовал себя весьма не в своей тарелке: люди низкого воспитания и низких свойств вообще бывают склонны к благоговейному ужасу при виде щеголеватых платьев и великолепной мебели.

-- Вам, джентльмены, нужно разсуждать о деле и вам время драгоценно, - сказал доктор: - мне также, потому что в той комнате ждут меня человеческия жизни, а после мне нужно посетить своих больных. Итак, прощайте, джентльмены. Но позвольте, мистер Монтегю сказать вам два слова: тот джентльмен, который теперь сидит подле вас, сделал больше для примирения меня с нравственною натурою человека, нежели кто-нибудь, живой или мертвый. Прощайте.

С этими словами Джоблинг вышел в контору, чтоб разсматривать языки и щупать пульсы смертных, желавших счастия застраховать свои существования в Англо-Бенгальском Обществе Застрахования Жизни и Займов. Мистер Кримпль ушел также в скором времени, и потому Джонс Чодзльвит и Тигг остались вдвоем.

-- Я слышал от нашего друга, - сказал Тигг, дружески придвигаясь к Джонсу: - что вы думали...

-- О, он не имел нрава рассказывать этого, потому что я не сообщил ему моих мыслей. - прервал Джонс. - Если он забрал себе в голову, что я иду сюда для этого, то я не виноват и не обязываюсь ни к чему.

Джонс проговорил это довольно обидным тоном, желая показать свое пренебрежение к ненавистным ему щегольскому платью и роскошной мебели.

-- Если я пришел сюда, чтоб сделать вопрос или два и взглянуть на какой нибудь документ, то еще не обязываюсь ни к чему. Заметьте это себе, знаете.

-- Любезнейший, - вскричал Тигг, трепля его по плечу, - я рукоплещу вашей откровенности! Если такие люди, как мы с вами, будут говорить без обиняков, прямо, то всякое недоумение невозможно. Зачем мне скрывать от вас то, что вы сами хорошо знаете, но о чем толпе и не снится? Мы, компании, все хищные птицы - не иначе. Вопрос в том, можем ли мы служить вам, служа в то же время себе; можем ли, делая своему гнезду двойную подбивку, дать вашему ординарную. Вот вся наша тайна! Вы теперь за нашими кулисами. Мы будем действовать с вами на чистоту, если нельзя действовать иначе.

Мы уже заметили прежде, что лукавство имеет свою простоту, как и невинность, и что во всем, где нужна была вера в плутовство, Джонс был легковернейшим из смертных. Еслиб Тигг вздумал предъявлять притязания на высокую честность, то будь он хоть образцом добродетели, Джонс стал бы его подозревать; но когда он принялся за дело в духе собственных понятий Джонса, молодой человек начал чувствовать, что Тигг малый приятный, с которым можно говорить откровенно.

Джонс принял более нахальное положение на креслах и сказали с улыбкою:

-- Вы для дела человек недурной, мистер Монтегю. Вы умеете, приниматься за него.

Джонс кивнул головою в знак согласия и потом, раскинув ноги как можно шире, сказал:

-- По правде сказать...

-- Не говорите о правде, она так походит на мороченье, - прервал Тигг, оскаля зубы.

Очарованный этим замечанием, Джонс продолжал:

-- Ну, так дело в том...

-- Лучше, теперь лучше!

-- В том, что одна или две из старых компании поступили со мною худо, когда я имел с ними дела. Оне находили препятствия и делали мне вопросы, на которые не имели права, и вели дела не по моему вкусу.

Сделав эти замечания, он потупил глаза и принялся разсматривать ковер. Мистер Тигг разсматривал его самого с любопытством.

Джонс молчал так долго, что Тигг решился выручить его:

-- Нет, нет. Вино не годится за делом. Вам еще можно, а я не должен теперь пить.

-- Что вы за старый делец, мистер Чодзльвит! - воскликнул Тигг, откинувшись в креслах, и смотря, прищурясь, на своего собеседника.

-- Не то, чтоб очень старый, однако, не плохой, но теперь я женился. Зелено, скажете вы? Может быть, потому что она молода. Но так как никто не знает, что может случиться с этими женщинами, так я вздумал застраховать её жизнь. Ведь, знаете, надобно же мужу иметь в запас утешение на такой случай.

-- Если только найдется что-нибудь, что будет в состоянии его утешить.

что им надобно умереть завтра, только заговори с ними о таких вещах

-- Правда, правда, оне так просты, эти миленькия ветреницы!

-- Ну, да. Так вот почему мне бы хотелось застраховать ее в вашем обществе. Но мне наперед нужно знать, какого рода фундаментальные капиталы имеет общество, а?

-- Выплаченный капитал, - сказал Тигг, показывая на некоторые бумаги, - состоит теперь...

-- О, я понимаю насчет ваших выплаченныхь капиталов.

-- Надеюсь.

Тигг снова перевернул бумаги, потом придвинулся ближе к Джонсу и сказал ему на ухо:

-- Знаю, что вы понимаете, знаю. Взгляните на меня!

Мистер Джонс не имел обычая смотреть прямо на кого бы то ни было, однако, он исполнил требование председателя.

-- Что-ж, мне показалось сначала, что я где-то вас видел, но я не мог припомнить где. Нет, я и теперь не припоминаю. Не на улице ли?

-- Не в гостиной ли мистера Пексниффа?

-- У Пексниффа! Не тогда ли?..

-- Да, именно тогда, когда там собрался очаровательный семейный кружок, при котором присутствовали вы и ваш многоуважаемый отец.

-- Будто умер? Почтенный джентльмен!.. Так он умер! Вы на него очень похожи...,

Джонс принял этот комплимент не очень приятно, может быть, и потому, что узнал в Монтегю прежнего мистера Тигга. Тот заметил и фамильярно отвел Джонса к окну. Ничто не могло бы быть замечательнее красноречия и откровенности мистера Тигга, когда он заговорил:

-- Переменился я с того времени? Говорите прямо!

Джонс пристально посмотрел на его грудь и руки и сказал: - Скорее да!

-- Ну, нет.

Мистер Монтегю показал ему на улицу, где дожидался Бэйли с кабриолетом:

-- Недурно. Даже очень щеголевато, а? Знаете, кому это принадлежит?

-- Нет.

-- Она должна была стоить бездну денег

-- Правда. И это мое. Зачем вы, - шепнул он Джонсу, подтолкнув его локтем: - зачем вы не хотите брать премий, вместо того, чтоб платить их? Вот что должен делать человек вашего разбора. Присоединитесь к нам!

Джонс вытаращил глаза.

-- Много народа на этой улице? - спросил Монтегю.

-- Есть печатные вычисления, сколько людей проходить здесь взад и вперед в продолжение дня. Я могу вам рассказать, сколько заходит сюда потому только, что находят здесь контору, зная о ней столько же, сколько о египетских пирамидах. Ха, ха, ха! Присоединитесь к нам. Вы можете вделиться дешево.

Джонс смотрел на него с удвоенным вниманием.

-- Я могу вас уведомить, - продолжал Тигг: - сколько из них застраховывается, покупает пожизненные доходы, вносит и даже навязывает нам свои деньги тысячью разных способов. А между тем, они знают нас столько же, сколько вы того трубочиста, который там на углу. Ха, ха, ха!

-- Так-то! - вскричал Монтегю, трепнув его по груди. - Вы слишком проницательны, а то я бы не сказал ни слова! Обедайте у меня завтра, в Палль-Малле.

-- Хорошо, приду.

-- Слажено! Постойте минуту. Возьмите эти документы и пересмотрите их хорошенько. Тут вы увидите, как мастерски мы обработывасмь свои дела.

-- Но разве вам не приходится выплачивать? А ответственность?

невнятным шопотом.

-- Однако, вы смелы! - вскричал Джонс с крайним изумлением.

-- Как не быть смелым, когда за это валится золото в карманы! - отвечал то смехом председатель. - Так вы завтра обедаете у меня!

-- В котором часу?

-- В семь. Вот моя карточка. Возьмите документы. О, я вижу, что вы будете из наших!

-- Вы разсмотрите и разсудите сколько вам угодно, - сказал Монтегю, трепля его по спине. - Но я вижу, что вы присоединитесь к нам. Я убежден в этом. Вы для того созданы. Боллеми!

Повинуясь призыву председатеия и его колокольчика, красный жилет явился и получил приказание проводить мистера Джонса до дверей. Он повел его, крича: "Позвольте! Позвольте! Джентльмен из залы заседания, позвольте!"

Мистер Монтегю, оставшись наедине, размышлял в продолжение нескольких минут. Потом, возвысив голос, он сказал:

-- Педжет здесь?

Мистер Педжет доставлял Англо-Бсигальскому Обществу все нужные тайные сведения и получал за то по фунту стерл. в неделю. Он был рожден для таинственности. То быль маленький, сухой, тощий старичек, который, повидимому, утаивал даже свою кровь, потому что, взглянув на него, никто не допустил бы возможности, чтоб во всем его теле набралось унций шесть крови. Как он жил, где жил и что он был за человек - все это были тайны. В засаленном бумажнике своем он носил карточки, на которых выдавал себя то угольщиком, то виноторговцем, то агентом по комиссиям, то коллектором. Куда бы он ни приходил в Сити, везде говорил, что ему тут назначено свидание, хотя тот, кого он ожидал, никогда не являлся. Он по целым часам сиживал на бирже, глядя на всех входивших и выходивших; то же самое делывал он в кофейнях, где останавливался перед камином и сушил мокрый носовой платок, оглядываясь по-временам через плечо, не идет ли тот, кого он никогда не мог дождаться. Он ходил в порыжелом, изношенном, скудном платье; спина и ноги его были всегда в пуху, а белье скрывалось так тщательно, что можно было подумать, что он никогда не носит белья. Одни говорили, что он банкроть, другие, что он служит с детства в какой-то древнейшей канцелярии - но все это было тайною. Он носил в карманах кусочки сургуча и какую то иероглифическую медную печатку; он часто сочинял письма, которые, повидимому, не доходили ни до кого, потому что он укладывал их в потайной карман и вынимал потом сам совершенно пожелтевшими. А между тем, он принадлежал к особому классу людей: к племени, которое существует только в Сити и которого отдельные экземпляры так же глубоко загадочны друг другу, как и остальному человечеству.

-- Мистер Педжет, - сказал Монтегю, списывая на бумажку адрес Джонса Чодзльвита с его карточки:--я бы желал иметь всевозможные сведения о человеке этого имени. Что бы то ни было, все, что вы о нем сгребете, доставите мне. Именно мне, мистер Педжет.

Педжет надел очки и внимательно прочитал имя; потом взглянул на председателя и поклонился; потом снял очки и спрятал их в карман, а бумажку с именем и адресом засунул в свой бумажник.

провел остатокь утра подписывая разные бумаги, документы и страховые контракты.