Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита.
Глава XLIII, имеет влияние на участь нескольких лиц. Мистер Пекснифф является в полном своем могуществе и пользуется им с твердостью и великодушием.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита. Глава XLIII, имеет влияние на участь нескольких лиц. Мистер Пекснифф является в полном своем могуществе и пользуется им с твердостью и великодушием. (старая орфография)

Глава XLIII, имеет влияние на участь нескольких лиц. Мистер Пекснифф является в полном своем могуществе и пользуется им с твердостью и великодушием.

В ночь грозы, описанной в предыдущей главе, мистрисс Люпен, хозяйка "Синяго Дракона", сидела в грустном раздумьи в своем буфете. Гром, молния и дождь были в окрестностях "Синяго Дракона" столько же яростны, как и на большой дороге. Из уважения к молнии, мистрисс Люпен сняла с камина свечу. Рабочая корзинка её стояла подле; ужин был готов на круглом столике, но она не обращала внимания ни на что, и только но временам охала, подперши подбородок рукою.

Вдруг отворилась наружная дверь, и какой то путешественник, подойдя прямо к буфету, потребовал сердитым голосом бутылку лучшого старого пива.

Он имел причину быть недовольным, потому что промок так, что вряд ли мог бы промокнуть больше, еслиб даже просидел целые сутки под водопадом. На нем была грубая матросская фуфайка с поднятым кверху воротником, а на голове шляпа из крашеной парусины, называемая среди моряков зюдвестской, с широких полей которой вода текла ему на спину, грудь и плечи. Лица нельзя было разсмотреть.

-- Дурная ночь! - заметила добродушная хозяйка.

Он отряхнулся, как ньюфаундлэндская собака и сказал, что незавидная.

-- На кухне есть огонь, и там сидят добрые люди. Не лучше ли вам пойти туда и просушиться?

-- Нет, благодарю.

-- Вы так промокли, что можете умереть эти холода.

-- Меня нелегко уморить; иначе я уж давно бы умер. Ваше здоровье, сударыня?

Мистрисс Люпен поблагодарила его; но, поднимая кружку к губам, он переменил намерение и снова поставил ее на столь.

-- Как у вас называется этот дом? Не "Драконом" ли, а?

-- Да, "Драконом".

-- А! Так значит, у вас должен быть один малый - он мне сродни - Марк Тэпли. Гей, Марк, приятель! Что ж ты не являешься?

Эти слова задели мистрисс Люпен за живое. Она обернулась, чтоб поправить свечку, и сказала, продолжая показывать путешественнику спину:

-- Никто бы меня так но порадовал, сударь, как тот, кто бы принес мне известие о Марке Тэпли. Но давно уже он уехал из Англии, и одному Богу известно, жив ли он, бедный, или умер!

Она грустно качала головою, и голос её дрожал при этих словах.

-- Куда эке он отправился, сударыня?

Почему не отправился в какую нибудь другую, менее варварскую страну?

Мистрисс Люпен заплакала и хотела уйти, чтоб рыдать на свободе; но незнакомец подбежал к ней, обхватил ее обеими руками и принялся обнимать и целовать изо всех сил.

-- Марк! Кто бы тебя узнал? - вскричала она.

Расцеловав миловидную хозяйку "Синяго Дракона", Марк вспомнил о своем товарище.

-- Мистер Мартин Чодзльвит за дверьми, - сказал он. - Я оставил его под навесом, пока вошел сюда, чтоб посмотреть, нет ли кого здесь. Мы хотим притаиться на эту ночь, пока не узнаем от вас новостей и пока не решим, что надобно делать.

-- Во всем доме нет никого, кроме всегдашних посетителей кухни. Они бы зажгли иллюминацию, еслиб узнали, что ты здесь.

-- Но им не надобно этого знать, безценная душа моя; заприте дом и погасите в кухне огонь; а когда все будет готово, поставьте свечку на окно, и мы войдем. Вы разскажите нам оба всех старых друзьях. Ну, теперь еще раз, на закрепу!

И он снова принялся обнимать и целовать ее; потом выбежал к Мартину, а мистрисс Люпен поспешно начала готовиться для приема нежданных гостей.

Вскоре повалила из кухни честная компания, уверяя друг друга, что часы в "Драконе" врут на целых полчаса. Как ни были мокры и утомлены Мартин и Марк, они с удовольствием глядели на лица старых знакомых, которые проходили близко около них, и сообщали друг другу свои замечания о каждом. Наконец, они увидели желанный огонь на окне.

-- Вот огонь! - вскричал Марк. - Бог с нею, как она проворна! Ну, сударь, теперь нас ожидает хороший ужин, доброе вино, мягкия постели!

Огонь в кухне запылал снова. Стол был накрыть и уставлен всем, что было готового. Подле были туфли. Ужин варился и жарился. Бутылка доброго коньяка и кружка пенистого пива заманчиво красовались на столе. Мистрисс Люпен стряпала с самым пламенным усердием.

Невозможно было удержаться. Мартин подбежал к ней и обнял ее от искренняго сердца. Марк важно последовал его примеру.

-- Не думала я, - сказала мистрисс Люпен, смеясь и краснея: - хоть и часто говаривала, что молодые джентльмены мистера Пексниффа жизнь и душа "Дракона", а право, я не думала, чтоб кто-нибудь из них обошелся со мною так вольно, как обходитесь теперь вы, мистер Мартин! А еще меньше вообразила бы я, что не буду на это сердиться. Но я так рада, что первая приветствую вас дома, с Марком Тэпли, в качестве...

-- В качестве друга, - подсказал поспешно Мартин.

-- В качестве друга, - сказала хозяйка, повидимому, весьма довольная этим названием, а между тем грозя вилкою Марку, чтоб он держался в почтительном разстоянии - Не ожидала я этого! Да и не воображала, что мне придется рассказать вам первой о здешних переменах!

-- О каких переменах? - вскричал Мартин, изменяясь в лице.

-- Она здорова, - возразила хозяйка: - и теперь живет у мистера Пексниффа. О ней не безпокойтесь - она такова, как вы только можете желать. Вы видите, я все знаю!

-- Добрая, милая мистрисс Люпен! Я в восхищении, что вы все это знаете! Но в чем же перемены? Не умер ли кто?

-- Нет, нет, еще до этого не дошло. Но теперь ужин готовь, и я не скажу вам ни слова, пока вы с ним не кончите.

Она объявила это так положительно, что им оставалось только надеть туфли, сесть и ужинать как можно скорее. Усталые от долгой ходьбы по слякоти и грязи и голодные, они сделали полную честь гостеприимству доброй мистрисс Люпен. Когда им казалось, что пора кончить, она опровергала их мнения новыми вкусными переменами, так что трапеза продолжалась гораздо дольше, чем они предполагали. Наконец, насытившись до нельзя, они разселись перед огнем очага с необычайным наслаждением, готовясь слушать вести милой и цветущей хозяйки "Синяго Дракона".

об общей молве, что мистер Пекснифф совершенно овладел духом и волею старого Мартина Чодзльвита, и о том, какую высокую честь он предназначил Мери. Услыша последнее, Мартин сбросил с себя туфли в одно мгновение ока и принялся натягивать мокрые свои сапоги с неопределенным намерением куда то немедленно мчаться и сделать что-то с кем-то.

-- Он! - восклицал Мартин с бешенством - Этот сладкоречивый мерзавец! Он! Марк, дай мне другой сапог!

-- Куда вы думаете идти, сударь? - хладнокровно возразил мистер Тэпли, просушивая перед огнем подошву сапога.

-- Куда? Неужели ты думаешь, что я останусь здесь?

Марк очень спокойно сознался, что он думал именно так.

-- Право! - возразил Мартин сердито. - Очень тебе благодарен. За кого ты меня принимаешь?

-- За того, кто во сделает ничего необдуманного и безразсудного. Сапог, сударь.

Мартин бросил на него нетерпеливый взгляд и быстро начал ходить взад и вперед по кухне, с сапогом на одной ноге и чулком на другой... Но вспомнив свою эдемскую решимость, он вознамерился переломить себя и теперь, скинул сапог, снова надел туфли и уселся попрежнему. Однако, он не мог удержатся, чтоб не запустить рук на самое дно карманов, и чтоб не восклицать по временам с выражением гнева: "Пекснифф! Этот негодяй! Клянусь душою! Право!" и тому подобное.

-- А что до самого мистера Пексниффа, - заключила хозяйка, покачивая головою: - я уж и не знаю, что сказать. Кто нибудь отравил его душу, я думаю: иначе такой почтенный джентльмен, о котором все такого мнения, не стал бы делать зло по доброй воле! Что же до мистера Пинча, так я прямо скажу, что нет на свете человека добрее и достойнее его. Может быть, сам старый мистер Чодзльвит был причиною раздора его с мистером Пексниффом. Мистер Пинч даже мне не хотел сказать об этом ни слова: он горд, хоть и тих.

-- Бедный Том! - сказал Мартин со вздохом.

-- Еще хорошо и утешительно то, что сестра его живет теперь с ним, и что он доволен своим положением. Вчера он прислал мне по почте маленькую ассигнацию, которую я всучила ему взаймы; он пишет, что благодарит меня (тут она покраснела) и что не нуждается в деньгах, потому что нашел хорошее место. Я этому очень обрадовалась.

-- Как вы добры, мистрисс Люпен! Не правда ли, Марк?

-- Да уж она всегда такова, сударь... А теперь, - продолжать мистер Тэпли: - что вы намерены делать? Если вы не слишком горды и можете решиться на то, о чем говорили дорогой, так лучшого нельзя и придумать. Если вы были неправы перед вашим дедом (уж извините, а, мне кажется, что так), то идите к нему, сознайтесь и обратитесь к его родственным чувствам. Не упирайтесь. Ведь он гораздо старее вас, и если он был крут, то и вы также. Уступите ему, сударь, уступите!

Красноречие мистера Тэпли было не без действия на Мартина, но он все еще колебался.

-- Все это правда, Марк, - возразил он. - Но разве ты не видишь, что так как он теперь вполне под влиянием этого гнусного лицемера, то в сущности я прибегну с покорностью не к деду моему, а к Пексниффу! И если я буду отвергнут, то буду отвергнут не им, а Пексниффом - Пексниффом, Марк! - И он вспыхнул при этой мысли.

-- Хорошо, сударь; но ведь мы наперед знаем, что Пекснифф плут, мошенник и мерзавец.

-- Самый подлый мерзавец!

-- Самый подлый мерзавец. Значит, нам не будет стыдно, если нас отобьет Пекснифф. К чорту Пексниффа! Что он такое? Неужели Пекснифф может пристыдить нас! - Пекснифф! - продолжал Марк с невыразимым презрением. - Да что он такое? Кто он? На что обращать на него внимание? К тому же, ведь мы хлопочем не только для себя - тут дело идет и об одной молодой особе, которая вытерпела свою долю горя! Пекснифф! Я еще не слыхал ни о каком парламентском акте, который был бы составлен Пексниффом! Да чего он стоит?

Мистер Люпен испугалась красноречия Марка; а Мартин, поглядев в задумчивости на огонь, отвечал:

-- Еще слово, сударь. Действуйте так, чтоб Пекснифф не мог сказать против вас ни одного слова. Вам даже не должно видеться с мисс Мери. Наша милая хозяйка подготовит ее к тому, что должно случиться, и передаст ей всякое маленькое, поручение. Не правда ли, мистрисс Люпен? Ведь вас этим вещам нечего учить!

Мартин почувствовал разсудительность этого совета и решился соображаться с ним. Потом, потолковав еще несколько минут, они пошли спать, размышляя о завтрашнем дне.

На следующее утро, после завтрака, мистер Тэпли направился прямо к дому знаменитого архитектора с письмом от Мартина к его деду; в письме Мартин просил позволения представиться ему на несколько минут. Марк подошел к дверям с таким неподвижным лицом, что самый проницательный физиономист не прочел бы на нем ничего, и постучался. От наблюдательности его не ускользнуло, что мистер Пекснифф весьма прилежно прижал свои нос к стеклу окна гостиной, чтоб воспользоваться хоть косвенным взглядом на своего посетителя; а потому мистер Тэпли, желая уничтожить замысел неприятеля, встал на верхнюю ступеньку крыльца и прижался как можно плотнее к дверям.

Мистер Пекснифф отворил двери с самым веселым и довольным выражением лица.

-- Как вы поживаете? - сказал Марк.

-- О! Тэпли, если не ошибаюсь!

-- Так, сударь. Письмо, сударь. Ждет ответа.

-- Ко мне? Так "блудный" возвратился?

-- Я думаю не к вам, сударь. Тут написано к мистеру Чодзльвиту.

-- О! Да. Благодарю. От кого оно, мой друг?

-- Подпись внутри письма, сударь,--возразил Марк с величайшею учтивостью. Я видел, как этот джентльмен подписываль письмо, сударь.

-- И он сказал, что ждет ответа, а?

-- Да, сударь.

-- Он получит ответ, конечно! - сказал мистер Пекснифф, изорвав письмо в мелкие клочки с величайшею кротостью и подавая их Марку. - Будь так добр и передай ему это с моим поклоном. Доброго утра! - После этого он удалился и запер за собою дверь.

Марк счел за лучшее пересилить свои чувства и возвратился к Мартину в "Дракон". Они не ожидали подобного приема и дали пройти часу времени до следующей попытки. После того они пошли вместе к дому мистера Пексниффа. Мартин постучался, а Марк приготовился упереться в дверь плечом и ногою, чтоб нельзя было захлопнуть ее у них под носом. Но такая предосторожность оказалась излишнею, потому что в этот раз им отворила служанка. Проскользнув мимо её, Мартин, в сопровождении своего союзника, отворил двери гостиной, вошел в нее и остановился перед своим дедом, вовсе непредуведомленным и непредчувствовавшим его прибытия.

Мистер Пекснифф и Мери были также в комнате. Увидя своего внука, старик поник седою головою и закрыл лицо обеими руками.

Это тронуло Мартина до глубины души: увидев слезы на увядших щеках своего прежнего друга, покровителя своего детства, старика, который некогда такт любил его, - он забыл свою гордость, самоуверенность, вспомнил о невозвратимом, упрекавшем его прошлом, и бросился к старику, чтоб схватить его за руку. Но мистер Пекснифф быстро сталь между ними:

-- Нет, молодой человек! - вскричал он, ударяя себя по груди и протянув другую руку к своему гостю, как крыло, под которым он предлагал ему убежище. - Нет, сударь! Разите сюда, сюда! Но не смейте касаться его!

-- Дедушка! - вскричал Мартин. - Выслушайте меня! Умоляю вас, дайте мне высказать!

-- Вы хотите, сударь! Вы хотите! - возразил мистер Пекснифф, заслоняя от него старика. - Разве не довольно того, сударь, что вы пришли сюда, как разбойник среди белого дня: привели с собою развратных товарищей, которые заслоняют собою двери комнат и предупреждают возможность свободного входа и выхода моим домашним? - Марк действительно занял эту позицию и удерживал ее с непоколебимым спокойствием. - Но неужели вы также намерены поразить почтенную, престарелую добродетель? Знайте, что она не беззащитна! Я буду её щитом! Нападай на меня, молодой человек! Рази, стреляй!

-- Не могу и не хочу успокоиться! - кричал мистер Пекснифф. - Почтенный друг и благодетель мой! Неужели дом мой не будет вам безопасным убежищем?

-- Посторонитесь, - сказал старик, протягивая руку: - дайте мне взглянуть но то, что и некогда любил так нежно.

-- Вы должны его видеть, благородный сэр! Желаю только, чтоб вы его видели. Вот он! Смотрите!

Лицо Мартина не могло не выразить негодования и презрения, которые внушал ему мистер Пекснифф, но он не удостоил его ни одним словом, ни взглядом. Мистер Пекснифф сделал шаг в сторону. Старик Мартин взял руку Мери, шепнул ей что то ласково, как будто для успокоения, потом кротко отодвинул ее за свои кресла и пристально глядел на внука.

-- И это он! - сказал старик. - О, да, он! Говори, что ты хотел сказать, но не приближайся ко мне

-- В нем так тонко чувство справедливости, - сказал мистер Пекснифф, не обращаясь ни к кому в особенности: - что он хочет выслушать даже его!

-- Дедушка! - сказал Мартин с чувством. - Я возвратился к вам после трудного путешествия, после тяжкой жизни, после тяжкой болезни, после отчаяния и лишений, почти после крайней безнадежности!

-- Даже разбойники возвращаются назад, когда не находят успеха в своих грабительских странствованиях, - заметил Пекснифф.

-- Без этого верного и благородного человека, - продолжал Мартин, указывая на Марка: - который добровольно последовал за мною и был мне всегда самым преданным и верным другом: - без него я бы давно умер вдали от родины, вдали от всякой помощи, вдали от всякой надежды на то, чтоб моя горькая участь сделалась известною кому бы то ни было кто бы пожалел обо мне... О! позвольте мне рассказать о ней вам!

Старик взглянул на Пексниффа; мистер Пекснифф на него. - Вы хотели сказать что-нибудь, достойный сэр? - сказал он с улыбкою. Старик отвечал, что нет. - Я знаю, что вы думаете, почтенный друг мой. Пусть он продолжает. Интересно наблюдать развитие своекорыстия в человеческой душе. Пусть он продолжает, достойный сэр.

-- Продолжай! - заметил старик, как будто машинально повинуясь словам Пексниффа.

-- Я был в нищете; чужому человеку обязан тем, что возвратился в отечество. Знаю, что это обстоятельство говорит вам против меня и дает вам повод думать, что одна только нужда, а не раскаяние и привязанность приводит меня к вам. Дедушка, уходя от вас, я заслуживал такое мнение, о теперь нет. Теперь я его не заслуживаю!

Мистер Пекснифф запустил руку за жилет и улыбнулся. - Пусть он продолжает, достойный сэр; и знаю ваши мысли.

Старик снова взглянул на Пексниффа и потом, как будто почерпнув из его взгляда наставление, сказал опять:

-- Продолжай!

-- Мне остается досказать немногое, - возразил Мартин. - Сходя сюда, я имел еще тень надежды и буду говорить теперь, потеряв ее вовсе, или почти вовсе - но верьте, что скажу правду. Прошу об одном, верьте, что я скажу истину!

-- Святая истина! - воскликнул Пекснифф, устремив глаза вверх: - как часто бывает твое имя на устах порочных!

-- Что касается до первой причины, разлучившей нас, - сказал Мартин, спокойно глядя на своего деда, но бросив один взгляд на Мери, которая закрыла себе лицо руками: - сердце и душа моя неспособны к перемене. Что бы я ни вытерпел со времени нашей разлуки, но чувства мои остались те же: я не жалею об этом, не стыжусь этого, и знаю, что даже вы не желали бы ни того, ни другого. Я пришел сюда, чтоб просить у вас прощения - не столько из надежд на будущее, сколько из сожаления о прошедшем: потому-что я не желаю ничего большого, как средств к существованию. Помогите мне найти честный труд, и я буду трудиться, чтоб жить. Испытайте, упрям ли я, надменен ли, своеволен ли как прежде, или переучен в суровой школе... Дедушкаи Пусть говорит за меня голос природы! Не отвергайте меня за одну вину, как бы велика ни была она.

Когда он кончил, седая голова старика поникла опят, и он снова закрыл себе лицо дрожащими пальцами.

вас тронуть? Ободритесь. Подумайте обо мне, мой друг!

-- Да, - возразил старик Мартин, взглянув ему в глаза. - Вы привели меня в себя.

-- Что сделалось с моим безценным и твердым другом? - продолжал Пекснифф с улыбкою, трепля его с нежностью по руке. - Неужели мне придется осуждать за слабость такую высокую душу? Я думаю, что нет!

-- Нет, нет. Минутное чувство... Ничего больше.

-- Негодование вызовет слезу на глаза честного человека

Мистер Пекснифф тщательно отер свои глаза.

-- Но нам предстоят высшия обязанности. Ободритесь, мистер Чодзльвит. Выразить ли ваши мысли?

-- Да, говорите за меня, Пекснифф, - сказал старик, откинувшись в креслах и глядя на мистера Пексниффа, как будто околдованный им. - Благодарю вас. Вы мне преданы. Благодарю!

-- Не лишайте меня мужества, сударь, - возразил Пекснифф, сильно качая головою. - Чувствам моим горестно, что я должен обращаться к тому, кого изгнал из своего дома, когда узнал от вас о его чудовищной неблагодарности. Но вы желаете - довольно! Молодой человек! Дверь находится за спиною товарища твоего распутства. Красней, если можешь; уйди не краснея, если нет!

Мартин смотрел на своего деда так пристально, как будто во все это время царствовало мертвое молчание. Старик смотрел с неменьшим вниманием на мистера Пексниффа.

-- Когда, пораженный в самое сердце безстыдным поведением вашим относительно этого необычайно благородного и почтенного старца, я говорил: "прочь!", то я плакал о вашей безнравственности. Не полагайте, что слеза, увлажающая взор мой теперь, проливается за вас. Нет, сударь, я плачу за него!

Тут мистер Пекснифф, случайно уронив слезу на лысую часть головы своего друга, отер это место носовым платком и попросил извинения у мистера Чодзльвита.

-- Да, сударь! - продолжал мистер Пекснифф, одушевляясь более и более: - он не будет жертвою вашего коварства. Пока я жив, вы не сделаете ему никакого зла. Вы можете перешагнуть через мой безчувственный труп - такой человек, как вы, найдет в этом удовольствие; но пока я существую, вы должны наперед поразить меня! Да, молодой человек!

Молодой Мартин смотрел попрежнему кротко и пристально на своего деда. - Неужели вы не дадите мне ответа? Неужели не скажете ни слова?

-- Ты слышал, что было сказано, - возразил старик, не отвращая взоров от лица Пексниффа, который одобрительно кивал головою.

-- Но я не слыхал вашего голоса, вашей мысли.

-- Повторите ему, - сказал старик Пексниффу.

-- Я слышу только то, что вы

Еслиб старик хоть на одно мгновение отвел взор свои от лица мистера Пексниффа и сравнил его наружность с наружностью своего молодого внука, то мог бы заметить, что безкорыстный защитник добродетели являлся в столь же невыгодном виде, как и в тот раз, когда увольнял на все четыре стороны Тома Пинча. Решительно можно было думать, что мистер Пекснифф обладал каким то особенным качеством, которое украшало его врагов; может быть, то была выходившая наружу часть его внутренней чистоты и сияния - но только враги его всегда смотрели подле него так благородно и мужественно!

-- Ни слова? - спросил Мартин.

-- Я вспомнил, что мне осталось сказать одно слово, Пекснифф, - заметил старик. - Одно только слово. Ты говоришь о человеколюбивой помощи одного чужеземца. Кто он такой? И какую денежную помощь оказал он тебе?

Мартин оторвал из записной книжки листок и написал карандашем подробности своего долга мистеру Бивену. Старик взял бумажку; но глаза его не сходили с лица мистера Пексниффа.

-- Прочитайте, Пекснифф, - сказал он.

Мистер Пекснифф взял листок, как будто он был рукописною исповедью смертоубийства, и прочел его вслух.

-- Я думаю, Пекснифф, что надобно ему заплатить. Я бы не хотел, чтоб пострадал заимодавец, который сделал (так он, вероятно, думал) доброе дело.

-- Благородное чувство, почтенный сэр. Совершенно в вашем духе. Но, позвольте заметить, опасный пример!

-- Это не будет примером... Но мы потолкуем после. Вы мне посоветуете, что надобно делать. Больше ничего?

-- Ничего, - отвечал Пекснифф весело. - Вам остается только оправиться от неудовольствия, которое причинил вам этот наглый приход, от волнений оскорбленных чувств, и улыбаться снова.

-- Вам больше нечего сказать? - спросил старик, взяв его за рукав с необыкновенным чувством.

Мистер Пекснифф отвечал, что нет, потому что упреки будут безполезны.

-- Вам больше решительно нечего сказать? Вы в этом уверены? Нечего присоветывать?.. Если что нибудь есть, говорите свободно, что бы то ни было. Я не стану противиться ни чему, что вы потребуете.

Слезы в таком изобилии поднялись к глазам мистера Пексниффа, растроганного безпредельным доверием его почтенного друга, что он не скоро мог оправиться и отвечать. Наконец, он сказал с чувством сердечного умиления, что надеется заслужить это, но что сказать ему нечего.

Старик посмотрел на него несколько мгновений с тем безчувственным и неподвижным выражением, которое бывает свойственно дряхлости преклонных лет; потом встал с твердостью и пошел к дверям, от которых Марк посторонился, чтоб дать ему дорогу.

Мистер Пекснифф предложил ему опереться на его руку. Старик сделал это. Обернувшись к Мартину, в дверях, он махнул ему рукою и сказал:

-- Ты слышал его. Ступай! Все кончено.

Мистер Пекснифф, уходя вместе с ним, пробормотал ему несколько слов одобрения и сочувствия. Мартин, пробудившись от оцепенения, в которое его повергло заключение этой сцены, подошел к невинной причине всех бед и прижал ее к своему сердцу.

-- Милая девушка! - сказал Мартин. - Он не изменил тебе. Но как он упал и обезсилел!

-- Как благородно ты обуздал себя! Ты перенес так много!

- правда ли, что этот негодяй преследовал тебя с своими предложениями?

-- Правда, милый Мартин. Я даже теперь не совсем еще от них освободилась; но главным источником моих мучений было безпокойство о тебе. Зачем оставлял ты нас в такой ужасной неизвестности?

-- Болезнь, огромное разстояние, опасение намекнуть на наше настоящее положение и невозможность скрыть его иначе, как совершенным молчанием, уверенность, что истина огорчит тебя несравненно больше сомнения и неизвестности, - сказал Мартин, глядя ей нежно в лицо и потом снова прижимая к сердцу: - вот отчего я писал один только раз. Но Пекснифф? Можешь смело рассказать мне все дело, потому что ты видела меня лицом к лицу с ним, и я не схватил его за горло, когда он говорил... Что за история его предложений? Известно ли это моему деду?

-- Да.

-- И он помогает ему?

-- Нет, - отвечала она поспешно.

-- Слава Богу! Так ум его не омрачен хоть в этом!

-- Я не думаю, чтоб он знал о том сначала. Этот человек подготовил ум его постепенно и потом открыл свои намерения. Я так полагаю. Потом он говорил со мною наедине.

-- Мой дед?

-- Да, говорил наедине и сказал...

-- Слова этого мерзавца? Не повторяй их.

-- Сказал, что мне известны его качества, что он имеет хорошую репутацию, что стоит высоко в его благорасположении и доверенности. Но, видя мою горесть, он прибавил, что не хочет принуждать меня и не станет огорчать меня ни малейшим напоминанием об этом предложении. Он и действительно сдержал свое слово.

-- А Пекснифф?

-- Он имел мало случаев говорить со мною, потому что я всегда тщательно этого избегала. Милый Мартин, я должна сказать тебе, что ласковость ко мне твоего деда не уменьшается нисколько. Он со мною необыкновенно кроток и добр. Еслиб я была его единственною дочерью, то не могла бы иметь отца более нежного и заботливого. Почему эти чувства уцелели в нем, когда он так холодно отвергает тебя, это для меня тайна непостижимая; но я всегда оставалась ему одинаково преданною. Еслиб он даже в предсмертную минуту вышел из своего теперешняго ослепления, друг мой, я буду подле него, чтоб напомнить ему о тебе!

Мартин глядел с восторгом на её одушевленное лицо и прижал свои губы к её губам.

-- Я не хочу, чтоб ты его покинула, мой ангел, хотя мне и тяжко быть в разлуке с тобою. Но я боюсь, что влияние Пексниффа над ним усилилось до значительной прочности.

Она не могла не согласиться с этим.

-- Доходит ли это влияние до страха? Боится ли мой дед объявить при нем свое мнение? Мне теперь так показалось.

-- И я часто думала то же самое.

Потом она рассказала Мартину об ослаблении и дряхлости его деда и о том, как Пекснифф мало по малу овладел им; о Томе Пинче, о Джонсе; говорила ему также не мало и о нем самом: - о таких предметах любящие бывают так же болтливы, как члены британского парламента.

рыцаря. Потом еще прощанья, еще поцелуи, и через несколько мгновений Мартин и Марк стояли снова за дверьми жилища знаменитого архитектора.

-- Короткое свидание после такой разлуки! - сказал Мартин с грустью. - Но, оставаясь дольше, мы могли бы очутиться в неприятном положении.

-- О нас еще нечего думать, сударь. А другая особа очутилась бы в неприятном положении, вот что было бы хуже. У меня дверь была готова, и еслиб мистер Пекснифф показал голову, то я сплюснул бы ее, как грецкий орех.

В это время, прошел мимо их какой-то джентльмен, очевидно направлявшийся к дому Пексниффа. Услыша что произносят имя архитектора, он приостановился и внимательно посмотрел на них. Подойдя к "Дракону", они увидели у крыльца дорожную карету. Прежде, чем они успели, войти, мистрисс Люпен выбежала из дверей и, подозвав их к карете, показала на одном чемодане надпись: "Чодзльвит".

-- Это муж мисс Пекснифф, - сказала она Мартину. - Я не знала, в каких вы отношениях с ним, а потому сильно безпокоилась.

-- Мы не говорили друг с другом ни разу в жизни, отвечал Мартин: - но я не желаю с ним более короткого знакомства.

-- С ним приехал один очень красивый джентльмен, - продолжала мистрисс Люпен шопотом: - у него чудеснейшие усы и бакенбарды.

в кресла, стоявшия за ширмами в буфете "Дракона".

-- Ах, Боже мой, Боже мой! - восклицала хозяйка.

-- Да. Один холодный ветер не составляет зимы, так же как одна ласточка весны. - Попробую еще раз. Тому Пинчу удалось. Может быть, и мне удастся. Когда то я брал Тома под свое покровительство и обещал составить его счастье, - продолжал он с грустною улыбкой. - Может быть, теперь Том возьмет меня под свое покровительство и научит, как мне добывать хлеб насущный!