Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита.
Глава LII, в которой все поворачивается кверху дном.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита. Глава LII, в которой все поворачивается кверху дном. (старая орфография)

Глава LII, в которой все поворачивается кверху дном.

Исполнение замысла старого Мартина, который он так долго скрывал в груди своей, отложилось на несколько часов рассказанными сейчас происшествиями. Он не покидал своего намерения, несмотря на то, что его сильно поразила первая весть о предполагаемой смерти его брата, которую он получил от Тома Пинча и Джона Вестлока; он был изумлен рассказами Чоффи и Педжета и смертью самого Джонса, о которой его тотчас же известили. Мистер Пекснифф так развернул перед ним свой характер, что сделался в глазах его воплощением себялюбия и коварства, и старик решился тверже, чем когда нибудь, вывести его ни чистую воду и доставить торжество его жертвам.

Тотчас же после приезда своего в Лондон, он посылал за Джоном Вестлоком, который немедленно явился и был ему представлен Томом. Потомь, не теряя времени, он упрочил себе услуги Марка Тэпли, и все они вместе, как мы видели, были в Сити, у Джонса. Но старик Мартин не хотел видеть своего внука раньше следующого дня; он поручил Марку пригласить его к себе завтра утром, в десять часов. Тома он не хотел тревожить, чтоб не возбудить подозрений; но Том присутствовал при их совещаниях и оставался с ними до ночи, пока не пришло известие о смерти Джонса. Тогда он воротился домой и рассказал своей миленькой сестре все чудеса протекшого дня. На следующее утро, по особенному наставлению старого Мартина, Том должен был привести с собою в Тэмпль и сестру.

Должно заметить, что старик Мартин не сказал никому ни слова о своих намерениях насчет мистера Пексниффа, кроме нескольких намеков, которые у него иногда вырывались; глаза его блестели более живым огнем всякий раз, когда произносилось имя добродетельного джентльмена. Даже Джону Вестлоку, которому он, очевидно, был расположен доверить весьма многое, он не дал никакого объяснения и просил его только явиться к нему на другое утро. Таким образом, он отпустил от себя всех.

События такого тревожного дня могли бы утомить тело и дух человека гораздо моложе его; но он просидел один, в горестном раздумья, до самого разсвета. Даже и тогда он не лег в постель, а только продремал в креслах до семи часов, когда, по назначению, явился к нему Марк.

-- Ты аккуратен, - сказал Мартин, отворяя ему двери. - Войди!

-- Благодарю, сударь. Что вам угодно приказать мне, сударь?

-- Передал ты мое поручение Мартину?

-- Как же, сударь. Он удивился до невероятности.

-- Что-ж еще сказал ты ему?

-- Очень немногое, сударь.

-- Однако, все, что тебе было известно?

-- Да мне очень мало было известно, сударь. Я заметил ему только, что мистер Пекснифф увидит, что он ошибся, что вы увидите, что ошибались, и что сам он увидит, что он ошибался.

-- В чем?

-- Касательно его, сударь.

-- Касательно его и меня?

-- Да, сударь: в ваших прежних понятиях друг о друг. Что до него, я знаю, что он стал другим человеком - никто лучше меня не может этого знать. В нем всегда было много доброго; но это доброе обросло какою то коркою. Я и сам не знаю, кто готовил тесто для этой корки, но...

-- Продолжай. Что-ж ты остановился?

-- Но... хорошо! Извините, сударь, а я полагаю, что, может быть, не вы ли сами подготовили ее, сударь... Теперь я высказал. Помочь нельзя. Мне очень жаль, сударь. Только не вымещайте этого на нем, сударь, вот и все!

-- Так ты думаешь, - сказал Мартин: - что я в некоторой степени причиною его старых недостатков? Так?

-- Да, что делать, сударь! Я уже сказал и воротить нельзя. Я, сударь, почитаю вас столько, сколько человеку возможно, но я так думаю. Извините, я человек не ученый.

Легкая улыбка пробивалась на устах старика, когда он молча и пристально смотрел на Марка. Потом он встал и несколько раз в раздумьи прошелся по комнате.

-- Ты теперь от него? - спросил старик.

-- Прямо от него, сударь.

-- Как он думает, зачем?

-- Он не знает, что думать, сударь, и я также. Я рассказал ему все, что произошло вчера и что вы приказали являться мне в семь часов, а ему в десять. Вот и все, сударь.

-- Может быть, он думает, что ты намерен оставить его и служить мне?

-- Я, сударь, служил ему в таких обстоятельствах, и мы вместе натерпелись столько горя, что, по моему мнению, он никогда не подумает таких вещей; да и вы сами, сударь, не подумаете этого.

-- Поможешь ли ты мне одеться? Принесешь ли мне из трактира завтрак?

-- Очень охотно, сударь.

-- А между прочим, когда ты будешь в комнате, чего бы я желал, постоишь ли ты у той двери - за тем, чтоб впускать посетителей, когда они будут приходить?

-- Конечно, сударь.

-- Тебе не будет надобности обнаруживать удивление при их приходе, - подсказал Мартин.

-- О, конечно, нет, сударь!

Несмотря на то, что Марк ручался за это с такою самоуверенностью, он даже теперь был удивлен до нельзя. Повидимому, Мартин заметил это и, несмотря на серьезность его лица и голоса, та же легкая, едва заметная улыбка блуждала на его устах, когда он взглядывал на Марка. Марк тотчас же принялся исполнять поручения старика и в хлопотах забыл о своем удивлении.

Но потом, став с салфеткою за стулом старика, когда тот совсем оделся и спокойно расположился завтракать, он не устоял против искушения заглядывать ему в лицо. Старик невольно забавлялся его проделками и старанием скрыть мучившее его любопытство. Но лицо Мартина было серьезно и безстрастно; он спокойно завтракал или показывал вид, что завтракает, потому что ел и пил очень мало и часто погружался в длинные промежутки раздумья. Кончив завтрак, он пригласил Марка приняться за него, что тот исполнил с весьма степенным и довольным видом; сам мистер Чодзльвит начал молча ходить взад и вперед.

Стук в двери. Мистер Вестлокь. Марк Тэпли поднял брови до нельзя, желая дать ему почувствовать, что он находится в неудовлетворительном положении. Мистер Чодзльвит принял Джона очень ласково.

Вскоре потом пришли Том Пинч и его сестра. Старик встал и встретил их. Он взял Руфь за обе руки и поцеловал ее в щеку. Лицо Марка разгладилось.

Мистер Чодзльвит уселся снова. Вошел Мартин. Старик, едва взглянув на него, указал ему на отдаленный стул. Мистер Тэпли опять упал духом.

Еще стук. Марк не закричал, не вздрогнул и не упал в обморок при виде мисс Грегем и мистрисс Люпен; но он смотрел на всех с таким выражением, которое показывало, что больше этого ничто не может его удивить.

Старик принял Мери с такою же нежностью, как сестру Тома Пинча. Он обменялся дружеским взглядом с мистрисс Люпен. Марк не удивлялся - он уже истощил весь запас чувства удивления.

Все присутствующие были до такой степени удивлены, видя здесь друг друга, что никто не решался говорить. Мистер Чодзльвит прервал молчание:

-- Марк, отвори двери и стань здесь!

Марк повиновался.

Раздались шаги на ступенях. Мистер Пекснифф. Он так торопился, что споткнулся раза два или три.

-- Где мой уважаемый друг? - кричал мистер Пекснифф на пороге и влетел в комнату с распростертыми объятиями. Старик едва взглянул на него; но мистер Пекснифф отшатнулся назад, как будто от полного заряда электрической батареи.

-- Здоров ли мой уважаемый друг?

-- Совершенно.

Это несколько успокоило взволнованного посетителя. Он всплеснул руками, взглянул вверх с видом благочестивой радости и молча изъявил небу свою благодарность. Потом он окинул взором собравшихся в комнате и с упреком покачал головою - даже со строгостью!

-- О, гады! - вскричал мистер Пекснифф. - О, кровопийцы! Вам недовольно того, что вы преисполнили горечью существование почтенного старца - нет? Неужели и теперь - когда он доверился хотя и смиренному, но чистосердечному и безкорыстному родственнику, - неужели и теперь, бездушная саранча (извините, почтенный сэр, что я употребляю такия сильные выражения, но иногда честное негодование не знает пределов), - неужели и теперь, пользуясь его беззащитным положением, вы стеклись со всех сторон, как волки и коршуны вокруг - я не скажу падали или мертвечины, потому что мистер Чодзльвит представляет совершенно противное тому и другому - но вокруг своей добычи, с намерениями алчными и плотоядными?..

Он приостановился, чтоб перевезти дух и величавым жестом отмахивал их от себя.

-- Орда безчувственных разбойников и грабителей! Прочь отсюда! Оставьте его, говорю вам! Прочь, прочь! А вы, мой нежный сэр, - продолжал мистер Пекснифф, обратясь к старику с кротким упреком: - как могли вы оставить меня даже на такой короткий период? Вы отлучились, вероятно, с каким нибудь благодетельным для меня намерением, но вы не должны так поступать. Я бы серьезно разсердился на вас, еслиб мог на вас сердиться, друг мои!

Он пошел к старику с распростертыми объятиями, чтоб взять его за руку, но мистер Пекснифф не заметил, как эта самая рука стиснула палку. Когда он приблизился, улыбаясь, к Мартину, тот, разразившись разом всем долго подавленным и жегшим его негодованием, вскочил с кресел и сильным ударом трости поверг его на пол.

Удар был направлен так ловко, что мистер Пекснифф полетел как будто вышибленный из седла атакою кирасира. Он был так оглушен ударом и так поражен новизною этого пылкого приветствия, что не старался даже встать, а лежал на полу, озираясь вокруг себя с разстроенно смиренным лицом, которое было так необычайно смешно, что ни Марк, ни Вестлок не могли удержаться от улыбки, хотя оба старались предупредить повторение удара.

он близко, я не в силах владеть собою! Оттащите его!

Видя, что мистер Пекснифф все еще не решается встать, Марк Тэпли буквально оттащил его и поднял на ноги.

-- Слушай меня, мерзавец! - сказал мистер Чодзльвит. - Я призвал тебя сюда, чтоб ты был свидетелем твоих злодеяний! Я призвал тебя потому, что вид каждого из собравшихся здесь должен резать тебя, как напитанный ядом нож! Что! Постиг ли ты меня, наконец?

Мистер Пекснифф с изумлением вытаращил на него глаза.

-- Смотрите на него! - кричал старик остальнынь, указывая на Пексниффа. - Смотрите на него! И потом... поди сюда, милый Мартин... смотрите сюда, сюда, сюда! И при каждом повторении этого слова, он пламеннее и пламеннее прижимал к сердцу своего внука.

-- Весь гнев мой, Мартин, был в этом ударе. Зачем мы разлучались с тобою! Как могли мы разстаться! Как мог ты бежать от меня к нему!

Мартин хотел отвечать, но старик остановил его.

-- Я был виноват не меньше тебя. Мне сегодня сказал это Марк, но я сам знал об этом гораздо прежде. Мери, мой ангел, сюда, сюда!

Она была бледна и дрожала; старик посадил ее в свои кресла и стал подле нея, держа обеими руками её руку. Мартин был подле него.

-- Проклятием нашего дома был эгоизм, - сказал старик, кротко глядя на Мери. - Как часто говорил я это, не подозревая, что сообщаю свой эгоизм другим!

Он взял под руку Мартина и продолжал:

-- Вы все знаете, что я воспитал эту сироту для того, чтоб она ухаживала за мною. Никто из вас не знает, какою постепенностью я дошел до того, что стал считать ее своею дочерью, потому что она победила меня своим самозабвением, своею нежностью, кротостью, терпеливостью. Качества её созревали без обработывания, сами собою. Есть род себялюбия - я знаю это по собственному опыту - которое постоянно наблюдает себялюбие в других, подозревает всех, удивляется тому, что они удаляются, и приписывает это эгоизму. Таким образом и я не доверял окружавшим меня - сначала не без причины - и также точно сомневался в тебе, Мартин.

-- И также не без причины, - отвечал молодой Мартин.

-- Слушай, лицемер! Слушай, низкая, сладкоречивая, ленивая тварь? Что? Когда я искал его, ты уже разставил для него свои сети? Когда я лежал больной в доме этой доброй женщины и ты вступался за него, ты воображал, что он пойман? Разсчитывая на возврат нежности моей к нему - ты знал, что я его любил - ты уже готовил его в мужья одной из твоих дочерей, не так ли? Или, еслиб это не удалось, ты надеялся ослепить меня своими добродетелями? Но я знал тебя тогда еще и сказал тебе это. Говорил ли я? Скажи!

-- Я не сержусь на вас, почтенный сэр, - отвечал мистер Пекснифф с кротостью. - Я многое могу перенести от вас. Я не стану вам противоречив, мистер Чодзльвит.

-- Заметьте! Я отдался в руки этого человека на таких унизительных условиях, какие только можно было выразить словами. Я исчислял ему их при его же дочерях так грубо, так обидно, с таким выражением моего презрения к нему, как только было возможно. Еслиб он показал хоть тень неудовольствия, я бы еще поколебался. Еслиб я мог уязвить его до того, чтоб хоть на мгновение превратить его в человека, я бы оставил свое намерение. Еслиб он сказал хоть слово в пользу моего внука, которого, как он думал, я лишил наследства; еслиб он хоть сколько нибудь вступился за того, который был обречен нищете и ничтожеству - я бы чувствовал к нему несколько расположения. Но нет! Ни одного слова!

-- Не сержусь на вас, мистер Чодзльвит, - заметил мистер Пекснифф. - Я обижен, почтенный сэр; чувства мои уязвлены, но я не сержусь. Нет!

-- Задумав один раз испытать его, я решился испытать его до конца; но даже, проникая во всю глубину его закоснелой низости, я дал себе слово отдать справедливость малейшему проблеску в нем какого бы ни было доброго качества Ничего подобного не было, сначала до конца. Ни раза! Он не может сказать, чтоб я не дал ему полной свободы в его руках. А если он это скажет, то солжет! Но такова его натура.

-- Мистер Чодзльвит, - прервал Пекснифф, проливая слезы. - Я не сержусь, сударь. Я не могу на вас сердиться. Но разве не сами вы желали того, чтоб внук ваш - этот жестокосердый молодой человек - был изгнан из моего дома? Припомните, мой христианский друг!

-- Да, я говорил это. Я не знал другого средства открыть ему глаза, как представив ему тебя во всей низости твоего характера. Да! Я изъявил желание, а ты с жадностью ухватился за него.

-- Несчастный, который убит, - продолжал старик: - известный тогда под именем...

-- Тигга, - подсказал Марк.

-- Тигга... приходил ко мне с нищенскими просьбами от одного из моих недостойных родственников. Его я употребил на то, чтоб узнать что нибудь о тебе, Мартин. От него и узнал, что ты поселился у этого негодяя. Он же, встретив тебя здесь в городе, в один вечер... помнишь где?

-- В лавке ростовщика, - сказал Мартин.

-- Да; он следил за тобою до твоей квартиры и дал мне средство послать к тебе деньги.

-- Я недавно еще думал, что они пришли от вас, - возразил тронутый Мартин: - но тогда я не воображал, что вы принимали участие в судьбе моей. Еслиб я...

-- Еслиб ты это знал, - прервал грустно старик: - то показал бы только то, что ты недостаточно меня понимал. Я надеялся видеть тебя кающимся и смиренным. Я хотел, чтоб нищета заставила тебя обратиться ко мне. Вот, чем я погубил тебя, несмотря на то, что я тебя любил. Выслушайте меня теперь до конца, друзья мои! Слушай и ты, который обанкрутился карманом так же, как добрым именем, если верны дошедшия до меня известия! А когда ты меня выслушаешь, то вон отсюда и не отравляй дольше моего зрения!

Мистер Пекснифф положил руку на сердце и поклонился.

Старик рассказал, как с самого начала приходила ему мысль о возможности любви между Мартином и Мери; как приятно ему было следить за этою любовью, когда она только что зародилась; как он сочувствовал им и с каким удовольствием помышлял о счастии, которым будет окружена его старость. Потом, как внук его пришел объявить, что выбор его уже сделан, подозревая, что старик был намерен женить его на ком то, хотя он и не знал, на ком именно; как ему было неприятно, что внук его выбрал именно Мери и что она отвечала его любви, потому что сам он через это терял удовольствие, которого ожидал от своего плана, и приписывал их взаимную склонность ни чему другому, как эгоизму. Старик рассказал, как он осыпал своего внука горькими упреками, забывая, что он никогда не добивался его откровенности в этом отношении; как спор между ними кончился жесткими выражениями и они разстались в сильном негодовании друг на друга; как он потом продолжал любить своего внука и надеялся, что молодой человек воротится к нему; как в ночь своей болезни в "Драконе" он с нежностью писал к нему, сделал его своим наследником и объявил согласие свое на брак его с Мери; но после свидания с мистером Пексниффом, подозрение его возстало с новою силою, и он сжег письмо и опять сталь терзаться недоверчивостью и сожалениями.

После того старик рассказал, что, решившись испытал Пексниффа и постоянство его Мери (к себе сколько же, как к своему внуку), он составил в уме своем план, при развязке которого они теперь присутствуют; как кротость и терпение Мери мало по малу смягчили его сердце; как тому же самому способствовали простосердечие, честь и благородство Тома. Он говорил о Томе Пинче с слезами на глазах, призывал на него благословение Божие и сказал, что ему он обязан переменою мыслей насчет весьма многого. Тогда молодой Мартин подошел к Тому и пожал ему руку; это же сделала и Мери, и Джон, и мистрисс Люпен, и сестра его, миленькая Руфь. А сердце Тома было исполнено кроткой, спокойной радости...

Потом старик Мартин рассказал, как благородно мистер Пексинфф исполнил обязанность свою к обществу, выгоняя от себя Тома Пинча; каким образом, слыша, что Пекснифф всегда отзывался о Вестлоке с самой дурной стороны, и зная, что Томь с ним дружен, он прибегнул, при помощи своего агента, к маленькой хитрости, которая заставляла Тома ожидать с таким нетерпением таинственного обладателя библиотеки. Потом, он обратился к мистеру Пексниффу (назвав его мерзавцем) и напомнил ему, что он предостерегал его от зла, которое тот хотел сделать Тому; он требовал от него (назвав его висельником), чтоб он вспомнил, как отверг молодого Мартина, пришедшого просить давно ожидавшого его прощения; как безсовестно и жестокосердо он стал между его чувствами и молодым человеком, переменившимся от горького опыта и страдании.

-- За все это, - прибавил старик: - еслиб мне стоило согнуть только палец, чтоб снять петлю с твоей шеи, я бы не согнул его!

-- Мартин,--сказал он после краткого молчания: - соперник твой был неопасен, но мистрисс Люмен несколько недель сряду разыгрывала роль дуэньи: не столько для наблюдения за Мери, сколько за её поклонником... Притом что этот скот (плодовитость старика в изъискивании прозвищ мистеру Псксииффу была поистине удивительна), этот скот заразил бы вокруг нея воздух своим дыханием и не дал бы ей сделать шагу на свободе... Это что? Рука её дрожит! Попробуй, можешь ли ты взять ее.

Взять! Молодой Мартин схватил её руку, обнял её стан и прижал уста свои к её устам. Но и тут, обнимая юную красоту, он не забыл протянуть руку Тому Пинчу:

-- О, Том! Милый Том! Я случайно видел, как ты шел сюда. Прости меня!

-- Простить! - возразил Том. - Я никогда не прощу тебя, если ты скажешь об этом хоть еще слово! Желаю вам счастья и радости обоим!

Радости! Не было такой радости на земле, какой бы Том Пинч не пожелал им!

-- Извините, сударь, - сказал мистер Тэпли, выступая вперед.--Но вы сейчас упоминали имя одной дамы, мистрисс Люпен.

-- Так что же?

-- Очень хорошее.

-- Так что почти жаль переменить его на имя Тэпли?

-- Это будет зависеть от нея. Что она думает?

-- Да она, сударь, думает то же, что и я, - отвечал Марк с поклоном, удаляясь к миловидной хозяйке: - а потому можно вместо "Дракона" написать на вывеске: "Веселый Тэпли". Я это сам выдумал, сударь. Оно и ново, и выразительно, и гостеприимно!

Все это было так приятно мистеру Пексниффу, что он стоял с потупленными глазами, как будто целая куча уголовных приговоров тяготела над ним. Чувствуя, что старик указывает ему на дверь, он поднял шляпу и обратился к нему;

-- Мистер Чодзльвит, сэр! Вы пользовались мокм гостеприимством.

-- И платил за него, - заметил старик Мартин.

-- Благодарю вас. Это отзывается вашею обычною откровенностью. Вы платили - так точно. Но вы обманули меня, сударь. Благодарю вас еще раз. Я рад этому. Я подозревающим, сударь!

Тут мистер Пекснифф поклонился с горестною улыбкой и отер себе глаза.

-- Из присутствующих здесь, сударь, найдется едва ли кто, кем бы я не был обманут. Но я давно простил их. Я выполнил долг христианина. Предоставляю вашей собственной совести решить вопрос, достойно ли вы поступали, играя роль, которую взяли на себя и принимая в то же время мое гостеприимство. Совесть ваша не оправдает вас. Нет, сударь, нет!

Произнося последния слова громким и торжественным голосом, мистер Пекснифф не забыл, однако, приблизиться к дверям.

-- Сегодня, - продолжал он: - меня ударили тростью, - на которой есть сучки, как я имею основательную причину думать, - по голове. Но сердце мое было поражено гораздо больнее. Вы говорили, сударь, что я обанкрутился карманом. Да, сударь, это правда. Неудачная спекуляция и обман довели меня до бедности в такое время, когда дочь сердца моего овдовела.

-- Я знаю человеческое сердце, хотя и доверяю ему, - такова моя слабость! Разве я не знаю, что несчастия мои навлекают на меня такое обращение? - Он жалобно взглянул на Тома Пинча. - Разве я не знаю, что в тишине ночи некоторый голос будет шептать вам на ухо: "мистер Чодзльвит, это было не хорошо!" Подумайте, сударь, что такия вещи могут случиться! Когда вы почувствуете, что приближаетесь к безмолвной могиле, вспомните обо мне! Вспомните, что я простил вам жестокия обиды! Желаю, чтоб вы нашли в этом обстоятельстве утешение, когда оно вам понадобится! Да, сударь, желаю вам этого от чистого сердца! Доброго утра, мистер Чодзльвит!

Сказав эту трогательную речь, мистер Пекснифф вышел из комнаты. Но его чуть не сшиб с ног какой то чудовищно-разгоряченный человек, в коротких плисовых штанах и в весьма высокой шляпе; он как сумасшедший вбежал по лестнице и ворвался прямо в комнаты мистера Чодзльвита.

-- Нет ли здесь кого нибудь, кто его знает? - кричал человечек резким голосом. - О, мои звезды! Есть ли здесь кто нибудь, кто его знает?

-- Если ваш мозг не опрокинулся еще кверху ногами, мистер Свидльпайп, то лучше вам молчать! - отозвался в дверях драгой резкий голос, и в то же время очутилась на пороге сильно запыхавшаяся мистрисс Гемп, которая отвешивала приседанья всем присутствующим.

-- Простите меня, джентльмены и дамы! - кричал цирюльник, сняв шляпу. - Но... но, - прибавил он полуплача, полусмеясь: - нет ли здесь кого нибудь, кто его знает?

В это время, некто в сапогах с отворотами и с завязанною головою вошел шатаясь в комнату.

-- Смотрите на него! - кричал пылкий цирюльник. - Вот он! Это скоро пройдет, и все поправится. Он так же мало мертв, как я. Не так ли, Бэйли?

-- У него только кружится голова., но это ничего. Что за мальчик! - кричал мягкосердечный Полль, всхлипывая над ним. - Какой забавник! Я непременно беру его в долю... пусть будет: "Свидльпайп и Бэйли"! Он получит птичную отрасль, а у меня останется бритвенная. Я передам ему птиц, только что он поправится. Он получит моего маленького снегиря. Что за мальчик!.. Извините меня, джентльмены и дамы, но я думал, что его здесь кто нибудь знает!

Мистрисс Гемп заметила не без зависти, что мистер Свиддьпайп и молодой друг его возбудили, повидимому, благоприятное впечатление, и что она как будто несколько поупала в общем мнении. Она выступила вперед и начала было длинную речь словами:

-- Мистрисс Гаррис...

Но старик Чодзльвит прорвал ее, обратясь к Марку с вопросом:

-- Я заплатил ей щедро, сударь, - отвечал Марк.

-- Молодой человек говорит правду, сударь, - сказала мистрисс Гемп: - очень вам благодарна.

-- Так мы этим и кончим наше знакомство, мистрисс Гемп, - возразил старик Чодзльвит. - А вы, мистер Свидльпайп... вас так зовут?

-- Так, сударь, - отвечал расшаркиваясь Полль, принимая от старика несколько звонких монет, которые тот всунул ему в руку.

-- Ах, благодать небесная! - вскричала мистрисс Гемп, закатив глаза под лоб: - поменьше напитков!.. Она впала в ходячий обморок, и в таком горестном состоянии вышла вместе с Поллем и Бэйли-Младшим.

Старик оглянулся вокруг себя с улыбкою, и глаза его остановились на сестре Тома Пинча. Тогда он улыбнулся еще веселее.

-- Мы отобедаем здесь все вместе, - сказал он. - А так как нам, Мартин и Мери, есть многое о чем поговорить, то вы пока останетесь хозяйничать в доме вместе с мистером и мистрисс Тэпли; а я хочу посетить вашу квартиру, Том.

Том был в восторге и Руфь также. Она хотела идти вместе с ними.

Хорошенькая Руфь с радостью согласилась и на это.

-- Но вы пойдете не одне; надеюсь, что мистер Вестлок проводит вас.

Разумеется, что Вестлоку того только и хотелось!

-- И вы уверены, что ваше время свободно? - спросил его старик.

Таким образом, они вышли попарно, рука об руку. Когда Том и мистер Чодзльвит последовали через несколько минут за первою парой, дав ей пройти довольно далеко, старик все улыбался, и, что странно для человека с его привычками - улыбался довольно лукаво.