Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита.
Глава LIV, сильно озабочивает автора, потому-то она последняя.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита. Глава LIV, сильно озабочивает автора, потому-то она последняя. (старая орфография)

Глава LIV, сильно озабочивает автора, потому-то она последняя.

Тоджерская была в праздничном наряде. Все суетилось в её коммерческих палатах над приготовлениями к великолепному завтраку. Настало благополучное утро, к которое Гименей должен был поработить навеки мисс Черити Пекснифф.

Мисс Пекснифф была в таком состоянии духа, которое приличествовало ей самой и приближающемуся торжеству. Она была исполнена снисходительности и милосердия; хоть она подготовила несколько жаровень с пылающими угольями, чтоб осыпать ими главы своих врагов, но в сердце её не было ни малейшей злобы, - нисколько!

Мисс Пекснифф говорила, что семейные раздоры вещь ужасная; а потому, хотя она никогда не могла простить своего милого папа, но решилась принять остальную родню. Она замечала, что была слишком долго разлучена с роднею, и что по всей вероятности смерть Джонса была праведным наказанием неба за внутренние раздоры в семье Чодзльвитов.

Мисс Пекснифф написала по этому случаю в нежно извинительных выражениях к характерной женщине и её трем красноносым дочерям, приглашая их присутствовать при брачной церемонии. Характерная женщина отвечала, что она явится непременно и что с самою чистою радостью будет присутствовать при таком интересном и неожиданном, весьма неожиданном событии.Слова эти были нарочно подчеркнуты характерною женщиной.

Получив такой благоприятный ответ, мисс Пекснифф разослала приглашения к мистеру и мистрисс Споттльтоэ; к холостому кузену, мистеру Джорджу Чодзльвиту; к одинокой женщине, которая вечно страдала зубною болью; к волосатому джентльмену с недочерченною физиономией, - словом, к уцелевшим лицам семейного кружка, собиравшагося некогда для семейных совещаний в гостиной мистера Пексниффа.

Гости еще не начинали собираться, и мисс Пекснифф недавно только принялась за свой торжественный туалет, как вдруг у монумента остановилась карета. Марк Тэпли соскочил с козел и помог выйти из нея старому Чодзльвиту. Карета осталась дожидаться и Марк Тэпли также. Мистер Чодздьвит вошел в Тоджерскую.

Его ввел в столовую недостойный преемник мистера Бэйли-Младшого. Мистрисс Тоджерс - она ожидала этого посещения - явилась немедленно.

-- Вы, как я вижу, нарядились по свадебному, сказал старик.

-- Признаюсь вам, мистер Чодзльвит, - отвечала мистрисс Тоджерс: - мне бы не хотелось, чтоб свадьба была сегодня; но мисс Пекснифф настоятельно этого желает. Ей уже пора выйти замуж: этого нельзя оспаривать...

-- Конечно. А принимает ли тут участие сестра её?

-- О, Боже мой, нет! Бедняжка! Она не выходит из моей комнаты с тех пор, как узнала все.

-- Готова она принять меня?

-- Совершенно готова, сударь.

-- Так не зачем терять время

Мистрисс Тоджерс повела его в свою комнату, где сидела несчастная Мерси в глубоком трауре. Подле нея был один друг, верный до конца - старик Чоффи.

Когда мистер Чодзльвит сел подле нея, она взяла его руку и приложила к губам. Она была жестоко разстроена. Он был также очень тронут. Он не видал её со времени разговора с вело на кладбище.

Она снова поцеловала его руку и благодарила прерывающимся голосом.

-- Том Пинч рассказал мне все, что ты ему поручила передать. Будь уверена, что вперед я буду иметь гораздо больше внимания и участия в дурно направленных и безпечных существах.

-- О, верю, верю! Но вы были так снисходительны даже со мною. Вы тогда наблюдали за мною каждый день... уж в этом было много внимательности. Может быть, вы бы могли говорить ласковее; вы могли бы вызвать мою доверенность большею кротостью, - но конец был бы один и тот же.

Он сомнительно и не без внутренняго упрека самому себе покачал головою.

-- Могли ли слова ваши подействовать на меня, когда я знаю, как я тогда была упряма! В то время, я никогда не думала, у меня не было ни мыслей, ни чувств. Оне родились во мне во время моего несчастия. Несчастие сделало мне много добра: оно переменило меня. Не сомневайтесь во мне по этим слезам. Я не могу сдержать их. Но в душе благодарю Провидение, уверяю вас!

-- И это правда! - сказала мистрисс Тоджерс. - Я верю ей, сударь.

-- И я также! - сказал старик Мартин. - Выслушай, моя милая. Имущество твоего мужа будет конфисковано, потому что ово не свободно от притязаний потерпевших убытки от их мошеннической конторы. Все достояние отца твоего, или почти всё, пропало там же. У него тебе жить нельзя.

-- Я бы не могла возвратиться к нему! - сказала она, вспомнив, что отец был главною пружиной её несчастного замужества.

-- Знаю, - возразил мистер Чодзльвит. - Поедем со мною! Тебя ждет ласковый прием всех, кто меня теперь окружает. Пока здоровье твое не поправится, ты выберешь себе какое нибудь уединенное убежище по близости Лондона, так, чтоб добрая мистрисс Тоджерс могла тебя навещать, когда ей вздумается. Ты страдала много, но ты молода и у тебя впереди есть лучшая и более светлая будущность. Поедем со мною! Я знаю, что сестра твоя о тебе не заботится. Она торопится выйти замуж и разглашает о своем замужестве неприличным, дурным образом. Оставь этот дом, пока гости еще не собрались. Она намерена оскорбить тебя; избавь ее от дурного дела и поезжай со мною!

Мистрисс Тоджерс, несмотря на нехотение свое разстаться с несчастною Мерси, присоединила свои убеждении к просьбам старика Мартина. Даже бедный Чоффи (разумеется, не исключенный из этого плана) упрашивал ее согласиться. Она поспешно оделась и была уже готова отправиться, как вдруг влетела в комнату мисс Пекснифф.

Она влетела так внезапно, что очутилась сама в затруднительном положении. Туалет её был кончен только относительно головы, убранной подвенечными цветами, но остальной костюм состоял всего на всего из спальной холстинной кофты. Она пришла за тем, чтоб утешить сестру видом вышесказанного головного убора.

-- Итак, сударыня, вы сегодня выходите замуж! сказал старик, глядя на нее очень неблагосклонно.

-- Да, сударь, - возразила она скромно - Я... мой костюм... Ах, мистрисс Тоджерс!

-- Я замечаю, что ваша деликатность несколько страдает Это не удивительно. Вы избрали несчастный день для своей свадьбы.

-- Извините, мистер Чодзльвит, - возразила Черити, вспыхнув от злости: - но если вы имеете сказать что нибудь на этот счет, то вам лучше обратиться к Огостесу, который во всякое время будет готов спорить с вами. Меня нисколько не касаются обманы, которых жертвою стал мой родитель, - сказала она язвительно: - а так как в такое время я желаю быть в ладу со всеми, то я попросила бы вас сделать нам честь завтракать с нами, еслиб не знала, что вас против меня вооружили. Надеюсь, я имею к этим людям естественную привязанность и естественное сочувствие, но не могу им покориться - этого было бы слишком много.

-- Вы намекаете на сестру, если не ошибаюсь? Она уезжает со мною.

-- Очень рада, что она дожила, наконец, до такого счастия; поздравляю ее. Я не удивляюсь её огорчению, но я в нем нисколько не была виновата, мистер Чодзльвит.

-- Послушайте, мисс Пекснифф! Мне бы хотелось чтоб вы не так разстались с нею. Вы бы этим приобрели себе мою дружбу: Вам когда нибудь может понадобиться друг.

-- Извините, мистер Чодзльвит, - возразила Черити с достоинством: - но пока Огостесь принадлежит мне, я не могу нуждаться ни в каком друге. Я не чувствию злобы ни к кому, - тем менее в минуту торжества, и в особенности к моей сестре. Напротив, я поздравляю ее. Если вы этого не разслышали, не моя вина. Но так как я обязана быть пунктуальною в таком случае, когда мой Огостес имеет право быть нетерпеливым, я должна просить у вас, сударь, позволения удалиться.

С этими словами, она исчезла величественно.

в свой закоптелый дом, плача во всю дорогу. У мистрисс Тоджерс было сухое тело, но добрая, сострадательная душа!

Мистер Чодзльвит так внимательно следовал за нею взорами, что не взглянул на Марка Тэпли, пока она не заперла за собою дверь.

-- Что, Марк, в чем дело? - сказал он.

-- Самое удивительное приключение, сударь! - отвечал Маркь, с усилием переводя дух и едва находя силы, чтоб говорить. - Вот чудеса! Да я чуть ли не вижу наших соседей, сударь.

-- Каких соседей? Где?

-- Здесь, сударь! Здесь, в городе Лондоне! Здесь, на этой самой мостовой! Вот они, сударь! Разве я их не знаю!

С этими восклицаниями, мистер Тэпли не только указал на двух опрятно одетых мужчину и женщину, стоявших около монумента, но даже бросился обнимать их по очереди, не переводя духа.

-- Какие же соседи? Где соседи? - кричал старик, почти беснуясь от нетерпения и спеша от кареты к монументу.

-- Соседи в Америке! Соседи в Эдеме! Соседи в болоте, в кустарнике, в лихорадке! Разве не она няньчилась с нами? Разве не он помогал нам? Разве мы бы не умерли оба без них? И они возвратились сюда с горем пополам, без единого детища для их утешения! Вот какие это соседи!

И Марк как сумасшедший бросался то к нему, то к ней, жал им руки, обнимал их, бегал вокруг них. Лишь только мистер Чодзльвит узнал, кто они были, он как будто заразился беснованием Марка и с чувством самой живой радости пожимал им руки.

-- Садитесь в карету! - кричал старик. - Поезжайте со мной! Полезай на козлы, Марк. Домой! Домой!

-- Домой! - кричал мистер Тэпли, схватив руку старика в припадке восторга. - Совершенно мое мнение, сударь. Домой!... Извините, сударь, но я не в силах выдержать... Успеха "Веселому Тэпли"! Домой! Ура!

И они покатили домой.

Наконец, свадебные гости начали собираться в Тоджерскую. Из постояльцев гостиницы быль приглашен один только мистер Джинкинс. Он явился с белым бантиком, пришпиленным на груди. Несчастный Огостес не имел силы гневаться даже на него. - Пусть он приидет! - говорил он, когда мисс Пекснифф настоятельно этого требовала. - Пусть он придет! Он всегда был моим камнем преткновения. Пусть он будет им и здесь! Ха, ха, ха! О, да, пусть приходит Джинкинс!

Он пришел прежде всех, не имея товарищем никого, кроме роскошно и церемонно разставленного завтрака. Но вскоре присоединилась к нему мистрисс Тоджерс; потом явились: холостой кузен, волосатый молодой джентльмен, и мистер и мистрисс Споттльтоэ.

Мистер Споттльтоэ, принимая Джинкинса за благополучного смертного, почтил его поощрительным поклоном. - Очень рад познакомиться с вами, сэр. - сказал он. - Желаю вам радости.

Мистер Джинкинс объяснил, что он хозяйничает покуда за приятеля своего, мистера Моддля, который перестал жить в коммерческой гостинице и еще не прибыл.

-- Не прибыл, сударь? - воскликнул Споттльтоэ с большим жаром.

-- Нет еще.

-- Клянусь душою! Хорошо он начинает. Клянусь жизнью и душою, этот молодой человек начинает недурно! Его еще нет! Его нет, чтоб принять нас!

Племянник с недочерченною физиономией подсказал, что он, может быть, заказал себе пару новых сапог, которых еще не принесли.

таким жалким и пошлым предлогом. Сапоги, сударь!

-- Он вовсе не мой друг; я его никогда и не видал.

-- Прекрасно, сударь. Так не толкуйте со мною!

В это время дверь отворилась настежь, и вошла мисс Пекснифф, окруженная тремя красноносыми кузинами. Характерная женщина составляла арръергард.

-- Как вы поживаете, сударыня? - сказал Споттльтоэ характерной женщине тоном вызова. - Я полагаю, сударыня, что вы видите мистрисс Споттльтоэ?

Характерная женщина, показывая большое участие к здоровью мистрисс Споттльтоэ, изъявила сожаление, что ее нелегко можно разсмотреть: мистрисс Споттльтоэ была очень тонка и суха.

-- Во всяком случае жену мою легче увидеть, нежели жениха, сударыня. То есть, если он не ограничил своей внимательности какою нибудь особенною частью или отраслью этой фамилии, что было бы очень под стать её всегдашним поступкам.

-- Если вы намекаете на меня, сударь... - начала характерная женщина.

-- Позвольте, - вступилась мисс Пекснифф: - не делайте Огостеса в такую торжественную минуту его и моей жизни поводом к нарушению той гармонии, которую мы с ним больше всего желаем сохранить. Огостес не был еще представлен никому из моей собравшейся здесь родни: он не желал этого.

-- В таком случае, я решаюсь заметить, - вскричал рьяный Споттльтоэ: - что человек, который хочет присоединиться к нашей фамилии и "не желает" быть представленным её членам, просто дерзкий щенок. Вот мое мнение о нем!

Характерная женщина заметила с большею кротостью, что и она вынуждена быть того же мнения. Три дочери её закричали в голос: "стыдно!"

-- Вы не знаете моего Огостеса, - сказала мисс Пекснифф плаксиво: - право, вы его не знаете! Он так смирен и кроток! Подождите только, пока он придет, и вы наверно его полюбите.

-- Вопрос: долго ли нам ждать? - сказал Споттльтоэ, сложив руки. - Я не привык ждать: это несомненный факт. И я желаю знать, долго ли полагают заставить нас дожидаться?

-- Мистрисс Тоджерс! - сказала Черити: - мистер Джинкинс! Я боюсь, что тут какая нибудь ошибка. Я думаю, что Огостес пошел прямо к алтарю!

Так как это было возможно и до церкви было очень недалеко, мистер Джинкинс побежал туда. Мистер Джордж Чодзльвит. холостой кузен, последовал за ним, чтоб только не оставаться в виду завтрака, которого нельзя еще есть. Но они возвратились и принесли с собою только замечание церковного сторожа, который объявил им, что по всей вероятности пастор не намерен ждать до следующого утра.

Невеста встревожилась не на шутку. Милосердое небо! Что могло случиться? Огостес! Милый Огостес!

Мистер Джинкинс вызвался взять наемный кабриолет и отыскать его во вновь меблированном доме. Характерная женщина утешала мисс Пекснифф уверениями, что это образчик того, чего ей следовало ожидать; что она этому очень рада, потому что такой случай уничтожает романизм всего дела. Красноносые дочери замечали с нежностью, что "может быть он придет". Недочерченный племянник намекнул, что жених мог упасть с какого нибудь моста. Ярость мистера Споттльтоэ противилась всем увещаниям его супруги. Все говорили разом, и мисс Пекснифф, ломая себе руки в отчаянии, искала утешения и нигде не находила его. Но вдруг Джинкинс, встретивший у дверей почтальона, возвратился с письмом и подал его невесте.

Она открыла письмо, взглянула на него, испустила пронзительный крик, бросила его на пол и лишилась чувств.

Родственники поспешили поднять письмо и, глядя через плечо друг другу, прочли следующее:

"Навеки оскорбленная мисс Пекснифф!

"Прежде, чем дойдет до вас эти строки, подписавшийся будет... едва-ли не трупом... на пути к Вандименовой Земле. Не посылайте в погоню за мною... я не отдамся живой!

"Тяжесть... триста тонн, по документам простите, если я по разсеянности вместо себя говорю о шкуне - тяжесть, обременяющая мою душу, ужасна! Часто, когда вы старались прояснить мое чело поцелуями, я помышлял о самоубийстве. Часто - как это ни невероятно - я покидал такую идею.

"Я люблю другую. Она принадлежит другому. Все, по видимому, принадлежит другим. На свете нет ничего моего... ни даже моего места, которого я лишился - своим побегом.

"Если вы когда нибудь любили меня, выслушайте мою последнюю мольбу - последнюю мольбу злополучного и горького изгнанника. Передайте приложенный ключ от моего письменного столика в контору. Адресуйтесь к Боббсу и Чольберри... я хотел сказать к Чоббсу и Больберри - но ум мой окончательно разстроен. Я оставил перочинный ножичек... с роговым черешком в вашей рабочей шкатулочке. Он вознаградит подателя письма за его труды. Да будет он от того счастливее, нежели я когда нибудь был!

"О, мисс Пекснифф! Зачем не оставили вы меня в покое? Разве это не было жестоко, жестоко?.. О! Разве вы не видели моих чувств? Не видели как они потоками изливались из моих глаз? Разве не вы сами упрекали меня в том, что я плакал больше обыкновенного в тот ужасный вечер, когда мы виделись с вами в последний раз... в том доме, где я некогда жил мирно - хотя и увядший душою - в обществе мистрисс Тоджерс?

"Но было написано... в Талмуде... что вам суждено быть соучастницею моей мрачной и судьбы. Не стану упрекать вас потому что я вас обидел. Да вознаградит вас хоть несколько мебель и убранство приготовленного для нас жилища!

"Простите! Будьте гордою супругой герцогской короны и забудьте меня! Не знайте мучений, с которыми я подписываюсь... среди бурного воя... матросов.

Родственники мисс Пекснифф, с жадностью перечитывая это письмо, думали о ней самой так же мало, как будто она была тут лицом совершенно посторонним. Но мисс Пекснифф в самом деле лишилась чувств. Такая горькая обида, мысль, что она же созвала свидетелей, которые присутствовали при этом, и, наконец, великое торжество характерной женщины и красноносых дочерей её, которых она намеревалась уничтожить окончательно, - такия вещи были не по силам мисс Пекснифф... и она действительно лишилась чувств.

-----

Кто этот человек, с кротким лицом, который сидит за органом? А_э Том! Старый друг Том!

Голова твоя поседела преждевременно; но в звуках, которыми ты имеешь привычку сопровождать вечерние сумерки, высказывается музыка твоего сердца, история твоей жизни.

Жизнь твоя тиха, спокойна и счастлива, Том! Может быть, в нежных аккордах которые иногда украдкою долетают до слуха, воспоминание твоей прежней любви находит себе отголосок; но воспоминание это кротко, подобно тому, как нам представляются давно умершие: оно не мучит и не огорчает тебя, слава Богу!

тебе так глухо, как он отвечает!

Гадкий, пьяный попрошайка, пишущий просительные письма и шатающийся по улицам вместе с бранчивою и злою дочерью, преследует тебя. Имя его Пекснифф. Он выпрашивает у тебя денег и напоминает тебе, что он соорудил твое счастье прочнее своего собственного, а потом, пропивая полученное от тебя пособие в тавернах, он занимает кабачное общество рассказами о твоей неблагодарности, Том, и о своих щедротах, которыми он некогда осыпал тебя. Он показывает присутствующим свои протертые и разорванные локти, поднимает на скамью свои дырявые башмаки и просит присутствующих взглянуть на это, напоминая им, что ты, Том, и хорошо одет, и живешь спокойно. И все это тебе известно, Том, и все это ты переносишь!

Но теперь аккорды твои веселее. Маленькия ножки имеют привычку плясать вокруг тебя под их музыку и светлые детские глазки смотрят тебе в глаза. Есть одно нежное твореньице, Том, - её дитя... не Руфи, за которою глаза твои следят в резвых играх, которая, удивляясь иногда тому, что ты смотришь так задумчиво, вскакивает к тебе на колени и прижимает свою щечку к твоей щеке. Малютка эта любит тебя, Том, очень любит: заболев однажды, она избрала тебя в свои няньки - она не знала нетерпения, ни детских капризов, пока ты быль подле нея, Том!

Но ты опять переходишь к более серьезным нотам, посвященным старым друзьям и временам прошедшим. Перед тобою возстает дух умершого старика, который с восхищением предупреждал твои желания и никогда не переставал чтить тебя. Аккорды твои повторяют слова, которыми он благословлял тебя на смертном одре, с лицом спокойным и кроткими!

будущность звучными напевами, и лицо твое, Том, сияет любовью и упованием. Возвышенная музыка, окружая Руфь облаком мелодий, исключает мысль о земной разлуке и уносит ее в небо!