Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава VI, в которой последствия происшествия, описанного в предыдущей главе, дают двум джентльмэнам случай рассказать друг другу весьма интересные истории.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава VI, в которой последствия происшествия, описанного в предыдущей главе, дают двум джентльмэнам случай рассказать друг другу весьма интересные истории. (старая орфография)

ГЛАВА VI,
в которой последствия происшествия, описанного в предыдущей главе, дают двум джентльмэнам случай рассказать друг другу весьма интересные истории.

-- Эй! - крикнул кондуктор, в одну минуту очутившись на ногах и бросаясь к передней лошади. - Эй! Нет ли здесь кого-нибудь из джентльменов, кто бы мне помог?... Да стой ты, проклятая кляча!

-- Что случилось? - спросил Николай, оглядываясь точно спросонок.

помогите мне кто-нибудь! Проклятая кляча! Кажется, у меня все кости переломаны,

-- Сейчас! - отвечал Николай, поднимаясь на ноги. - Я готов. Меня только ошеломило падением, вот и все.

-- Держите ее, да покрепче, пока я перережу постромки, - сказал кондуктор. - Чорт бы ее побрал!.. Вот так! Чудесно, приятель. Готово! Теперь пускайте. Небось, подлая животина мигом найдет свое стойло!

Действительно, как только животные почуяли себя на свободе, они повернули и пустились вскачь к конюшне. Она была не далее, как на разстоянии одной мили.

-- Умеете вы трубить? - спросил кондуктор, отцепляя каретный фонарь.

-- Так возьмите рожок, вон он лежит на земле, и трубите так, чтобы можно было мертвого воскресить, пока я успокою тех, что вопят там в карете. Иду, иду! Не надрывайтесь так, сударыня.

С этими словами кондуктор подошел к карете и начал дергать дверцу, оказавшуюся наверху, между тем как Николай схватил рожок и разбудил окрестное эхо самыми невероятными звуками, когда-ибо поражавшими ухо смертного. Это музыкальное упражнение не замедлило оказать должное действие: оно не только привело в себя ошеломленных падением пассажиров, но привлекло внимание окрестных жителей. Вдали заблистали огни и показались движущияся человеческия фигуры; следовательно можно было разсчитывать, что вскоре явится и ожидаемая помощь.

И в самом деле, не успели еще пассажиры окончательно придти, в себя, как прискакал верховой. После тщательно наведенных справок оказалось: у дамы, из купэ, разбита лампочка, а у её соседа голова; двое пассажиров империала оказались с подбитыми глазами, у третьяго, сидевшого в купэ, был расквашен нос, а кучера контузило в висок. Мистеру Сквирсу чемоданом чуть не переломило ребер. Остальные были здравы и невредимы, благодаря огромному сугробу снега, в который они упали. Как только все эти факты были установлены, дама из купэ стала выказывать поползновение упасть в обморок; но после того, как ее предупредили, что в случае такого несчастия джентльмены будут принуждены нести ее на плечах до ближайшей таверны, она сочла более благоразумным отправиться туда на собственных ногах, как и все остальные пассажиры.

Наконец все общество добралось до желанного пристанища, оказавшагося лишенным всяких удобств и состоящим из одной только общей залы, с посыпанным песком полом и двумя, тремя скамьями. Тем не менее большая охапка дров и куча угля, подброшенная в огонь, вскоре придали делу иной оборот, и пока приезжие уничтожали с помощью воды следы своего недавняго приключения, комната обогрелась и осветилась, что представляло приятный контраст с мраком и холодом, царившими снаружи.

вы. Вы поступили очень, очень хорошо.

-- Так хорошо, - заметил веселый пассажир, которому видимо не нравился покровительственный тон, принятый мистером Сквирсом, - что не удержи он лошадей, в вашем черепе осталось бы гораздо меньше мозгов, чем требуется для того, чтобы успешно преподавать в школе.

Это замечание напомнило всем присутствующим о поступке Николая, и его засыпали комплиментами и изъявлениями благодарности.

-- Конечно, я очень рад, что отделался так легко, - сказал Сквирс, - да и всякий бывает счастлив, избегнув опасности; но если бы пострадал кто-нибудь из моих мальчуганов, если бы хоть одного из этих малюток я был не в состоянии сдать родителям здравым и невредимым, в том виде, в каком получил, что сталось бы со мной тогда? Нет, право, кажется, лучше было бы поплатиться собственной головой.

-- Они все братья, сэр? - осведомилась леди, охранявшая себя лампочкой.

Мистер Никкльби, потрудитесь передать леди вот это объявление, а эти предложите джентльменам. Может быть, в числе их знакомых найдутся родители, которые пожелают воспользоваться услугами нашего просвещенного заведения.

на своих воспитанников исполненный кротости взгляд, между тем как Николай, весь красный от стыда, раздавал присутствующим объявления.

-- Надеюсь, мэм, что последнее приключение не причинило вам вреда? - сказал веселый пассажир, обращаясь к безпокойной леди с благою целью переменить разговор.

-- Телесного никакого, сэр, - ответила леди

-- Надеюсь, и душевного также?

-- Боже мой, мэм, - воскликнул веселый пассажир с самой приятной улыбкой, - но я только хотел знать!

-- Надеюсь, я могу считать себя в праве не отвечать на вопросы по этому поводу, - сказала леди строго, - в противном случае я буду принуждена обратиться к покровительству остальных джентльменов. Послушайте, хозяин, пошлите кого-нибудь из слуг к дверям, пусть посторожат, не проедет ли от Грантгэма зеленая карета, и сейчас же остановил ее:

Это требование произвело видимое впечатление на всех обитателей харчевни; когда же для вящшого вразумления посланного мальчишки пожилая леди объяснила ему, что на козлах зеленой кареты будет кучер в шляпе с золотым галуном, а на запятках - лакей, по всей вероятности, в шелковых чулках, - сама хозяйка заведения стала оказывать путешественнице усиленное внимание. Даже пассажир из купэ после этого объяснения поспешил осведомиться с величайшей учтивостью, имеется ли в той местности хорошее общество. На этот вопрос пожилая леди ответила утвердительно и притом с таким видом, который ясно показывал, что она принадлежит к сливкам этого общества.

Когда вся компания разместилась, наконец, вокруг огня и в комнате на некоторое время воцарилось молчание, веселый пассажир сказал: - Так как кондуктор отправился верхом в Грантгэм за другою каретой и так как едва ли он вернется ранее двух-трех часов, я предлагаю распить сообща пуншевою чашу. Что вы на это скажете, сэр?

сорока лет, но голова у него была уже седая; должно быть, горе и забота преждевременно состарили его.

Предложение веселого пассажира видимо расположило седого джентльмена в его пользу, и он сеечас же выразил свое полное согласие распить пунш.

Когда пунш был готов, веселый пассажир принял на себя обязанность виночерпия и, раздав стаканы присутствующим, завел разговор о древностях города Иорка, с которым он, как и седой джентльмен, был, повидимому, близко знаком. Когда же этот предмет разговора оказался исчерпанным, он обратился, улыбаясь, в седому джентльмену с просьбой что-нибудь пропеть.

-- При всем желании не могу, - отвечал тот, в свою очередь улыбаясь.

-- Какая жалость! - воскликнул веселый пассажир. - Неужели из всех присутствующих не найдется никого, кто бы помог нам своею песенкой скоротать время?

нам какую-нибудь небольшую итальянскую арию из последней оперы, представленной в городе?

Но леди не удостоила эту просьбу ответом, а, презрительно вздернув голову, пробормотала что-то насчет своего удивления по поводу того, что за ней до сих пор не едет зеленая карета. Тогда некоторые из присутствующих обратились к самому веселому пассажиру, прося его спеть для развлечения общества.

-- С большим бы удовольствием, если бы умел, - отвечал он, - так как я считаю, что в том случае, когда совершенно чужие друг другу люди бывают принуждены провести насколько часов в тесном кругу, на обязанности каждого лежит быть по возможности приятным для всего общества.

-- Хорошо, если бы это правило всегда применялось в жизни, - заметил седой джентльмен.

-- Я сам только-что хотел просить вас о тол же.

-- Хорошо, - сказал с улыбкой седой джентльмен. - Будь по вашему. Боюсь только, что мой рассказ окажется недостаточно весел дли развлечения общества. Но это будет уже ваша вина, вы за нее и будете в ответе... Мы с вами только-что говорили о Иоркском монастыре. Мой рассказ имеет к нему некоторое отношение. Назовем его хотя бы: "Пять сестер из города Иорка".

"много", так как пятнадцатое столетие насчитывало в то время каких-нибудь два-три года своего существования и на престол Англии вступил Генрих IV, - в старинном городе Иорке жили пять молодых девушек - сестер, о которых я и поведу свой рассказ,

"Все пять были настоящия красавицы. Старшей в то время шел двадцать третий год, вторая была годом моложе старшей, третья годом моложе второй, четвертая годом моложе третьей. Все четыре были высокия, стройные девушки, с черными блестящими глазами и черными, как смоль, волосами; каждое их движение было исполнено благородства и грации, и слава об их красоте гремела по всей округе.

"Но как ни прекрасны были четыре старшия сестры, пятая, шестнадцатилетняя девушка, далеко превосходила их своей красотой! Самый нежный пушок созревающого плода, самые чудные краски прелестнейшого цветка не могли бы поспорить с белизной её лилейного личика, с её розовыми, как сама розовыми щечками и яркими синими глазками. Роскошнейшая виноградная лоза теряла всю свою прелесть в сравнении с прихотливыми локонами пышных волос, обрамлявших её чело.

"Ах, если бы в нашей груди сердце могло всегда биться так радостно и легко, как оно бьется в молодости, - какой бы был рай на земле! Если бы, стареясь и разрушаясь, человек мог сохранять свое сердце молодым и нетронутым! Но, увы, невинность, которою мы наслаждаемся в детстве, мало-по-малу утрачивается и, наконец, совсем пропадает в тяжелой борьбе с жизнью, часто ничего не оставляя в нашей душе, кроме самой мрачной пустоты.

"Сердце этой прелестной молодой девушки было само веселье, сама радость. Нежная привязанность к сестрам и горячая любовь ко всему прекрасному на земле - вот единственные чувства, с которыми она была знакома. Её звонкий голос и серебристый смех были чудною музыкой, оглашавшею дом, которого она была жизнью и светом. Цветы, вырощенные ею в саду, были ярче и лучше других, птицы в клетках начинали петь, заслышав издали её голос, но, очарованные его прелестью, пристыженный, умолкали. Прелестная Алиса! - ее звали Алисой, могло ли что-либо живущее не поддаться твоему обаянию!

"В наши дни вы бы тщетно стали искать того места, где некогда жили сестры, так как самое их имя давно позабыто и старики антикварии считают их историю простым вымыслом. Тем не менее иоркския сестры жили на свете. Оне жили в старом деревянном доме - старом даже в те времена, - с высокою остроконечною крышей и дубовыми балконами старинной резной работы. Дом стоял среди прелестного фруктового сада, обнесенного такою высокой стеной, что искусный стрелок мог бы, стоя на ней, легко попасть в колокольню аббатства Св. Марии. В то время старый монастырь процветал, и сестры, жившия в его богатых владениях, ежегодно уплачивали известную сумму монахам Бенедиктинского ордена, братству которого принадлежал монастырь.

"Было яркое, солнечное летнее утро, когда черная фигура одного из монахов показалась в воротах аббатства и направилась к дому красавиц-сестер. Над головой святого отца разстилалось синим куполом небо; земля под ногами его зеленела, как изумруд; река сверкала на солнце потоком алмазов; птицы в роще заливались на все голоса; высоко в небе, над волнующимся морем колосьев, лилась звонкая песня жаворонка; воздух был наполнен гулом и жужжанием насекомых. Казалось, все кругом радовалось и смеялось, только один святой отец шел, мрачно потупив глаза. Не тлен ли земная красота, да и сам человек на земле? Что же могло быть общого между ними и святым проповедником?

"И так, устремив глаза в землю и глядя по сторонам лишь настолько, - чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие по дороге, монах медленно шагал вперед, пока не подошел к небольшой калитке в ограде виноградника сестер, в которую и вошел, плотно притворив ее за собой.

"Он сделал несколько шагов, как до слуха его коснулись звуки свежих голосов и веселого смеха; он поднял голову несколько выше, чем имел обыкновение это делать, и увидел сестер. Все пять сидели на зеленой лужайке, Алиса посредине. Все пять прилежно занимались своею обычною работой - вышиваньем.

" - Да благословит вас Бог, мои прекрасные дочери! - сказал монах. И действительно, оне были прекрасны... Даже святой отец не мог не залюбоваться ими, как совершеннейшими из созданий Творца.

"Сестры поклонились ему с уважением, подобающим его сану, и старшая попросила его сесть, указав ему на дерновую скамью возле себя. Но монах покачал головой и опустился на голый камень; такой поступок, очевидно, был угоднее небесам.

" - Вы все веселитесь, дети мои, - сказал монах.

" - Вы знаете, какая хохотушка наша Алиса, - отвечала старшая сестра, нежно поглаживая улыбающуюся девушку но головке.

" - О чем же мне грустить, батюшка, когда все кругом так весело смеется на солнышке? - добавила красавица Алиса, вся вспыхнув под устремленным на нее строгим взглядом монаха.

"В ответ на это тот только торжественно склонил голову, между тем как сестры молча продолжали свою работу.

" - Да, так-то безвозвратно уносится драгоценное время, - произнес, наконец, святой отец, снова обращаясь к старшей сестре. Незаметно уходят дни, которые вы тратите на подобные пустяки. Увы, с каким легкомыслием расточаются драгоценные капли неизвестного потока, называемого вечностью, которые Господь отпустил нам на нашу долю!

" - Святой отец, - сказала старшая сестра, откладывая по примеру остальных свою работу, - сегодня с утра мы помолились Богу, роздали обычную милостыню бедным, которые ждали у наших ворот, посетили больных, словом, исполнили все наши утренния обязанности. Что же дурного в нашем теперешнем невинном занятии?

" - Взгляните сюда, - сказал монах, и с этими словами взял из рук девушки её работу, - взгляните сюда, на это замысловатое смешение красок, на эту безцельную работу, единственное назначение которой состоять вы том, чтобы служить суетным украшением и тешить вашу глупую тщеславную гордость. Сколько дней вы уже убили на этот безсмысленный труд, а между тем он еще не доведен и до половины. С каждым протекшим днем сгущается тень над нашей могилой и, видя это, червь ликует, предвкушая новую добычу. Неужели же, дочери мои, нет более полезного дела, которым мы могли бы наполнить быстро бегущие часы нашей жизни?

"Старшия сестры в смущении опустили глаза, точно почувствовав справедливость упрека; только Алиса с твердостью устремила свой кроткий взгляд на монаха.

" - Наша дорогая матушка, мир её праху... - начала молодая девушка.

" - Аминь! - торжественно произнес монах.

" - Наша дорогая матушка, - продолжала Алиса дрожащим от волнения голосом, - когда она была еще жива и мы затеяли это большое вышиванье, говорила нам бывало, что, когда её с нами не будет, мы должны его продолжать в свободное от занятий время. Она говорила, что веселые, безмятежные часы, проведенные нами за этой работой, будут, быть может, самыми счастливыми в нашей жизни и что, если впоследствии, когда каждая из нас станет жить своей отдельной жизнью, когда нам суждено будет ознакомиться с её заботами и горем, что если, прельщенные её блеском и искушениями, мы когда-нибудь забудем обязанности, которые на нас налагает любовь, связывающая детей одной матери, - одного взгляда на нашу общую детскую работу будет достаточно, чтобы пробудить в нашей душе прежнее чувство нежной взаимной любви.

" - Алиса права, святой отец, - сказала старшая сестра с гордостью, и с этими словами снова принялась за свое прерванное занятие. Её примеру последовали и все остальные.

"Перед каждой из них стояли довольно большие пяльцы с вышивкой весьма сложного узора, но рисунок и краски были у всех одинаковые. Все пять сестер, грациозно склонившись над пяльцами, снова принялись за работу, а монах, опустив голову на руки, молча смотрел на них, медленно переводя взгляд с одной на другую.

" - Не лучше ли было бы, - сказал он, наконец, - отогнать от себя эти мысли и самую возможность опасности, посвятив свою жизнь на служение Богу в каком-нибудь мирном убежище? Детство, отрочество, юность и старость сменяют друг друга с быстротою мгновения. Да и что такое в сущности вся наша жизнь, как не короткий миг, приближающий нас к могиле? Не отвращайте же ваших лиц от неизбежного конца и, с твердостью глядя вперед, бегите угара светской жизни, одурманивающого тех, кто ему предался. Монашеское покрывало, дочери мои, вот единственное ваше спасение!

" - Нет, нет, никогда! - воскликнула Алиса. - Никогда не изменяйте свету, воздуху и вечно юной природе ради холодных стен угрюмой кельи! Никогда, слышите ли, милые сестры! Природа с её дарами есть блого уже сама по себе, и мы, как и все живущее на земле, можем смело пользоваться жизнью, никому не причиняя вреда. Все мы, конечно, должны умереть, это наша общая горькая участь, но, по крайней мере, умрем окруженные жизнью, и когда наше холодеющее сердце замрет в груди на-веки, пусть драгия горячия сердца бьются около нас; пусть в нашем последнем взгляде запечатлеется безпредельный свод неба, а не тесные, голые стены и железные затворы монашеской кельи. Будем жить, мои милые сестры, и умрем в этом веселом зеленом саду, и уже одно сознание, что мы избежит холодных стен монастыря, будет счастьем для нас.

"Окончив эту страстную тираду, молодая девушка залилась горячими слезами и спрятала свое личико на груди старшей сестры.

" - Успокойся, успокойся, Алиса, - сказала та, целуя склонившуюся к ней прелестную головку. - Монашеское покрывало никогда не омрачит твоего юного чела... Что вы на это скажете, сестры? Решайтесь. Мы же с Алисой уже приняли наше решение.

"Сестры заявили в один голос, что и их решение твердо принято раз навсегда и что ни одна из них никогда не пойдет в монастырь.

" - Отец, вы слышали наше последнее слово? - сказала старшая сестра, поднимаясь с места и с достоинством выпрямляясь во весь свой высокий рост. - То самое завещание, которое обогатило монастырь св. Девы Марии и оставило нас, сирот, под его святым покровительством, не запрещает нам свободно избрать образ жизни, нисколько не насилуя наших желаний. Мы просим вас не возобновлять более этого разговора. Скоро уже полдень, сестры. Идемте домой, пора нам заняться каким-нибудь делом до вечера.

"С этими словами старшая сестра взяла за руку Алису и направилась к дому; остальные сестры последовали за ними.

"Монах, уже и раньше не раз заводивший с сестрами подобные речи, но никогда еще не встречавший такого решительного отпора, шел за ними в некотором отдалении, опустив глаза в землю. Губы его шевелились, точно шептали молитву. Тогда сестры были уже у дверей дома, он ускорил шаги и окликнул их:

" - Стойте! - сказал монах и торжественно поднял к небу правую руку, устремив взор, исполненный гнева, на Алису и её старшую сестру. - Стойте! Вы должны меня выслушать, должны узнать, что такое те воспоминания, которыми вы дорожите больше, чем вечностью, и которые мы мечтаете воскресить этими игрушками. Вы должны были бы благодарить небо, если бы эти воспоминания угасли в ваших сердцах. Всякое земное воспоминание с годами отравляется горьким разочарованием, смертью, какою-либо тяжелою переменою или отчаянием. Придет время, когда одного взгляда на эту глупую безделушку будет довольно, чтобы растравить глубокую рану б ваших сердцах и нарушить ваш душевный покой. И когда настанет этот час, а он непременно настанет, откажитесь от света, к которому вас теперь так влечет, и вы всегда найдете мирное убежище, от которого теперь с таким ужасом отворачиваетесь. Тогда холодная келья покажется вам теплее самой пылкой земной привязанности, потухающей от дыхания ненависти или горя; там вы оплачете ваши юношеския грезы. Такова воля неба, не моя, - добавил монах несколько мягче, заметив выражение ужаса на лицах сестер. - Да будет над вами благословение Пречистой Девы, мои дочери!"

"С этими словами он скрылся за калиткой, а сестры поспешно вошли в дом. С этого дня оне более, не видали монаха.

"Но как бы грозно ни говорили служители алтаря, природа не перестала улыбаться. На следующее утро солнце светило так же ярко, как и накануне, и так же продолжало светить во все последующие дни. Сестры попрежнему гуляли, работали, или весело болтали в своем мирном зеленом саду.

"Между тем время шло; а ведь время идет иной раз быстрее, чем в сказках, к числу которых, может быть, принадлежит и этот рассказ. Дом пяти сестер стоял на старом своем месте; те же деревья бросали тень на лужайку, и по прежнему жили здесь пять сестер; только теперь оне были, пожалуй, еще лучше, чем прежде. Все было ни прежнему, но все-таки в доме произошли перемены. Теперь в нем раздавался иногда звон оружия и бледный луч месяца сверкал, отражаясь на стальном шлеме. По временам запыхавшийся всадник останавливал у калитки сада своего взмыленного скакуна, и женская фигура спешила ему навстречу, видимо сгорая от нетерпения поскорее узнать привезенные вести. В один прекрасный день блестящая кавалькада рыцарей и дам остановилась на ночь в аббатстве и на утро тронулась в обратный путь, увозя с собою двух красавиц-сестер. Затем всадники стали появляться реже и, повидимому, теперь все только с грустными вестями; наконец, и совсем перестали являться, и только время от времени, после заката солнца, какой-то поселянин, прихрамывая, подходил к ограде сада и, стараясь оставаться незамеченным, передавал в дом какие-то таинственные поручения. Однажды, в глубокую полночь, в аббатство прискакал гонец и на утро дом сестер огласился рыданиями. Затем там воцарилась мертвая тишина: рыцари и дамы, блестящие всадники и их кони, все исчезло, как сон.

"Небо было покрыто тучами, зловещий отблеск заходящого солнца еще окрашивал красноватым светом края облаков, когда из мрачного здания аббатства вышла темная фигура монаха с скрещенными на груди руками. Густой туман обвивал кусты и деревья. Прерывая по временам царившую весь этот день неестественную тишину, ветер жалобно завывал, точно предчувствуя близкия опустошения, которые принесет с собой надвигающаяся буря. Летучия мыши, как привидения, вынырнув из тумана, безшумно проносились в тяжелом воздухе и утопали в нем. Земля кишела гадами, которые, инстинктом предчувствуя дождь, выползли из своих нор.

"Но теперь глаза монаха не были устремлены в землю; теперь они смотрели вперед, переходя с предмета на предмет, как будто эта унылая картина находила отклик в его душе.

"И на этот раз, как и тогда, он остановился у сада сестер и вошел в калитку.

"Но теперь он не услышал смеха; взгляд его не остановился на прелестных фигурах красавиц-сестер. Все кругом было тихо и мрачно. Обломанные ветки деревьев висели почти до земли; лужайка заросла густою, высокой травой, которой, повидимому, уже давно, очень давно не касалась ничья нога,

"С разсеянным видом и равнодушием человека, привыкшого ко всяким переменам, монах шагал по направлению к дому и через несколько минут очутился в низкой полутемной комнате, где сидели четыре сестры. Оне были в глубоком трауре, и их черные платья еще резче выставляли бледность их лиц, на которые время и горе наложили свою неизгладимую печать. Оне были все еще прекрасны, но свежесть юности на их щеках на-веки увяла.

"Но где же была младшая сестра? Где была Алиса? На небесах!

"Даже монах почувствовал некоторое стеснение в груди при виде сестер, которых он не видал столько лет. Он не мог не заметить на их побледневших лицах следов, которые не могут быть проведены одним только временем. Он молча сел и просил их продолжать разговор.

" - Все оне здесь, у меня, милые сестры, - сказала старшая дрожащим голосом. - С тех пор я ни разу не решалась взглянуть на них; но теперь я упрекаю себя за эту слабость. Может ли быть что-нибудь тягостное в воспоминании о ней? Воспоминание о прошлых счастливых днях, да это теперь наша единственная радость!

"С этими словами она взглянула на монаха, встала с места и, выдвинув один из ящиков шкапа, достала одну за другою пять рам с давно оконченными вышивками. Лицо её было совершенно спокойно, но руки сильно дрожали, когда она доставала последнюю. Когда же раздались горькия рыдания трех её сестер, долго сдерживаемые слезы хлынули из её глаз, и она простонала:

" - Да благословит ее Бог!

"Монах встал и подошел к сестрам.

" - Вероятно, это последняя вещь, которую она держала в руках перед смертью? - спросил он вполголоса.

" - Да, - ответила старшая сестра с новым взрывом рыданий.

"Монах обратился ко второй из сестер.

" - И тот прекрасный юноша, который впервые увидал тебя за этою же работой, и, как очарованный, глядел тебе в очи с любовью, давно покоится на равнине, обагренной кровью. Остатки его некогда блестящого вооружения, покрытые ржавчиной, теперь разбросаны но земле и так же мало отличаются от нея, как и его истлевший остов.

"Девушка вместо ответа с рыданием заломила руки.

" - Придворные интриги, - продолжал монах, обращаясь к двум другим сестрам, - оторвали вас от вашего мирного пристанища и бросили в водоворот светской жизни. Те же самые интриги и тщеславие надменных гордецов были причиной того, что вы вернулись домой незамужними вдовами, опозоренными и отвергнутыми. Правду ли я говорю?

"Одни рыдания были ответом на эти слова.

" - Что пользы, - продолжал монах с жаром, и голос его звучал глубоким убеждением, - что пользы проливать слезы над бездушною вещью, воскрешающей в ваших сердцах бледные призраки разбитых юношеских надежд? Заройте им, закройте на-веки! Покайтесь! Покиньте надежды и мечты и пусть монастырь будет им могилой.

"Сестры попросили три дня на размышление, и в эту ночь оне впервые остановились на мысли, что, может быть, монашеское покрывало было бы действительно самым подходящим саваном для их погибших надежд. Но настало утро, и хотя лужайки сада сестер заросли густою, высокой травой, хотя поникшия ветви деревьев попрежнему почти касались земли, для них он был все прежним райским садом, в котором оне бывало так часто сиживали в те времена, когда горе и разочарование были им известны только по имени. Здесь, здесь все те уголки, все тропинки, которые так любила Алиса; а рядом, в одном из приделов собора, была и плита, под которою она покоилась вечным сном.

"Могли ли оне, помня, как трепетало её юное сердечко при одной мысли о монастырской келье, могли ли оне придти к ней на могилу в одеянии, от одного вида которого содрогнулся бы, может быть, её прах? Могли ли оне, преклоняя колена у её могилы, молиться горячей молитвой всему сонму ангелов, зная, что лицо одного из этих ангелов омрачается при виде их печальных одежд? Конечно, нет.

"Испросив разрешение церкви, сестры обратились к известнейшим в то время художникам с заказом расписать для них самыми лучшими красками пять оконных стекол одним и тем же узором. Узор этот был точною копией с узора их прежней общей работы. Стекла были вставлены в широкое окно собора, до той поры лишенное всяких украшений, и когда светило солнце, которое она некогда так любила, знакомый рисунок отливал всеми цветами радуги и, пропуская целый поток яркого света, играл на могильной плите, согревая вырезанное на ней имя "Алиса".

"Многие годы изо-дня-в-день сестры безшумно появлялись у могильного камни и, преклонив колени, проводили здесь долгие часы. Через несколько лет стали приходить уже не четыре, а только три сестры, потом две, и, наконец, спустя еще много лет, здесь появлялась только одна женская фигура, согбенная под бременем годов. А потом настал день, когда и она не пришла, а на надгробной плите появилось пятое имя.

"Наконец стерся и самый камень, и был заменен другим; не одно поколение сменилось с тех пор. Время изгладило живые краски рисунка; но яркий поток света по прежнему льется в окно на забытую могилу, от которой не осталось больше и следа, и по сей день, показывая путешественнику Иоркский собор, ему указывают на старинное окно, которое зовется окном "Пяти Сестер".

-- История, взятая из жизни, а жизнь вся состоит из печалей, - отвечал рассказчик любезно, - хотя в голосе его звучали торжественные, грустные ноты.

-- Конечно, в каждой картине есть тени, но если поближе к ней присмотреться, увидишь и свет, - возразил на это веселый джентльмен. - Вот хотя бы и в вашем рассказе: ведь младшая сестра была веселая девушка.

-- Но, может быть, она бы умерла еще раньше, если бы её жизнь была, не так счастлива, - произнес с чувством веселый джентльмен. - И неужели вы думаете, что её сестры, которые так нежно любили ее, были бы менее огорчены её смертью, если бы она была несчастна при жизни? По моему, если что может смягчить первое острое горе тяжелой утраты, так это сознание, что тот, кого мы оплакиваем, был счастлив и всеми любим здесь, на земле, и следовательно приготовился к иной, более счастливой и чистой жизни. Неужели же солнце светило бы так ярко, если бы оно встречало только печальные лица?

-- Может быть! - воскликнул веселый пассажиры - Да разве в этом можно сомневаться? Возьмите какое хотите горе, и вы всегда найдете немало связанных с ним отрадных воспоминаний. Конечно, воспоминание об утраченной радости - тяжелая вещь...

-- Разумеется. Воспоминание о невозвратно утраченномь счастии тяжело, но и в нем кроется доля какой-то грустной сладости. К сожалению, воспоминания прошлого всегда связаны для нас с чем-нибудь печальным, с чем-нибудь, что мы оплакиваем или в чем горько каемся. Но я твердо убежден, что в жизни самого несчастного человека, если только он оглянется назад, найдется столько светлых лучей, что я не верю в возможность существования такого человека (за исключением вполне отчаявшагося), который согласился бы выпить стакан воды из Леты, если бы это было в его власти.

-- Может быть, вы и правы, - сказал опять седой джентльмен после короткого размышления. - Да, мне кажется, что вы правы.

и, верьте мне, как бы мы ни были несчастны, оне являются самым прочным и крепким звеном, связывающим нас с их лучшим миром. - Однако, довольно! Теперь я разскажу вам историю совершенно иного рода.

"Повесть о бароне Грогцвиге".

"Молодой барон фон-Кельдветут из Грогцвига, в Германии, был именно таков, каким подобает быть всякому молодому барону. Мне не зачем упоминать о том, что жил он в замке, так как это само собою разумеется, точно также нет надобности говорить, что он жил в старом замке, потому что кто же из немецких бавонов жил когда-нибудь в новом замке? Насчет этого почтенного здания ходило немало страшных и таинственных рассказов, в которых не последнее место занимали рассказы о том, что, когда дует ветер, он завывает в трубах замка и ревет в соседнем лесу; а когда лунный свет проникает в узкия бойницы, он освещает только те части галереи и зал, на которые попадает, оставляя неосвещенными все другия места. Ходили слухи, будто бы один из предков барона, сильно нуждаясь в деньгах, заколол однажды кинжалом одного заблудившагося джентльмена, справлявшагося у него о дороге. Таинственные явления, происходившия в замке, приписывались именно этому обстоятельству. Я же с своей стороны твердо убежден, что все это были одне только росказни, ибо предок барона, человек весьма почтенный, впоследствии очень раскаивался в своем необдуманном поступке и, захватив силой большой запас камня и строевого лесу, принадлежавший его соседу, слабейшему барону, выстроил в виде искупления капеллу, заручившись таким образом форменным удостоверением в уплате своего долга небесам.

"Раз я заговорил о предках барона, я считаю своею обязанностью упомянуть о тех генеалогических правах на общее уважение, какими он пользовался. К сожалению, я не могу определять с точностью, сколько именно предков насчитывал барон, но наверное знаю, что он их насчитывал больше, чем кто бы то ни было из дворян того времени, и сожалею об одном, что он не живет в ниши времена, ибо в этом случае он насчитывал бы их еще больше. Ужасно несправедливо, в сущности, поступила судьба с великими людьми прошлых столетий, произведя их так рано на свет, потому что человек, родившийся три-четыре века тому назад, естественно не может разсчитывать иметь такое же количество предков, как человек, родившийся в наши дни. Этот последний, кто бы он ни был, будь он башмачник или даже еще того хуже, конечно, будет иметь более длинный ряд предков, чем самый знатный из дворян старых времен, а это, по моему, большая несправедливость.

"Однако, вернемся к нашему барону фон-Кельдветуту Грогцвигу. Это был красивый, статный мужчина, черноволосый, с огромными усами. Он охотился в зеленом камзоле тончайшого сукна, в желтых ботфортах, с рогом через плечо, как в наши дни их носят кондукторы дилижансов. Стоило ему бывало затрубить в рог, как двадцать четыре дворянина менее знатного рода, все в зеленых камзолах, только немного погрубее, и в желтых ботфортах, только с подошвами немного потолще, являлись к его услугам, и вся кавалькада, вооруженная пиками, вроде тех, изь которых нынче делаются ограды в садах, скакала галопом поохотиться на кабана или поднять медведя, причем в последнем случае барон сперва убивал зверя, а затем мазал себе его салом усы.

"Весело жилось барону Грогцвигу, но еще веселее - его приближенным. Каждую ночь они распивали рейнвейн, и пили до тех пор, пока не сваливались под столы, но и здесь они не разставались с бутылкой, а еще требовали себе трубки. Никогда ни у кого не было таких бравых, храбрых, веселых молодцов, какие были в буйной свите барона Грогцвига.

"Однако, застольные удовольствия или, вернее, удовольствия под столом, требуют некоторого разнообразия, особенно когда за столом ежедневно собираются одни и те же двадцать пять собеседников, когда они обсуждают одни и те же вопросы и ведут одни и те же разговоры. Заскучал, наконец, и барон, и ему захотелось разнообразия. Начал он ссориться со своими товарищами, причем каждое послеобеда колотил двоих, троих из них. Сначала это его занимало, но через неделю-другую надоело и это развлечение, и барон принялся ломать себе голову, придумывая, чем бы ему позабавиться.

"В один прекрасный вечер, после целого дня, проведенного на охоте, где он перещеголял чуть ли не самого Немврода, убив одним медведем больше обыкновенного и приказав с триумфом доставить его в замок, барон фон-Кельдветут сидел мрачный, как ночь, во главе своего стола, сердито уставившись на закончены и потолок обеденной залы. Он уже выпил чуть ли что не боченок вина, но чем больше он пил, тем становился мрачнее. Джентльмены, удостоившиеся в этот день опасной чести быть соседями барона но правую и левую его руку, старались во всем следовать примеру хозяина и, осушая стакан за стаканом, бросали друг на друга мрачные взгляды.

" - Быть по сему! Пью здоровье баронессы Грогцингской, - вдруг крикнул барон во все горло и изо всей силы ударил кулаком но столу, а левой рукой молодецки закрутил ус.

"Двадцать четыре джентльмена в зеленых камзолах побледнели, как смерть, причем только одни их носы не изменили своего обычного багрового цвета.

" - Пью здоровье баронессы Грогцвигской, слышите вы? - повторил барон еще громче, грозно оглядывая присутствующих.

" - Здоровье баронессы Грогцингской! - подхватили хором зеленые камзолы, и двадцать четыре глотки разом осушили двадцать четыре кубка такого старого и крепкого рейнского, что двадцать четыре языка разом облизнули сорок восемь причмокнувших губ, и столько же глаз зажмурилось от удовольствия.

" - Здоровье единственной дочери барона Швилленгаузена, - сказал Кельдветут. снисходительно поясняя предложенный тост. - Завтра же, до захода солнца, мы отправимся просить у старого барона руки его прекрасной дочери, и горе ему, если он мне откажет, я отрежу ему нос!

"Слова эти были встречены хриплым криком всей банды, причем каждый из молодцов тронул сперва эфес своей шпаги, а затем кончик своего носа с самым зловещим выражением лица.

"Какая трогательная вещь нежная дочерняя привязанность! Если бы дочь барона фон-Швилленгузена объявила отцу, что сердце её уже занято или бросилась бы к его ногам и омочила им горючими слезами, или упала бы в обморок, умоляя отца о пощаде, можно было бы прозакладывать сто против одного, что Швилленгаузенскому замку тут бы пришел и конец или, вернее, конец пришел бы не только замку, но и барону. Но юная девица выказала удивительную твердость духа, и когда на следующее утро от Кельдветута прибыль посол, она скромно удалилась в свою комнату и стала выглядывать в окошко в ожидании прибытия самого претендента и его свиты. Едва она увидела красивого всадника с огромными усами и убедилась, что он-то и был её нареченным, как бросилась к отцу и объявила, что ради его спокойствия она готова принести себя в жертву. Почтенный барон прижал дочь к груди и уронил слезу умиления.

"В этот день в Швилленгаузейском замке шел пир на весь миръю Двадцать четыре зеленых камзола из свиты Кельдветута обменялись клятвой в вечной дружбе с дюжиною таких же зеленых камзолов из свиты фон-Швилленгаузена и поклялись старому барону, что будут пить его вино до тех пор, пока цвета их лиц и носов не придут в полную взаимную гармонию. На прощанье новые друзья нежно потрепали друг друга по спине, и барон фон-Кельдветуть со своею свитою весело поскакал домой.

"Целых шесть недель у кабанов и медведей был праздник. Фамилии Кельдветутов и Швилленгаузенов пировали, празднуя свое соединение. Копья ржавели, и даже баронский рог охрип от долгого бездействия.

"Счастливое это было время для двадцати четырех зеленых камзолов; но, увы, счастье переменчиво, и скоро их блаженству настал конец!

" - Милый мой... - сказала баронесса.

" - Душенька... - сказал барон,

" - Эти несносные, скверные крикуны...

" - О ком вы говорите, сударыня? - спросил барон с удивлением.

"Тут баронесса, стоявшая в ту минуту с мужем у окна, указала ему во двор, где ни о чем не подозревавшие зеленью камзолы распивали прощальную чарку перед охотой на кабана.

" - Это моя почетная свита, сударыня, - сказал барон.

" - Выгони их, мой милый! - нежно шепнула баронесса.

" - Выгнать! - воскликнул барон вне себя от изумления.

" - Если ты меня любишь

" - Чорта с два! - завопил барон.

"Тут баронесса громко вскрикнула и упала без чувств к его ногам.

"Что было делать барону? Он крикнул горничную баронессы, погнал гонца за доктором; потом, как бешенный, бросился во двор, поколотил двух зеленых, которые больше других привыкли к колотушкам, и проклял всех остальных, послал их к... но все равно куда. Я, к сожалению, не знаю немецкого языка, иначе я вложил бы в уста барона более мягкое выражение.

"Не сумею объяснить, какие средства пускают в ход иные жены, чтобы держать мужей под башмаком, но, конечно, на этот счет у меня, может быть, свое мнение, а именно: по моему не следует выбирать в члены парламента женатых людей, так как наверно трое из четверых подадут голоса не но своему убеждению, а согласно убеждениям своих супруг (если только у дам могут быть убеждения). В настоящую же минуту я должен сказать, что баронесса Кельдветут вскоре приобрела огромное влияние на своего мужа, и мало-по-малу, шаг за шагом, день за днем, год за годом, барон стал уступать то в том, то в другом спорном вопросе, стал отказываться то от одной, то от другой из старых привычек. Таким образом, в самом расцвете сил, годам к сорока восьми или около того, барон окончательно отказался от пиров и кутежей, от охоты и старых приятелей, словом, от всего, к чему он привык и что когда-то любил. Храбрый, свирепый лев быль укрощен своею собственной женою и обращен в комнатную собачку в своем собственном Грогцвигском замке.

"Но тут еще не конец злоключениям барона. Около года спустя после свадьбы баронесса подарила мужа прехорошеньким маленьким барончиком, и в честь появления его на свет был сожжен роскошный фейерверк и выпита не одна дюжина бутылок вина. Ровно через год после этого появилась на свет хорошенькая маленькая баронесса; еще через год - опять барончик, и т. д., из году в год то барончик, то баронесса поочереди (а в один год так даже разом барончик с баронессой). Так продолжалось до тех пор, пока барон не оказался отцом небольшого семейства из двенадцати душ. Ежегодно к ожидаемому торжественному событию в замок Кельдветут являлась почтенная баронесса фон-Швилленгаузсн в сильнейшем волнении за свою дорогую дочь, баронессу фон-Кельдветут, и хотя всем и каждому было известию, что почтенная леди решительно ни в чем не прилагала руки для благосостояния своей дочери, она считала своею непременною обязанностью находиться в самом разстроенном состоянии чувств во все время своего пребывания в Грогцвигском замке и коротала долгие часы досуга, то читая нотации зятю по поводу его хозяйства, то оплакивая горькую участь своей несчастной дочери. Если же иной раз барон Грогцвиг не выдерживал и в минуту досады, набравшись храбрости, замечал, что, по его мнению, жена его была ничуть не несчастнее жен других храбрых баронов, баронесса фон-Швилленгаузен призывала всех в свидетели, что страдания её дочери не трогают никого, кроме нея одной, бедной матери, - воззвание, на которое у её родных и друзей быль всегда готов один ответ, что, конечно, она, баронесса, гораздо чувствительнее своего зятя и что другую такую безчувственную скотину, как барон Грогцвиг, трудно сыскать.

"Бедный барон переносил все это, пока мог; когда же не стало больше его сил, он сделался мрачен и даже потерял сон и аппетит. Но впереди его ожидала еще более горькая напасть, и, когда она пришла, барон окончательно впал в черную меланхолию.

"Времена переменились. Дела барона шли плохо; он задолжал и запутался. Грогцвигские сундуки давно отощали, хотя семейство Швилленгаузенов считало их неистощимыми, и как раз в ту минуту, когда баронесса собиралась подарить своего мужа тринадцатым отпрыском его фамилию, барон Кельдветут сделал открытие, что его карманы пусты.

"Что теперь делать? - подумал барон. - Остается одно - покончить с собой".

"Счастливая мысль! Барон достает из буфета старый охотничий нож, точит его о саногь и приставляет к горлу.

" - Гм... да он еще, кажется, не довольно остер, - сказал он, опуская руку.

"Барон поточил нож еще немного и снова приставил его к горлу, но на этот раз его остановил страшнейший детский визг, раздавшийся из детской маленьких барончиков и баронесс, расположенной в башне с железными решетками в окнах для предотвращения падения в ров.

" - Если бы я был холостым, - сказал барон со вздохом; - я бы уже раз пятьдесят мог перерезать себе горло без всякой помехи. Эй, кто там есть! Подайте, мне бутылку вина и самую большую трубку в маленькую комнату со сводами, что около залы.

"Один из слуг, расторопный малый, тотчас бросился исполнять приказание и не больше как через полчаса или через час объявили барону, что все готово. Барон встал и направился в комнату со сводами. Здесь полированные панели стен отражали яркое пламя камина; на столе стояли бутылки и лежала трубка, и все это придавало комнате удивительно уютный вид.

" - Оставь лампу, - сказал барон.

" - Не угодно ли еще чего вашей милости? - спросил слуга

" - Пошел вон! - был ответ. Слуга вышел, а барон запер за ним дверь на засов.

" - Теперь выкурю последнюю трубочку, да и прости-прощай! - сказал барон, потом положил нож на стол таким образом, чтобы он был под рукой, отхлебнул изрядный глоток вина, и, откинувшись на спинку кресла, вытянул ноги к огню и принялся за свою трубку.

"Барон задумался о разных разностях: о своих теперешних бедах, о прежней холостой жизни, о зеленых дворянчиках, которые давно разсеялись по белу свету и о которых он с тех пор ничего не слыхал, за исключением только двоих, которым, по несчастной случайности, отрубили головы, да еще четверых, допившихся до белой горячки. Далеко унеслись мысли барона; он видел себя на охоте, скачущим за кабанами и за медведями... как вдруг, опорожнив свой стакан, он случайно поднял глаза и, к своему удивлению, заметил, что он не один.

"Да, он был не один. Против него, по другую сторону камина, скрестив на груди руки, сидела страшная, отвратительная человеческая фигура. Налитые кровью глаза этого человека далеко ушли в орбиты, непомерно длинное лицо, сильно смахивавшее на лицо трупа, обрамляли всклоченные пряди черных, как смоль, волос. Фигура была закутана в широкий темносиний плащ, и, приглядевшись поближе, барон увидел, что вдоль борта плаща вместо застежек красовались ручки от гроба; на ногах незнакомца, охватывая их точно броней, были башмаки с застежками из металлических украшений, какие делают на гробах, а на голову был накинут короткий черный капюшон, сшитый из погребального покрова. Странный гость не обращал, по видимому, никакого внимания на барона и сидел, пристально глядя в огонь.

" - Эй! - крикнул барон, топнув ногой, чтобы привлечь на себя его внимание.

" - Что тебе надо? - откликнулся незнакомец, скосив глаза на барона, но не меняя своего положения.

" - Это мне нравится! - сказал барон, нисколько не испугавшийся ни глухого голоса незнакомца, ни устремленного на него тусклого взгляда. - Кажется, это я мог бы спросить тебя, чего тебе здесь надо? Как ты сюда попал?

" - Через дверь, - отвечал незнакомец.

" - Кто ты такой?

" - Человек.

" - Не верю.

" - Не верь.

" - Да я и не подумаю, - отрезал барон.

"Незнакомец с минуту молча смотрел на барона и, наконец, сказал фамильярно:

" - Вижу, что тебя не проведешь. Действительно, я не человек.

" - Так кто же ты? - спросил барон.

" - Дух.

" - Вот чего бы я никогда не подумал, - сказал барон презрительно.

" - Я дух отчаяния и самоубийства, - сказал призрак. - Теперь ты знаешь, кто я.

"С этими словами он повернулся к барону, точно собираясь вступить с ним в разговор. Но что больше всего поразило его собеседника, так это то, что, когда он откинул свой плащ, у него оказался воткнутым в груди большой кол, проходивший насквозь, в спину. Призрак с усилием выдернул этот кол и положил возле себя на стол с таким спокойным видом, точно это была тросточка для гулянья.

" - Ну-с, - начал призрак, поглядывая на охотничий нож, - готов ли ты?

" - Не совсем, - ответил барон, - вот докурю сперва трубку.

" - В таком случае нельзя ли поторопиться? - сказал призрак.

" - Да ты, как видно, спешишь, - заметил барон.

" - Еще бы! У меня полон рот дела, и в Англии, и во Франции; все мое время на расхват.

" - Ты пьешь? - спросил барон, дотронувшись до бутылки копцом своей трубки.

" - Из десяти раз девять, и ужь тогда я напиваюсь до положения риз, - отвечал призрак холодным тоном.

" - Никогда не пьешь умеренно? - спросил барон.

" - Нет, никогда, потому что такое питье порождает веселость, - ответил с содроганием призрак.

"Барон с минуту пристально смотрел на своего нового приятеля, который казался ему очень странным, и наконец спросил, принимает ли тот активное участие в событиях, свидетелем которых ему приходится бывать.

" - Нет, - отвечал призрак уклончиво, - но я всегда присутствую при них.

-- Вероятно, затем, чтобы судить о верности удара? - осведомился барон.

" - Именно, - подтвердил призрак, поигрывая колом и разглядывая его заостренный конец - Однако, нельзя ли тебе поторопиться? Меня ждет еще один молодой джентльмен, у которого оказалось слишком много денег и свободного времени.

" - И он хочет наложить на себя руки оттого, что у него слишком много денег! воскликнул со смехом барон. - Ха, ха, ха, вот так идея. (Барон смеялся впервые после многих, многих дней).

" - Пожалуйста не смейся, перестань! - пробормотал призрак в сильном смятении.

" - Это почему? - спросил барон.

" - Потому что я не выношу смеха, уж лучше вздыхай - мне это будет гораздо приятнее.

"При этим словах барон невольно вздрогнул, и призрак, мгновенно оправившись от смущения, с самым любезным видом подал ему охотничий нож.

" - Престранная, право, фантазия наложить на себя руки, потому что карман слишком туго набит, - пробормотал барон, разсеянно пробуя пальцем острие оружия.

" - Ничуть не более странная, чем идея наложить на себя руки, потому что он пусть, - быстро сказал странный гость.

"Случайно ли сделал призрак этот промах, или он думал, что решение барона настолько непоколебимо, что при нем можно говорить все, не стесняясь, этого уж я не сумею вам объяснить. Знаю только, что оружие вдруг замерло в руке барона, а глаза его широко раскрылись, как будто его осенила какая-то новая мысль. - А ведь и впрямь на свете нет непоправимых вещей, - сказал барон Кельдветут.

" - Кроме пустых сундуков! - прокричал дух.

" - Ну, что ж, если они опустели, это еще не значит, что они всегда останутся пусты, - сказал барон.

" - И сварливой жены! - выкрикнул дух еще пронзительнее.

" - Эка беда! Жену можно и усмирить, - ответил барон.

" - А тринадцать штук ребятишек! - завопил дух.

" - Не все же они выйдут негодяями, - сказал барон.

"Почувствовав себя разбитым на всех пунктах, дух пришел в страшную ярость; однако, он попытался обратить дело в шутку и сказал, что будет очень благодарен барону, когда тот перестанет шутить.

" - Я и не думаю шутить; напротив, я говорю совершенно серьезно, - возразил ему барон.

" - Прекрасно, прекрасно, очень рад это слышать, сказал дух со свирепым взглядом, - потому что, говорю не преувеличивая, шутка для меня смерть. Однако, решайся покидай-ка скорее этот злополучный мир!

" - Не знаю, - сказал барон, играя ножем, наш мир можно назвать действительно злополучным, но, я, судя по твоей наружности, не думаю, чтобы и твой был много лучше, а это невольно наводит меня на мысль, что в сущности у меня нет ни малейшей гарантии, что я хорошо поступаю, решаясь покинуть наш мир. Как это я раньше об этом не подумал! - воскликнул барон, вскочив с места.

" - Торопись!0- неистовствовал дух, скрежеща зубами.

" - Убирайся! - крикнул барон. - Конец моим мучениям, теперь уж я не буду таким дураком! Опять буду дышать чистым воздухом, опять стану охотиться на медведей. Если же Швилленгаузены вздумают вмешаться в мои дела, я серьезно поговорю с баронессой, а старухе проломлю голову.

"С этими словами барон упал в кресло и так громко захохотал, что задрожали стены.

"Призрак отступил шага на два, поглядел на барона остановившимся от ужаса взглядом и только, когда смолк его хохот, он схватил кол, с силою воткнул его в грудь и со страшным воем исчез.

"С этого дня Кельдветут никогда его больше не видел. Раз приняв твердое решение жить, барон сумел образумить свою жену и тещу и умер много лет спустя если не богатым, то, насколько мне известно, вполне счастливым человеком, оставив после себя многочисленное семейство, прекрасно воспитанное под его личным рисоводством по всем правилам охоты на кабанов и медведей.

"И вот мой совет всем тем, кому случится придти в уныние от подобных причин (как это часто бывает на свете): не поддаваться отчаянию, а прежде тщательно обсудить вопрос со всех сторон, разсматривая хорошия его стороны в увеличительное стекло; если же и после этого останется искушение покончить с жизнью, советую сперва выкурить трубочку, выпить бутылку винца, а за сим последовать похвальному примеру барона Грогцвига".

-- С вашего позволения, лэди и джентльмены, карета готова! - сказал новый кучер дилижанса, просовывая голову в двери.

Это известие заставило общество наскоро покончить с пуншем и предотвратило споры, которые могли бы возникнуть по поводу последняго рассказа. Мистер Сквирс таинственно отозвал седовласого джентльмена к сторонке и с большим интересом принялся его разспрашивать о чем-то, касавшемся, повидимому, пяти иоркских сестер; на самом же деле он просто желал получить сведения насчет того, какую плату в те времена взимали иоркширские монастыри со своих пансионеров.

около шести часов вечера Николай, мистер Сквирс, мальчуганы и их общий багаж были высажены в нивой гостинице "Короля Георга" в Грета-Бридже.