Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XI. Ньюмэн Ногс устраивает мистрисс и мисс Никкльби в их новом жилище.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XI. Ньюмэн Ногс устраивает мистрисс и мисс Никкльби в их новом жилище. (старая орфография)

ГЛАВА XI.
Ньюмэн Ногс устраивает мистрисс и мисс Никкльби в их новом жилище.

Итак, мисс Никкльби шла домой, погруженная в самые грустные мысли. Да и не мудренно. События этого утра способны были хоть кого навести на самое мрачное раздумье. Это был первый жизненный дебют бедной Кет, а поведение её дяди было вовсе не такого рода, чтобы успокоить страх или уничтожить сомнения неопытной дебютантки. Модный магазин г-жи Манталини тоже не произвел на нее хорошого впечатления, и она смотрела вперед на открывавшуюся перед нею карьеру с тяжелым предчувствием и горьким разочарованием в сердце. Если бы утешения матери могли хоть отчасти успокоить её взволнованную душу, она, конечно, ободрилась бы, так как на эти утешения мистрисс Никкльби не скупилась. В отсутствие дочери мистрисс Никльби припомнила еще два случая, когда модистки нажили огромное богатство, хотя и не могла с уверенностью утверждать, составили ли оне состояние исключительно своим ремеслом или у них были деньги и раньше, или может быть, им удалось удачно пристроиться за богатых мужей. Как бы то ни было достойная леди пришла к тому логическому выводу, что есть же на свете люди, а в том числе и модистки, которые сколачивают себе капиталы, не имея гроша за душою, а следовательно, никто не может поручиться, что Кет не окажется одною из этих счастливиц. Мисс Ла-Криви, присутствовавшая на маленьком семейном совете, осмелилась было выразить сомнение насчет вероятности такой необыкновенной удачи для Кет, удачи, противоречивыми всем выводам обыденной жизни, - но это возражение было в конец разбито нежной мамашей, объявившей, что на этот счет у нея есть предчувствие, Надо заметить, что эти предчувствия мистрисс Никкльби проставляли род ясновидения, которое она всегда пускала в ход в своих спорах с покойным мистером Никкльби и, в качестве неопровержимого аргумента, из десяти раз девять не оправдывались.

-- Боюсь, что швейная работа вредна для здоровья, - сказала мисс Ла-Криви. - Когда я только-что начинала заниматься портретною живописью, помню, ко мне пришли с заказом три молоденькия швеи, и все три были необыкновенно бледны и имели нездоровый вид.

-- О, это далеко не общее правило! - заметила мистрисс Никкльби. - Я тоже как сейчас помню: когда я собиралась заказывать мою пунцовую мантилью (оне в то время были в большой моде), мне рекомендовали швею; так у той лицо было красное, как морковь, чуть ли не краснее этой самой мантильи.

-- Может быть, она пила? - позволила себе заметить мисс Ла-Криви.

-- Ужь не знаю, пила ли она, - отвечала мистрисс Никкльби обиженным тоном, - только лицо у нея было просто багровое. Итак, ваше наблюдение, как видите, ничего не доказывает.

Таким образом почтенная матрона с помощью самых неопровержимых доказательств разбила все доводы, какие были приведены против плана устройства будущности её дочери, предложенного Ральфом. Счастливая женщина! Каков бы ни был проект, но если это был проект новоиспеченный она разрисовывала его в своем воображении розовой краской, он забавлял ее, как забавляет ребенка пестрая игрушка.

Когда вопрос был разсмотрен по существу и окончательно решен, Кет сообщила матери о намерении дяди устроить их в одном из принадлежащих ему незанятых домов в Ист-Энде, и мистрисс Никкльби ухватилась за этот план с тем же детским восторгом, заметив, что она не может себе представить ничего восхитительнее прогулки, в теплые летние вечера, когда она будет ходить в Вест-Энд навстречу дочери, возвращающейся с работы. Замечание весьма характерное дли мистрисс Никкльби, точно так же, как её забывчивость относительно того ничтожного обстоятельства, что в году бывают не только "восхитительные летние вечера", но и дурная погода, и темные ночи.

-- Мне будет очень, очень жаль с вами разстаться, мой добрый друг, - сказала Кет добродушной маленькой портретистке, которую за это время она успела от души полюбить.

-- О, от меня не. так-то легко избавиться! - отвечала мисс Ла-Криви самым веселым тоном, на какой она была способна в эту минуту. - Я часто буду к вам забегать, проведывать, как вы обе поживаете, и если бы даже не только в Лондоне, но в целом мире не нашлось души, которая принимала бы в нас участие, помните, что на свете живет бедная одинокая женщина, готовая молиться о вас день и ночь.

С этими словами маленькая старушка (у которой сердце было, пожалуй, вместительнее, чем у двух добрых гениев-хранителей Лондона, Гога и Магога, взятых вместе) принялась выделывать такия уморительные гримасы, что если бы она могла увековечить их на слоновой кости или на полотне, оне наверное составили бы её карьеру, а потом забралась в самый дальний уголок, чтобы "наплакаться всласть", как она выразилась.

Но ни слезы, ни разговоры, ни надежды, ни опасения ничто не могло предотвратить наступления страшной субботы и появления Ньюмэна Ногса. Пунктуальный, как часы, он в назначенное время приковылял к дверям дома, где жили Никкльби мать и дочь и, в ожидании, чтобы часы на соседней колокольне пробили пять, наполнил сквозь замочную скважину всю квартиру маленькой портретистки запахом можжевеловой водки. Когда в воздухе замер последний удар колокола, возвестивший о наступлении шестого часа дня, мистер Ногс постучался с дверь.

-- От мистера Ральфа Никкльби, - со свойственным ему лаконизмом возвестил Ньюмэн и поднялся на лестницу.

-- Мы сейчас будем готовы, - сказала Кет. - Вещей у нас немного, но, я думаю, нам все таки придется взять кэб.

-- Сейчас приведу, - сказал Ньюмэн.

-- Зачем же вам безпокоиться? - проговорила мистрисс Никкльби.

-- Я так хочу.

-- Нет, нет, я не могу этого допустить.

-- Но не можете и запретить.

-- Не могу запретить?

-- Разумеется; я и то уже думал нанять для вас кэб, когда шел сюда, да побоялся, что вы не готовы. Я много кой о чем думаю - этого никто не может мне запретить.

-- Конечно, конечно; вы правы, мистер Ногс. Наши мысли свободны, как воздух. Разумеется, никто не может запретить человеку думать о чем ему угодно.

-- Да, да, без сомнения, мистер Ногс, есть люди... есть люди, которые... гм!... А как поживает ваш хозяин?

Ньюмэн бросил многозначительный взгляд на Кэт и отвечал, что хозяин здоров и шлет им свой привет, причем как-то особенно подчеркнул последнее слово.

-- Ах, мы так много ему обязаны! - вздохнула мистрисс Никкльби.

-- Обязаны! Так ему и передам, - сказал Ньюмэн.

Тот, кто хоть раз в своей жизни видел Ньюмэна Ногса, едва ли мог не узнать его при встрече, и Кет, пораженная оригинальными манерами клерка своего дяди (хотя на этот раз, несмотря на грубый лаконизм его речи, в ней проглядывала какая-то особенная почтительность), взглянув на него попристальнее, припомнила, что она уже где-то видела этого странного человека.

-- Простите мое любопытство, - сказала она. Не вас ли я видела во дворе конторы дилижансов в то утро, когда мой брат уезжал в Иоркшир?

Ньюмэн бросил беглый взгляд на мистрисс Никкльби и, нисколько не краснея, ответил: "Нет!"

-- Нет? Как странно! - воскликнула Кет. - А я готова была бы поручиться, что это были вы.

-- Вы ошибаетесь; сегодня я выхожу в первый раз. Я три недели просидел дома - у меня был припадок подагры.

прервала нить её размышлений. Затем эта почтенная леди высказала еще более настоятельное требование, чтобы за кэбом была послана служанка, так как она, мистрисс Никкльби, положительно боится, чтобы с мистером Ногсом не повторился припадок его недуга. Ньюмэну не оставалось ничего больше, как покориться. Итак, служанка привела кэб, и после бесконечных слезных объятий и поцелуев, причем фигурка мисс Ла-Криви то и дело мелькала от окна кареты к дверям и обратно, а её желтый тюрбан не раз приходил в слишком близкое для его безопасности соприкосновение с прохожими на тротуаре, он (т. е. кэбь, а не желтый тюрбан) тронулся с места, увозя с собою двух леди со всем их имуществом и Ньюмэна Ногса, который взобрался на козлы, вопреки всем просьбам и доводам мистрисс Никкльби, уверявшей, что он идет прямо на смерть.

Экипаж свернул по направлению к Сити, спустился к реке и, после бесконечного странствования по улицам, запруженным в этот час всевозможными экипажами, остановился перед огромным старым и мрачным домом в улице Темзы. Окна и двери дома были до того грязны, что, казалось, он давним давно стоит необитаемым. Ньюмэн отомкнул дверь ключом, который он вынул из своей шляпы, служившей ему, к слову сказать, складочным местом, так как от карманов его не оставалось ничего, кроме дыр. В эту шляпу он складывал всякую всячину, за исключением денег, которых не прятал туда по той простой причине, что их у него не было. Затем он выгрузил из кэба вещи дам и повел их в дом.

Какой это был мрачный, унылый старый дом! Внутри, где, может быть, некогда жизнь била ключом, было так же печально и мрачно, как снаружи. За домомь тянулась пристань, выходившая на Темзу. Здесь стояла пустая собачья конура, валялись обглоданные кости, старые заржавленные обручи и доски от бочек, но нигде ни признаков жизни. Яркая картина безмолвного разрушения.

-- Какой унылый, страшный дом! - сказала Кет. - Право, невольно приходит в голову, что на нем лежит печать проклятия. Если бы я была суеверна, я бы. кажется, способна была вообразить, что в этих старых стенах совершилось какое-нибудь страшное преступление и что с тех пор оне прокляты Богом.

-- Боже мой, Кет, можно ли говорить подобные вещи! - воскликнула мистрисс Никкльби. - Ты меня до смерти напугаешь.

-- Очень хорошо, моя милая; но я тебе советую держать про себя твои глупые фантазии и не будоражить ими меня. Разве ты не могла подумать об этом раньше?.. Впрочем, ты так беззаботна. Мы бы могли взять с собой мисс Ла-Криви или завести собаку, - словом, могли бы что-нибудь придумать, но ты всегда так, совсем как твой бедный покойный отец. Если я не подумаю за вас всех и не позабочусь...

Это было обычное вступление мистрисс Никкльби к бесконечным жалобам, которые не обращались ни к кому в частности, но продолжались обыкновенно до тех пор, пока эта добрейшая леди окончательно не выбивалась из сил.

Между тем Ньюмэн, делая вид, что он ничего не слышит и не замечает, повел дам в первый этаж, где в двух комнатах были сделаны кое-какие попытки придать им более жилой вид. В одной стояло несколько стульев, был разостлан старый ковер, имелся стол, накрытый вылинявшею цветною скатертью, и был приготовлен камин, так что оставалось только затопить его. В другой стояла старинная кровать с пологом и прочая необходимая мебель.

-- Посмотри, душенька, как добр и предупредителен твой дядя, сказала мистрисс Никкльби, стараясь казаться довольной. Если бы не он, у нас бы теперь ничего не было, кроме купленной нами вчера кровати.

Кэт с матерью заочно благодарили теперь Ральфа, не сказал, что это он на собственные кровные полпенни купил им молока к чаю и заботливо поставил его на полку, что это он налил воды в старый заржавленный котелок, собрал на набережной дров и раздобыл угля у соседей. Он ничего не сказал, но одна мысль, что кто-нибудь мог заподозрить Ральфа Никкльби в подобной заботливости, до такой степени его поразила, что он громко захрустел всеми десятью пальцами. Сначала эти странные звуки перепугали мистрисс Никкльби, но, сообразив, что, по всей вероятности, они каким-нибудь образом связаны с подагрою, она успокоилась и воздержалась от всяких замечаний.

-- Мы не смеем вас больше задерживать, - сказала Кет Ньюмэну Ногсу.

-- Не могу ли я еще чем-нибудь вам служить? - спросил он.

-- Может быть, мистер Ногс, не отказался бы выпить за наше здоровье? сказала мистрисс Никкльби, принимаясь рыться в своем ридикюле в поисках за мелкой монетой.

Мистер Ногс отвесил молодой девушке низкий поклон, который приличествовал скорее джентльмену, чем такому оборванцу, как он, и, приложив руку к груди, простоял с минуту в такой позе, как будто собирался что-то сказать. Однако, он ничего не сказал и с новым поклоном молча вышел из комнаты.

Когда раздался стук захлопнувшейся тяжелой выходной двери, прокатившийся зловещим гулом по всему огромному, мрачному дому, Кет почувствовала искушение окликнуть Ногса и попросить его вернуться, но устыдилась своей слабости, сдержалась, и Ньюмэн безпрепятственно отправился домой.